император Александр I Павлович

«Умолк рев норда сиповатый, закрылся грозный зрак», - написал Гавриил Державин, узнав о смерти Павла I.

Старший сын императора Павла Петровича Александр, подобно всем русским царям, не получил систематического образования. Екатерина II также всю жизнь занималась самообразованием, будучи замужем за Великим князем Петром Федоровичем. Она считала достаточным обучить любимого старшего внука основам западноевропейской юриспруденции и философии. С этой целью императрица пригласила из Швейцарии известного знатока заграничных изданий эпохи Просвещения, страстного поклонника Руссо, Лагарпа. В окружении Екатерины его за глаза называли «якобинцем», «республиканцем» и «врагом самодержавия». Педагог учил Александра правильно воспринимать конкретные реальности России и мировой геополитики. Грандиозная евразийская империя не должна была уподобиться Китаю, которому в своем пагубном стремлении к самоизоляции угрожала стагнация, раздел между передовыми индустриальными державами и участь социально-культурного и исторического заповедника планеты. России следовало проводить радикальные внутриполитические преобразования и активно влиять на глобальную политику. Империя тогда будет серьезно влиять на общеевропейскую ситуацию, и превратиться в ее определяющий фактор. Эта тенденция начала проявляться уже в период царствования Екатерины, а ее образованному внуку предстояло ее продолжить.

Великий князь говорил, что сам «с живым участием следил за французской революцией, и, хотя отрицательно относился к ее заблуждениям, но искренне радовался установлению республиканской формы правления. Адам Чарторыйский вспоминал, что Александр после бесед с ним утверждал, что «наследственность есть учреждение несправедливое и нелепое: верховная власть должна быть вверяема не по случайности рождения, а по подаче голосов нацией, которая сумела бы выбрать наиболее способного человека, чтобы управлять ею». В письме Лагарпу он коротко написал: «Я поделился этой мыслью с людьми просвещенными, со своей стороны много думавшими об этом. Всего-навсего нас только четверо, а именно: Новосильцев, граф Строганов, молодой князь Чарторыйский, мой адъютант, выдающийся молодой человек, и я».

После этого швейцарский «якобинец» покинул Россию, так как императрица объявила ему, что обучение внука успешно завершилось.

Обеспокоенная антимонархическими настроениями внука Екатерина II женила его в 15-летнем возрасте на дочери Баден-Дурлахского маркграфа Луизе-Марии-Августе, которой было 14 лет. Приняв православие, она была крещена как Елизавета Алексеевна. Но женитьба совершенно не повлияла на мировоззрение Великого князя.

Будучи наследником престола, он писал Лагарпу: «Да, милый друг, повторю снова: мое положение меня не удовлетворяет. Оно слишком блистательно для моего характера, которому нравится исключительно тишина и спокойствие. Придворная жизнь не для меня создана. Я всякий раз страдаю, когда должен являться на придворную сцену, и кровь портится во мне при виде низостей, совершаемых на каждом шагу для получения внешних отличий, не стоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, князь Зубов, Пассек, князь Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть, и которые, будучи надменны с низшими, пресмыкаются перед теми, кого боятся». В этом же письме он сообщает, что собирается отречься от престола и уехать за границу. Возможно, что он в 1825 году тайно покинул престол, и вместо него в Таганроге отпевали умершего гренадера. Во всяком случае, при вскрытии гробницы Александра I большевиками его гроб оказался пустым. В Тобольске же появился Святой старец Феодор Кузьмич. Вряд ли это только народная легенда: это поучительный эпизод неповторимой российской истории.

Военную подготовку Александр проходил по требованию отца в Гатчине, живя в кордегардии. Его личным наставником был назначен полковник граф Алексей Андреевич Аракчеев. Умный и образованный офицер сразу понял нелюбовь Александра к воинскому ремеслу, он сам составил упрощенную учебную программу, из которой были исключены тяжелые упражнения, утвержденные Павлом I. В основном занятия сводились к беседам по истории войн и рассказам Аракчеева о том, какая военная реформа необходима России в грядущем столетии. «Пруссачину» в Гатчине полковник в душе не одобрял, за что неоднажды попадал в опалу, и чуть было не оказался в пожизненной ссылке по указу Павла I. Противоположные по характеру, темпераменту и стилю мышления люди, Александр и Аракчеев, стали друзьями не без взаимной пользы.

Великий князь Александр Павлович был словно соткан из противоречий. Его душа была преисполненной самыми высокими устремлениями – спасти Европу от тирании и обустроить Россию так, что все ее подданные стали счастливыми людьми. Наряду с этим современники отмечали в нем некоторую женственность характера, скрытность, мистицизм и глубокую православную набожность. И, наконец, у него был незаурядный актерский талант: Екатерина II не раз говорила о внуке: «Господин Александр – великий мастер красивых телодвижений».

Александр сформировался как августейший монарх благодаря трем несовместимым школам воспитания – изучению французской просветительской философии Руссо с помощью Лагарпа, военной подготовке в гатчинской кордегардии и воспитании при дворе Екатерины II и неумной любви к чтению. Наполеон не случайно называл российского императора «северным сфинксом» - непредсказуемым и загадочным правителем и выдающимся дипломатом. Он умело пользовался услугами иностранцев при проведении внешней политики. Для того чтобы узнать, каковы настроения в Пруссии в отношении Франции, Александр I назначает в 1802 году начальником Главного штаба генерала фон Пфуля, а его заместителем – генерала фон Штейна. После этого царь был приглашен королем Фридрихом-Вильгельмом на дружескую встречу в Мемель. Вероятно, деловые переговоры оказались безрезультатными: Пруссия была не готова к войне с Наполеоном. По возвращению в Петербург он заявил членам Негласного комитета, что хотел познакомиться с королевой Луизой, которая считалась самой привлекательной аристократической дамой Европы. Любопытно, что граф Кочубей и князь Чарторыйский, по разным причинам одинаково не любившие пруссаков, поверили этому нелепому и романтическому объяснению.

Когда нужно было представить Россию возможной союзницей Великобритании в четвертой антифранцузской коалиции, он назначил своими генерал-адъютантами идейных противников Наполеона Поццо ди Борго и Мишо де Бетанкура. В этом смысле показательна инструкция, данная графу Новосильцеву перед поездкой в Лондон в 1804 году: «Самое могучее оружие, каким до сих пор пользовались французы и которым они грозят всем странам – это общее убеждение, которое они сумели распространить, что их дело есть дело свободы и счастья народов. Стыдно было за человечество, если бы дело, столь прекрасное, приходилось рассматривать как собственность правительства, которое ни в каком отношении не заслуживает быть его защитником; было бы опасно для всех государств оставлять долее за французами явную выгоду казаться таковым. Благо человечества, истинный интерес законных властей и успех предприятия, задуманного обеими державами, требуют, чтобы они вырвали из рук французов это страшное оружие и, завладев им, воспользоваться им против них самих». В этом смысле Александр I преследовал чисто национальные интересы, отождествляя английский и русский либерализм и объявляя Наполеона узурпатором, тираном и демагогом. Главная надежда Александра возлагалась на английский флот, который при Трафальгаре уничтожил французско-испанские военные корабли. Это событие привело к тому, что морские границы России оказались защищенными. Имея слабый военно-морской флот, страна имела сильную и стойкую сухопутную армию и огромные пространства. Какими бы кровопролитными и унизительными ни были поражения под Аустерлицем, Пултуском, Прейсиш-Эйлау и Фридландом, они произошли на территории Австрии и Пруссии вдали от русских границ. А Тильзитский мир оказался дипломатической победой России, хотя императору некоторое время пришлось играть роль «провинциального вассала» великого Наполеона. Но с его врожденными артистическими способностями это не доставило ему много хлопот.

Для солдат и унтер-офицеров император Александр I в 1807 году по примеру Наполеона, несмотря на многолетнюю серию поражений от французской армии, который создал первый бессословный орден Почетного Легиона, учредил «Знак отличия Военного ордена» четырех степеней: первые две символизировал золотой, а две последующие - серебряный крест, покрытый белой эмалью, на георгиевской ленте. Он стал в 1813 году называться Георгиевским крестом и имел четыре степени. Награжденные всеми четырьмя степенями носили их на общем банте и назывались «полными георгиевскими кавалерами». Так родился самый почетный и всенародно любимый знак воинской доблести, олицетворявший верность Отечеству.

После смерти отца 12 марта 1801 года новый император Александр Павлович издал Манифест, который провозгласил преемственность внутренней политики 23-летнего монарха и Екатерины II: «Мы, восприемля наследственно императорский всероссийский престол восприемлем купно и обязанность управлять Богом нам врученный нам народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великой». Павловской эпохи как бы не существовало. Каждый указ Александра подчеркивал, что молодой император всю свою деятельность намерен посвятить всемерному уничтожению того, что было сделано его отцом.

На другой день публикуется указ о выдаче документов об отставке всем военачальникам, исключенным со службы по решению Сената, так и по личным приказам покойного императора. Через два дня появился аналогичный указ, касающийся уволенных чиновников. Они возвращали все права и имущество, которые подверглись опале при Павле I.

Следующими указами все ограничения, касавшиеся экспорта и импорта различных иностранных товаров, и было отменено эмбарго, наложенное на английские суда и изделия. Казаки, находившиеся в индийском походе, возвращались обратно. Далее последовала полная амнистия лицам, бежавшим от репрессий за границу, сосланным на каторжные работы и лишенным чинов; выборы в состав дворянских собраний были восстановлены в первоначальном виде. Вместо бездействовавшего при Павле Императорского совета, 30 марта был учрежден Непременный совет – совещательный орган при императоре в составе 12 вельмож. В него вошли как екатерининские фавориты, в том числе братья Зубовы, чтобы подчеркнуть преемственность между царствованием Екатерины Великой и Александра. Спустя два дня была восстановлена в полном объеме Жалованная грамота дворянству и ликвидирована Тайная Экспедиция.

Однако Александр понимал, что ему еще предстоит непростая борьба, как с революционными идеями, так и с аристократической оппозицией. Однако отцовские методы, как показала его печальная участь, были теперь непригодны, а задуманные императором реформы требовали и новых людей, и новых идей. Заговорщики считали, что за свою неоценимую «услугу», сделанную им Александру, их положение останется незыблемым, тем более что смерть Павла I вызвана «апоплексическим ударом». Даже «лукавый царедворец» фон Пален, не разгадал натуры молодого царя. Шведский посол во Франции Лагербиелли говорил об Александре, что «он тонок в политике, как кончик булавки, остер как бритва, и фальшив, как пена морская».

Пален совершенно неожиданно для себя через три месяца был отстранен от должности и удален из столицы в собственное имение «по причине преклонного возраста». Александр даже не посчитал нужным сообщить ему об этом лично, и передал ему свое распоряжение через флигель-адъютанта. За ним последовали и другие видные участники заговора, в первую очередь граф Панин и граф Яшвиль. С последним заговорщиком император имел личную беседу. Яшвиль сказал ему на прощание: «Будьте на престоле, если возможно, честным человеком и русским гражданином. Поймите, что для отчаяния всегда есть средство, и не доводите Отечество до погибели. Человек, который жертвует жизнью для России, в праве вам это сказать. Я теперь более велик, чем вы, потому что ничего не желаю». Остальные участники убийства Павла I были назначены на соответствующие их воинским званиям должности в армии и на флоте в отдаленных губерниях.

Александр I справедливо видел в остальных заговорщиках лишь авантюристов, а не идейных противников Павловского варианта российского абсолютизма. Именно они «от отчаяния» могли совершить государственный переворот, но не в их возможностях было организовать новое покушение на царственную особу, так как их целью было только физическое устранение ненавистного тирана, но не трансформация политической системы самодержавия. Рядовые исполнители были для него совершенно не опасны. Из участников заговора в окрестностях Петербурга остались самые безынициативные фигуранты и исполнительные офицеры. Позже они честно служили императору и Отечеству, особенно став военачальниками в годы Отечественной войны 1812 года. Однако на таких исполнителей заговора император в дальнейшем рассчитывать не мог – Александр все-таки никогда до конца им не доверял.

Тем более неразумно было опираться на тех политических деятелей конца XVIII века, которые искренне и «с честью» служили его отцу, особенно на наиболее одиозных фаворитов Павла Петровича вроде графа Александра Павловича Кутайсова или историка Николая Ивановича Карамзина. Их возвращение к власти было бы расценено и российским дворянством, и иностранными дипломатами как реставрация внутренней и внешней политике Павла I.

И приближать к себе высших чиновников Екатерины II он также не мог. Идеи канцлера Воронцова о передаче законодательных функций Сенату были хороши и привлекательны для Уложенной комиссии, но после принятия во Франции Конституции 1791 года эти когда-то радикальные предложения показались Александру недостаточными для реформирования государственного устройства Российской империи.

Столь же непоследовательными были проекты Безбородко. Его меморандум начинались утверждением «Россия должна быть государством самодержавным», но государь «чувствовать должен, что власть дана беспредельная не для того, чтобы управлять делами по прихоти, но чтобы держать в почтении и исполнении законы предков своих и самим им установленные. Словом, изрекши закон свой, он так сказать первым его чтит и ему повинуется». Это существенно ограничивало компетенцию императора самодержавной России. А ведь сам Безбородко в своем меморандуме провозгласил этот принцип государственного устройства империи основополагающим, хотя кроме «Наказа Екатерины» никаких новых нормативных актов императрицей предложено не было, но проектов высказывалось немало.

Общая тенденция российской дворянской элиты закрепить за собой непосредственное участие в государственном управлении, с чем решительно боролся Павел I, у екатерининских вельмож, которые испытали на себе все тяготы прежнего режима, усиливалась стремлением получить законные гарантии от повторения в будущем подобных явлений. Опираясь на гвардию, эти люди мало, чем отличались от убийц императора Павла Петровича, но имели больший опыт в организации дворцовых переворотов. И те, и другие претендовали на власть: первые – от имени монарха, вторые – за счет монарха. И если оказавшихся в одиночестве Палена или Панина можно было попросту выслать из столицы, то с умудренными екатерининскими интригами сенаторами так поступить было невозможно. А в случае объединения обеих группировок, что было маловероятно, справиться с ними можно было только вооруженными средствами! Этого император и опасался.

В этих условиях Александр I по предложению графа Павла Александровича Строганова создает Негласный комитет. В поданной императору записке граф следующим образом определяет его функции: «Предстоит двойная задача: с одной стороны, щадить умы от нежелательного предубеждения против реформ, с другой, понять насколько настроение общества готово к ним, чтобы не возбуждать его неудовольствия напрасно». Император согласился с мнением Строганова, хотя это могло привести его к очередному конфликту с Сенатом.

Он постарался этого избежать. Члены Комитета были молодыми отпрысками древних влиятельных аристократов времен Екатерины II: граф Роман Александрович Воронцов, граф Николай Николаевич Новосильцев, граф Павел Александрович Строганов, граф Михаил Павлович Кочубей, князь Адам Чарторыйский, граф Алексей Андреевич Аракчеев и князь Александр Васильевич Голицын. При Негласном комитете постоянно работал в качестве коллежского секретаря сын приходского священника Михаил Михайлович Сперанский. Державин откровенно называл членов Комитета «якобинской бандой», потому что «все окружающие императора были набиты конституционным французским и польским духом». Их «атаманом» знаменитый поэт называет бывшего екатерининского канцлера, престарелого сенатора графа Алексея Романовича Воронцова.

Кочубей был племянником Безбородко. Строганов - единственный сын одного из самых богатых российских аристократов екатерининской эпохи: представляя его отца австрийскому императору, Екатерина пошутила: «рекомендую вам графа Строганова, который уже сорок лет делает все, чтобы разориться и никак не может преуспеть в этом». Новосильцев приходился двоюродным братом молодому Строганову. Даже Чарторыйский, если верить придворным сплетням, был незаконнорожденным сыном фельдмаршала Репнина. Александр учитывал, что первоначальное обсуждение планов государственных реформ в кругу молодых друзей вселит на некоторое время в ряды сановной оппозиции надежду на ограничение самовластия императора. В этой связи следует рассматривать указ от 5 июня 1801 года: за три недели до начала работы Комитета, сенату поручалось законодательно определить права и обязанности его членов. Формально император Александр I добился того, что все его реформы будут поддержаны общественным мнением в лице сенаторов и станут носить публичный социальный характер.

На первом учредительном заседании Негласного комитета 27 июня 1801 года сенаторы подняли вопрос о Сенате как части общей проблемы изменения государственного строя России. Основным докладчиком стал старый граф Воронцов. Он предполагал преобразовать Сенат в конституционное учреждение. Именно Сенат мог бы служить гарантией от личного произвола царя. Для этого Сенату нужно было предоставить права контроля над самодержавной властью, что давало сенаторам возможность указать императору на «невозможность действовать по произволу». Кроме того, Сенат должен стать независимым от власти монарха! Сходные взгляды высказали сенаторы Завадовский, Мордвинов и Державин.

Все эти проекты расширения прав Сената встретили критику со стороны членов Негласного комитета. По мысли Новосильцева, законодательная власть не принадлежала Сенату с момента его создания Петром I. Он заявил, что права Сената должны по-прежнему ограничиваться высшей судебной властью. Выборность сенаторов Дворянскими собраниями губерний также была признана несвоевременной. В наказе Александра I Непременному совету говорилось, что необходимо стремиться «поставить силу и блаженство империи на основании закона». На медали, отлитой в честь коронации императора, значилось на реверсе: «Закон – залог блаженства всех и каждого». Эта сентенция была с признательностью встречена сенаторами, тем более что теперь Александр I от своего имени писал новый адрес «Указ Правительствующему Сенату». Сенатская оппозиция опасности отныне не представляла.

Бывший воспитатель императора Лагарп, при Наполеоне ставший отъявленным монархистом, не раз говорил, что император не должен терпеть над собой ничьей опеки и что необходимо расстаться с мыслью, что «одни только седые головы способны сделать что-либо дельное». Граф Строганов убедительно доказывал, что «значительных собственников нечего бояться». И он был прав – наиболее богатые помещики были не против раскрепощения части богатых крестьян за денежный выкуп, так как барщина становилась непроизводительной в экономическом отношении.

Указом от 8 сентября 1802 года было учреждено 8 министерств: министерство иностранных дел, министерство внутренних дел, военное министерство, морское министерство, министерство юстиции, министерство финансов, министерство коммерции и министерство народного просвещения. Создание министерств было развитием линии на единоначалие и вытеснение коллегиальности, которая наметилась еще в царствование Анны Иоанновны и продолжалась при Екатерине II и Павле I. Министрами в своем большинстве были назначены или члены Комитета, часто вопреки их воле, или наиболее лояльные и уважаемые сенаторы. Так, граф Кочубей, увлеченный идеями реформирования внутренней политики России, стал министром иностранных дел, убежденный масон князь Голицын назначался обер-прокурором Святейшего Синода, а известный поэт Державин получил пост министра юстиции! Тем самым, министры первого российского правительства профессиональной компетентностью не отличались. За свои действия министры должны были нести ответственность перед Сенатом. Ежегодные отчеты императору министры обязаны были представлять через Сенат, который предварительно их рассматривал. В случае необходимости сенаторы могли требовать от министра пояснений и докладывать свое мнение об отчете Александру I. Добившись раскола в сенатской оппозиции произвольным назначением министров, «венценосный либерал» окончательно лишил Сенат законодательной самостоятельности.

В начале 1803 года сенаторы по инициативе графа Северина Потоцкого, убежденного в искренности вольнолюбивых взглядов императора, решил воспользоваться предоставленным ему законом правом критики тех указов, которые не совпадали с прочими узаконениями. Дело касалось обязательной 12-летней службы дворян унтер-офицерского звания, недослужившихся до офицерского чина. Доклад уже был утвержден императором и Сенатом. Потоцкий увидел в нем нарушение Жалованной грамоты дворянству. В заключении он обращался к сенаторам с уверением «не бояться злобы сильных и не колебаться, когда священный глас должности взывает». Державин попросил аудиенции императора с вопросом, вносить ли записку Потоцкого на рассмотрение Сената. Александр ему ответил: «Что же? Мне не запретить мыслить, кто как хочет. Пусть Потоцкий подает его в Сенат, пусть рассуждает». Сенаторы опротестовали записку. Ответом царя стал именной указ, разъяснявший, что Сенат не имеет права делать представления на новые или вновь подтвержденные рескрипты.

Князь Чарторыйский вспоминал: «Льстили себя надеждой, что это первый шаг на пути к народному представительству, по которому намеревались постепенно продвигаться; мысль о реформе Сената состояла в том, чтобы лишить его функций исполнительной власти, предоставить ему права высшего суда и сделать его постепенно чем-то вроде высшей палаты, присоединив к ней со временем депутатов от дворянства, которые вместе с Сенатом или собранные отдельно, участвовали бы в совещаниях, имеющих целью представить государю точные сведения о том, как ведут себя его министры и насколько пригодны законы и общие постановления, уже действующие или лишь проектируемые. Все это не было осуществлено, и дела скоро приняли совершенно другой оборот». В отставку были отправлены сенаторы Трощинский, Завадовский, Мордвинов, Державин и Воронцов - старший. Кочубей был освобожден от должности министра иностранных дел, а его место занял граф Роман Воронцов. Кочубей стал министром внутренних дел, а Строганов – министром юстиции.

Строганов, по поручению Екатерины II долгое время серьезно изучавший «крестьянскую проблему» в России, на заседании Комитета заявил, что опасаться недовольства дворян в случае ограничения прав помещиков на владение крепостными не приходится: «если надлежит бояться чьего-нибудь недовольства и затем восстания, то, конечно, со стороны крестьян, а не дворян». Опасность, по его мнению, заключалась не в освобождении крестьян, а в сохранении крепостного права на либеральных началах «просвещенного абсолютизма». Поэтому в Комитете по крестьянскому вопросу не было принципиальных расхождений, а имели место частичные дискуссии о степени и характере уступок крестьянству во имя сохранения как экономического, так и политического господства дворянства. Однако сдача казенных крепостных в долгосрочную аренду помещикам только усложнило их материальное положение, но проблемы в целом не решило. Строганов явно переоценил настроения российского дворянства.

20 февраля 1803 года с согласия Негласного комитета Александр I издал именной указ «об отпуске помещиком крестьян своих на волю по заключении условий, на обоюдном согласии основанных». Он получил название «Указ о вольных хлебопашцах». Проект в Негласном комитете представил граф Сергей Петрович Румянцев. Он исходил из мысли о том, что многие помещики считают более выгодным отпускать крестьян с семьями за денежный выкуп на свободу, чем продавать их. Это право освобождать крестьян, закрепляя за ними определенный участок земли на правах личной (хуторской) или общинной собственности, должно было быть закреплено законом. Подушную подать они обязаны были платить наравне с помещичьими крестьянами, рекрутскую же и земские повинности «вольные хлебопашцы» несли как казенные крепостные. Они могли свободно распоряжаться землей, не дробя ее между наследниками.

Первым воспользовался новым указом воронежский помещик Петрово-Соловово. За 5 001 мужскую «душу» и за личные земельные наделы он потребовал 1,5 миллиона рублей с рассрочкой на 19 лет. Сам граф Румянцев безвозмездно освободил 199 человек, а князь Куракин – 3 000 крестьян за 1,1 миллиона рублей. Всего в царствование Александра I в разряд «вольных хлебопашцев» было переведено 47 133 семей крестьян. Многие дворяне - будущие декабристы - освобождали своих крепостных целыми общинами за символический выкуп – 196 рублей за мужскую «душу».

В 1803 году Негласный комитет утвердил указы об открытии новых высших учебных заведений. Кроме существовавших Московского, Виленского и Дерптского университетов открывались Харьковский, Казанский и Петербургский университеты. Все они получали «вольный устав», согласно которому студенты могли принимать участие в работе Ученых советов и утверждении ведущих преподавателей по профилирующим дисциплинам на факультетах. Через год был принят новый либеральный цензурный устав, который вводился «не для стеснения свободы мыслить и писать, а единственно для принятия пристойных мер против злоупотребления ею». В крепостнической стране устанавливается гласность, когда разрешается свободный въезд и выезд свободных подданных за границу, создание частных типографий и издание публикаций любого жанра и объема. Единственным цензурным ограничением нового устава являлось уведомление о том, что не следует печатать произведения, затрагивающие негативные стороны истории царствующей императорской фамилии и авторитет русской православной церкви.

В феврале 1804 года всем купцам, получившим классные чины до VIII разряда включительно, разрешалось владеть крепостными крестьянами без права их продажи. Однако этот указ вызвал массовое недовольство консервативных помещиков.

После этих важнейших постановлений регулярные заседания Негласного комитета прекращаются – «либеральный этап» царствования Александра I по их убеждению заканчивался. Да и все те идеи, в разное время высказываемые молодыми либералами, себя исчерпали и ожидаемого эффекта обновления России не дали. Они оставались искренними патриотами дворянской империи и являлись законными детьми «золотого века Екатерины».

Александр I осознал этот факт гораздо раньше своих соратников, будучи от природы проницательным человеком, и заметно охладел к своим «молодым друзьям». Чарторыйский вновь обвиняет в этом царя: «Император любит внешние формы свободы, как можно любить театральное представление. Он любовался собою при внешнем виде либерального правления, потому что это льстило его тщеславию; но кроме формы и внешности он ничего не хотел и ничуть не был расположен терпеть, чтобы они обратились в действительность; одним словом, он охотно согласился бы на то, чтобы каждый был свободен, лишь бы все добровольно исполняли только его волю!» Так князь объяснял возникшие в Негласном комитете разногласия, а они действительно возникли, Затем последовательный его последовательный роспуск, ибо многие из его состава стали министрами. Кроме того, среди членов Комитета возникали споры, в первую очередь по вопросам внешней политики.

В конце апреля 1803 года Александр вызвал в Петербург графа Аракчеева и назначил его главным инспектором кавалерии и командиром Лейб-гвардии 1-го отдельного артиллерийского батальона, присвоив ему досрочно звание генерал-аншефа. Фактически он стал «товарищем» безвольного военного министра. Аракчееву представилась возможность начать военную реформу, чтобы смягчить крайности военных «преобразований» Павла I и укрепить армию. В 1808-1810 годах он стал военным министром, кстати, одним из лучших руководителей на этом поприще.

И в то же время император в 1803 году по рекомендации Кочубея приближает к себе Сперанского, который работал рядовым чиновником в Министерстве внутренних дел. Он был незнатного происхождения, за что его величали «поповичем». Александр I знал о его «домашней» законотворческой деятельности с сентября 1802 года со слов Кочубея, и поручил ему написать «план общего образования судебных и правительственных мест в империи».

В своем первом политическом меморандуме Сперанский различает «две степени» образа правления. Первая «степень» определяется тем, что народ, вверяя одному лицу или многим лицам верховную власть, не ограничивает их никакими правилами и всецело им право установления законов об охране личности и собственности. Эту степень правления автор называет «деспотической формой». Вторая «степень» существует тогда, когда народ, вручая власть одному человеку или многим лицам, сообщает о своих желаниях, и эти правила превращаются в «коренные государственные законы». В этом случае формируется «ограниченная монархия» или умеренная аристократия. У Сперанского здесь имеет место явная эклектика – он пытается совместить свои общие представления о древней истории народов с принципами Священного писания.

«Народ, - объяснял Сперанский, - всегда имеет в себе достаточную силу уравновесить или ограничить силу правительства». Однако он – противник революционных потрясений в любой их форме. Противоборство сословий не может привести к ограничению тирании, а только их объединение. «Объединенный народ» должен поручить соблюдение их суверенных прав «особому классу» людей. Тем не менее, Сперанский высказывается против всенародных выборов, так как это противоречит самому принципу «силы ограничивающей». И он считал нецелесообразным назначение в этот «особый класс» людей по выбору правительства, потому что тогда они окажутся от него в зависимости. Выход он видит в предоставлении государем непререкаемых прав определенным старших представителям дворянских родов первых трех или четырех классов Табели о рангах. Такой орган Сперанский называл «государственным сеймом», состоящим из двух палат. Верхняя палата формируется по праву первородства, а нижняя и представляет собой тот самый «особый класс». При этом дворянство сохраняет свои привилегии, а отмена крепостного права откладывается на неопределенный срок.

Освобождение крестьян мыслилось Сперанским в два этапа: вначале отменяется личная зависимость крестьянина от помещика и тем самым он становится прикрепленным только к земельному наделу. В дальнейшем следовало восстановить Юрьев день и право перехода крепостных от одного владельца к другому, позже – в другие сословия. Собственно говоря, в области государственного управления Сперанский попытался заимствовать опыт Великобритании, но при этом не покушается на основу российского самовластия – самодержавие и непоколебимую власть царя.

После царского поручения Сперанский поставил своей целью превращения российской «деспотии» в конституционную монархию. Он считает, что в России никогда не существовало законченной системы законов. Задачу государственного переустройства он видит в необходимости ввести «разные установления, которые бы, постепенно раскрываясь, приготовляя истинное монархическое правление и приспособляя к нему дух народный». Фактически органом, который бы ограничил самодержавие, должен был стать Сенат, состоящий из двух палат – законодательной и судебной. О крепостном праве он теперь рассуждает иначе: «Каким образом можно основать монархическое управление… в стране, где половина населения находится в совершенном рабстве? … Должно без сомнения оставить помещикам обширную власть в их владениях, лишь разрешив крестьянам разбирать свои тяжбы в волостном правлении. Власть помещика конечно от этого не стеснится, так как власть государя не стесняется о того, что суд идет порядком, особенно установленным».

Сперанский словно забыл об уже действовавшем царском указе «О вольных хлебопашцах», который был более прогрессивным, нежели его проект, касающийся «крестьянского вопроса». И он, казалось, не знал о существенных постоянных разногласиях императора с екатерининским Сенатом. Да и сосуществование двух претендующих на главенство форм господства и подчинения в лице императора и сенаторов при существовании Негласного комитета, который выполнял функции совещательного Государственного Совета, и создание министерств вело к объективному ослаблению центральной власти. Проект Сперанского уже тогда являлся утопией, что искренне удивляло Александра I, который ожидал от него большего в деле углубления либеральных реформ Негласного комитета.

Чтобы охладить «вселенский» энтузиазм Сперанского, император пригласил его на свою вторую встречу с Наполеоном в Эрфурт, которая закончилась резким обострением русско-французских дипломатических отношений. Задачей Александра стала подготовка к войне с Францией российской армии и флота. Тем не менее, по возвращению из Эрфурта Сперанскому было поручено скорейшее завершение плана государственных преобразований. Он с необычайной энергией взялся порученное дело. Проект он назвал «Введение к уложению государственных законов». В проекте Сперанский недвусмысленно объяснил необходимость ускорения реформ: Россия стоит на грани грандиозной социальной катастрофы!

Первым симптомом кризиса, по его убеждению, стала «перемена к предметам народного уважения». У подданных исчезло почтительное отношение к чинам, мундирам и орденам. По мнению Сперанского «точно таким было положение и во всех других государствах в той эпохе, когда феодальная система приближалась к своему падению». Так было и во Франции, когда накануне революции даже сами вельможи смеялись над чинами и орденскими лентами и звездами. «Одна есть истинная тому причина – образ мыслей настоящего времени в совершенной противоположности с образом правления.… К чему гражданские свободы, когда скрижали их каждый день могут быть разбиты о первый камень самовластья».

Не следует думать, писал Сперанский, что господствующее в России недовольство правящих сословий связано с подписанием Тильзитского мира. «Неужели дороговизне сахара и кофе можно приписать начало этого недовольства? Уменьшилась ли от них роскошь дворянства? Обеднел ли, в самом деле, народ? Где же жестокие несчастия, которые его, в самом деле, постигли? Все вещи остались почти в прежнем положении, а между тем дух народный страждет в беспокойстве». Отныне Сперанский – последовательный сторонник конституции. «Конституция во всех почти странах были устро