От земных устремлений к первородному счастью

 

Создание удачного семейного союза Карло Понти и Софи Лорен при столь впечатляющих различиях составляющих его сторон и колеблющихся, подобно трепетному пламени свечи меж двух приоткрытых дверей, наборе духовных ценностей можно объяснить, только приблизившись к ним вплотную, так, что исчезнет впечатление присутствия таинства.

Давно замечено, что один человек отличается от другого лишь тем, как на воображаемой координатной сетке его мироощущений расположены основные ценности и потребности. В случае с известным кинопродюсером и знаменитой актрисой скорее можно наблюдать феномен зеркального отражения возможностей и устремлений. Все то, чего жаждало юное, невинное и незаконнорожденное создание, которое звали София Шиколоне, мог без усилий на блюдечке преподнести видавший виды, хваткий, как бультерьер, киноделец. И напротив, все, в чем он мог нуждаться для создания той модели жизни, к которой яростно стремилась его взрывная натура с амбициями римского завоевателя, могла обеспечить только нешлифованная драгоценность, яркая и вместе с тем наивная и податливая, какой предстала перед ним однажды пятнадцатилетняя Софи. Может показаться невероятным, но первичной мотивацией продюсера, на момент встречи одинаково успешного в избранном деле и в личной жизни, не ощущавшего недостатка во внимании со стороны представительниц прекрасного пола, являлось обеспечение собственного профессионального роста на долгие годы, а заодно, впрочем, и возможности шествовать по жизни королем. В глубокой же сердцевине ее устремлений находился тяжелый комплекс брошенного ребенка, выросшего без отца, и назойливая, как ядовитое насекомое, фобия девушки, которая может остаться без семьи. Внешне закаленная, внутри она оставалась по‑женски мягкой и обладала чуткой, восприимчивой душой.

Софии добровольно отдала себя в опытные руки Карла Понти, безропотно стала играть по навязанным им правилам, но неожиданно пленила его нешуточной сосредоточенностью и серьезностью во всем, что касалось семьи. Его растущее с годами пристрастие к актрисе мирового уровня постепенно перешло в неподдельное обожание и даже любовь, что объяснялось не столько мужским прозрением по мере открытия и развития таланта своей протеже, сколько неминуемой трансформацией сознания с возрастом. Это, пожалуй, был один из тех уникальных и редких случаев, когда мужчина, воспользовавшись своими профессиональными возможностями, выбрал молодую девушку, как выбирают лошадь или собаку – по экстерьеру (он даже предлагал ей сделать пластическую операцию по укорачиванию носа), для создания манящей подсветки к своим фильмам и совмещения с мимолетными желаниями плоти, но получил сногсшибательный результат в виде растущего интереса к молодой актрисе, что предопределило дальнейшее профессиональное взаимодействие, причем его карьера все больше нуждалась в такой опоре, как его восхитительная любовница. Было также еще кое что, придавшее ей особый блеск в его глазах, – какая‑то колдовская привязанность к нему этой дивной и чуткой девочки. Ее же неизменная преданность проистекала из жестких принципов нравственности и критической прививки антимодели поведения, которую она получила в лице родной матери. Отсюда проросла глубокая боязнь все сломать одним необдуманным шагом, похожим на совершенный однажды ее собственной матерью. К тому же столкнувшись с мужской подлостью в лице родного отца, она навсегда лишилась доверия к мужчинам, выискивая другой, нелинейный подход к отношениям с ними.

 

* * *

 

О детстве и юности Карло Понти известно не так много, как о первых годах жизни его всемирно известной жены, но о формировании характера продюсера можно судить по его поступкам в зрелом возрасте. С молодых лет этот человек демонстрировал неизменную мотивацию к достижению успеха, сделав деньги его универсальным мерилом. Дело всей жизни он выбрал не сразу, увлекаясь сначала архитектурой, а затем вопросами права. Любопытно, что учебу в Миланском университете напористый студент оплачивал самостоятельно, зарабатывая средства в нотном магазине отца. Хотя его наверняка беспокоили скромные финансовые возможности родителя, он сделал довольно конструктивный вывод из ситуации, связав будущее со своим профессиональным ростом. Карло убедил себя, что сумеет достичь положения в обществе, как сумеет и распорядиться успехом. Не имея глубокой духовной основы и будучи в душе скорее филистером, чем стремящейся к самосовершенствованию личностью, он ориентировался на внедренные в массовое сознание стереотипы: богатый мужчина может быть счастлив тем, что позволяет себе за деньги что угодно. Это был, разумеется, пагубный, но весьма действенный стимул; сильная установка привела Карло Понти на пьедестал победителей, хотя долгие годы жизни среди вещественных благ и фальшивых эмблем превратили его в сублимированную, высушенную долларовыми догмами личность.

Уже в магазине отца он получил и первый уникальный опыт общения с клиентами, осознав необходимость внедрения в их податливое психическое пространство, чтобы, хорошенько покопавшись в нем, иметь полное представление об их тайных и явных желаниях. Молодой человек быстро смекнул, что несметные сокровища хранятся недалеко – в области вечных человеческих желаний, и тот, кто сможет контролировать узкие тропы в храмы тайных устремлений современников, будет безраздельно владеть бездонным кошельком с банкнотами.

Самостоятельность стала одной из отличительных черт молодого Карло, и неудивительно, что его стремительный взлет начался практически с получением университетского диплома. Но если самостоятельность стимулировала его к непрерывному поиску, то выработанная хитрость и проницательность стали козырной картой игрока. Он быстро уверовал в то, что именно люди, вернее, их способности являются самым дорогим товаром, поэтому свои ставки всегда связывал с совершенным выбором. Отсюда выросло и первичное, дистиллированное отношение к женщине: отточенная изысканность натренированного донжуана самым удивительным образом уживалась в нем с вопиющим прагматизмом пользователя. Именно пользователя, потому что будущая финансовая империя Понти базировалась на использовании окружающих, причем его удивительная логика позволяла быть одновременно и соблазнителем, и финансовым директором собственного амурного сценария. По Понти, наиболее платежеспособной компанией являются незадачливые человеческие особи мужского пола. Эта позиция и предопределила его особое внимание к женщине. Пылкая натура Карло жаждала аттракционов с яркими световыми эффектами, и в этих показательных выступлениях в собственном воображении он лишь тогда мог выглядеть безупречным денди, когда был помещен в дорогую, сверкающую золотом высшей пробы оправу. Такой оправой в обществе любого периода нашей цивилизации всегда служили женщины. С юности он любил женщин истово и пронес это чувство через всю свою долгую жизнь.

Карло Понти в попытках опериться избрал частную практику, ибо любой вид несвободы и оков выводили его из себя. Маленький и неброский человек, который бредил славой, властью и помпезностью, начал с оказания помощи юристу из кинокомпании, демонстрируя не только терпеливость, но и растущие знания в двух взаимосвязанных областях: подготовке всесторонне проработанных и взвешенных решений и умении использовать психологические особенности окружающих. Успех притягивал его с невероятной магнетической силой, потому что мог не только раздуть до непомерных размеров мыльные пузыри растущего тщеславия, но и открыть наиболее простой путь в сад наслаждений. Этот молодой человек был очень способным, он оказался настоящей находкой для компании. Трудно достоверно утверждать, нужны ли были растущему в собственных глазах Понти непосредственно сливки желаний или все делалось для демонстрации окружающим изменения собственной значимости. Скорее всего, и то и другое. Ведь неслучайно через несколько десятков лет после тех событий биограф семьи Хотчнер отчетливо, словно черным углем на белой бумаге, обозначил границы исканий Карло Понти: «Карло гоняется в жизни за всем, что хотя бы чуть‑чуть привлекательно». К этому следовало бы добавить, что его прельщало в первую очередь то, что считалось весомым и выделяло его в обществе. Вот откуда его поздние увлечения не только женщинами, но и драгоценностями, недвижимостью – этими формальными признаками успеха. Но в конце концов по удивительному стечению обстоятельств одним из таких признаков и стала семья. А все, что становилось ценным в глазах Понти, сберегалось им с такой же скрупулезностью, как и номера счетов в банках.

Когда однажды его уезжавший патрон порекомендовал бедного, но честолюбивого парня на свое место, Карло Понти определенно знал, что и как надо делать, чтобы превратиться в одного из признанных генералов кинопроизводства. Этот затаившийся человек с имперскими замашками был полностью готов к самочинной коронации, и ничто не смущало его крапленых взглядов на мир. К тому времени он уже был столь искусен, что мог, подобно тому, как форвард футбольной команды может забить мяч в чужие ворота, внедрить в чужой ум любое, даже самое сумасбродное понятие, посыпанное для верности сахарной пудрой его убеждений. Несовершенные образы набирающего обороты кинематографа становились в его умелых руках производственными линиями по выпуску манящих банкнот. Уже первый фильм Карло Понти принес ему потрясающую известность, устойчивое реноме профессионала и громадные прибыли.

Но слабым местом этого человека, постепенно превращавшегося в живую легенду, оставалась его непреодолимая страсть к женщинам. Нет, его волновала не любовь, его магнитом тянуло в губительный водоворот наслаждений, и противостоять этому у него не хватало ни сил, ни желания. «Успех был настолько грандиозным, что я потерял голову. Женщины, женщины, женщины…» – именно эти слова приводит неумолимый Уоррен Харрис, автор детального повествования о жизни Софи Лорен и Карло Понти. Кажется, Карло Понти неминуемо оказался бы жертвой своих безудержных низменных порывов, не встреть он на жизненном пути Софи Лорен. Именно ее сознательная установка спасла эту в высшей степени странную пару, которую связали не столько путы любви, сколько стальные цепи общей экономики, профессиональной зависимости и искреннее увлечение кинематографом.

История взлета Софи Лорен очень схожа с появлением на свет Мэрилин Монро – обе они прошли через горнило детских переживаний. Правда, с той оговоркой, что рядом с Софией всегда была мать, не бросившая ее, не оставившая в детском доме, как нерадивая родительница американской кинозвезды. Производной этого бесспорного факта выявилась способность самой Софии стать матерью (в отличие от Мэрилин Монро) и, по всей видимости, ее глубинное стремление к любви. Мать Софии Ромильда Виллани, нагулявшая двух дочерей в юные безответственные годы, сумела сойти с манящей, но тупиковой дороги исключительно благодаря своей семье. Семья Виллани смирилась с непутевым началом жизни Ромильды и не отвернулась от нее, что позволило молодой женщине стать заботливой и искренне любящей матерью. Скорее всего, для Софии и ее младшей сестры Марии этот знаковый эпизод семейной жизни, как и сам поступок матери, а затем и ее мучительная, невыносимо долгая борьба за будущее дочерей предопределили все то лучшее, что оказалось заложенным в их характерах. Отношение к детям, родителям и друг к другу превратилось в символ, облеченный в священную оболочку под названием «семья». Длинная лента материнской жизни, просмотренная с широко раскрытыми глазами, казалась не только суровым искуплением, но и свидетельством жажды жизни, неуклонного стремления к действию, активной позиции, способности превращать мир вокруг себя в благодатную среду обитания. Мать была в глазах маленькой Софии доброй и всемогущей феей, силы которой направлялись на то, чтобы расправить ее собственные крылья, вдохнуть в них мощь и отправить в поток иной, ликующей жизни, где есть любовь, красота, богатство и слава. Святость материнского лика усилила и война, ввергшая семью в нищету и заставившая искать нелинейные способы выживания.

Но в целом жизнь Софии начиналась как вполне заурядная и мало что обещающая история девочки из бедного квартала. Отсутствие поддержки в лице отца внесло в ее жизнь смятение и вечное ощущение неполноценности, которую она, повзрослев, жаждала восполнить даже больше, чем утолить страсть. Ее представление об окружающем мире, как и о себе в нем, имело некоторое иррациональное преломление, как будто невидимая всемогущая рука оставила множество брешей и разрывов в пестрой картине мироздания. Хотя мать бесконечными просьбами, смешанными с проклятиями, вынудила ветреного Шиколоне дать Софии свою фамилию, девочка чувствовала холодную пустоту в том месте, где могла бы быть ободряющая рука отца. «Повзрослев и поумнев, София поняла, что ей не хватает не просто отца, но человека, который по‑настояще‑му интересовался бы ее жизнью. Когда она окончательно убедилась, что Риккардо Шиколоне действительно ее отец, она возненавидела его за то, что он никогда не приезжал к ней и вообще игнорировал существование дочери» – так, кажется очень точно, описывает самую глубокую язву в сознании будущей актрисы ее биограф Уоррен Харрис. Самооценка юной Софии явно хромала на обе ноги еще и оттого, что девочка в среде своих школьных сверстников была странным переростком, к тому же незаконнорожденной, о чем настойчиво твердили немилосердные подростки в тайной борьбе за место в детской, иерархически выстроенной, пирамидке.

Но все же в ее детстве оставалось много такого, что поддерживало на плаву и заставляло не черстветь душу. Прежде всего, это неугасающая материнская любовь, а также воспитание бабушки, говорившей о преимуществах материального достатка и вызывавшей живые образы богатых женихов из числа современных принцев со сказочными дворцами и блестящими автомобилями. Последнее также определяло в воображении Софии привычно‑прозаичное восприятие роли женщины в современном мире, ищущей руки сильного и щедрого мужчины, чтобы опереться на нее. Окружавшие девочку люди говорили, что она повзрослела необычайно быстро, незаметно для себя вступив в мир самостоятельных представлений и решений, сознательно отказавшись от нескольких лет беззаботного детства.

По всей видимости, своему появлению вблизи волшебных камер, создающих нового идола цивилизации, София полностью обязана матери. Она всегда отдавала себе отчет в том, что в ее родной Италии предостаточно смазливых девчонок, которых перемололи несокрушимые жернова жизни. Одним из таких ярких образов женщин, потерянных в мутных глубинах цивилизации, была ее мать. Двойственный образ матери и сыграл решающую роль в борьбе Софии за нишу в самом грандиозном небоскребе, называемом социальной лестницей. Прежде чем попасть в поле зрения «служителей» культа кино, София стала продуктом пламенных устремлений собственной матери. Все то, чего Ромильда не сумела достичь сама, она попыталась сделать руками своей дочери. Навязчивая идея юности сниматься в кино была такой сильной, что однажды, собрав юную Софию, которой едва исполнилось четырнадцать, мать‑авантюристка рванула с нею в Рим за кинематографическим счастьем. Среди прочего так была поставлена жирная обескураживающая точка на образовании девочки; с этих пор ее школой становилась сама жизнь. Но мать, каждую минуту твердившая о возможности стать покорительницей экрана, сумела заразить дочь азартом борьбы за место под теплым солнцем кинопроизводства. Тем более что напористость фанатичной женщины была вознаграждена: сначала девушка стала принцессой на конкурсе «Королева моря» в Неаполе, затем она попала в массовки на фильм «Камо грядеши», наконец, зацепилась за случайную работу моделью в журналах, похожих на комиксы. Вследствие последнего ее милое симпатичное личико в короткое время стало узнаваемым по всей Италии. Не обошлось и без ударов. На массовках ей пришлось выдержать натиск женщины, ставшей женой ее отца; доказывая законность своей фамилии, она «испытала настоящий шок». Но еще большим потрясением оказалось заявление, поданное отцом в полицию, после чего последовали унизительные объяснения по поводу своего пребывания в Риме… София взрослела на ходу, а сама атмосфера враждебности и острой конкуренции учила ее держать удар, не опускать голову.

Следует упомянуть еще об важном одном штрихе в формировании самоидентификации Софии – присутствии в ее жизни на редкость последовательной и спокойной бабушки, заметно контрастирующей со взбалмошной и вечно неудовлетворенной матерью. Она научила девочку терпению, умению побеждать не только напором, но и выдержкой. Впоследствии это не раз пригодилось ей в борьбе за мужа, особенно в зрелые годы, с более молодыми соперницами. Благодаря необычайно настойчивым матери и бабушки София не стала изгоем, однако сполна испытала неуютную зависимость женщины от мужчины, оставившую в ее душе болезненное стремление к материальной защите от возможных жизненных коллизий. Но стойкое намерение выстроить щит из денежных знаков имело еще одну сторону: построение современного мира убеждало Софию в необходимости искать опору в лице сильного, уверенного мужчины. Через много лет ее приятельницы утверждали, что мысли Софии Шиколоне об успехе и муже как неотъемлемой его части были доминирующими, что прорывалось даже в обыденных разговорах. Таким образом, уже задолго до своего взросления в глубинах сознания Софии сформировалось стойкое убеждение, что ее счастливое будущее может быть связано только с поиском правильного мужчины. Она была акцентуирована, даже зациклена на своей будущей семье, поэтому делала ставки в первую очередь на заботливого покровителя‑отца в противовес своему нерадивому родителю. И лишь где‑то на весьма удаленном втором плане проступали контуры привлекательного мужчины – мужа. Кажется, она очень точно знала, как распорядится данной природой красотой. В свои четырнадцать лет девушка отчетливо понимала, что наивысшую ценность для нее представляет счастливый брак – то, чего была лишена ее мать и что отдавалось мучительной тревогой в ее собственном сердце. Кроме того, она знала, что счастливый брак будет самым надежным предохранителем от ударов, которыми жизнь старается испытать на прочность каждого гостя на своем суетливом и все же таком влекущем карнавале.

Что касается уверенности девушки в своих артистических данных, то, несмотря на методичное вбивание матерью в юную головку этой формы самореализации, София, хотя и не анализировала свои подспудные мысли, несомненно, увязывала путь актрисы с победами над мужчинами. Они, в конце концов, держали мир под уздцы, они вершили выбор во время конкурсов красоты и отборочных просмотров, через паутину которых пришлось протиснуться девушке, подталкиваемой сзади своей матерью. Именно поэтому предложение, по счастливой случайности полученное девушкой в баре от одного из магов кино, она с воодушевлением приняла. Харизма этого современного идола по имени Карло Понти заключалась лишь в его великолепных возможностях. Для бедной девушки, ищущей работу на съемочной площадке, он казался почти богом или, во всяком случае, фокусником‑иллюзионистом, проделывающим такие невероятные трюки, от которых захватывает дух, а тело получает сказочное представление о парении в пространстве, словно в один миг оказывается подвешенным к парашюту на километровой высоте. Ослепленное величием социального положения продюсера сознание Софии отказывалось воспринимать физические изъяны Карло. Судьба дарила ей шанс, и она намерена была вцепиться в него зубами.