Энтони Гидденс и идея структурации

Участие в дискуссии британцев выразилось прежде всего в разработанной Энтони Гидденсом «теории структурации»* (147; 148; 149). Он отмежевался от всех теорий, типичных для «орто * Э. Гилденс использует понятие «структурация» (structuration), которое, в отличие от известного термина «структурирование», означает «самоструктурирование». (Ред.)

доксального консенсуса», предполагающего материализацию социальных целостностей и социальный детерминизм деятелей (рассматривая их как «структурных и культурных болванов»). Сочетая подобную критику функционализма и структурализма с вдохновением, почерпнутым из различных отраслей «понимающей, или интерпретативной, социологии», Гидденс дошел до отрицания понятия самой структуры. Делая ударение на постоянно меняющейся природе социальной реальности, чей истинный онтологический субстрат лежит в действиях и взаимодействиях субъектов - людей, он предложил преобразовать статическое понятие «структура» в динамическую категорию «структурация», означающую описание коллективного поведения людей. «Наша жизнь проходит в трансформации» (147; 3), а ее основное содержание есть постоянное производство и воспроизводство общества. Таким образом, «изучать структурирование социальной системы означает изучать те пути, которыми эта система - в рамках применения общих правил и ресурсов и в контексте непреднамеренных результатов - производится и воспроизводится во взаимодействии» (147; 6). «Структурные свойства систем являются одновременно и средством, и результатом практики, в процессе которой формируются данные системы» (147; 69). Это - теорема «двойственной, или дуальной, структуры».

Конечным двигателем «структурирования» являются люди деятели (или «агенты»), множество индивидов в их повседневном поведении. При этом «все социальные деятели знают очень много об условиях и последствиях того, что они делают в своей повседневной жизни» (149; 281). Скрупулезный анализ «практического» и «дискурсивного» сознания выходит далеко за пределы ранней «интерпретативной социологии», но не ведет к односторонней абсолютизации. Некоторые условия признаются непознаваемыми, а некоторые следствия - непреднамеренными. Отсюда вытекает, что если даже рассматривать историю как непрерывный продукт деятельности, как созданную из «событий, двигателем которых является индивид» (149; 9), то это вовсе не означает, что продукт совпадает с намерениями: «Человеческая история создается целенаправленной деятельностью, но не является преднамеренным проектом, она постоянно срывает попытки сознательно вести ее в определенном направлении» (149; 27).

Другой характерной чертой людей-агентов является их материальная (телесная, биологическая) конституция и, следовательно, неизбежная подчиненность времени и пространству. «Телесность человека накладывает строгие ограничения на его способность к передвижению и восприятию» (149; 111). Эта весьма простая констатация оказывается невероятно сложной, и социологи редко отваживаются принять ее.

Благодаря Гидденсу, деятельность окончательно признается как воплощение индивидуальных человеческих существ. Теперь никто уже не подвергает сомнению тот факт, что человеческое общество формирует не какая-то тенденция системы или ориентированные на изменения коллективы, классы, движения, а повседневное поведение обычных людей, часто далеких от каких-либо реформистских намерений. Несомненно, по богатству и глубине детального анализа индивидуальных деятелей Гидденс идет гораздо дальше любого другого автора в разгадке тайны деятельности.

Том Берне и группа из Уппсалы: теория систем правил *

Другая часть уравнения «деятельность - структура» выведена Томом Р. Бернсом и Еленой Флэм в «теории систем правил» (70). Хотя авторы и заявляют, что преследуют цель «навести мосты между уровнями структур и деятелей» (70; 9), тем не менее они сосредоточивают внимание не на деятелях, которые формируют, а на структурах, которые формируются. Последние они рассматривают в нормативных терминах как комплексные сети правил. «Человеческая деятельность - при всем ее необычайном разнообразии и при всей оригинальности - организуется и управляется в основном социально определенными правилами, а также системами правил» (70; viii). Поскольку авторы работают в Уппсале (Швеция), невольно возникает вопрос: не есть ли это бессознательный отголосок или сознательное продолжение важного направления шведской социологии, известного под названием «школы Уппсалы», а именно нормативной онтологии социального мира, разработанной Торгни Сегерштедтом (352). «Каждый вид взаимодействия и кооперации должен предполагать некоторые общие нормы. Лишь имея общие нормы и общезначимые символы, мы можем предсказывать» (352; 12).

Основным направлением упомянутой теории является сложный анализ социальных правил, которые составляют «глубинные

* Теорию Т. Бернса П. Штомпка называет «Rule-systems theory», т. е. буквально теорией систем-правил. Из дальнейшего изложения видно, что Берне различает систему правил и систему режимов применения этих правил как целостности. Соответственно смыслу в тексте настоящего перевода встречается и выражение «социальные правила систем». В любой данной системе есть множество систем правил, относящихся к разным сферам деятельности (экономике, управлению и т. д.). (Ред.)

структуры человеческой истории» (70; ix). Они делятся на три типа «модулей»: система правил, режим правил и грамматику. Системы правил включают в себя правила, «зависящие от контекста и обладающие временной спецификой, - правила, применяемые для структурирования и регулирования социальных взаимодействий, выполнения определенной деятельности, специфических заданий или взаимодействия в социально обусловленных формах» (70; 13). Режимы правил поддерживаются социальными санкциями, сетями власти и контроля и, следовательно, приобретают объективный, внешний характер в человеческом восприятии. Они близки к тому, что обычно называется инструкциями (в нормативном смысле этой общей категории). На индивидуальном уровне системы обращаются в «грамматику социальных действий», используемую для структурирования и регулирования взаимодействий друг с другом в определенных ситуациях или сферах деятельности (70; 14).

Столь сложная и многомерная нормативная сеть рассматривается не как данность, в традиционном дюркгеймовском смысле, а как продукт человеческой деятельности. «Социальные системы правил являются человеческими конструкциями» (70; 30). «Люди постоянно формируют и изменяют социальные системы правил» (70; 206) тремя способами: создавая, интерпретируя и применяя их. Вся эта деятельность является областью социальных конфликтов и борьбы, специфической «политикой» формирования правил. Возникая в человеческих действиях, правила систем, в свою очередь, влияют на них. В полном соответствии с Гидденсом, авторы говорят о «дуализме отношений». С одной стороны, социальные правила систем организуют и регулируют такие социальные взаимодействия, как обмен или политическое соревнование, определяют, кто допускается к участию, какие взаимодействия считаются законными, где и как они могут выполняться, и т.д. С другой стороны, процессы взаимодействий служат основой для формирования и изменения систем правил, равно как и для их интерпретации и применения (70; 10-11).

Так, «люди своими действиями преобразуют условия этих действий» (70; 3). Ключ к такому «дуализму» можно обнаружить в историческом измерении человеческой реальности: «Системы, которым следуют люди в наши дни, вырабатывались в течение длительного времени. Благодаря взаимодействию социальные группы и сообщества поддерживают и распространяют системы правил на будущее» (70; 29). Берне и Флэм добавляют к теории деятельности богатый анализ нормативных структур, который подкрепляют детальным разбором эмпирических случаев, наиболее

характерных для современного общества. К ним относятся экономические рынки, бюрократия и технологические комплексы.