Императрица Екатерина I Алексеевна

 

Когда отгремели залпы орудийных салютов в честь Ништадского мира со Швецией и розданы награды за участие в Каспийском походе, Петр I сумел, наконец, оценить то, что иногда делалось им в порыве ради скорейшей победы в тяжелой и долгой войне. И оказалось, что его верные соратники не столько радели за судьбы Отечества, сколько погрязли в казнокрадстве и взятках. Даже искренне любя их, царь часто говаривал, что они «играли в закон, как в карты, подбирая масть к масти, и беспрестанно подводили мины под фортецию правды, а ложь человечью можно обуздать только жесточью». Не помогали ни уговоры, ни битье по их растолстевшим спинам тростью. Пришлось за злоупотребления отправить после инсценированной казни в ссылку вице-канцлера Иностранной коллегии Петра Павловича Шафирова, и начать следствие по делу генерала-фельдмаршала Александра Даниловича Меншикова, подозреваемого в присвоении ни много, ни мало Батуринской провинции. Спасло того от плахи заступничество императрицы, хотя Петр при отмене «розыска» не преминул заметить: «Меншиков в беззаконии зачат, в грехах родила мать его, и в плутовстве закончит он жизнь свою; и если он не исправится, то быть ему без головы». Ко всему добавились и семейные неприятности: императору стало известно о том, что жена Екатерина Алексеевна находится в любовном связи с капитаном гвардии Виллемом Монсом! И хотя любовник был казнен, Петр I в гневе разорвал все завещательные бумаги и объявил, что собирается развестись с ней.

Строителя преображенной России последние годы мучила мысль о том, кому он оставит начатое им дело. Царевич Алексей погиб по его, царскому приговору, в 1718 году за участие в заговоре против отца, а внук Петр Алексеевич был слишком мал, да и ко всему сторонился вспыльчивого и неласкового деда. Младшая цесаревна Елизавета отличалась легкомыслием, любовью к ассамблеям и страстью к «диссертациям» - сладким тортам, вручаемым за удачную шутку или замысловатое танцевальное па. Она была хитра, лукава, злопамятна и ленива в учебе. До конца своих дней Елизавета было непоколебимо уверена, что Земля - вовсе не шар, потому что тогда все реки стекут вниз, а Англия не может располагаться на островах, так как на них живут только дикари. Французский посланник д`Аллион очень точно заметил, что «у Елизаветы всего лишь девичий ум, но его у нее чересчур много». Все надежды Петр I возлагал на утонченную, схватывавшую все, что называется, на лету, спокойную и рассудительную старшую дочь Анну Петровну. Но российские традиции предусматривали передачу шапки Мономаха сыновьям, в чем еще больше убедило дворянство недолгое, но бурное регентство царевны Софьи. Эти настроения менять нужно было исподволь, потому что это не бороды боярские, которые можно было остричь одним махом. И, вероятно, имея в виду Анну, в 1722 году Петр I издал «Устав о наследовании престола Российской империи», по которому ныне царствующий монарх при жизни назначает наследника из рода Романовых, независимо от его пола. Анна должна была выйти замуж по его решению за герцога Шлезвиг-гольштейнского Карла-Фредерика, который являлся одним из претендентов и на шведский королевский престол. Мечта о создании Великой евразийской империи, в которой бескровно воссоединились бы потомки варягов и славян, казалось, была близка к осуществлению.

Но скоропостижная смерть не позволила Петру I осуществить задуманное. Слабеющей рукой умирающий смог написать лишь слова «Отдайте все...» и больше не приходил в сознание. Последний прощальный поцелуй запечатлел на мертвеющем челе императора Меншиков, разделивший с ним и победы и неудачи Великих реформ. Имя наследника так и осталось неизвестным.

28 января 1725 года после похорон во дворце собрались сенаторы во главе с генерал-прокурором Павлом Ивановичем Ягужинским, члены Святейшего Синода, военачальники и сама «безутешная» вдова. Князь Василий Лукич Долгорукий без особенного стеснения предложил венчать на царство внука усопшего императора малолетнего Петра Алексеевича, а Екатерину Алексеевну с дочерью - девицею Елизаветой «по старине византийской и русской» постричь в монахини. Князь Дмитрий Михайлович Голицын поддержал его, сторонники герцога Голштинского настаивали на кандидатуре Анны Петровны, некоторые не прочь были порассуждать даже о «курляндской вдовице» Анне Иоанновне. Споры продолжались до тех пор, пока вперед не выступил одетый по этому случаю в парадный мундир подполковник Преображенского гвардейского полка Меншиков, громогласно заявивший, что ему известна последняя воля усопшего Петра Великого - возвести на престол императрицу Екатерину Алексеевну. Прибывший вместе с ним командир Семёновского полка полковник князь Бутурлин на вопрос старшего в собрании Ягужинского, зачем он привел к Сенату вооруженных гвардейцев, ответил, что «велел прийти им сюда по воле императрицы, которой всякий подданный должен повиноваться, не исключая и тебя!».

Их поддержал архиепископ Санкт-Петербургский и Ладожский, личный духовник покойного императора Феофан Прокопович, обратившийся к собравшимся со словами: «Да отыдет скорбь лютая! Петр Великий в своем вечном отшествии не оставил россиян сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда державное его наследие видим, прямого по нем помощника в жизни и подобнокровного владетеля по смерти его в тебе, милостивейшая и самодержавнейшая государыня наша, великая героиня и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому. Владетельское благоразумие и материнское благоутробие твое и природою тебе от Бога данное кому не известно!» Прозаическое прошлое Екатерины, побывавшей любовницей и Шереметева, и Меншикова, и царя, мало соответствовало сентенции Прокоповича о «благоутробии» Екатерины. Они, к счастью, были прерваны барабанным боем: здание Сената было полностью окружено вооруженными по военному артикулу «преображенцами» и «семёновцами». Все смешались, пока генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин не произнес фразы: «Подойдем заявлять наши верноподданнические чувства царствующей императрице!» И все присутствовавшие один за другим стали с поклоном клясться в верности Ее Величеству Екатерине I.

Так гвардия открыла российским аристократам тайну императорской власти эпохи абсолютной монархии - отныне ее волею могли назначаться и смещаться царствующие особы. Меншиков, прошедший тернистый путь от рядового Преображенского полка и денщика молодого царя до Президента Военной коллегии первым в России обнаружил механизм дворцовых переворотов.

Происхождение второй супруги Петра I так и остается во многом загадочным. Одни источники утверждают, что она, в девичестве звавшаяся Марта Рабе, была служанкой лифляндского пастора Глюка и попала в плен во время бегства из горящего города Мариенбурга. Там она якобы приглянулась фельдмаршалу Шереметеву, у которого ее отнял Меншиков. Так, на допросах в Преображенском приказе отставной капрал Семёновского гвардейского полка Кобылин восклицал: «Не подобает как монаху, так и ей на царстве быть: она неприродная и нерусская, и ведаем мы, как она в полон взята, и приведена под знамя в одной рубахе и отдана была под караул, а караульный наш офицер надел на нее кафтан; она с князем Меншиковым Его величество кореньем обвела и опоила».

Петр I на бракосочетании в 1712 году назвал свою нареченную перед алтарем Екатериной Трубачевой, по-видимому, потому, что ее первым мужем якобы, - со слов своей суженой, - был шведский военный трубач. Сама Екатерина предпочитала иную версию своего удивительного восхождения в зенит славы. Она рассказывала, ничуть не смущаясь, что происходит из бедного польского дворянского рода Скавронских, а для русской знати, не любившей разных «немцев», с милой улыбкой добавляла, что в действительности является русской «из рода украинских Сковорощенко». Иногда, по забывчивости, она утверждала, что в прошлом носила имя Марты Василевской. Документально ни подтвердить, ни опровергнуть этого было невозможно, потому что муниципальные архивы Мариенбурга сгорели во время штурма города в 1703 году. И имя свое Екатерина приобрела только после обращения в православие, а отчество - по крестному отцу царевичу Алексею Петровичу. Императрица обладала великолепной памятью, - катехизис она знала наизусть, - но писать по-русски так и не научилась, только на склоне лет овладев искусством ставить подпись под государственными бумагами.

Будучи подругой молодого царя, Марта-Екатерина часто принимала участие в розыгрышах, мастером которых был Петр. Однажды он, переодевшись лоцманом, впервые провел в гавань Санкт-Петербурга английский торговый корабль и пригласил его капитана отпраздновать это событие. Екатерина прекрасно сыграла роль жизнерадостной и хлебосольной жены простого кормчего, за что расчувствовавшийся иностранец преподнес ей круг сыра и кусок полотна на рубашки. «Ну, Катя, - смеясь, сказал царь, - ты теперь будешь нарядной, как императрица. Какая ты счастливая! Тебе бы век не видеть таких рубашек!»

Петр I не спешил официально зарегистрировать брак с простолюдинкой из Лифляндии до неудачного Прутского похода 1711 года, когда русская армия попала в окружение превосходящих турецких войск. Царя ожидала смертная казнь в Стамбуле. Только Екатерина единственная сохранила самообладание и сумела подкупить самого Великого визиря. После подписания мирного договора, сдачи артиллерии и знамен российские полки во главе с царем покинули Яссы. Петр даже учредил в честь ее подвига орден Святой Екатерины с девизом «За любовь и Отечество», или орден Освобождения.

В ноябре 1723 года Петр I издал, наконец, манифест о венчании своей жены как императрицы на российский престол, ссылаясь на традиции византийских императоров и западноевропейских монархов. Весной следующего года августейшая чета приехала в нелюбимую обоими супругами Москву, - в Петербурге еще не было соборной церкви, - где в Успенском соборе состоялась торжественная коронация Екатерины. Специально заказанная небольшая корона была выполнена из золота, украшена жемчужным бисером и драгоценными камнями и увенчана бриллиантовым крестом на огромном рубине. Шествие к трону, поставленному перед алтарем, возглавлял Государственный маршал граф Толстой с серебряным жезлом, а Светлейший князь Меншиков нес корону. Петр сам возложил корону, горностаевую мантию на Екатерину и вручил ей скипетр и державу. После торжественного обряда всем присутствовавшим были вручены золотые и серебряные медали с двуглавым орлом, изготовленные специально к церемонии. Вечером для москвичей, отвыкших от столичных празднеств, было организовано гуляние, фейерверк и «народный обед» - прямо на Красной площади на вертелах жарились целиком быки и бараны, а водка стояла тут же в бочках.

Но если в личном мужестве и находчивости императрице отказать было нельзя, то государственное мышление у нее отсутствовало напрочь. Привлекательная, живая и остроумная, Екатерина обожала танцы, приемы и обильные застолья и ценила внимание мужчин. Положенный вдове-царице годичный траур по мужу соблюсти такая женщина не могла. Темные покрывала с мебели, и черные одежды были сняты уже 21 мая по причине неожиданно объявленной свадьбы Анны Петровны с герцогом Голштинским. Фельдмаршалу Меншикову и всем именитым гостям на венчании Екатерина вручила «на память» учрежденный Петром I накануне смерти орден Святого Александра Невского!

Крест Святого Александра Невского так и остался придворной наградой. Большим авторитетом награда не пользовалась и военным отличием так и не стала.

Саксонский посланник Лефорт записал в те дни: «Боюсь прослыть за враля, если опишу придворную жизнь. Кто поверит, что ужасные попойки превращают здесь день в ночь... О делах позабыли; все стоит и погибает». Французский посол Кампредон в своих воспоминаниях писал: «Царица продолжает с некоторым излишеством предаваться удовольствиям до такой степени, что это отзывается на ее здоровье». Непрекращающийся бал-маскарад занимал все мысли императрицы и, конечно, отнимал все силы. Неудивительно, что казна империи очень скоро опустела.

Впрочем, справедливости ради надо сказать, что Екатерина время от времени совершала инспекционные поездки в армейские части и на корабли Балтийского флота. Присвоенные ей Сенатом чины полковника Преображенского полка и адмирала флота дали ей возможность вспомнить свои навыки белошвейки в бытность служанкой - она пошила себе невиданные женские воинские парадные мундиры с огромными декольте и разноцветными юбками-амазонками, украшенными спереди красными, а сзади – белыми Андреевскими крестами. В подобном морском облачении она участвовала в маневрах флота, не замечая того, что матросы одеты в рваные рубахи, а прогнившие до дыр борта кораблей неумело прикрыты фестонами из изношенной парусины и бумажными цветами. Холостая стрельба из пушек, бесконечные ружейные салюты, торжественные построения матросов и адмиральские чаши водки в офицерских кают-компаниях чрезвычайно веселили Екатерину.

Ее природное хладнокровие вызывало уважение придворных. На смотре Семеновского гвардейского полка 1727 года во время учебного залпа был убит стоявший рядом с императрицей штаб-офицер. «Пуля была не для этого бедняги!»- сказала она и отобрала шпагу у начальника парада в знак его разжалования в унтер-офицеры.

Подозрение в покушении сразу пало на Лопухиных, родственников первой жены покойного императора. Вновь объявились самозванцы, на сей раз под видом «чудом спасшегося царевича Алексея Петровича». В изобилии появлялись подметные письма, где со страстностью достойной пера протопопа Аввакума говорилось: «Пришельцев иноверных языков щедро и благоутробно за усыновление себе восприняли и всеми благами их наградили, а своих сынов бедных, бьючи на правежах, и с податей тяжким голодом поморили, до основания всех разорили и Отечество наше пресловущие грады и другие винограды, рекши святые церкви, опустошили, и что иное речи и писания неудобно извести, удобнее устам своим ограды положить, но вельми сердце болит, видя опустошение, и люд в бедах изъязвлен нестерпимыми язвами». Чувствовалось, что эти строки писала рука образованного человека, близкого к церковным кругам, с которыми Лопухины традиционно поддерживали прочные постоянные связи, совершая ежегодные паломничества по святым местам.

Самозванцев поймали сравнительно быстро. Одним оказался отставной инвалид гренадер Преображенского гвардейского полка Александр Семиков, другим - сибирский крестьянин Евстафий Артемьев. Они хотели освободить подстриженную в монахини первую супругу Петра I, дабы она «признала сына» и благословила его восстановить «жизнь по старине и прогнать всех нехристей» из России. Громкого следствия добродушная Екатерина проводить не стала - оба лже-Алексея были после пыток казнены в Москве «без оглашения приговора», - однако она все-таки приказала перевести опальную Евдокию из далекого Ладожско-Успенского монастыря в Шлиссельбургскую крепость под строжайшую охрану.

Доброта императрицы была широко известна. Каждое утро в ее приемной толпились просители - отставные солдаты, искалеченные матросы, купцы и девушки-бесприданницы. Екатерина для всех находила время и добрый совет, обязательно давая посетителю при расставании несколько червонцев. Особенно она любила бывать на крестинах в дворянских и купеческих домах, где сама пеленала младенцев и кормила их с подаренной ею серебряной ложечки. Екатерина охотно ела с остальными гостями самую непритязательную пищу. Простота в обхождении сделала императрицу всеобщей любимицей.

Остальные государственные дела она поручила Меншикову, который стал первым фаворитом при Российском престоле. Светлейший князь, рано попавший из конюших в денщики Петра I, во время «потешных» сражений в Преображенском, грамоте учился от случая к случаю в основном по текстам военных приказов. Тем не менее, его военные заслуги поражали Западную Европу, где война за испанское наследство не была отмечена значительными победами подобными Калишской или Полтавской. В 1714 году сам Исаак Ньютон известил Александра Даниловича об избрании его членом Английского Королевского научного общества, начинавшееся следующими знаменательными словами: «Могущественному и достопочтеннейшему владыке Александру Меншикову, Римской и Российской империй князю, властителю Ораниенбаума, первому в советах Царского Величества, Маршалу и управителю покоренных областей, кавалеру ордена Слона и высшего ордена Черного Орла Исаак Ньютон шлет привет!» К слову, император Петр I удостоился этой чести только спустя три года.

Планы у Меншикова были грандиозными: уговорить Екатерину назначить наследником престола Петрова внука, выдать замуж свою дочь Марию за юного императора, объявить себя регентом царствующей четы и стать фактическим правителем державы. Помехой в его замыслах был Сенат, который согласно Указу Петра Великого должен был принимать решения исключительно единогласно. Однако добрая половина сенаторов во главе с самим Ягужинским являлась недругами Александра Даниловича и его никогда бы не поддержала. Генерал-прокурора Правительствующего Сената пришлось личным распоряжением императрицы отправить в Речь Посполитую с долгой дипломатической миссией, но распустить весь Сенат Екатерина не решилась. И Меншиков под предлогом отсутствия единодушия среди сенаторов 8 февраля 1726 года объявляет о создании Верховного Тайного Совета из шести членов, на которых возлагались все важнейшие дела внутренней и внешней политики Империи. Председателем его по соответствующему императорскому указу был назначен генерал-фельдмаршал и действительный статский советник светлейший князь Меншиков. Он и подбирал себе соратников. Ими стали генерал-адмирал князь Апраксин, государственный канцлер и действительный тайный советник граф Головкин, вице-канцлер и действительный тайный советник граф Толстой, вице-канцлер и действительный тайный советник барон Остерман. Спустя некоторое время в Совет был введен герцог Голштинский и князь Черкасский.

Считая себя, кстати, совершенно незаслуженно, мастером придворной интриги, Меншиков понимал, что в Совете подобно петровскому Сенату должны быть представлены сторонники различных партий, от старомосковских князей до «птенцов гнезда Петрова», выбившихся благодаря талантам и заслугам из низов, но резолюции следовало принимать поименным голосованием. Опорой Александра Даниловича стал граф Толстой, с которым они вместе вершили «розыск» по делу царевича Алексея, герцог Голштинский, которому было обещано расширение его небольших владений за счет Дании, князь Алексей Черкасский, выходец из династии кабардинских князей, мечтавший об освобождении Северного Кавказа от турецкого и персидского влияния и плохо разбиравшийся в российских проблемах и недалекий политик канцлер Головкин. Оппозицию фавориту представлял генерал-адмирал князь Федор Матвеевич Апраксин. Секретарем по обоюдному согласию обеих «партий» был избран барон Андрей Иванович (до принятия православия Генрих-Иоганн-Фридрих) Остерман, всегда стремившийся к компромиссам в полемике. Таким образом, за Меншиковым всегда оказывалось большинство голосов. Сама императрица на заседаниях Совета присутствовала лишь однажды, чтобы утвердить указ «монаршей милости» - снижении подушной подати с крестьян... на 2 копейки. Правда, о ее прежней сумме она спросить у своих собеседников не удосужилась.

Меншиков, чтобы упрочить свой авторитет среди столичных гвардейцев, выплатил им задолженность по зарплате за 16 месяцев из собственных средств.

При всех разносторонних способностях Меншикову не хватало политического кругозора Петра I. Царь никогда не беспокоился о своем личном благосостоянии, будучи по династическому праву хозяином огромной России, и все силы посвящал идее ее преобразований. Мышление же Меншикова оставалось приземленным: он слишком был занят накоплением своих богатств и проблемой устройства будущего своих детей. Отсюда многочисленные ошибки Председателя Верховного Тайного Совета во внутренней и внешней политике, на которые его подталкивали более опытные в интригах Голицын и братья Долгорукие. Радея якобы об экономии государственных средств, они настояли на сокращении количества чиновников в губерниях и восстановлении архаического воеводского управления, когда воеводы становились одновременно судьями, администраторами, сборщиками налогов и поставщиками рекрутов. Вновь расцвели пышным цветом взяточничество и злоупотребления властью. Крупнейшее завоевание Петра I - создание светских «цифирных» школ, было уничтожено указом об их слиянии с духовными семинариями и подчинении образования Святейшему Синоду. Налоги разворовывались, крестьяне толпами бежали на Урал и в Среднюю Азию; армия укомплектовывалась увечными и стариками. Доносительство было возведено в ранг государственной политики. Если Петр I поощрял его в среде дворянства, то теперь оно распространялось и среди простолюдинов. В тексте нового указа, подписанного Екатериной I, прямо говорилось: «Кто преступников и повредителей интересов государственных ведает, и те бы люди безо всякого опасения объявляли о том, только чтоб доносили истину; а кто на злодея подлинно донесет, тому за такую его службу богатство того преступника движимое и недвижимое отдано будет, а буде достоин, то дается ему и [дворянский] чин». Впрочем, Меншиков, понимавший, к чему могут привести такие крайности, - впоследствии на этом злополучном указе расцвела «бироновщина», - лично внес в него дополнение: «А если фискал ради страсти или злобы что затеет, как злоумышление, и перед судом того, на кого напраслину возвел, обличен станет, то оному фискалу, яко преступнику, такое же учинить, что довелось бы тому, кто по его доносу виноват был». Но уже Петр II отменил и это дополнение после опалы фаворита.

Озабоченность устройством своих семейных дел до такой степени ослепляла Меншикова, что толкала его на новые неверные шаги. Он сумел добиться от Екатерины указа о назначении девятилетнего Петра Алексеевича наследником престола с условием его обязательной женитьбы на своей дочери княжне Марии, причем юный император будет несовершеннолетним до 16 лет, а Меншиков при нем полновластным регентом. Самолюбивый мальчик потом жаловался Василию Долгорукому на свое унижение и клялся никогда не жениться на «Алексашкиной Машке». Недовольны были и обе царевны, которые фактически лишались прав престолонаследия, получив по неполных два миллиона рублей на содержание. Особенно опасной для фаворита была Елизавета Петровна, пользовавшая популярностью среди солдат и офицеров Преображенского гвардейского полка, будучи капитаном Гренадерской роты.

Тогда Меншиков решился на невероятное предприятие. Он решил выдать Елизавету замуж за дофина Франции герцога Орлеанского. Длительная переписка привела к вежливому, но решительному отказу Версаля от такого предложения, потому что само происхождение невесты было слишком низким. И Екатерина, и ее старшая дочь были оскорблены в лучших чувствах, а Елизавета на всю жизнь затаила зло на всесильного фаворита. В результате даже прежние единомышленники отвернулись от Александра Даниловича, раздосадованные его невообразимыми аппетитами за государственный счет и показным презрением к мнению императрицы: какой бы ни была она неумелой правительницей - Екатерина была достойна уважения как женщина и как спутница Петра Великого в его делах.

Против Меншикова был задуман заговор, в котором деятельное участие приняли и царевны. Только легкомыслие одного из заговорщиков, его собственного зятя Девьера, позволило Меншикову сразу раскрыть его. Узнав при допросах в страшном Преображенском приказе, что среди сочувствовавших Елизавете оказались граф Толстой, фельдмаршал Бутурлин и герцог Голштинский, он отстранил их от участия в работе Верховного Тайного Совета. Отныне Совет созывался в сокращенном составе. Фактически судьба империи вершилась теперь «всесильным временщиком», которому управление огромной страной явно было не по плечу.

Меншиков, обладавший природной интуицией, осознавал, что с прекращением активной внешней политики неизбежно должны усилиться авторитет и влияние старой аристократии, так как сотворенные Петром Великим «новые дворяне» еще не успели окрепнуть, а купечество - разбогатеть. Он начал готовиться к войне с Данией за земли Шлезвига, что привело к дипломатическим осложнениям. Три регулярных полка были готовы выступить вместе с австрийскими войсками против армий франко-датского союза. Война неизбежно бы затянулась из-за военной слабости Австрии и никаких выгод России не принесла бы. Но только за одно это легкомысленное предложение Меншиков получил желанный титул герцога Козельского в Силезии. Ответом стало появление огромной эскадры коммодора Уорджера под британскими и датскими флагами под Санкт-Петербургом, который вызвал на бой русский флот. Апраксин, зная плачевное состояние линкоров и фрегатов, запретил им выходить в море. Конфликт ограничился демонстрацией военно-морской мощи «владычицы морей» и извинениями России, победительницы шведов, а англичане и датчане получили право свободной торговли в русских портах. Так Европа узнала, что за грандиозным фасадом петровской империи уцелели только стропила и фундамент. Меншиков тогда верно заметил Толстому: «Недостроенной храминой оставил нам царь Петр Российское государство».

Узнав о том, что вдовствующая курляндская герцогиня Анна Иоанновна добилась от сейма, парламента, утверждения инвеституры герцога для своего любовника, конюха Эрнста Бюрена, Меншиков в самой грубой форме запретил ей выходить замуж без его личного соизволения, тем самым, вмешавшись во внутренние дела независимой Курляндии. По слухам он даже намеревался публично высечь новоявленного герцога, но был остановлен решительным протестом королей Речи Посполитой и Дании и курфюрста Саксонии.

Накануне своей смерти Екатерина подписала продиктованное Меншиковым завещание, по которому кроме пунктов, связанных с назначением Петра Алексеевича императором, а Меншикова - регентом до его совершеннолетия. По слухам, циркулировавшим среди придворной знати, императрицу отравил сам Председатель Верховного Совета.

Прав на Российский престол лишались дочери соправителя Петра I царя Ивана V Алексеевича, а Анна и Елизавета должны по очереди были занимать престол, если Петр II окажется бездетным. Присутствовавшие при оглашении завещания аристократы были возмущены его содержанием, видя и здесь руку всесильного Голиафа, как его за глаза называли при дворе. В его присутствии в завещание были вписаны новые пункты о равных правах дочерей царя Ивана. Это прозвучало похоронным колокольным звоном для Меншикова.

6 мая 1727 года Екатерина скоропостижно скончалась, оставив казну России пустой, а богатства Меншикова в заграничных банках увеличившимся до 8 миллионов рублей, что на миллион превышало годовой российский бюджет и о которых ему скоро предстояло дать отчет.