Истоки и природа террора и терроризма

Проблема истории, сфер деятельности, психологических и социальных аспектов террора и терроризма является очень актуальной, хотя и недостаточно исследованной. В настоящее время нет единого официального определения понятий «террор», «терроризм». Отсутствие единого понятия террора и терроризма, не дает возможности концептуализировать данное явление в его четкой взаимосвязи с другими смежными понятиями, в общей системе внутрисоциальных отношений.

Вместе с тем, существует некоторый набор довольно разномастных определений. Энциклопедический словарь определяет террористический акт как «особо опасное государственное преступление, которое «заключается в убийстве или причинении тяжкого телесного повреждения государственному или общественному деятелю или представителю власти, совершенное в связи с его государственной или общественной деятельностью, с целью подрыва или ослабления советской власти». Воздействие на государственную реальность воли через реальность телесности его проводника. Внешне все очень просто, однако понятно: что такая формулировка на данный момент устарела.

Специализированный юридический словарь вообще обходится без понятия «терроризм» и даже смежных понятий. Вероятно, юристы давно понимали, трудности однозначного определения такого явления в рамках своей науки.

Зато очень конкретен словарь русского языка С. И. Ожегова. В нем есть «террор» – «физическое насилие, вплоть до физического уничтожения по отношению к политическим противникам». Однако, только ли физическое насилие? Ведь возможно насилие и совсем иного рода – психологическое, экономическое и др. Часто говорят,например, об информационном терроризме. Рядом в словаре находим слово «терроризировать» – «устрашить террором, насилием», «запугать чем-нибудь, держа в состоянии постоянного страха». Тут же, рядом, находится «террорист» – «участник или сторонник актов индивидуального террора» (520, с. 691). Однако только ли индивидуального? Террор существует и в массовых формах.

Словарь иностранных слов оказывается несколько точнее. В нем уже есть «террор – политика устрашения, подавления политических противников насильственными мерами» (625, с, 505).

Еще жестче определяет террор «Военный энциклопедический словарь »: «Политика устрашения и подавления классовых и политических противников всеми средствами, вплоть до физического уничтожения» (107, с. 736). Однако все равно это выглядит как-то локально (социально), не ухватывая сущности явления – политические противники всегда существуют в некоторых рамках социальных институтов: государства, власти, парламента, официальных структур и институтов. К определению сущности массового террора конца XX − начала XXI веков все это не совсем точно применимо.

Таким образом, в результате сравнительного анализа разных определений мы видим достаточно различающиеся между собой, адекватные своему, но явно не вполне адекватные нашему времени трактовки одного и того же понятия, а также связанных с ним, производных от него слов и выражений. Но еще сложнее оказывается соотнесение этих понятий между собой. Как, например, соотносятся понятия «террор» и «террористический акт»? А «террор» и «терроризм»? «Террор» и «террористические методы»?

Ввиду этого, часто возникает смысловая путаница, при которой смешивается разное содержание, вкладываемое в одно и то же понятие «террор». Так, достаточно часто путаются террор как некоторая политика, осуществляемая насильственными методами (методы террора), и террор как результат, следствие такой политики. Путается террор как линия, состоящая из ряда отдельных компонентов, террористических актов, с отдельными проявлениями террора – по сути, отдельными террористическими актами. Наконец, террор как метод часто путается с терроризмом как особым, явлением, включающим в себя не только отдельные методы.

Все более или менее встает на свои места, если отталкиваться от буквального, первичного, изначального, латинского значения слова «Terror» – страх, ужас. То есть в буквальном смысле, террор – это и есть ужас.

Ядром исследования, центральным понятием, является латинское содержание понятия «террор». Террор – это и есть возникающий в результате некоторых действий (прежде всего, насилия) ужас от утраты человеком спокойствия или безопасности. При этом страх вызывает не только сам террор, но и угроза его применения. Не только утрата спокойствия и благополучия, но и угроза утраты. Сама актуальная (виртуальная) возможность, стать жертвой террора. Таким образом, террор – это состояние очень сильного страха (ужаса), возникающее как реакция на некоторые действия, имеющие целью вызвать именно это состояние у тех, в отношении кого они осуществляются, но и тех, кто является их свидетелем. Значит, террор как состояние страха или ужаса, есть основная цель и результат используемых для их достижения действий и методов, получивших название «террористических».

Определенная реальность, ядром которого является «Terror», есть целый актуальный, виртуальный мир, в который загоняется объект террора, и прибывает там, пока мир актуально существует. Эта реальность внедряемая путем борьбы реальностей в собь объекта террора, несет в себе «заряд» того парализующего ужаса (ингратуала), распространения которого желают террористы (люди применяющие методы террора).

Террор как социальное, политическое явление реализуется посредством отдельных террористических актов – слагаемых, звеньев, компонентов, способов и инструментов, общих слагаемых террористического воздействия.

Террористические акты, в случае проведения политики терроризма, осуществляют террористы, которые подразделяются на инициаторов, организаторов и исполнителей таких террористических актов. Чаще всего террористами называются непосредственные исполнители политики терроризма. Террористические методы – это методы осуществления террористических актов и террора в целом. Они могут быть очень разными, в зависимости от того, с каким именно видом террора или терроризма мы имеем дело в тот или иной конкретный момент. Принято говорить, в первую очередь, о физическом, политическом, идеологическом, экономическом терроре.

Наконец, терроризм – это обобщенное понятие, обозначающее уже комплексное явление, внедряемая реальность включающая страх и ужас как цель и содержание определенных (террористических) актов и действий (по внедрению реальностей террора в собь объектов), сами акты и действия (осуществляемые путем борьбы реальностей), их конкретные результаты (подчинение объекта террора посредством виртуального мира террора) и весь спектр более широких последствий террора.

С точки зрения виртуального подхода, террор, терроризм, т.е. все смежные понятия – есть отдельные составляющие единой реальности – реальности террора, базовым компонентом которого является латинский «Terror» – страх, ужас. Как мы полагаем, реальность террора распространяется социально посредством механизма «борьбы реальностей» описанной нами выше. Происходит это так:

«С точки зрения виртуального подхода сложная система взаимоотношений людей, социальных групп и этносов выглядит как взаимодействие их континуумов виртуальных реальностей – собей как отдельных людей, социальных собей государств, социальных групп и этнических собей, посредством содержащихся в них реальностей. В процессе взаимодействия отдельных людей и общностей происходит также два вида взаимодействия их реальностей: согласование и борьба реальностей, которая выглядит следующим образом.

В процессе общения двух человек или двух групп людей каждый из них пытается повлиять на другого человека всеми средствами, какие у него есть (прежде всего, внедряя реальности своей соби в чужую собь). Каждый человек или группа людей в своей виртуальной части индивидуальной соби, социальной соби государства или группы, этнической соби имеет одну или несколько реальностей, которые отражают его желаемую картину мира представления о себе, других людях, их месте в мире и их соотношении, а также его потребности, желания. Одна из консуетальных реальностей является доминирующей и общей для социальной или этнической общности людей, которую они считают реально существующей. В процессе взаимодействия с другим человеком (или группой людей) каждый человек (или группа людей) стремится развернуть эту виртуальную, желаемую для себя реальность из (чаще всего виртуальной части) своей соби в консуетальной части соби другого человека (или группы людей), сделав ее доминирующей, то есть развернуть в виртуальный мир, с тем, чтобы другой человек (или группа людей) принял её как естественную и занял отведенное ему, согласно желаниям этого человека (или группы людей), место в этой общей, разделенной, доминирующей в собях всех субъектов взаимодействия реальности – виртуальном мире. Впоследствии эта общая разделенная реальность девиртуализуется и консуетализируется в собях того и другого субъекта взаимодействия.

В процессе этого взаимодействия (борьбы реальностей) одному человеку или группе удается развернуть свою реальность в соби другого человека или группы, тем самым управляя структурой и содержимым соби другого человека или группы людей. Эта разделенная, ставшая общей и доминирующей, реальность приобретает статус актуальной (реальной, действительной) в глазах всех субъектов взаимодействия, разворачиваясь в виртуальный мир, который, чаще всего, ставит одного человека или группу людей в зависимость от другой группы. Развернутая в виртуальный мир, она обладает всеми специфическими свойствами виртуальной реальности, выделенными Н.А. Носовым – порожденность, актуальность, автономность, интерактивность.

Примером разделенного, общего, виртуального мира могут служить исторические события, которые происходят в Средневековье между сословиями и различными социальными группами, государствами (например, виртуальный мир – реальность татаро-монгольского мира) или система их взаимоотношений определяется той разделенной, доминирующей реальностью (виртуальным миром), развернутой в процессе взаимодействия их социальных собей государств и социальных групп (сословий). Порожденная и разделенная этими социальными собями виртуальная реальность (общий виртуальный мир), девиртуализовавшись и консуетализовавшись, определяет картину мира, видение текущей ситуации людьми, входящими в эту реальность, социальные соби, и эта реальность (мир) полностью определяет логику их поступков и действий. История и исторические факты и события находятся в прямой зависимости от текущей общей разделенной, доминирующей, уже (для них) не виртуальной (консуетальной) реальности (мира), «которая имеет свое время, пространство и законы существования» (Носов Н.А. 2000),(46, 69-72).

В данном случае распространителями реальности террора являются террористы: будь то правитель или группа боевиков. Источником реальности террора являются заказчики. Объектами террористических действий могут являться как один человек (правитель, царь), или широкая масса людей (как при этническом терроре), в зависимости от того кто является в текущий момент носителем реальности воли государства (если идет речь о политике терроризма в отношении государства) или отдельный человек, род, малая социальная группа, этнос (в случае если речь идет о политике террора государства по отношению к части своего населения). Понятие террора применимо также к взаимоотношениям отдельных людей и социальных, этнических, родовых групп вне социально-государственного контекста. В свою очередь, какой вид террористических действий террор или терроризм чаще применяется, зависит от конкретной стадии, на которой находится развитие общества и уровня его применения, но этот вопрос мы разберем чуть позже.

Какие выгоды дает террористам распространение реальности террора на то или иной объект? Вероятно, это сильно зависит от конкретных задач террористов. Террор как метод воздействия достаточно эффективен и как способ добиться исполнения своих конкретных требований (освобождения заключенных, просто получения денег) до террора массового (государственного или этнического) – терроризма, при котором массовый террор (терроризм) используется в качестве метода государственного управления, или инструмента глубоких политических преобразований. В целом террор или терроризм, если опустить моральную сторону, как индивидуальный, так и массовый – есть один из древнейших способов влияния, подчинения, достижения как конкретных целей, так и как один из самых распространенных и эффективных и быстрых по результатам способов воздействия и управления людьми и государством. Реальность террора – есть инструмент как прихода к власти, так и удержания ее (подавления противников, борьбы с инакомыслящими). История показывает, что политика террора – есть один из самых быстрых, распространенных и эффективных способов проведения масштабных государственных преобразований. Террор есть информационная матрица, сущность терроризма. Терроризм же есть виртуальная реальность, производная от террора, актуально существующая для всех субъектов взаимодействия обладающая всеми характеристиками виртуальной реальности выделенными Н.А. Носовым: порожденность, актуальность, автономность, интерактивность. Как и всякий виртуал реальность терроризма обладает восемью признаками: непривыкаемость, спонтанность, фрагментарность, обьективированность, измененность статуса телесности, измененность статуса сознания, измененность статуса личности, измененность статуса воли. Таким образом – природа реальности террора – чем-то глубоко созвучна с биологической и социальной природой, как отдельного человека, так и всего полиреального общества. История полна примерами различных способов применения как террора, так и терроризма.

Истоки террора или терроризма, как средства воздействия в целях подчинения, уходят в глубочайшее прошлое. Их можно найти даже в Библии, рассматривая в качестве примера первых «террористических актов» те жуткие кары, которые наслал на Египет Создатель. Как известно, «более двух с половиной тысяч лет назад на территории Египта в течение почти трех месяцев было последовательно осуществлено десять террористических акций, именуемых как «Казни Египетские» (Ветхий Завет, кн. Исход 5:12). В них были применены биологические, бактериологические, экологические, химические и другие средства массового поражения. Делалось это для устрашения фараона, державшего в рабстве еврейский этнос, но огромные жертвы понес народ Египта» (407, с. 7).

Конечно, нельзя рассматривать кару Божью как проявление терроризма. Скорее, это всего лишь основа того образа, который возникает в результате переосмысления современных событий. Однако формула связанных с ней событий и, в частности, насильственных действий корреспондирует с внешней фактурой терроризма. Современный террорист осознанно занимает позицию сверхчеловека (пытается стать выше по онтологической лестнице) и пытается уподобиться Богу в своей власти над людьми. Такая позиция необходима для реализации террора, террористического воздействия в реальность терроризма в социальной соби государства или этноса. Здесь дело не в оценке такой позиции и факта ее принятия. Для того чтобы развернуть реальность террора в соби объекта террора необходимо получить преимущество-стать выше по онтологической лестнице. Террорист, как субъект или проводник политики террора, считает себя вправе распоряжаться человеческими жизнями, решая вопросы не только жизни и смерти, но и условий жизни всех живущих объектов. Отсюда и базовая формула террора, «списанная» с библейской логики.

Согласно Ветхому Завету, объектами «Казней Египетских» стали все жители и все природные ресурсы страны – вода, растительность, урожай сельскохозяйственных культур, животные. Люди и скот в массовых количествах гибли от отравлений водой, превращенной в «кровь», страдали от нашествия жаб, мошек и песьих мух. В результате насланной на страну «моровой язвы» произошел массовый падеж скота.

Поражение людей, животных, «травы полевой и деревьев» градом и огнем довершила саранча, от которой «земли не было видно, поела траву земную, все плоды древесные...» Последней, десятой «казнью» стало массовое истребление «ангелом-губителем» (Евр. 11.28) или «истребителем» (Числа 14.37) всех первенцев в земле Египетской – «от первенца фараона до первенца узника в тюрьме, и все первородное от скота». В итоге возникла жуткая картина: «Не было дома, где не было мертвеца», но ни одна акция не затронула района Египта Гесем, где проживали сыны Израилевы.

Фараон после первой угрозы Моисея вступил в борьбу реальностей и сформировал, говоря современным языком, «антитеррористическую спецгруппу» из своих лучших магов и чародеев, но они отступили после третьей акции, уступив в этой борьбе реальностей.

Сценарии этих «Казней» и по сей день, уже более двадцати веков, являются классической моделью борьбы реальностей в форме терроризма: выдвижение требований (генерация желаемой реальности субъектом террора) – угроза насилия (формирование «ужасной» реальности террора) – отказ (начало борьбы реальностей) – осуществление насильственной акции как средства насаждения желаемой субъектом террора реальности объекту террора, посредством подавления воли объекта реальностью террора. Сама желаемая реальность может совпадать с реальностью террора. Тогда средство совпадают со средством и являются самоцелью. В случае терроризма как правило, желаемая реальность отражающая цель взаимодействия не совпадает с средством подавления реальности воли и подчинения (обретения власти). Тогда субъект терроризма (террорист) не желает страха ужаса объекта террористического воздействия как такового, используя реальность террора просто как средство, часто политического воздействия. Вот как сформулирована эта модель словами Моисея перед четвертой «Казнью»: «А если не отпустишь народа Моего, то вот, Я пошлю на тебя и на рабов твоих, и на народ твой, и в домы твои песьих мух, и наполнятся домы Египтян песьими мухами и самая земля, на которой они живут; и отделю в тот день землю Гесем, на которой пребывает народ Мой, и там не будет песьих мух... Я сделаю разделение между народом Моим и между народом твоим» (Исход 8.21 -23).

В Древнем Риме часто прибегали к групповому и даже локальному террору в целях эффективного управления войсками. Юлий Цезарь наказывал обратившиеся в бегство легионы террорестическим методом децимации – казнью каждого десятого бежавшего солдата. В результате он порождал этим реальность террора – ужаса у остальных солдат, и вытеснял посредством борьбы реальностей этим ужасом (реальностью террора) тот страх (вражескую реальность), который бойцы испытывали перед неприятелем (проигрывая ему борьбу реальностей). Ужас реальности террора побеждал в собях солдат страх принесенной вражеской реальностью, и после этого легион вновь становился вполне боеспособным. В этом случае мы наблюдаем «двойную» борьбу реальностей. Если враг одерживал победу в собях солдат обращая их в бегство, то в дело вступала вторая линия обороны – реальность террора вытеснявшая вражескую реальность из собей солдат вновь делая их боеспособными. При этом реальность второй линии должна быть более устойчивой масштабной и страшной чем реальность солдат. Для управления посредством реальности террора необходим как ужас, так и направления действия позволяющего его избежать. И то и другое содержит в себе актуальная управляющая реальность террора. Эффективность подобного способа управления посредством террора обусловлена тем, что воздействие и желаемое направление поведения инстинктивно и не рефлексируется в момент решения и актуального взаимодействия с противником в бою. В период Великой Отечественной войны против гитлеровской Германии, после многочисленных отступлений под натиском немецких войск И.В. Сталин стал использовать сходные методы воздействия, разработанные тогдашним шефом советской госбезопасности Л. П. Берия. Тут использовалась не сама казнь, а страх (террористическая реальность) казни. Специальные части, получившие название заградительных отрядов («заградотряды»), располагались позади боевых советских частей. В результате последние оказывались как бы между двух огней: впереди – неприятель, сзади – свои (войска НКВД). Здесь мы наблюдем тот же пример двойной борьбы реальностей, объектом которого становились солдаты, а противниками были Враг с одной стороны и еще более страшная Государственная система СССР и Римской империи. При этом Враг стремился развернуть (в этом случае – в сознании солдат) реальность поражения, страха и ужаса дабы они бросились в бегство или сдались. Государство же с помощью политики локального террора разворачивала свою реальность, согласно которой последствия бегства, поражения, или плена для солдат были гораздо страшнее, тем самым, добиваясь от солдат под влиянием доминирующей реальности (виртуального мира) того, в том числе вынужденного героического поведения, которое было необходимо государству.

К практике локального террора можно отнести, так называемые, проскрипции или проскрипционные списки, введенные в практику римских диктаторов Суллой. После того, как он победил своих врагов и овладел Римом, пишет Плутарх, «Сулла занялся убийствами, кровавым делам в городе не было ни числа, ни предела, и многие, у кого и дел-то с Суллой никаких не было, были уничтожены личными врагами, потому что, угождая своим приверженцам, он охотно разрешал им эти бесчинства». То есть начался локальный и групповой террор (физическое уничтожение), который грозил стать массовым (стал массовым террором угрожая всем без исключения) – во всяком случае, по всеобщей распространенности реальности того ужаса. То есть, реальность терроризма разворачивалась в социальную собь государства. Но именно это пытались предотвратить введением проскрипций: «Наконец, один из молодых людей, Гай Метелл, отважился спросить в сенате у Суллы, чем кончится это бедствие и как далеко оно должно зайти, чтобы можно было ждать прекращения того, что теперь творится. «Ведь мы просим у тебя. – сказал он. – не избавления от кары для тех, кого ты решил уничтожить, но избавления от неизвестности для тех, кого ты решил оставить в живых» (545, с.71-73.).

Здесь и проходит тонкое различие между простым убийством противников и созданием, распространением внутренней атмосферы реальности террора, ужаса у всех остальных за счет неопределенности в их собственной судьбе, постоянной и устойчивой угрозы составляющее сущность реальности террора. Вначале Сулла с трудом, но согласился на предложение: «На возражение Суллы, что он-де еще не решил, кого прощает, Метелл ответил: «Ну так объяви, кого ты решил покарать». И Сулла обещал сделать это... Сулла тотчас составил список из восьмидесяти имен». И тогда наступило определенное облегчение для остальных, кто не увидел себя в проскрипционном списке. Угроза для остальных отступила и реальность террора, содержащая ужас девиртуализовалась начиная сворачиваться, и люди начинали успокаиваться. Правда, поняв это, Сулла решил вначале возможно неосознанно, а потом уже явно сознательно продлить свою политику террора именно как общее состояние сознания – состояние ужаса от неизвестности, посредством которого он управлял государством. Плутарх далее пишет: «Несмотря на всеобщее недовольство, спустя день он включил в список еще двести двадцать человек, а на третий – опять, столько же. Выступив по этому поводу с речью перед народом, Сулла сказал, что он переписал тех, кого ему удалось вспомнить, а те, кого он сейчас запамятовал, будут внесены в список в следующий раз» (545).

После этого, естественно, уже никто не мог чувствовать себя уверенно, и управляющая реальность террора стала доминировать на всех социальных и этнических уровнях реальности соби государства, став устойчивым виртуальным миром террора. С точки зрения психологии все понятно: наличие проскрипционных списков ужасно для тех, кто в них включен и будет уничтожен, но избавляет от ужаса всех остальных. Тем самым, на первый взгляд кажется что, попытка массового террора ограничивается террором групповым и локальным. Убийство человека на улице не внушает ужаса даже жителям ближайшего дома. Обещание же составлять каждый день новые списки и, тем самым, выносить новые смертные приговоры сразу отнимает у всех спокойствие, погружая в ужас все население. Тем самым Сулла сознательно поддержал реальность террора в сознании сената, а обещанием постоянно пополнять список развернул реальность террора, на все Римское государство, придав ему большую устойчивость во времени. Так Сулла перешел от локального и группового террора (в сенате и городской верхушке) – к массовому террору во всем Римском государстве, выводя политику террора как расправы над противниками в войне и государственными преступниками после победы, в массовый террор как инструмент будничной политики управления государством.

Последующая история также демонстрировала немало примеров эффективного применения индивидуального, а также локального и группового террора для воздействия и управления людьми. Так, описывая нравы средневековья, Н. Макиавелли пишет, что герцог Романский, завоевав Романью, отдал ее в управление наместнику, который быстро навел в ней порядок жесткими методами, доведя народ до крайности. Тогда герцог, «зная, что минувшие строгости все-таки настроили против него народ, решил обелить себя и расположить к себе подданных, показав, что если и были жестокости, то в них повинен не он, а его суровый наместник. И вот однажды утром на площади в Чезане по его приказу положили разрубленное пополам тело Рамиро де Орко рядом с колодой и окровавленным мечом. Свирепость этого зрелища одновременно удовлетворила и ошеломила народ» (353, с. 22.). То есть, умный герцог понял: мало умертвить одного человека – для достижения нужного эффекта надо сделать этот факт всеобщим достоянием разворачивая необходимую реальность в сознании большинства народа.

Другой пример, теперь уже группового и локального террора, следует из практики сицилийца Агафокла, ставшего властителем Сиракуз простым способом: «он созвал однажды утром народ и Сенат Сиракуз якобы для решения дел, касающихся республики; и когда все собрались, то солдаты его по условленному знаку перебили всех сенаторов и богатейших людей из народа. После такой расправы Агафокл стал властвовать, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны граждан». В данном случае Агафокл просто физически уничтожил представителей возможной оппозиции – носителей других (возможно вражеских) реальностей соби на уровне реальности воли. Уничтожив данные реальности вместе с их физическими носителями, он беспрепятственно развернул свои реальности на уровне реальности воли государственной соби граждан, тем самым, выиграв еще не начавшуюся борьбу реальностей за власть в Сиракузах.

В России принцип революционного террора часто употреблялся революционными партиями. Известно, что в российской истории особую роль сыграла так прямо и называвшая себя террористическая фракция «Народной воли» – революционная народническая организация, существовавшая в С.-Петербурге в 1886–1887 годах. Ее основатели – П. Шевырев, А. Ульянов и др. – пытались возродить разгромленную за некоторое время до этого «Народную волю» или, по крайней мере, отстаивавшиеся ею террористические методы революционной борьбы. После неудачного покушения 1 марта 1887 года на императора Александра III «террористическая фракция» была разгромлена, а ее члены сурово осуждены по делу «Второго 1-го марта».

Как известно, казнь родного брата Александра сильно повлияла на взгляды молодого Владимира Ульянова (Ленина). Узнав о казни, он произнес историческую фразу: «Мы пойдем другим путем!» Только спустя время выяснилось, что одним из составляющих этого «другого пути» стало отрицание индивидуального террора, но не вообще, а в пользу террора массового. Так, в 1901 году он писал: «Принципиально мы никогда не отказывались и не можем отказываться от террора. Это – одно из военных действий, которое может быть вполне пригодно и даже необходимо в известный момент сражения, при известном состоянии войска и при известных условиях. Но суть дела именно в том, что террор выдвигается в настоящее время отнюдь не как одна из операций действующей армии, тесно связанная и сообразованная со всей системой борьбы, а как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единоличного нападения» (334, с. 7). За два месяца до Октябрьской революции 1917 года, он уже писал по-другому: «Великие буржуазные революции Франции, 125 лет назад, сделали свою революцию великой посредством террора» (335, с.190-191.), хотя это еще далеко не равно призыву к террору. Однако, он уже тогда понимал, что сама политика террора – есть одна из самых эффективных и радикальных методов как государственного так и не государственного воздействия и управления.

«Тактику индивидуального террора проводили во времена царизма народники и их продолжатели – эсеры. Марксизм-ленинизм решительно отрицает индивидуальный террор, считает его ошибочным и вредным для революции, так как индивидуальный террор расстраивает и ослабляет революционное движение, отвлекая трудящихся от массовой революционной борьбы с классом угнетателей» (550,с. 570.). В данном случае реальность террора в индивидуальном его варианте направлена на воздействие реальностью террора на одного человека носителя реальности воли государства и ее же выразителя – царя. Как правило, с целью получения каких-то конкретных, краткосрочных политических уступок от действующей власти. В групповом же варианте террора против класса угнетателей, реальность террора направлена на долгосрочную политическую борьбу с целью подавления генератора господствующей в социальной соби государства воли. В конечном счете, все достаточно просто: террор провоцирует террор.

Краткая история социально-политического террора показывает, среди прочего, еще одну интересную закономерность. При монократическом правлении, когда правил один властитель, террор в истории был, прежде всего, индивидуальным. При правлении республиканском, аристократическом или олигархическом, когда у власти стоит группа людей, торжествовал групповой и локальный террор. При демократии, даже в ее первоначальных, примитивных формах, когда выборная власть зависит от достаточно заметного множества населения, появляется террор (уже в форме терроризма) массовый. В каждом случае объектом террористического воздействия становится реальность воли государства, ее генераторы и реже, выразители: царь, господствующая элита, господствующий класс, или народ. Вывод прост: массовый терроризм – обратная сторона демократии. Терроризм есть средство воздействия, достижения, удержания и реализации власти как над отдельным человеком, так и над группой людей или целым государством.

Дело в том, что, исторически изменяясь внешне, террор всегда сохраняет внутреннюю сущность. Террор есть способ давления на носителей и выразителей государственной воли. То есть динамика изменения террора от группового к массовому террору исторически зависит лишь от того, кто в данный конкретный момент есть противник в борьбе реальностей за власть. В российской империи процветал локальный террор против царя и его государственных чиновников только потому, что они сосредотачивали в себе государственную волю, а значит и власть. Когда реальность воли и внутреннего человека из этнической соби России и государственной соби Российской империи смещаются на уровень социальных прослоек и «классов» именно тогда и начинается настоящая «классовая борьба» и настоящий классовый террор. Тогда о индивидуальном терроре все забывают и начинается волевая борьба реальностей за свои интересы, начинается массовый «красный» и «белый» террор.

Революция 1917 года опиралась на террористический опыт истории. Приведем пример из заявления В. И. Ленина спустя первые десять дней после победы большевиков: «Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять» (335, с. 63.). Обратимся, к анализу более независимого историка. «В городах и по всей стране было много случаев, когда толпа совершала акты насилия. Немало жестокостей и зверств совершалось и революционерами, и их врагами. Но в первые три месяца существования нового строя, по-видимому, не было систематических казней ни по ускоренным приговорам, ни в ходе нормального судебного разбирательства... революционная традиция борьбы против смертных приговоров ослабела и угасла лишь тогда, когда вспыхнула Гражданская война и началось открытое противодействие Советской власти. Однако, было бы ошибкой другого порядка полагать, что репрессивные меры, которые в дальнейшем применялись для защиты победоносной революции, были навязаны большевистским руководителям вопреки их сокровенным убеждениям. Принцип террора (как внушения ужаса) входил в революционные традиции» (267, с.136-137.).

Но самым воинственным террористом революции был все-таки не В.И. Ленин, а Л.Троцкий. Вслед за подавлением восстания юнкеров на следующий день после революции он заявлял: «Пленные являются для нас заложниками. Если нашим врагам доведется брать наших пленных, то пусть они знают: каждого рабочего и солдата мы будем обменивать на 5 юнкеров... Они думали, что мы будем пассивны, но мы им показали, что, когда дело идет об удержании завоеваний революции, мы можем быть беспощадны» (232). Когда вне закона была объявлена партия кадетов, он предупреждал: «Во время французской революции якобинцы более честных людей за сопротивление народу вели на гильотину. Мы никого не казнили и не собираемся казнить, но бывают минуты народного гнева, и кадеты сами набиваются на него» (233). Реальность террора разворачивается уже из социальной соби государства уже как инструмент государственного управления, так как власть была уже завоевана.

Ассоциации с французской революцией явно не давали покоя Л. Троцкому. Вскоре он обращается к кадетам: «Вы протестуете против слабого террора, который мы применяем против наших классовых врагов. Но вам следует знать, что не позднее чем через месяц террор примет очень сильные формы по примеру великих французских революционеров. Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма» (772, P. 578.). Менее чем через неделю после этого заявления появилась «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия», вскоре был подписан декрет о создании революционного трибунала. Был создан государственный аппарат для реализации массового террора.

Интересно, что большевики полностью повторяли путь якобинцев: террор стал осуществляться против виновников экономического, а не только политического хаоса. Через три месяца он потребовал «поимки и расстрела взяточников и жуликов и т. д.» (335, с. 182.). То есть, как и во времена Юлия Цезаря, относительно массовый террор уже со стороны государства, поначалу стал применяться как инструмент управления: наведения порядка и прекращения хаоса. Террор стал применятся не только как инструмент борьбы на войне, или борьбы за власть, но и как инструмент государственного управления.