II. Семантический уровень (денотативный)

 

ДЕНОТАТИВНОЕ ТОЖДЕСТВО: в переводе описывается та же пред­метная ситуация, что и в исходном произведении	ДЕНОТАТИВНОЕ ПРЕОБРАЗОВА­НИЕ: в переводе описывается иная пред­метная ситуация
ПРИЕМЫ ДОСТИЖЕНИЯ:эквива­лентные семантические преобразова­ния: одна и та же предметная ситуа­ция описывается разными способами	АДАПТАЦИЯ

392

III. СЕМАНТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ (СИГНИФИКАТИВНЫЙ)

 

 

 

СИГНИФИКАТИВНОЕ ТОЖДЕСТВО: тождественное описание той же предметной ситуации аналогичным способом	ЭКВИВАЛЕНТНЫЕ СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ: ОДНА И ТА ЖЕ ПРЕДМЕТНАЯ СИТУАЦИЯ ОПИСЫВАЕТСЯ РАЗНЫМИ СПОСОБАМИ (ТРАНСФОРМА­ЦИИ НА СИГНИФИКАТИВНОМ УРОВНЕ) МОДУЛЯЦИИ/ЭКВИВАЛЕНЦИИ
ПРИЕМЫ ДОСТИЖЕНИЯ: использование межъязыковых семантических аналогов, совпадающих по всем типам семантических отношений. Возможно изменение синтак­сической структуры сообще­ния	ТИПЫ СЕМАНТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Гипо-гиперо-нимия	Сино­нимия	Анто­нимия	Тропы
генера­лизация; конкре­тизация; перифраза	дифферен­циация	межъязы­ковая ан­тонимия (антони­мический перевод)	межъязы­ковая ме­тонимия; межъязы­ковая ме­тафора; межъязы­ковая си­некдоха

IV. СИНТАКСИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ

 

СИНТАКСИЧЕСКОЕ ТОЖДЕСТВО:	ЭКВИВАЛЕНТНЫЕ СИНТАКСИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ (КОНВЕРСИИ)
предметная ситуация описана в переводе аналогичным обра­зом. Аналогия в расположении элементов высказывания отно­сительно друг друга и в их грамматических функциях	пермутация; тема-ремати- изменение транспозиция ческая фокуси-конверсия рования

Из приведенной таблицы видно, что переводческие транс­формации оказываются смещенными на один уровень по отно­шению к уровням эквивалентности. Если на прагматическом уровне для достижения адекватности могут предприниматься все типы переводческих преобразований вплоть до изменения пред­метной ситуации, то на денотативном уровне эквивалентность достигается путем описания в переводе той же предметной ситуа­ции, но иным способом и т.п. Эту асимметрию уровней эквива­лентности и типов переводческих трансформаций можно пред­ставить следующим образом:

УРОВНИ ЭКВИВАЛЕНТНОСТИ

Прагматический (адекватность) Семантический (денотативный) Семантический (сигнификативный) Синтаксический

ТРАНСФОРМАЦИИ

адаптации

эквиваленции и модуляции

конверсии

Одако следует иметь в виду, что всякая градация уровней эк­вивалентности, т.е. установление их иерархии, всегда условна. Мы вполне можем рассматривать как реальную такую, например, ситуацию, в которой использование модуляции, т.е. частичного семантического преобразования, будет сопровождаться сохране­нием «схемы мысли», т.е. синтаксической структуры высказыва­ния. Изучая переводческие трансформации, в результате которых может быть достигнута желаемая эквивалентность на разных уровнях семиозиса (отношений знака), следует помнить, что вся­кая трансформирующая операция затрагивает лишь определенную единицу перевода, т.е. какой-то элемент общей системы смыслов, заключенной в оригинальном речевом произведении, так или иначе изменяя его. Эквивалентность же всего переводного рече­вого произведения тексту оригинала в целом достигается слож­ной комбинацией самых разнообразных переводческих приемов.

Глава 4

ПРАГМАТИЧЕСКИЕ И ПРАГМАТИЧЕСКИ ОБУСЛОВЛЕННЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Следует различать прагматические и прагматически обуслов­ленные преобразования. Прагматика как отношение между знаком и участниками коммуникации всегда имеет двустороннюю струк­туру, так как знак оказывается обращенным и к отправителю сообщения, и к получателю. В переводе, где появляются новые участники коммуникации (переводчик и получатель переведенно­го сообщения), структура прагматических отношений знака ста­новится еще более сложной. Переводчик сам становится отправи­телем, автором сообщения, адресованного «своему» получателю, отличающемуся от получателя оригинального речевого произведе­ния этнически, культурно, часто исторически. Переводчик оказы­вается перед выбором: либо ориентироваться на автора исходного речевого произведения, отождествив себя с ним и «своего» полу­чателя с получателем оригинального произведения и пытаясь вызвать у «своего» получателя аналогичный коммуникативный эффект, т.е. осуществить прагматическое уподобление переводно­го текста оригинальному, либо ориентироваться только на «свое­го» получателя, стремясь создать тот коммуникативный эффект, который предполагает новая коммуникативная ситуация.

В последнем случае, когда переводчик сознательно изменяет коммуникативный эффект, к которому стремились авторы исход­ных речевых произведений, можно говорить о прагматическом

преобразовании. Кроме примеров переводов законодательных текстов с информативной целью, можно вспомнить также хорошо известные в истории перевода случаи, когда поэтические произве­дения переводились прозой. Переводчики сознательно изменяли коммуникативный эффект, эстетическую функцию исходного ре­чевого произведения. Они производили сознательную прагмати­ческую трансформацию, полагая, что «их» читателю важнее как можно подробней и точнее познакомиться с содержанием ориги­налов. Эти произведения начинали выполнять новую для них просветительскую функцию, сообщая о событиях, нравах, идеях иного народа.

Совсем иначе выглядит довольно редкое преобразование про­заического произведения в стихотворное. В русской переводче­ской истории наиболее яркими примерами таких преобразований оказываются стихотворное переложение прозаического эпоса (ро­мана «Похождения Телемака» французского автора Фенелона) — «Телемахида» В.К. Тредиаковского и стихотворный перевод «Песен западных славян» A.C. Пушкина, сделанный по прозаическому оригиналу П. Мериме. В этих случаях изменение коммуникатив­ного эффекта также очевидно. Но в отличие от переводов стихот­ворных произведений прозой в этих работах на первый план вы­ходит коммуникативный замысел самого переводчика, т.е. со всей очевидностью проявляется отношение между знаком и но­вым участником коммуникации — переводчиком. Переводчик строит свой коммуникативный замысел, не отождествляя себя с автором оригинала, он не ориентируется и на своего читателя, он видит в себе творца, творца новых форм, реализующего потенци­альные возможности языка перевода.

Как мы могли заметить, прагматические преобразования зат­рагивают, как правило, весь текст в целом.

Прагматически обусловленные преобразования имеют своей целью достижение в тексте перевода коммуникативного эффекта, эквивалентного тому, который может быть выявлен в тексте ори­гинала. В результате преобразований этого типа сохраняется прагматическое значение исходной единицы, в то время как се­мантические и синтаксические значения могут полностью или частично изменяться. Наиболее существенные изменения семан­тических и синтаксических значений происходят в результате трансформационных операций, которые получили названия ком­плексных замен (Рецкер), адаптаций (Вине, Дарбельне), прагмати­ческих адаптаций (Швейцер). Прагматически обусловленные пре­образования оказываются необходимыми при переводе идиомати­ческих выражений, а также при передаче знаков-реалий. В этом

случае переводчику нет необходимости устанавливать эквивалент­ные отношения между ИТ и ТП ни на уровне семантики, ни на уровне синтаксиса.

Рецкер, объясняя смысл приема комплексных замен, писал, что в этом случае «преобразуется внутренняя форма любого от­резка цепи — от отдельного слова, большей частью сложного, до синтагмы, а порой и целого предложения. Причем преобразуется не по элементам, а целостно, так, что видимая связь между внут­ренней формой единиц ИЯ и ПЯ уже не прослеживается»¹. Ос­новой эквивалентности (в его терминологии «адекватности») «служит отнесенность исходной и преобразованной единицы пе­ревода к одному и тому же отрезку действительности»². В каче­стве примеров комплексного преобразования Рецкер приводит некоторые формы разговорной речи и их соответствия в других языках, которые благодаря традициям языковых контактов полу­чили закрепление в межъязыковом общении, что и нашло отра­жение в словарях. Данное замечание, сделанное Рецкером, ставит под сомнение предложенное им определение лексических транс­формаций как приемов «логического мышления, с помощью ко­торых мы раскрываем значение иноязычного слова в контексте и находим ему русское соответствие, не совпадающее со словарным»³ (выделено мною. — Н.Г.). На самом деле комплексное преобра­зование Рецкера оказывается не чем иным, как словарным экви­валентом, который нужно только найти в соответствующем сло­варе. Таким образом, проблема из лингвистической перерастает в когнитивную и педагогическую. В когнитивную потому, что каж­дый народ закрепляет за определенными ситуациями общения вполне определенные клишированные формы выражения, перво­начально основанные на тех или иных аспектах предметных си­туаций. Педагогическую же потому, что одна из целей обучения переводу состоит в развитии навыков рационального поиска эк­вивалентов именно там, где их можно найти.

Клишированных выражений, предполагающих прагматически обусловленную трансформацию при переводе, достаточно много в каждой паре языков, оказывающихся в контакте, например:

Добро пожаловать! — Welcome! — Soyez le bienvenu! Угощайтесь, пожалуйста! — Help yourself! — Servez-vous, s'il vous plaît!

Во всех приведенных примерах нет общих семантических компонентов, различна и их синтаксическая структура. Но каж-

¹ Рецкер Я. И. Указ. соч. С. 54.

² Там же.

³ Там же. С. 38.

дое высказывание языка А оказывается при этом эквивалентным высказыванию на языке В. И основой эквивалентности служит, как мы видели, соответствие одному и тому же отрезку действи­тельности. Основа эквивалентности, сформулированная таким образом, вызывает закономерный вопрос: о какой действительно­сти идет речь? О той, что отражена в семантике высказываний, т.е. о предметной ситуации (Рецкер вслед за Гаком различает предметную и речевую ситуации), или о речевой? На этот счет никаких разъяснений не приводится. Хотя в данном случае раз­личение этих двух «действительностей» оказывается весьма важ­ным. Ведь переводческое преобразование данного типа продикто­вано именно прагматическими соображениями. Переводчик вслед за автором хочет вызвать у получателя речи определенную реак­цию (вызвать положительные эмоции, побудить к состраданию, заставить сопереживать и т.п.). При этом он в меньшей степени связывает себя структурой синтаксической организации и семан­тикой высказываний оригинального произведения, а в некоторых случаях изменяет и сами предметные ситуации, выведенные в ис­ходном речевом произведении.

Таким образом, на прагматическом уровне оказывается воз­можным проследить два типа преобразований — прагматические и прагматически обусловленные. Если первые изменяют прагма­тическое значение оригинала и могут вывести перевод к границе адекватности, т.е. приблизить его к другим видам межъязыкового посредничества, то вторые направлены именно на сохранение коммуникативного эффекта оригинального текста и являются средством достижения прагматического значения. В отличие от прагматических прагматически обусловленные преобразования могут затрагивать не весь текст в целом, а отдельные его состав­ляющие части.

Однако следует иметь в виду важнейшее свойство прагмати­чески обусловленных трансформаций — изменения отдельных элементов смысла исходного сообщения преследуют цель сохране­ния в переводе смыслового целого. Именно прагматическая обус­ловленность, предполагающая целостное восприятие речевого произведения, и предопределяет переводческие трансформации семантического и синтаксического уровней. Иначе говоря, боль­шинство трансформационных операций обусловлено прагматикой. Необходимость передачи в переводе коммуникативного значения исходного текста вопреки асимметрии языковых и культурных систем и определяет целесообразность самых различных перевод­ческих преобразований.

Глава 5 СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Компоненты смысла

Семантические преобразования оказываются самыми много­численными и самыми разнообразными. Межъязыковая лексико-семантическая асимметрия, обусловливающая эти преобразова­ния, приводит к тому, что текст перевода никогда не бывает и не может быть семантически тождественным исходному сообщению. Возникает вопрос: каким должно быть семантическое соответ­ствие текста перевода тексту оригинала, чтобы считать эти тексты эквивалентными? Для того чтобы попытаться решить этот воп­рос, следует обратиться к семантической модели перевода, точнее к той ее разновидности, которая построена на компонентном анализе. Метод компонентного анализа, использованный впервые в 50-е гг. XX в., основан на гипотезе, согласно которой значение каждой единицы языка состоит из семантических компонентов — сем. Семы, составляющие значение отдельных лексических еди­ниц, могут быть подразделены на архисемы, дифференциальные семы и потенциальные семы (виртуэмы)¹. Архисемы отражают те признаки содержания понятий, которые свойственны ряду поня­тий, объединяемых в классы. Так, понятия говорить, произносить, ворчать, пищать, голосить, восклицать, кричать будут объедине­ны архисемой производства звуков человеком; гавкать, мяукать, кукарекать, куковать и др. — архисемой производства звуков жи­вотными. В то же время все вместе они будут объединены архисе­мой производства звуков. Семантическая иерархия оказывается чрезвычайно важной для перевода. Она лежит в основе перевод­ческих операций, основанных на переходе от более частных по­нятий к более общим, и наоборот.

Дифференциальные семы сосредоточивают в себе те призна­ки содержания понятия, которые отличают его от других. В сово­купности они составляют ядро значения слов. Так, русская гла­гольная форма пополз кроме архисемы движения, относящей ее к другим глаголам движения, будет содержать в себе семы начала (движения), образа действия (припадая туловищем к поверхнос­ти), мужского рода и единственного числа субъекта действия, прошедшего времени, характеристики действия (медленно). В об­щей структуре элементарных смыслов данной формы мы можем обнаружить признаки, присущие глаголу ползти в его именной

¹ См.: Гак В. Г. Сравнительная лексикология. М., 1977. С. 14—15. 398

форме — инфититиве и, соответственно, в любой другой (1 — движение, 2 — припадая туловищем к поверхности, 3 — медлен­но), в соответствующей приставочной форме — по-полз (начало действия), в соответствующей личной форме (1 — мужской род и 2 — единственное число субъекта действия) в соответствующей видо-временной форме (действие уже началось, т.е. его начало свершилось). Среди дифференциальных сем, присущих глаголу ползти во всех формах, особо выделяется сема медленно. Эта сема относится к разряду второстепенных, или потенциальных, так как отражает второстепенный признак действия. Как отмечает В.Г. Гак, потенциальные семы играют важную роль в речи: с;яими связано появление переносных значений у слов¹. Соответ­ственно на них строятся самые различные тропы, в том числе и межъязыковые, переводческие.

Понятие семы позволило в свое время построить семантичес­кую модель перевода, которая наглядно показывает, что в перево­де практически не может быть повторена, клонирована семанти­ческая структура знаков оригинального речевого произведения.

Эта схема показывает, как смысл некой единицы ориентиро­вания (ЕО), воспринятой сознанием переводчика (ПЗ — перево­дящее звено), расщепляется на элементарные смыслы, среди ко­торых выбираются наиболее существенные (b, d) которые нужно обязательно сохранить. При этом, естественно, некоторые эле-

¹ Гак В.Г. Указ. соч. С. 15.

менты смысла выпадают (а, с, е). После этого в переводящем языке выбирается единица перевода (ЕП), имеющая данные еди­ницы смысла (b, d). Разумеется, она в большинстве случаев мо­жет иметь и другие элементарные смыслы, которые волей-нево­лей приращиваются к общей системе смыслов сообщения, что и приводит иногда к искажениям и во всех случаях дает в переводе не вполне симметричную картину ситуации, описываемой в ори­гинале.

Возникает вопрос: сохранение какого количества элементар­ных смыслов необходимо для того, чтобы перевод данной едини­цы мог считаться эквивалентным?

Дж. Кэтфорд, анализировавший контекстуальные отношения языковых единиц, т.е. связь грамматических или лексических единиц с лингвистически релевантными элементами в ситуациях. где эти единицы употребляются, как, например, в текстах, ис­пользует в своей теории перевода понятие контекстуального зна­чения¹. Контекстуальное значение представляет собой набор си­туационных элементов, релевантных данной лингвистической форме. Сочетание ситуационных элементов варьирует от языка к языку и очень редко бывает одинаковым в любой паре языков. Кэтфорд приводит пример следующей ситуации: входит девушка и говорит: / have arrived. В переводе на русский язык это выска­зывание вероятнее всего приобретет форму: Я пришла. Если срав­нить наборы элементов ситуаций, отраженных в исходном и переведенном высказывании, то можно увидеть не только их асимметрию, но и количество совпадающих и разнящихся эле­ментов:

Английское высказывание содержит набор из четырех эле­ментов смысла, отражающих четыре признака ситуации, а рус­ский эквивалент — шесть. Общая сумма элементов смысл равна семи. Схема наглядно показывает, что из семи элементов смысла совпадают только три, т.е. чуть меньше половины.

¹ См.: Кэтфорд Дж.К. Лингвистическая теория перевода // Вопросы тео­рии перевода в зарубежной лингвистике. М., 1978. С. 106 и далее.

Чтобы убедиться в том, что для достижения эквивалентности в переводе достаточно передать лишь половину набора элемен­тарных смыслов, проведем такой же эксперимент на материале другой пары языков, а именно русского и французского. Возьмем небольшое высказывание из «Собачьего сердца» Булгакова и его перевод: Пес пополз, как змея, на брюхе — Le chien s'approche, rampant sur le ventre comme un serpent.

Семный анализ высказывания показывает, что исходное со­общение содержит набор из 15 сем, а переводное — 17. Общее число сем обоих высказываний равно 22, а число совпадающих сем — 11, т.е. составляет ровно половину. Наибольшее разли­чие отмечается в группе, обозначающей движение, где из 12 сем совпадают только три. Если исключить сему единственного числа субъекта, совершающего действие, которая дублирует сему, со-

держащуюся в имени, согласованном с глаголом, то совпадающих сем остается всего две. Русский глагол пополз содержит в себе семы и собственно движения, и стадии движения (начала), и способа движения, и скорости движения. Французский глагол s'approcher передает лишь значения движения и приближения. Кроме того, как можно заметить, во французском переводе использован при­ем модуляции: ситуация представлена как бы с противоположной стороны. В русской фразе пес начинает движение откуда-то, а во французской он приближается к кому-то.

Категория рода субъекта движения оказывается нейтрализо­ванной {пес — le chien) в силу того, что половые различия животных не всегда актуализируются в речи. В данной ситуации категория рода и в русском, и во французском языке оказывается малозна­чимой. В тексте эта категория достаточно отчетливо выражается формой подлежащего, согласованного с глаголом. Поэтому ее дублирование формой глагола может рассматриваться как избы­точное. Разумеется, и в русском, и во французском языке в неко­торых случаях формы глаголов дублируют категорию рода, вы­раженную подлежащим или восстанавливаемую из контекста. В русском и французском языках такое дублирование отмечается, в частности, в формах единственного числа глаголов, согласован­ных с подлежащим. Формы французских глаголов не дублируют в формах спряжения категорию рода, эти значения передаются раз­дельными формами. Во французском высказывании значение движения и его стадии передается глаголом, а значение способа движения — причастной формой другого глагола ramper, опреде­ляющей состояние субъекта, в которой также дублируется сема движения.

Проведенный эксперимент наглядно показывает, что для достижения эквивалентности переводного текста исходному ока­зывается достаточным передать лишь половину общего набора элементарных смыслов. Это доказывает относительность самой категории переводческой эквивалентности и определяет тот по­рог, за которым та или иная единица ориентирования как единица смысла исходного текста не может уже превратиться в единицу перевода, т.е. считаться эквивалентно переведенной. Кроме того, этот эксперимент, который может быть продолжен на материале иных пар языков и разных по своей протяженности высказыва­ний, показывает, что в переводе происходит скорее увеличение набора элементарных смыслов, нежели их сокращение. В приме­ре Кэтфорда русский перевод, потеряв из исходного набора один элемент (связь с настоящим), привнес три новых (женщина, пешком, завершенность). В нашем примере, где русское выска­зывание сравнивается с французским, в переводе оказались утра-

енными такие элементы смысла, как прошедшее время (дей­ствие началось до момента речи), начало действия, образ дей­ствия (медленно).

В среднем в переводе достигается сохранение половины от общего семного состава системы смыслов, заключенной в той или иной единице смысла, но в некоторых случаях это число мо­жет быть значительно меньше. Это происходит прежде всего если переводчик применяет адаптацию — прием, изменяющий саму предметную ситуацию. Закономерно предположить, что если в переводе одна предметная ситуация заменяется другой, то и сем-ный состав единиц, описывающий эти предметные ситуации, бу­дет совершенно иным.

Адаптация

Термин «адаптация» используется в теории перевода для обозначения такого вида преобразования, в результате которого происходит не только изменение в описании той или иной пред­метной ситуации, но и заменяется сама предметная ситуация. Адаптация является последним шагом, пройдя который, перевод­чик покидает область перевода и оказывается в области иных, похожих на перевод, но менее строгих форм межъязыкового и межкультурного посредничества — рефератов, переделок, подра­жаний и т.п. В основе адаптации как способа достижения соот­ветствующего коммуникативного эффекта, т.е. сохранения в тексте перевода прагматического значения, присущего тексту оригинала, лежит представление о том, что некоторые предметные ситуации, выведенные в оригинальном речевом произведении, могут быть превратно истолкованы получателем текста перевода. Соответ­ственно текст не сможет вызвать нужного коммуникативного эффекта, насторожив получателя понятиями о непривычных, чуждых, а может быть, и враждебных его культуре предметах и явлениях. Поэтому адаптации широко применялись при переводе религиозных текстов на языки народов, чей общекультурный уровень резко отличался от среднеевропейского. Теоретические обоснования адаптация получила, как известно, в концепции ди­намической эквиваленции Ю. Найды. В его работе, упоминав­шейся во второй части этой книги, можно найти немало приме­ров «переводческой аккультурации» оригиналов. Но сейчас в пе­реводе господствует противоположная тенденция: переводчики предпочитают не переодевать иностранцев в национальные одеж­ды народа переводящего языка, они не маскируют пионеров под бойскаутов, кус-кус под кашу и т.п.

К адаптации следует подходить с большой осторожностью. Положительное свойство этого приема — облегчить получателю переводного текста понимание смыслов оригинального произве­дения — обедняет межкультурную коммуникацию, нивелирует межкультурные различия, создает ложное представление о том, что «везде все так же».

Адаптация вызывается, таким образом, не столько межъязы­ковой асимметрией, сколько межкультурной. Поэтому она встре­чается иногда при переводе реалий, т.е. таких понятий, которые, существуя в культуре языка оригинала, отсутствуют в культуре переводящего языка. Эти понятия могут соотноситься с предме­тами и явлениями самой разной природы. Можно говорить о ре­алиях бытовых, социальных, политических и т.п. Достаточно подробную классификацию реалий можно найти в книге болгар­ских переводчиков С. Влахова и С. Флорина. Разумеется, адапта­ция — не единственный прием для передачи реалий в переводе. Более того, в современной переводческой практике для перевода реалий адаптация используется значительно реже, чем другие трансформирующие операции, в связи с тем, что она в значитель­ной степени деформирует представления об иной культуре.

Тем не менее в некоторых случаях адаптация оказывается не­обходимой именно для того, чтобы сохранить целостную систему смыслов исходного речевого произведения, добиться аналогично­го коммуникативного эффекта. Применение адаптации в этих случаях продиктовано не тем, что получатели переводного текста не в состоянии понять какое-то явление чужой для них действи­тельности, а асимметрией языковых картин мира, неоднозначно­стью ассоциативных связей, устанавливаемых между именами, понятиями и предметами реального мира.

Приведем ставший уже классическим пример перевода назва­ния советского фильма 60-х гг. «Летят журавли» на французский язык — «Quand passent les cigognes». Во французском переводе один предмет (журавли) заменен другим (аисты). Французской культуре журавли так же хорошо известны, как и аисты. Соответственно во французском словаре есть лексическая единица, обозначаю­щая этот вид птиц — la grue. Поэтому семантически эквивалент­ный перевод вполне возможен. Но во французском языке еще с XV в. за этим словом закрепилось и переносное значение — про­ститутка. В другом контексте, где речь шла бы о журавлях, на­пример журавлиный клин — les vols en V de la grue, никакой дву­смысленности не возникло бы. Однако название фильма — особый текст: он призван будить воображение и вызывать интерес к тому неизвестному, что будет в фильме, лишь намекая потенциальному зрителю на то, о чем там может идти речь. Появление в названии

двусмысленного слова la grue в сочетании с глаголом passer, кото­рый обозначает и движение людей, могло вызвать у потенциаль-ных французских зрителей совсем не те ассоциации, на которые рассчитывали авторы романтического советского фильма. Иначе хоъоря, оказалось бы утраченым то прагматическое значение, ко-тopoe заложили авторы в название фильма на языке оригинала.

Таким образом, адаптация, предполагающая замену самой Предметной ситуации, в переводе оказывается наиболее карди­нальным переводческим преобразованием. Если мы определили, что в большинстве случаев в результате семантических преобразо­ваний сохраняется около 50% сем той или иной единицы перево­да, то при адаптации число совпадающих сем в единице текста оригинала и соответствующей ей единицы перевода значительно меньше. Это число несколько увеличивается при переходе к сле­дующему типу трансформационных операций — эквиваленции.

Эквиваленция

Эквивалентно можно рассматривать как переводческую транс­формацию, располагающуюся уже в пределах эквивалентности, а не адекватности. Эквиваленция обеспечивает сохранение в пере­воде не только прагматической аналогии, но и описывает анало­гичную предметную ситуацию (денотат). Термин «эквиваленция» предложен Вине и Дарбельне для обозначения такой переводче­ской трансформации, в результате которой предметная ситуация, описанная в тексте оригинала, передается в переводе иными структурными и стилистическими средствами, а иногда и иными семантическими компонентами. Иначе говоря, в общей системе смыслов переводимой единицы исходного текста при сохранении денотативного значения в переводе происходит изменение сигни­фикативного значения. Переводчик пишет либо говорит о том же, но иначе.

В этой связи можно рассмотреть эквиваленцию на разных уровнях, а именно такие варианты эквиваленции, при которых эквивалентность предполагает изменения структурного, семанти­ческого или стилистического компонентов единицы оригиналь­ного текста, подлежащей переводу.

Можно предположить, что эквиваленция — это такой пере­водческий прием, при котором в единице текста, соответствующей какой-либо единице исходного текста, сохраняется минимально возможное число сем.

Начнем с первого варианта эквиваленции, т.е. с тех случаев, когда переводчик, стремясь описать какую-либо предметную си­туацию теми средствами, которые традиционно закреплены за

ней в переводящем языке, полностью «отвлекается» от форм ори­гинала, которые, на первый взгляд, должны представлять собой аналоги.

Как мы помним, в качестве классического примера эквива-ленции канадские лингвисты приводили ситуацию, когда чело­век, попадая молотком по пальцу, соответственно вскрикивает: Aie! по-французски и Ouch! по-английски.

Речь идет о восклицаниях, связанных с определенными типа­ми предметных ситуаций и являющихся звуковым проявлением определенных эмоций. Переводчик вынужден преодолевать структурную асимметрию формы, имитирующей звуки, издавае­мые людьми или животными. В переводе мы сталкиваемся, есте­ственно, не с самим звуком, а с его условным воспроизведением языковыми средствами. Иначе говоря, речь идет о воспроизведе­нии некой металингвистической функции высказывания. В эту категорию следует включить не только воспроизведение звуков, сопровождающих некоторые типичные процессы и эмоции чело­века, но и другие виды ономатопеи (звукоподражания), а именно воспроизведение криков животных и звуков природы. К этой же категории могут быть отнесены и слова, обозначающие как про­изводство разных звуков, так и связанные с этими звуками предме­ты, если звуковые оболочки этих слов напоминают обозначаемые явления, например, гавкать, мяукать, мычание, блеяние, кукушка, ревун и т.п.

Некоторые слова, построенные на звукоподражаниях, напо­минают своей звуковой оболочкой друг друга в целом ряде язы­ков. Классическим примером такой межъязыковой аналогии зву­ковой формы является слово кукушка: фр. — coucou; англ. — cuckoo; нем. — Kuckuck; ит. — cuculo; исп. — сисо, cucitilo.

Напоминают друг друга звуковой оболочкой и эквиваленты глагола мяукать в разных языках: фр. — miauler; англ. — to miaow; нем. — miauen; ит. — miagolare; исп. — maullar.

Если по-русски о звуках, издаваемых овцами и козами, мы го­ворим блеять, то по-немецки об овцах говорят blöken, а о козах — meckern. Во французском языке для обозначения звуков, издавае­мых этими животными, также могут использоваться два глагола: для блеяния овец скорее используется глагол bêler, a для блеяния коз — chevroter.

Когда мычат французские быки и коровы, французы говорят mugir. В этом глаголе, восходящем к латинскому mugire, в котором угадывается ономатопея, первый слог напоминает звуковую фор­му русского глагола. Но мычание быков и коров по-французски может обозначать и глагол, не имеющий в своей основе звуко­подражания, — beugler. О мычании немецкого крупного рогатого

скота говорят muhen и brüllen. Мычание английских коров и бы-ковпередается глаголами to low, to bellow.

Но при всей вариативности форм слов, имен и глаголов, созданных в языках для обозначения звуков, издаваемых людьми и животными, их перевод на другие языки не представляет осо-бой сложности для перевода, так как эти формы зарегистрирова-ны в словарях. Переводчику важно только быть внимательным и постараться не перепутать мычание английских коров и быков или блеяние французских и немецких коз и овец. Сложнее обстоит дело, когда в тексте оригинала используются «чистые» звукопод­ражания, т.е. имитируются звуки, издаваемые животными или людьми. Сложность состоит, во-первых, в том, что люди, говоря­щие на разных языках, по-разному представляют в графических формах звуки окружающего мира, т.е. ассоциируют их с разными буквенными комбинациями. Во-вторых, информация о способах Отображения звуков окружающего мира тем или иным языком обычно не фиксируется ни словарями, ни какими-либо иными систематизированными источниками. Рассмотрим пример из пове­сти Булгакова «Собачье сердце», которая начинается с ономатопеи. В первой главе этой повести ономатопея встречается неоднократ­но. Сравним формы, используемые английским, французским и итальянским переводчиками для передачи этих звукоподражаний. Первые четыре строки показывают, каким образом обозначаются звуки, издаваемые собакой, а следующие пять — восклицания людей:

 

русский	английский	французский	итальянский
У-у-у-у-у- У-гу-гугу-уу!	ОО-ОО-WOO-WОО- hoo-oo!	Whouu, whouuu, whouhouhouhouuuuuu!	u-u-u-u-u-u-hu-hu-huu!...
У-у-у-у.у!	оо-оо-оо-оо-оо...	Whouhouhouuuu...	u-u-u-u-uh...
Р-р-р... гау-гау...	Gr-r-r... gruff... wuff...	Grr-grrr... Ouaou! Ouaou!	r-r-r... bau-bau...
Ф-р-р... гау...	Fr-r-r... Wuff!	Ffrrrr! — Ouaou!	R-r-r... bau!
Кугь, куть, куть!	Pup-pup-pup	Pstt, pstt	Ehi!
Фить-фить-фить!	Phew-phew-phew	Pstt, pstt	Ffih,ffih
Ай-яй-яй	Dear me, dear me...	Aieayeaye	Ahi-ahi-ahi...
А-га!	Ah, ah!	Aha!	Bene!
Ух...	ooh	—	Ah!

Приведенные примеры наглядно показывают различия в пе­реводных версиях обозначений звуков, издаваемых людьми и жи-

 

вотными. Переводчики абстрагируются от форм языка оригинала и выбирают в языках перевода формы, закрепленные за данными ситуациями. Особенно наглядно это проявляется в способах по­дозвать собаку. Они оказываются наболее вариативными. Во всех переводах избраны привычные формы, с помошью которых под­зывают собак в каждой из сравниваемых культур.

Разумеется, в сравниваемых языках можно выявить целый ряд аналогий в звукоподражаниях. Мы видим, что во всех языках вой собаки передается обозначением звука, близкого русскому [у]. В рычании везде присутствует обозначение звука, близкого русскому [р]. Но гавканье передается во всех языках особыми формами. Английская форма не имеет в своей звуковой оболочке ничего общего с фонетической формой русского языка.

Французская форма немного напоминает русскую, а в италь­янской звук [г] заменяется звуком [б].

Приведенные формы, различающиеся своей звуковой струк­турой, соотносятся с одними и теми же предметными ситуация­ми (вой, рычание, гавканье собаки, способы подозвать собаку, выражение сожаления, удовлетворения и т.п.). Переводчик, по­няв смысл этих форм и их соотнесенность с предметными ситуа­циями, выбирает такие формы, которые регулярно используются для обозн