Рождение и слава Российского флота

 

Русские люди издавна были хорошими мореходами. Благодаря посаженным на ладьи дружинам киевские князья успешно завоевывали Константинополь, громили хазар и отбивали набеги викингов, а новгородские купцы подобно былинному герою Садко достигали далеких заморских стран. Ордынское иго заставило на целых четыре столетия забыть искусство кораблевождения: хищные владыки Сарая пристально следили за тем, чем занимаются их данники, пресекая в зародыше любые подозрительные начинания. Лишь беломорские поморы рисковали заплывать к берегам Норвегии.

Впервые о необходимости создания морского флота всерьез задумался царь Иван Грозный после встречи с коммодором Фробишером. Он возглавлял английскую эскадру, которая была направлена королевой Елизаветой I Тюдор для поисков предполагаемого тогда восточного пролива между Ледовитым и Индийским океанами. Недалеко от Архангельска британские корабли вмерзли в лед, и, если бы не случайная встреча с русскими охотниками на нерпу, все офицеры и матросы неизбежно бы погибли от голода. В долгих беседах с британским офицером царь получил достаточно простое объяснение величию короны туманного Альбиона - господство ее кораблей на просторах океана. Однако внутриполитические трудности, порожденные близорукой политикой опричнины, неудачи в Ливонской войне и чисто демонстративное вооруженное противостояние слабой Южной армии князя Никиты Серебряного Оттоманскому флоту адмирала Касым-паши в междуречье Дона и Волги, отодвинули эту задачу на задний план.

Вторично в Кремле вернулись к этой проблеме после неоднократных челобитных главы Посольского приказа князя Афанасия Лаврентьевича Ордин-Нащокина, который убеждал царя Алексея Михайловича в необходимости строительства флота для борьбы с гегемонией Швеции в Прибалтике. И хотя война со Шведским королевством закончилась невыгодным для России Кардисским миром, разрешающим только плавание плоскодонных русских карбасов с товарами до Стокгольма и обратно, военные корабли было решено строить. Из Голландии были приглашены мастера, которые под началом Карстена Брандта начали строить на Оке первый многопалубный пушечный фрегат «Орел». Испытать его боевые качества собирались в сражениях с персидскими галерами в Каспийском море.

«Орел» прямо со стапелей двинулся к Самаре, где его должны были оснастить вооружением. В последний момент из-за того, что летняя жара привела к обмелению Волги, решили отвести корабль в нижнее Поволжье, куда по зиме следовало по льду привезти пушки. Но во время «похода за зипунами» казаки Степана Разина уничтожили все персидские корабли, и фрегат, ставший ненужным, без команды встал на мертвый якорь. Последовавшая за тем крестьянская война окончательно решила его судьбу: разинцы, захватив город, устроили гуляние и для лучшего освещения подожгли «Орел».

Голландские инженеры, однако, из России не уехали, а остались в Немецкой слободе. Сам Карстен Брандт превратился из кораблестроителя в мирного столяра-краснодеревщика.

Петр I, занятый еще детскими поисками редкостей по боярским чердакам и лабазам, обнаружил майским днем 1688 года в Измайловской усадьбе Романовых старый английский бот, украшенный затейливой резьбой, который сразу вызвал его неподдельный интерес. Его друзья в Немецкой слободе нашли Брандта, который восстановил суденышко и начал учить молодого царя пользоваться парусами. Вначале обучение проходило на Яузе, которая оказалась чрезмерно узкой для кораблика. Тогда «дедушку русского флота» перевезли на Переяславское озеро. Здесь Петр полностью овладел искусством кораблевождения, а после приглашения в Переславль-Залесский архангельского воеводы Федора Матвеевича Апраксина с корабельными плотниками здесь стали создавать и первые «потешные корабли». Ботик превратился в первый учебный корабль для русских моряков.

Неудача первого Азовского похода 1695 года, когда осажденная русской армией крепость продолжала сопротивляться потому, что снабжалась боеприпасами и продовольствием турецким флотом с моря, убедила Петра I, что от переяславских озерных «потех» пора переходить к строительству военно-морского флота. Шереметеву удалось захватить две сторожевые башни с цепями, преграждавшие железными цепями подход кораблей по Дону к городу. В числе трофеев оказалось 1 знамя, 1 артиллерийское орудие и один пленный!

Возвратив расстроенную и деморализованную армию в Воронеж, царь распорядился за одну зиму здесь построить военно-морской флот. Указ изумил не только русских, которые со времен князей Олега и Святослава не брались за подобную грандиозную работу, но и просвещенную Европу - затея Петра I всем казалась утопией. Но царь думал иначе, замышляя свои грандиозные геополитические планы.

Командующим проектируемым флотом назначался способный финансист и организатор, получивший чин генерал-адмирала, Франц Яковлевич Лефорт, главной задачей которого были руководство иностранными инженерами. В густые сосновые леса по берегам Дона и Вороны было свезено 26 тысяч крестьян, умевших обращаться с плотницким инструментом. Под Москвой солдаты Преображенского и Семёновского полков под командованием своих начальников, вооружились топорами и пилами, сооружая сложные детали пушечных портов для галер, которые потом по льду рек везли в Воронеж. Под вотчиной в Преображенском параллельно шло формирование регулярных полков, куда зачислялись даже образованные крепостные, получавшие без разрешения их хозяев личную свободу и пожизненную службу.

Иностранные посланники сообщали своим правительствам, что большая часть русских кораблей, которые строились в Воронеже, годна только на дрова. Срубленные среди зимы и построенные из мерзлого леса в большинстве случаев неопытными специалистами, хотя их проекты являлись вполне современными, ходовые и маневренные характеристики судов оказались невысокими. На смену голландским инженерам, не владевшими навыками строительства кораблей в холодное время года, Петр I пригласил английских мастеров, и дело пошло на лад. Впрочем, построенные ими корабли тоже не отличались прочностью и имели небольшую осадку. Наиболее удачными оказались небольшие отечественные парусно-весельные галеры: в хорошую погоду с опытными командами их скорость составляла 6 узлов.

И случилось, казалось бы, невероятное – в апреле 1696 года на воду было спущено 1 300 легких стругов, 4 брандера для поджога неприятельских кораблей, 23 галеры и 2 тридцатишестипушечных фрегата. Лефорт поднял свой флаг на флагманском корабле - фрегате «Крепость», ставшей головным кораблем азовской флотилии, а сам Петр I поднял вымпел мичмана 4-й роты «морского каравана» на галере «Шпага».

16 мая 1696 года русская армия вновь окружила Азов. В целом, во втором Азовском походе участвовало 70 000 человек. 16 июня 1696 года началась вторичная осада крепости. Через три недели с помощью артиллерии русским удалось разрушить основные оборонительные форты цитадели, и началась подготовка к штурму города.

Турки решили спасти осажденный гарнизон с моря, высадив десант. Путь им преградили русские фрегаты и галеры под командованием Лефорта. 18 июля произошло сражение с турецкими кораблями, которое закончилось полной победой русского флота. На следующий день на минарете азовской мечети спустили флаг. Русские солдаты захватили 136 орудий.

Это событие в предисловии к «Морскому Уставу» Петр I приказал считать днем рождения российского флота, добавив, что «войско сухопутное - одна рука государя, а сухопутное и морское - обе!». Впрочем, Боярская Дума долго сопротивлялась введению специального «корабельного налога», рассчитывая на новую неудачу под Азовом, и только 20 октября в страхе перед разгневанным царем приговорила «Морским судам - быть!». Кораблестроение отныне объявлялось важнейшей составной частью государственной политики.

Петр I, отправляясь под именем урядника Преображенского полка Петра Михайлова в Великое посольство, рассчитывал возродить антитурецкую коалицию европейских держав - Священную Лигу, но добиться этого не сумел из-за противодействия английской и австрийской дипломатии. Поэтому после возвращения из Европы Петр I с еще большей энергией продолжал постройку новых кораблей в Воронеже. Он еще надеялся одолеть Оттоманскую империю своими силами. По его проекту стал строиться грандиозный линейный корабль «Гото Предестинация» («Божье Предначертание»), вооруженный 60 пушками и снабженный выдвижным килем для плавания на малых азовских глубинах. Подобного гиганта не имела даже «владычица морей» Британия, не говоря уже о Турции. Голландцы один за другим вежливо отказывались его строить, считая, что будущий корабль будет неустойчивым на черноморской волне. Руководить работами пришлось русским поморам Федосею Скляеву и Михаилу Меньшикову, награжденным большой денежной суммой после успешных испытаний линкора царем как «лучших в своем мастерстве». Именно на «Предестинации» впервые был поднят кормовой Андреевский флаг, позже ставший знаменем военно-морского флота Российской империи. Турецкая разведка сообщила в Стамбул о новом линкоре, что сразу охладило воинственный пыл Блистательной Порты, мечтавшей о возвращении Азова. Но война с турками обещала стать затяжной и сулила мало выгод Петру I в случае победы: недостаточно было овладеть Керченским проливом - для превращения России в мировую державу требовался выход в Средиземное море, проливы Босфор и Дарданеллы, которые являлись непроходимыми для неокрепшего и малочисленного Азовского флота с недостаточно подготовленными командами. Поэтому Петр решил резко изменить внешнеполитический курс, и начал готовиться к борьбе со Швецией. И, чтобы не оказаться вовлеченным в войну на два фронта, в Стамбул для подписания мира с Оттоманской империей был отправлен думный дьяк Посольского приказа Прокопий Богданович Возницын на фрегате «Крепость».

В проекте мирного договора Россия требовала ей передачи не только Азова, но и Керчи, свободного плавания русского флота по Черному морю, права проходить проливами Босфор и Дарданеллы и протектората над христианскими святынями в Иерусалиме.

Однако Англия, Голландия, Франция и Австрия были заинтересованы в том, чтобы Россия продолжала вести военные действия с Турцией в одиночку – они готовились к Тринадцатилетней войне. За это султан получал не только богатые дары, но и солидные кредиты. Венеция объявляла о своем нейтралитете в случае сохранения напряженности в русско-турецких отношениях, ибо плавание их торговых кораблей в Средиземном море становилось менее рискованным. Поэтому мирные переговоры сознательно затягивались турками.

Султан, демонстративно осмотрев корабль, согласился прекратить военные действия с одним условием, чтобы Россия сохраняла Азов, но русский флот не входил в Черное море в течение десяти лет с момента подписания перемирия. На большие уступки турки не пошли. Для успокоения отечественного дворянства это перемирие в Боярской Думе было названо Константинопольским мирным договором, а срок перемирия по приказу царя Возницыным сознательно не назывался.

После первых побед русской армии под Эрестфером (1701 год) и Нотебургом (1702 год) над шведами в Северной войне, Петр I впервые проявил себя как морской офицер. Вскоре после взятия шведской крепости Ниешанц шведская эскадра адмирала Нумерса бросила якоря в устье Невы, а к крепости было отправлено на разведку два боевых корабля «Гедан» и «Астрильд». Когда царю доложили о появлении неприятельских судов, он и Меншиков, «понеже иных на море знающих никого не было», посадили в рыбацкие лодки солдат Преображенского полка и пошли на абордаж. Хотя трофеи были невелики, Петр I пышно отметил победу и даже выбил в ее честь золотую медаль с девизом «Небывалое бывает».

Первый набор рекрутов на корабли российского военно-морского флота состоялся в 1702 году. Кроме призванных 1 300 человек в матросы записались 394 добровольца в возрасте от 12 до 20 лет.

Когда в устье Невы в 1703 году были заложены укрепления будущей столицы Санкт-Петербурга, Петр I приказал строить и кораблестроительные верфи на берегах рек Свири, Сяси, Паши и Невы. Крупнейшим стал Олонецкий завод (Лодейное поле), предназначенный для постройки крупных военных кораблей: линкоров и фрегатов.

В конце 1703 года царь приказал перевести из Азова в Олонец всех иностранцев, русских матросов и пленных татар и турок, «которые привычны к морскому хождению на галерах». В матросы записывали, как правило, молодых людей – преимущественно жителей Поволжья, Поморья и Озерной области (Ладожского и Онежского края). Осенью 1705 года возвратились на родину дворяне, учившиеся два года в Нидерландах для получения патентов младших офицеров.

Во время Северной войны на службу в российском флоте нанималось много иноземцев, начиная с адмиралов и заканчивая рядовыми матросами. Так, в 1704 году в Россию из Нидерландов прибыло 69 офицеров, 13 судовых врачей, 103 унтер-офицера и 3 матроса; в 1707 году из Амстердама приехали 1 500 матросов. В 1712 году в экипажи русских линкоров записались 1 200 человек англичан. Все они получали двойную «воинскую» заработную плату. Но в 1720 году в числе 7 205 матросов Балтийского флота не числилось ни одного иностранного офицера, кроме известных иностранных адмиралов: Поддона, Сиверса, Вильбоа, Девьера, Гослера, Попагая, Боциса, Шелтинга и других флотоводцев.

Командовать Балтийским флотом царь назначил голландца вице-адмирала Корнелия Ивановича Крюйса, который лично отвечал за проекты, мореходные качества боевых кораблей и подготовку судовых команд. Он непосредственно подчинялся генерал-адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину.

Крюйс сразу показал свой характер, возразив против строительства кораблей типа «Предестинации» из-за малых глубин Балтики и сложного характера ветров Северной Европы. Петр, всегда с уважением относившийся к мнению людей со своей точкой зрения, скрепя сердце согласился. С истинно голландским упорством консерватор Крюйс настаивал на строительстве серии средних фрегатов классического типа, и все настояния царя снабдить их веслами на случай частых штилей на Балтике получали отпор. Между тем прав, в конце концов, оказался Петр I. Он предлагал эти новшества, еще не зная, что в Стокгольме в обстановке строжайшей секретности уже был заложен такой 19-пушечный фрегат «Элефант» по проекту адмирала Эреншильда.

В Лодейном Поле со стапелей первым сошел 30-пушечный трехмачтовый «Штандарт», ставший первым флагманом Балтийского флота. Его конструкция оказалась перетяжеленной из-за сырого корабельного леса и не соответствующего водоизмещению фрегата количества и размещения орудий. Петр в сердцах объявил Крюйсу выговор, но все-таки ввел «Штандарт» в состав арьергарда Балтийского флота. Впоследствии парусники под таким названием строились лишь в качестве прогулочных императорских кораблей. Поэтому все последующие корабли спускались на воду без вооружения, которое в меньшем количестве, но по единым нормам устанавливалось Федосеем Скляевым в Петербурге на Адмиралтейской верфи.

В результате поистине титанических усилий российских «корабельщиков» к лету 1705 года на Кронштадском рейде выстроились в три боевых линии восемь 24-пушечных фрегатов, шесть двухмачтовых 12-пушечных шняв (барков) и четыре галеры. Состоявшийся вскоре бой со шведами при поддержке береговой артиллерии закончился отходом кораблей противника мористее, но выявил и собственные недостатки. Крюйс не сумел организовать взаимодействие разнотипных судов, а фрегаты в силу малочисленности и меньшей вооруженности уступали по огневой мощи маневренным шведским линейным кораблям. Подготовка русских матросов, бывших рекрутов, также оставляла желать лучшего. Возражения адмирала теперь в расчет приняты не были - компенсировать слабость Балтийского флота Петр решил постройкой линкоров. Скляеву было доверено построить десять линейных кораблей значительно меньших размеров, чем «Предестинация», но с более мощным рангоутом и вооружением. Первым таким кораблем стала 54-пушечная «Полтава», спущенная на воду в 1713 году. Вслед за ним был освящен двухпалубный 68-пушечный «Ревель», затем - трехпалубный 88-пушечный «Фридермакер». Уже после смерти Петра I Федосей Скляев завершил сооружение крупнейшего линейного корабля на Балтийском море - 100-пушечного линкора «Лесная». В мае 1719 года английский посол Чарльз Уитворт предложил парламенту отозвать британских мастеров из России: «Если не принять этой иль соответствующей меры против развития царского флота, нам придется раскаяться, хотя, может быть, уже и поздно. Еще недавно царь открыто похвалялся в обществе, что его флот и флот Великобритании - два лучших флота в мире... Строятся корабли здесь не хуже, чем где бы то ни было в Европе, и царь принимает все возможные меры, чтобы приучить своих подданных к морю, чтобы сделать из них моряков».

Спуск каждого фрегата или линкора всегда превращался в пышные празднества. 26 мая 1723 года во время освящения «Михаила Архангела» на его борту был устроен грандиозный пир, куда был приглашен весь сановный Петербург, а 23 июня того же года ассамблея по тому же поводу на «Крейсере» длилась 18 часов!

Поражение русской армии в Прутском походе 1711 года тяжело отразилось на судьбе Азовской флотилии: согласно подписанному мирному договору она должна была быть либо уничтожена, либо продана Оттоманской империи. Петр угрюмо выслушал рассказ графа Толстого о том, как на рейде Азова полыхали подожженные турками галеры и его красавица «Предестинация», построенные поистине гигантским напряжением сил. Наверное, тогда он принял решение создавать не только мощный, но дорогой линейный флот, - его строительство, кроме того, требовало значительного времени, а Петр не мог дать противнику ни дня передышки. Шведы вели активные переговоры о приобретении оружия и кораблей в Англии, - но и искать новые тактические приемы использования фрегатов и малых кораблей на мелководной Балтике.

После возращения царя в Петербург из Молдавии большинство рабочих с линейных кораблей были срочно переброшены на постройку больших парусно-весельных галер и малых скампавей. За зиму 1712-1713 года Балтийский флот пополнился 200 такими легкими кораблями. Галерным флотом непосредственно командовал генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин и начальник штаба капитан-командор Матвей Христофорович Змиевич.

В 1713 года русская армия под командованием генерал-фельдмаршала Михаила Михайловича Голицына овладела Гельсингфорсом и начал наступление на город Або. В 1714 году заканчивалось покорение Финляндии. Оттесняя шведские отряды все дальше на север, он выяснил, что если шведы не прекратят подвозить противнику подкреплений и провианта, то война в этой скалистой и болотистой местности, покрытой густыми лесами, будет длиться очень долго. Но шведы были еще хозяевами финских шхер, имея сильный галерный и линейный флот. Уничтожив его, можно было укрепиться на западном побережье Финляндии и оккупировать Аландские острова. Однако Голицыну для этого были необходимы дополнительные людские резервы, боеприпасы и продовольствие. Тогда подчиненные ему войска смогут в ближайшее время взять Стокгольм.

Вслед за получением этого донесения 99 галер под командованием Змиевича двинулся вдоль финского берега к полуострову Гангут с 16-тысячным подкреплениями для армии Голицына, наступавших на город Або в Финляндии. Тут дальнейший путь у основания полуострова Гангут, где кончались мелководные шхеры, им преградил путь шведский флот из 16 линейных кораблей, 14 фрегатов и 35 галер и шхерботов. На их кораблях имелось 832 крупнокалиберных и дальнобойных артиллерийских орудия. На легких русских галерах было лишь 99 пушек небольшого калибра с ограниченным запасом боеприпасов и провианта.

Для удара с тыла по неприятельскому линейному флоту, если будет бой в открытом море, в Ревеле находились 3 крупных русских линкора («Святая Екатерина», «Святой Петр» и «Полтава») под командованием вице-адмирала Ивана Наумовича Сенявина, получившего классическое военное образование в Англии. Линейные корабли были усилены 11 фрегатами.

Шведские адмиралы были опытными флотоводцами. Они своими кораблями как крепостями перегородили путь русским галерам из Финского залива, где были большие глубины и водные просторы для маневра.

Сражение становилось неизбежным. Змиевич считал, что в бой вступать нельзя из-за явного неравенства сил и увел свои галеры в недоступные для крупных кораблей шведов узкие шхеры.

18 июля 1714 года Петр I и Апраксин сами прибыли к флоту. Вместе с Апраксиным они разработали оригинальный план - часть галер демонстративно на глазах адмирала Ватранга по бревнам переволакивали через узкий перешеек полуострова и стали спускать их на воду с противоположной стороны. Поскольку установился полный штиль, и крупные парусные корабли не могли маневрировать, шведский флотоводец приказал контр-адмиралу Эреншильду, державшем флаг на новейшем фрегате «Элефант», на веслах, в сопровождении 6 галер и 3 мелкосидящих шхерботов подойти к перешейку и в гавани уничтожить русские корабли. От главных сил отделился отряд в составе 3 фрегатов под командованием адмирала Лиллье. Он должен был атаковать русские галеры, стоящие в бухте. В огневой бой вступил только оснащенный веслами фрегат «Элефант» и отряд контр-адмирала Эреншильда.

Сам Ватранг с 7 линкорами и 2 фрегатами остался у мыса. Дозорные галеры подошли к шведскому флоту, чтобы рассмотреть, куда двинулись неприятельские корабли и в каком количестве, но артиллеристы противника отогнали их пушечным огнем. Ветер заметно усилился, и корабли Лиллье стали медленно подходить к шхерам. Апраксин получил царский приказ – быть готовым сняться с якорей, плотнее укрыться в шхерах и подготовиться к утренней атаке. Установился полный штиль.

Единый строй шведов был нарушен. Ранним утром 26 июля 35 галер на веслах под командованием Михаила Михайловича Голицына прорвались мимо неподвижных шведских судов с обвисшими парусами. Только тогда Ватранг понял, что на абордаж русские идти не хотят. Шведские линкоры и фрегаты открыли по ним ураганный пушечный огонь, но ядра не долетали до русских кораблей, Тогда шведы спустили на воду шлюпки с вооруженными матросами. Они попытались тащить на буксирах боевые корабли ближе к галерам, Но русские моряки сумели уйти от них, увеличив скорость. Оставшиеся немногочисленные русские суда под флагом «контр-адмирала Петра Алексеевича Романова» окружили отряд Эреншильда. Увидев, что основные силы шведского флота ушли мористее в погоне за русскими галерами, а его отряд блокирован в бухте, опытный и отважный адмирал расставил свои корабли для оборонительного боя.

В полдень подул сильный ветер. Ватранг приказал отряду Лиллье идти к мысу и восстановить стену на пути русских галер, перегородив выход в Ботнический залив двумя линиями своих кораблей. К ночи опять установился штиль. Петр приказал Змиевичу прорваться мимо 10 шведских кораблей на рассвете 27 июля. Большинство галер с 15 000 пехотинцев ушли к порту Або. И Ватранг совершил очередную ошибку: стараясь продвинуть линию тяжелых кораблей как можно дальше в море, он оттянул их от береговой черты. Между кораблями противника и берегом образовалась брешь, сквозь которую и прошли галеры русского десанта. Как только взошло солнце, главные силы шведского флота в кильватерном строю устремились к мысу Гангут. Но ядра вновь не долетали до галер, и опять их пытались тащить на шлюпках к берегу. Была уничтожена только одна галера, выброшенная взрывной волной на берег и разбилась о прибрежные камни.

Адмиралы Ватранг и Лиллье сразу поняли, что оказать помощь запертому в шхерах и блокированному в узкой гавани отряду Эреншильда они на своих крупных кораблях они не могут. В мелководных и изобилующими подводными мелями водах Финском заливе они были не в состоянии вступить в сражение, рискуя лишиться флота. На флагманском линкоре был поднят флажный сигнал – на самой быстроходной галере вывезти талантливого адмирала в открытое море, чтобы принять его на борт шведского флагмана. Однако русские матросы не позволили шведам прорвать кольцо окружения, и Эреншильд решил возвратиться, чтобы разделить судьбу своих подчиненных.

Он надеялся благодаря беспримерной храбрости шведских матросов прорваться в Финский залив, прорвав заслон из русских галер. Адмирал, его офицеры и матросы в случае неудачи готовы были дорого отдать свою жизнь. Он поставил свои корабли в узком проливе. В центре находился «Элефант», по его оба борта стояли 3 галеры, а в аръегарде – 3 шхербота. Остальные крупные галеры базировались близко к берегам, чтобы русские корабли не могли зайти в тыл. Такому грамотному расположению шведского отряда Петр I и Апраксин могли противопоставить лишь 23 галеры, так как для других попросту не хватало места на воде. Надо отметить, что все шведские галеры были крупнее и прочнее аналогичных русских кораблей. Поэтому против шведских 116 орудий могло быть задействовано лишь 23 русские пушки.

Первые две атаки шведы отбили со значительными потерями. В третий раз под шквальным пушечным огнем русские матросы вплотную приблизились к «Элефанту» и взяли его на абордаж. Тяжелораненый Эреншильд попал в плен и лично сдал адмиральскую шпагу в руки Петра, находившегося на передовой галере «Орел». Царь от души расцеловал его за проявленную доблесть. Он писал в реляции Сенату по случаю награждения всех участников сражения: «И хотя неприятель несравненную артиллерию имел перед нашей, однако после очень ожесточенного сопротивления сначала галеры одна за другой, а затем и фрегат флаги спустили. Однако так крепко оборонялись, что ни одно судно без абордирования не сдалось». Это была первая крупная победа молодого российского военно-морского флота. Русские галеры салютом из 98 орудий приветствовали матросов-победителей. Правительствующий Сенат присвоил Петру I звание генерал-адмирала, хотя соответствующего мундира Петр никогда не надевал, чтобы не унижать заслуг Апраксина.

По прибытии в Санкт-Петербург Петр I приказал построить триумфальные деревянные ворота на мосту к Петропавловской крепости, украшенные батальными рисунками. В центре фронтона был изображен орел, клюющий слона, с яркой надписью «Орел не мух ловит». И вот показались три русские галеры. За ними шли – со спущенными шведскими флагами и поднятыми на мачтах русскими знаменами – 3 шхербота, а затем 6 галер. Замыкал парад фрегат «Элефант». Завершала колонну галера «Орел», которой в бою командовал сам царь в звании шаухбенахта (контр-адмирала).

Плененные корабли поставили у набережной Невы в том же порядке, как они сражались в бою. Парад продолжался на берегу. Шествие открыл отряд русской гвардии. За ним несли опущенные к земле 60 шведских знамен и штандартов и везли пушки, отбитые у неприятеля в боях на берегу, сопровождаемые отрядом морской пехоты, которые захватили их на Гангуте. Вслед за ними строем маршировали 500 пленных шведских офицеров и матросов. Замыкал триумфальное шествие ехавший на белом коне Петр I во главе отряда гвардейцев. Это был второй парад в честь победы русского оружия в Северной войне после Полтавского триумфа.

Выступая перед собравшимися на параде подданными, Петр I сказал: «Господь Бог посредством оружия возвратил большую часть дедовского наследства, неправильно похищенного. Умножение флота имеет исключительной целью обеспечение торговли и пристаней; пристани эти останутся за Россией, потому что они сначала ей принадлежали. Во-вторых, потому что пристани необходимы для государства, ибо через эти артерии может быть здоровье и прибыльное государственное сердце иметь».

На ассамблее царь усадил адмирала Эреншильда рядом с собой, и был к нему «зело внимателен» в течение всего торжества. Но на предложение перейти на русскую службу адмирал категорически отказался. Впрочем, после поражения у Гангута победа России на морском театре военных действий в Северной войне являлась делом времени. Ранения Эреншильда были настолько тяжелы, что по возвращении в Швецию он подал в отставку.

Получилось так, что именно малый галерный флот, продемонстрировавший свое превосходство над крупными парусными шведскими кораблями в сражении при Гангуте, все-таки решил исход Северной войны на море. Для победоносного завершения войны теперь требовалось создать новый род войск – специально обученную морскую пехоту, указ о формировании которой Петр I подписал 14 ноября 1718 года.

26 июля 1720 года шведская военно-морская эскадра под командованием вице-адмирала Шенблада у острова Гренгам в Аландском архипелаге обнаружила русскую флотилию генерал-фельдмаршала Голицына и, усиленная 14 фрегатами и линкорами, стала преследовать русские десантные галеры, стремясь нанести им поражение в открытом море. Шведы знали, что перед ними нет опытного флотоводца, а на русских кораблях находится только пехота для высадки непосредственно под Стокгольмом. Однако всестороннее «потешное образование» и военный опыт князя Михаила Михайловича Голицына позволили ему уклониться от боя и увести свои галеры в узкий Флидессунский пролив. Крупные шведские корабли втянулись вслед за ними в шхеры и лишились возможности маневра. Князь Голицын же построил свои парусники полукругом, как Ганнибал свои войска при Каннах, окружил противника и нанес решительное поражение остаткам линейного флота противника. Бой длился около четырех часов, пока не было приказано брать на абордаж ближайшие шведские корабли. 4 лучших фрегата были взяты «на приз» и отведены в Кронштадт. Остатки шведского флота ушли. При посредничестве правительства Великобритании между Швецией и Россией начались продолжительные мирные переговоры.

В честь побед при Гангуте и Гренгаме была выбита медаль «Прилежание и храбрость превосходят силу». Золотые медали получили офицеры, серебряные – матросы, которые участвовали в сражениях.

После поражения шведского флота при Гренгаме Петр вновь сел за чертежи, решив создать более совершенный линкор для Балтийского моря, чем все отечественные и зарубежные. Таким кораблем стал построенный Скляевым и английским мастером Казенсом «Ингерманланд». Кораблестроительная деятельность Петра I не прекращалась до его смерти - Российская империя обладала теперь современным военно-морским флотом, уступая по количеству боевых кораблей только Англии, Франции, Испании и Венеции.

На похоронах императора Феофан Прокопович произнес знаменательные слова: «Застал он в России свою силу слабую и сделал по имени своему твердыней адамантовою; застал воинство в дому вредное, в поле некрепкое, от супостат ругаемое, а ввел Отечеству полезное, врагам страшное, всюду грозное; такодже неслыханное от века дело совершивши, строение и плавание корабельное, новый в свете флот, но и старым не уступающий!».

Наследники Петра I, будучи людьми, совершенно непохожими, одинаково пренебрежительно относились к судьбе флота. О «корабельном налоге» и императоры, и их недалекие фавориты забыли, и средств на ремонт и содержание кораблей практически не выделялось. Если Екатерина I и отпускала казенные деньги на военно-морские парады, которых, впрочем, хватало только на покупку полотна для завешивания щелей в бортах прославленных боевых судов, то Анна Иоанновна вообще приказала вытащить их на берег, а матросов перевести в парадные экипажи. Абсурд заключался и в том, что гардемарины Навигацкой школы получили новый устав, подписанный вице-канцлером Бироном и военным министром генералом-фельдмаршалом Минихом, где главными учебными предметами назывались «кавалерийские экзерциции», «фехтование» и возведение «инженерных сооружений». Морские курсанты астрономии и навигации учились буквально тайком. Гардемарины обучались флотскому мастерству на узких московских реках на старых галерах.

Ситуация изменилась к лучшему с воцарением «дщери Петровой» Елизаветы. Она восстановила флот, приказав построить на верфях Кронштадта и Архангельска еще 40 линейных кораблей типа «Ингерманланд» и 120 галер. Только благодаря новым кораблям России удалось успешно завершить затянувшуюся войну со Швецией в 1743 году, присоединив к России часть финской территории до реки Кюмень. Навигацкая школа была, наконец, переведена в Петербург, и обучение вновь проходило по утвержденной Петром I программе. Однако опытных морских офицеров из-за последствий «бироновщины» все-таки катастрофически не хватало. После русско-шведской войны флот почти не проводил учебных плаваний и - за исключением блокады с моря крепости Кольберг эскадрой адмирала Полянского в декабре 1761 года - так и оставался декорацией новой столицы.

Екатерина II поначалу тоже не придавала большого значения флоту, но внезапное объявление Турцией войны в 1768 году и тяжелые оборонительные бои 2-ой армии генерал-фельдмаршала Румянцева в Малороссии и Молдавии заставили энергичную императрицу искать выход, чтобы вынудить турок и крымских татар спешно отойти к Дунаю. На помощь ей пришел брат ее фаворита граф Алексей Григорьевич Орлов. Он предложил за зиму восстановить флот и направить его вокруг Европы в Средиземное море, где, уничтожив турецкие корабли, высадиться и поднять восстание в Греции. План представлялся Сенату совершенно невыполнимым. Тем не менее, Екатерина II его одобрила и именным указом, вполне в духе Петра Великого, присвоила Орлову звание генерал-адмирала и приказала весной следующего года отправиться в плавание.

Стихией Алексея Григорьевича были прекрасные дамы, кавалерия и разведение породистых коней - он вывел новую породу всемирно известных орловских рысаков. Морское дело он знал исключительно по книгам и катаниям на прогулочных лодках в петергофских прудах и невских затонах. Но Екатерина II умела точно угадывать настроение и самолюбие своего фаворита, внимательно слушать и попадать в такт с его мыслями, заставляя мужчину поверить в то, что это его собственные цели, и это в его силах. Она не приказывала, а как бы подсказывала ему свои намерения и желания. Поэтому императрица никогда не страдала от нехватки способных и талантливых умов. «Неурожая на людей не бывает», - не раз повторяла она.

Будучи человеком умным и обстоятельным, Орлов на всю зиму засел за учебники и наставления. Целыми днями он лазил по вантам, учился стрелять из укрепленной на качающейся доске пушки, изучал рангоут и корабельные снасти. Скоро новоиспеченный генерал-адмирал стал превосходным теоретиком. Практическую работу по ремонту кораблей он поручил начальнику Кронштадского порта капитану 1-го ранга Григорию Андреевичу Спиридову, отличнику гардемарину первого выпуска Навигацкой школы петровских времен.

И в очередной раз Россия изумила мир - как только вскрылся ото льда Финский залив, иностранные дипломаты увидели шесть 66-пушечных, три 58-пушечных новых и отремонтированных линейных кораблей, три 40-пушечных фрегата и 17 вспомогательных судов, грозно покачивавшихся на балтийской волне. Командир авангарда адмирал бригадир Джордж Эльфинстон поднял свой флаг на новейшем линкоре «Европа», а назначенный командующий эскадры Спиридов, незадолго до этого произведенный в контр-адмиралы, - на отремонтированном «Святом Евстафии». Арьергардом командовал вице-адмирал Самуил Карлович Грейг, ранее возглавлявший Балтийский флот, на новом линейном корабле «Святой Ростислав».

В мае 1769 года тремя колоннами русские военные корабли двинулись в первое дальнее плавание.

В сентябре эскадра зашла на двухнедельный ремонт в английский порт Гуль, где на русских моряков смотрели как на людей, идущих на верную смерть. Тяжелой школой стал месячный переход через штормовой Бискайский залив, после которого шпаклевать корабли и латать паруса приходилось на ходу - в любую минуту мог появиться турецкий флот. В Неаполе на «Европу» взошел и сам Орлов, возглавивший всю русскую эскадру. Екатерина II поставила перед своим фаворитом альтернативу: либо окончательно победить турок, либо погибнуть в неравном бою.