Альтернативная концепция прогресса

Нынешнее разочарование в идее прогресса тесно связано с критикой, направленной на многочисленные традиционные теории развития. Критика «метафоры роста», лежащей в основе эво 59

люционизма, и «железных законов истории», провозглашенных в догматических, ортодоксальных версиях исторического материализма, должна привести к отказу от идеи прогресса (331; 332; 311; 312; 403). Но правомерно ли такое заключение? Разве нельзя остаться приверженцем концепции прогресса, отвергнув традиционные версии теории развития с их неприемлемыми предположениями о финализме, фатализме или детерминизме? Разве невозможно избавить идею прогресса от балласта XIX в.?

Поскольку первоначально идея прогресса была связана с образом направленного процесса, постольку необходимо ответить на ряд вопросов о ее более специфических характеристиках. Прежде всего, за какую фазу процесса концепция прогресса «цепляет якорь», или, выражаясь менее метафорично, какая фаза процесса составляет предмет ее непосредственных интересов? На этот вопрос возможны три ответа. Первый, наиболее распространенный в классической социологической теории, относит прогресс к «выходу», конечному результату, продукту процесса, который определяется либо как всеохватывающая калька, комплексный образ будущего общества (типичный пример - социальные утопии), либо как набор некоторых специфических черт общества или его составляющих (например, благополучие, здоровье, производительность труда, равенство, счастье). В таком случае можно говорить о прогрессе как идеале. Второй ответ включает прогресс во всеобщую логику развития процесса, в соответствии с которой каждая стадия лучше предыдущей и вместе с тем сама подлежит совершенствованию, но без видимых границ (это характерно для эволюционного понятия постепенной дифференциации или адаптивного роста). В данном случае можно говорить о прогрессе как улучшении. Наконец, третий ответ соотносит прогресс с его внутренним механизмом, с заложенной в человеке способностью к прогрессу. Речь идет именно о потенциальных возможностях, которые и являются сутью прогресса.

Я намерен подробнее остановиться именно на последней концепции. Ее элементы можно обнаружить в доктрине Е.Х. Карра о неограниченном прогрессе. Вот как вкратце охарактеризовал ее Кристофер Лэш: «Не указывая на конец истории, он (Карр) считает, что люди все еще вправе ожидать улучшений, которые они могли бы предвидеть, не думая при этом об ограничениях и ставя цели по мере продвижения к ним» (230; 42).

Прежде чем детально разобраться в этих положениях, я хотел бы поставить вопрос иначе - о содержании критерия прогресса и его логическом статусе. Кто-то может сказать, что критерии прогресса абсолютны, постоянны, универсальны, т.е. говоря дру 60

гими словами, - неизменны. Предположительно, эти критерии должны обеспечить нас внешне независимой шкалой, по которой можно оценивать идущие процессы. Согласно противоположной, релятивистской и исторической точке зрения, стандарты прогресса динамичны, постоянно изменяются и обновляются по мере разворачивания процесса, а потребности, желания, цели, ценности или любые другие мерки прогресса модифицируются по мере их достижения. Они всегда соотносятся с конкретной фазой процесса и никогда не достигают последнего, окончательного воплощения. То, к чему мы стремимся, изменяется и варьирует, лишь само стремление постоянно. Существует многообразие объектов человеческих желаний, но сами желания изменчивы. Следовательно, критерий прогресса следует искать не вовне, а скорее внутри самого процесса.

Еще один вопрос связан с деонтическим статусом прогресса: относится он к области необходимого или возможного? Согласно традиционному подходу, прогресс неизбежен, необходим, поскольку подчиняется неумолимым законам эволюции и истории. Более поздние теории морфогенетического структурирования (они будут обсуждаться в гл. 13) выбирают другой, вероятностный подход. В соответствии с ним, прогресс трактуется как возможный шанс на улучшение, которое, увы, не всегда наступает или может остаться незамеченным.

Наконец, следует задаться еще одним вопросом - об онтологической основе прогресса: какова сущность каузальной, генерирующей силы, рождающей прогресс? На этот вопрос существуют четыре варианта ответа. Доктрина «провиденциализма», которой придерживаются различные школы социальной философии, помещает движущую силу прогресса в сверхъестественную область, видит в нем проявление божественной воли, провидения, вмешательство Бога. Доктрина «героизма», типичная для традиционной историографии, этой старшей сестры социологии, находит агента деятельности исключительно среди великих людей - монархов, пророков, законодателей, революционеров, полководцев и т.д. В данном случае движущая сила прогресса видится в земной сфере, но она все еще внесоциальна, потому что зависит от личностных (более или менее случайных) свойств индивидов. Доктрина «органицизма» видит первопричину прогресса в свойстве социального организма расти, эволюционировать, развиваться. Источники прогресса социальны, но, как ни парадоксально, внеличностны. В картине мироздания люди до сих пор отсутствуют. Компенсаторные, автоматические, саморегулирующиеся механизмы царствуют, кажется, независимо от

человеческих усилий. Если люди и появляются, то только как хорошо управляемые марионетки, бездумные исполнители, носители предопределенных вердиктов истории, воплощенных в производительных силах, технологических, демографических тенденциях или революционном порыве.

Только в доктрине «конструктивизма», лежащей в основе теории постмодернизма, акцент делается на реальных социализированных индивидах, причем не вырванных из социального и исторического контекста, а движущая сила прогресса отыскивается в нормальной повседневной социальной деятельности людей. В рамках этой доктрины прогресс в какой-то степени рассматривается как результат осознанных, целенаправленных действий, но в основном он трактуется как ненамеренный и зачастую неосознанный итог человеческих усилий, продукт «невидимой руки» (Адам Смит), «хитрого разума» (Гегель) или «ситуативной логики» (Карл Поппер). Наконец-то субъект деятельности очеловечен и социализирован одновременно. Вновь появляются обычные люди и приобретают действительно человеческие размеры. Они - знающие, но не всевидящие; обладающие силой, но не всемогущие; созидающие, но не волшебники; свободные, но не беспредельно.

Короче говоря, новая версия теории постмодернизма, в частности теория морфогенетического структурирования, предлагает иной подход к социальному прогрессу. Теперь он рассматривается как потенциальная способность, а не как конечное достижение; как динамическое, изменяющееся в ходе эволюции, относительное качество конкретного процесса, а не абсолютный, универсальный, внешний стандарт; как историческая возможность, открытый выбор, а не необходимая, неизбежная, неуклонная тенденция, и, наконец, как продукт (часто непреднамеренный и даже неосознанный) человеческих - индивидуальных разнонаправленных и коллективных - действий, а не результат божественной воли, благих намерений великих людей или автоматического действия социальных механизмов. Такой подход дает основу для принципиально новой интерпретации прогресса. «Уверенность в том, что улучшения могут произойти только благодаря человеческим усилиям, обеспечивает решение загадки, которая в противном случае просто неразрешима» (230; 48).

Но в каком случае можно считать, что агент действия прогрессивен? Вообще, с точки зрения прогресса, лучше, чтобы был какой-нибудь агент, чем никакого. Ясно, что прогресс невозможен без направленного изменения, и если мы признаем, что оно осуществляется людьми, то, видимо, должны признать и тот факт,

что некоторые из них действительно являются носителями прогресса. Однако действия людей - лишь необходимые, но отнюдь не достаточные условия. Кроме того, не надо забывать, что направленное изменение может быть не только прогрессивным, но и регрессивным. Какие же черты субъекта деятельности наиболее существенны в этом смысле?

1. Во-первых, важную роль играют, конечно, личностные характеристики исполнителей. Ведь они могут быть людьми творческими, способными к выдвижению новых идей, ориентированными на достижение определенных целей; но могут быть и пассивными, консервативными, стремящимися удержать занимаемые позиции; они могут стремиться к автономии, независимости, цельности своей личности или, напротив, демонстрировать конформизм, адаптивность, зависимость; могут адекватно оценивать наличную социальную ситуацию, но могут быть абсолютно невежественными, пребывать в тисках мифов или ложного сознания. То, что отличает большинство деятелей или особо влиятельных исполнителей, имеет решающее значение для формирования качеств деятеля.

2. Характеристики структуры также весьма значимы. Они могут быть разнообразными, плюралистичными, гетерогенными, комплексными или, наоборот, ограниченными, гомогенными, простыми, обладающими бедным выбором. Они могут быть открытыми, гибкими, толерантными, допускать широкий спектр вариаций, либо закрытыми, жесткими, догматичными, решительно отрицающими новшества. И опять-таки, на качестве субъекта деятельности отражается то, какой именно тип структур окружает большинство деятелей или особо влиятельных исполнителей.

3. Характеристики естественной среды, в которой находится общество, оказывают воздействие на двух уровнях: посредством объективного обусловливания и через субъективное отношение к этим условиям. Они могут быть благоприятными, богатыми ресурсами, щадящими, либо суровыми, бедными и ограничивающими. Поведение людей тоже может быть двояким: они либо овладевают природой, покоряют ее, укрощают ее стихию, приспосабливая к своим нуждам и чаяниям, либо сами приспосабливаются к ней, оставаясь в состоянии пассивного подчиненного слияния с природой.

4. Поскольку нельзя отказаться от исторического измерения общества, необходимо помнить и о традициях, причем, как и в предыдущем случае, надо учитывать объективный и субъективный уровни отношения к традициям. На первом уровне, видимо, имеет значение, является традиция постоянной, непрерывной, длительной, или она прерывиста, непродолжительна, неоднозначна. На втором, субъективном, уровне уважительному отношению к традициям, стремлению следовать им может быть противопоставлено предпочтение сиюминутности, огульное отрицание прошлого (что типично для «нового поколения»).

5. Наконец, существенно варьируют и характеристики предполагаемого будущего. На одном полюсе находятся оптимизм и надежда, на другом - пессимизм, катастрофизм и отчаяние. Вера в то, что будущее зависит от человеческих усилий и потому вариативно, противопоставляется всем видам фатализма и финализма. Образ будущего или стратегический план на будущее представляют собой прямую противоположность ожиданию его скорого наступления, немедленного «пришествия» или приспособленческой схеме действий.

Если мы еще раз посмотрим на полный список характеристик субъекта деятельности, то заметим, что они распадаются на две группы. Одна определяет, будут ли люди стремиться изменить свое общество (входящие в эту группу переменные формируют мотивации, ориентированные на действие), вторая - будут ли люди способны действовать (переменные данной группы формируют поведенческие возможности, направленные на действие). Деятеля можно считать прогрессивным только в том случае, если он сочетает обе предпосылки: мотивации и возможности, иными словами, если он хочет и может действовать.

На мой взгляд, такая ситуация достигается благодаря слиянию ряда условий на начальных полюсах каждой дихотомии, т. е. при следующей комбинации: (1) творческие, независимые, адекватно осознающие реальность деятели; (2) богатые и гибкие структуры; (3) благоприятные и активно воспринимаемые естественные условия; (4) долгая и уважаемая традиция; (5) оптимистичный, долгосрочный взгляд на будущее и его планирование. Это - идеальный (с установкой на прогрессивную самотрансформацию) тип «активного общества» (если воспользоваться термином Амитаи Этциони; 118), которое генерирует прогрессивно ориентированную деятельность.

До сих пор мы описывали качества деятеля, рассматривая его с внешней перспективы, сводя эти качества к факторам, приложимым извне. Теперь мне хотелось бы проанализировать действия прогрессивно ориентированного субъекта, так сказать, изнутри. Вопрос можно сформулировать так: каков modus operand! (образ действия) субъекта, который помещен в определенные

условия и подвергается структурным, личностным, естественным и историческим воздействиям.

Образ действия можно описать с помощью двух всеобъемлющих понятий: «свобода» и «самотрансценденция» (т.е. способность выходить за пределы собственных возможностей). Жизнеспособный, ориентированный на прогресс деятель до известной степени свободен. Имеется в виду и негативная свобода («свобода от»), которая дает возможность сохранять свою независимость от довлеющих над ним обстоятельств, действовать в пределах определенного поля потенций, выборов и шансов; и позитивная свобода («свобода для», т.е. «свобода делать что-либо»), которая позволяет влиять, модифицировать, преодолевать трудности и обеспечивает определенную степень власти и контроля над обстоятельствами.

Решающей же, наиболее важной чертой является тенденция к самотрансцендентности - к способности выходить за собственные пределы, прорываться через сдерживающие трудности, «переступать границу». Используя метафору, можно сказать, что самотрансценденция проходит по трем «границам» условий человеческого существования: трансценденция природы посредством ее покорения, контроля и регулирования; трансценденция социальных структур посредством отказа от прежних, пересмотра, реформ и революций; и последняя по месту, но не по значению - самотрансценденция посредством обучения, тренировки, самоконтроля, продвижения вперед и т.д.

Это свойство (тенденция к самотрансцендентности) проистекает из двух основных черт человеческого мира: а) склонности к инновациям, выдвижению оригинальных, новых идей; б) кумулятивного (суммарного) характера постоянно расширяющегося и обогащающегося человеческого опыта, который на индивидуальном уровне приобретается путем обучения, а на историческом - через социальную сферу и культуру. Таким образом, основной росток, источник прогресса обнаруживается в неистребимой и в сущности неограниченной способности человека к созиданию и обучаемости, в возможности воспринимать или создавать новшества, а также наследовать и постоянно наращивать общий багаж знаний, мастерства, стратегий, технологий и т.д.

Если данные условия будут выполняться, то самотрансцендентный и постоянный прогресс человечества станет возможным. Позволю себе особенно подчеркнуть это «если». Мы не можем утверждать, что прогресс необходим, поскольку не знаем, захотят и смогут ли люди реализовать свою способность к созиданию. Различные природные, структурные и исторические ус 65

ловия, а также факторы, подавляющие активность (например, пассивность, сформировавшаяся в результате социализации; подключение адаптивных, защитных механизмов или жестокие уроки, «шрамы» от прошлых неудач), могут воспрепятствовать расцвету этой способности. Точно так же может быть прерван процесс накопления, передачи традиций, причем как на индивидуальном, так и на историческом уровнях (решающую роль здесь играют семья, церковь, школа, средства информации и другие институты). В таком случае следует ожидать не прогресса, а скорее всего стагнации или регресса.

Самотрансцендентность общества, будучи конечной причинной силой, воздействует, в свою очередь, на субъекта, преобразуясь в его собственную самотрансцендентность. Реализация потенциальных возможностей субъекта деятельности посредством практики способствует их расширению, а его эмансипация через действие во времени увеличивает его свободу и усиливает тенденцию к самотрансцендентности. Конечная прогрессивность деятеля обнаруживается в том, что он не только стимулирует прогресс, но и сам прогрессирует, иными словами, является концентрированным историческим продуктом собственной деятельности.