Царь Алексей Михайлович Тишайший

Царевич Алексей родился в 1629 году, когда Россия только начала медленно восстанавливаться после колоссальных социальных и военных потрясений Смутного времени. Победа русских ополчений над опытными и сильными противниками, начиная с Лжедмитрия I и кончая польско-литовскими интервентами, многому научила первых Романовых. До возвращения патриарха Филарета, из варшавского плена Михаил Федорович практически не распускал Земского Собора, регулярно выслушивая противоречивые мнения и бояр, и дворян и посадских людей. Это не было стремлением молодого царя укрепить сословное представительство – он попросту не желал оформления очередной оппозиции в их лице, будь то боярская аристократия, служилый люд или горожане. Тем более что по его просьбе Земским Собором постоянно вводились чрезвычайные налоги – «пятая деньга», «десятая деньга», «казачьи деньги», «стрелецкие деньги», «ямские деньги» и другие поборы.

Армия оставалась ненадежной, а бояре доказали готовность поддержать в случае необходимости самозванцев и интервентов. Надежда на опьяненное триумфом победы над интервентами второе ополчение, созванного по инициативе нижегородского посадского старосты Козьмы Минина, купечество была слабой. Опора на анархически настроенное разноязыкое казачество представлялась еще более иллюзорной. Проще было держать с почетом их предводителей в неприступной Москве с помощью кремлевских стрельцов под благовидным предлогом укрепления российского православного «соборного» самодержавия. Впрочем, и сами стрельцы «более способные на грабеж, чем на битву» получили неслыханные привилегии и ощущали себя хозяевами в столице. Немецкий посланник Пуффендорф откровенно называл их русскими янычарами, которые постоянно принимали участие во всех городских «бунтах», считая себя хозяевами положения.

Боевые качества стрелецких полков в XVII столетии, действительно, снизились. После Великой Смуты из-за расстройства финансовой системы правительство Михаила Федоровича Романова оказалось не в состоянии принять стрельцов на полное казенное содержание. Денежное и продовольственное довольствие выдавалось им с перебоями. Для городовых стрельцов оно всегда было незначительным. Поэтому им разрешалось в свободное от караульной службы время заниматься ремеслом и мелкой торговлей. В ряде случаях стрельцов прикрепляли к земле, превращая их в «нестроевых пехотинцев». Такое войско из-за низкой профессиональной подготовки не умело сражаться в сомкнутых боевых порядках. Английский дипломат Джордж Флетчер писал, что «русский солдат, по общему мнению, лучше защищается в крепости или в городе, нежели сражается в открытом поле». Именно по этой причине стрельцы неохотно шли в дальние походы, особенно в причерноморские степи, где не было надежных укреплений и монастырей. Ни дворянское конное ополчение, ни стрельцы были не в состоянии осаждать крепости противника в течение длительного времени.

После возвращения отца – «страстотерпца» из тюрьмы в Варшаве в 1618 году, Михаил Федорович установил новый порядок совместного правления светского и духовного государей. Приговоры, то есть проекты законов, теперь выносились на обсуждение Собора исключительно по решению Ближней Думы из числа ближайших советников царя и патриарха. Такое соправительство устраивало представителей всех свободных сословий, за исключением неугомонных российских «гулящих людей» - казаков и беглых крестьян.

Для охраны избранных народом представителей династии Романовых по совету патриарха Михаил Федорович «завел» в столице два полка иноземного строя. Первым подразделением стал рейтарский конный полк Гендрика ван Дама, набранный в основном из протестантов, которые боролись против злоупотреблений легатов римского папы и геноцида против протестантов испанской армии в Нидерландах. Иммигрантами были датчане, голландцы, бретонцы и чехи. Вторым был солдатский полк Карла Эберса, в составе которых преобладали выходцы из западной Швейцарии, Бранденбурга, Саксонии и восточной Трансильвании, которых на родине ортодоксальные католики преследовали за приверженность к идеологии «духовных отцов» протестантов – Мартина Лютера и Жана Кальвина. Многие из них проживали в Москве со времен Великого князя Василия III, а при царе Иване Грозном служили в опричном войске и впоследствии состояли в Государевом дворе. Среди опричников были целые отряды «литвинов», или православных белорусов, и «черкасов» - украинцев.

В царствование Бориса Годунова в Россию приехало много «немцев» с семьями, которые потеряли в Прибалтике свои наследственные поместья и городские мастерские во время польско-шведской войны. Встречая их на Красной площади, царь заверил иммигрантов, что будет для них «не государем, а отцом», обещал сделать остзейских дворян князьями, бюргеров – боярами, сулил одарить всех землей, слугами и работниками, одеть приехавших в бархат, шелк и золото, но жалование всем положил обычное. Свои обещания Борис Годунов, естественно, не выполнил. В числе прибывших «немцев» оказались «капитан Яков Маржерет, Давид Гилберт, Роберт Думбар и Яков Гок». Если проанализировать перечисленные имена и фамилии, то становится очевидным, что перед Годуновым предстали английские протестанты, бежавшие от религиозных преследований Стюартов сначала в Ревель и Нарву, а потом в Россию. В 1615 году Михаил Федорович Романов встречал 14 английских аристократов во главе с герцогом Эктоном с семьями, многочисленными близкими и дальними родственниками и слугами. Через год в Москву приехали 11 английских «служилых людей», которые проследовали в Россию через Швецию. Среди них был полковник Александер Лесли.

Остальные иноземцы оказались в Московском государстве, спасаясь от преследований фанатиков Католической Лиги в период Тридцатилетней войны. Особенно много иноземцев приезжало из Литвы, что не устраивало царское правительство. Указы 1632, 1639, 1642 и 1647 годов ограничивали прием поляков и «литвинов» только богатыми и знатными людьми, да и то в тех случаях, когда они ехали наниматься на вечную службу царю и соглашались креситься по православному обряду. В указе 1632 года говорилось, что если «польские и немецкие люди, полковники или иных больших чинов начальные люди, приедут на рубеж, и скажут, что они великих думных людей дети, братья и племянники, и собой добры и зажиточны, и приехали они на наше царское имя на вечную службу», то им препятствий не чинить. В Кремле считали, что дворяне согласно рыцарскому кодексу чести не могут изменить присяге царю.

Первые иноземные полки были сравнительно небольшими по количеству военнослужащих. Иногда в их составе было не более 2 500 человек. В их функции поначалу входила главным образом охрана царской семьи.

Этого количества профессиональных иностранных военных было явно недостаточно для участия в большой войне с Речью Посполитой, на пороге которой оказалась Россия.

В связи с победами Швеции в Тридцатилетней войне в 1631 году в Стокгольм было отправлено посольство в составе стольника Племянникова и подьячего Аристова для заключения военно-политического союза против Католической Лиги, в первую очередь для предотвращения возможной агрессии Речи Посполитой в русские земли. Интересы православной России и протестантской Швеции в этом отношении объективно совпадали. Москва поддерживала Стокгольм как экономически, так и политически.

Правительство царя Михаила Федоровича в преддверии войны направило в Швецию посольство полковника Лесли для дополнительного найма там 5 000 профессиональных пехотинцев. Одновременно голландский полковник Индрик Фандом (Гендрик ван Дам) должен был «пригласить отряды добрых и ученых солдат из Дании, Голштинии, Голландии и Англии». В результате, он нанял за границей 1 800 человек.

Стольнику Племянникову и подьячему Аристову было поручено купить в Швеции с разрешения короля 10 000 мушкетов и 5 000 шпаг и палашей. Относясь с недоверием к католикам – заканчивалась Тридцатилетняя война - московское правительство не желало принимать их на российскую службу: «французов и иных, которые римской веры, никак не нанимать». Так и было сделано, и в русской армии появились новые полки «иноземного строя» - пехотинцы и конные рейтары, чаще всего протестанты.

По данным Флетчера, на рубеже XVI-XVII веков русская пехота состояла из 12 000 стрельцов и 4 300 рейтар, в том числе 4 000 «поляков» - православных белорусов и украинских казаков, дезертировавших из польских пограничных крепостей. Других иностранных наемников, по его мнению, тогда было сравнительно немного: около 300 офицеров. Шотландцев насчитывалось, по его мнению, 500 человек, голландцев – 150 человек, а датчан и шведов – всего 100 человек. Однако роспись русской армии, направленной Борисом Годуновым против отрядов Лжедмитрия I, свидетельствует о другом количестве рейтар. В составе царских войск присутствовало 6 батальонов сербов, греков и «немцев», или 1 024 человека. Французский наемник капитан Маржерет сообщает, что в начале XVII столетия в русской армии насчитывалось 2 500 иноземцев.

В течение 1631-1632 годов из иностранных наемников было сформировано несколько пехотных, один рейтарский (драгунский) полк и отдельная кавалерийская рота «нового строя». Ими командовали полковники Лесли, ван Дам, Росформ, Унзен, Краферт, Кинемонт, Гордон и капитан Фарбес.

Вступление России в войну против Речи Посполитой, союзницы Габсбургов, при поддержке Швеции действительно привело к Смоленской войне 1632 – 1634 годов, хотя эта вооруженная акция преследовала и собственные национальные цели. Во время осады Смоленска многие иностранные наемники перешли на сторону противника и сорвали генеральный штурм города. Командующий русской армией воевода генералиссимус Михаил Борисович Шеин был отправлен в ссылку по приказу царя - за неумение управлять войсками.

Однако объективно непрочный русско-шведский союз способствовал ослаблению общеевропейской католической коалиции и, в то же время, отвлекал служилое отечественное дворянство и стрельцов от своевольного вмешательства во внутренние проблемы страны. Скромные результаты первой Смоленской войны во многом объяснялись низкой боеспособностью русской армии, устаревшими принципами ее комплектования и острым недостатком денег в казне для оплаты наемников, в первую очередь иностранных офицеров. Многие из них приехали в Россию, рассчитывая на солидное денежное вознаграждение. Но здесь их надежды не оправдывались.

Царевич Алексей Михайлович воспитывался в среде родовитых сановных людей-патриотов, которые с тревогой оглядывались на события, происходившие на Западе. Там еще бушевала Тридцатилетняя война, на их глазах менявшая облик Европы. Идеи Реформации и воинствующих католиков, помноженные на огромные вооруженные силы враждующих непримиримых сторон, могли ворваться в пределы ослабленного Великой Смутой государства, и последствия новой интервенции предсказать было трудно.

Тогда в Россию по указу Алексея Михайловича начали приглашать всех безземельных иностранцев, которые к тому же не могли оставаться по религиозным, политическим и уголовным причинам у себя на родине и, тем более, рассчитывать на наследство. В связи с этим они вначале не претендовали на большие государственные выплаты. Главным для иммигрантов являлось бесплатное место проживания без уплаты налогов и получение правительственных налоговых льгот.

В то же время иноземных пехотинцев и рейтар не удовлетворяла московская система поощрения за верную службу царя во время военных действий – небольшими и нерегулярными денежными раздачами и скромным «кормом» в виде продовольствия, вооружения и форменной одежды. В армиях западноевропейских государств денежное довольствие, выплачиваемое солдатам и офицерам во время активных военных действий, удваивалось, а за успехи им полагались награды.

Знаки отличия за военные заслуги появились очень рано у германцев и славян, которые воевали с римскими легионами в эпоху Великого переселения народов. В древнерусских летописях упоминаются шейные гривны - золотые или серебряные пластины с утолщениями спереди, крепившиеся с тыльной стороны цепью. Такими были знаки отличия воинов, покрывших себя славой в боях с врагами: золотые принадлежали князьям, серебряные - витязям-богатырям. Во времена «военной демократии» они торжественно вручались старейшинами на вече. С принятием христианства к браслету стал привешиваться крест. Посвящение в бояре отныне происходило на собрании княжеской дружины.

Большая феодальная война за Московский великокняжеский престол XV века, названная в народе «Великое Позорище», непрерывные столкновения с литовскими и татарскими отрядами привели к истреблению богатырских дружин. Серебряные гривны витязей носить стало практически некому. Распространение серебряных денег при Иване Грозном лишило ценности этот знак доблести, хотя в России за воинскую службу не платили, а жаловали землей. Зная это, московские великие князья и цари стали выпускать золотые памятные монеты различного размера и достоинства с изображением Святого Георгия, а для особо выдающихся военачальников - еще и золотые цепи для их ношения. В этом был определенный смысл - в России золото всегда было редкостью и высоко ценилось; образ же Георгия-Победоносца в Московском государстве прочно связывался с ратными подвигами во имя Родины. Кроме того, по древней традиции такое царское пожалование рассматривалось как посвящение в богатыри. Мелкие золотые монеты пришивались на головной убор или на правое плечо кафтана, средние носились на груди выше нательного креста, на серебряной цепочке, а большие - весом «в триста червонцев» - на тяжелой золотой цепи. Такая наградная система не приживалась среди иноземцев, и царям приходилось занимать деньги и у русских ростовщиков, и у иностранных купцов, и даже у самих старших офицеров-наемников!

Поэтому царевича исподволь учили польскому, английскому и шведскому языку, умению ходить в собственных покоях в «немецком платье» и смотреть без лицемерного отвращения на «иноземные потехи» и «комедийное действо» актеров из Немецкой слободы. И одновременно Алексей Михайлович прилежно осваивал обязательный образовательный курс, принятый при московском дворе, и нормы дворцового церемониала и этикета. Он знал наизусть Псалтырь, «Великие Четьи – Минеи», на память цитировал «Домострой» и хорошим голосом пел за клиросом псалмы во время больших религиозных праздников. Царь всю жизнь аккуратно соблюдал православные посты, а в Успенском соборе не ленился молиться и класть тысячи поклонов в течение многих часов. Он любил повторять как заклинание слова Ивана Грозного: «Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя, и на востоке, и на западе, и на юге и на севере вправду».

Но, оставшись наедине с грамотными «ближними боярами», вместо послеобеденного сна Алексей стремился вникать в таинства древнегреческой натурфилософии и даже пытался писать стихи, подражая Эсхилу. В его детской комнате впервые появились иностранные игрушки – деревянный конь немецкой работы, шведские географические карты и даже миниатюрные рыцарские латы, изготовленные мастером из Немецкой слободы Петром Шальтом. Боярин Борис Морозов приносил царевичу печатные книги с «картинами» - гравюрами, брошенные при бегстве из Москвы сторонниками Лжедмитрия I, из которых составилась небольшая библиотека из 13 книг на латинском, русском и польском языках. По поручению царя князь Федор Михайлович Ртищев основал в Москве религиозную высшую школу («ртищевское братство»), которая стала предшественницей Славяно-греко-латинской академии. В Литве в русской типографии были заказаны огромные по тем временам тиражи печатных книг «Азбука», «Апостол» и «История о царях и великих князьях земли Русской», принадлежавшей перу дьяка Разрядного приказа Федора Иоакимовича Грибоедова. Там же печатался первый русский философский трактат «Синопсис», автором которого был Иннокентий Гизель. Эти издания продавались на Красной площади, и, несмотря на высокую цену (10-18 копеек серебром) сразу раскупались купцами, посадскими людьми и монахами, приехавшими на ярмарку.

Однако восстанавливать Печатный двор, сожженный по приказу Ивана IV Грозного, Алексей Михайлович, тем не менее, не решился, опасаясь гнева патриарха Никона. Тот открыл в Иверско-Святозерском монастыре на Валдае собственную типографию для печатания «исправленных» церковных книг, но был категорически против издания светских «сказок» и «повестей». В Кремле стала еженедельно вывешиваться рукописная газета «Куранты», где сообщались придворные и международные новости. Алексей Михайлович сам ее редактировал каждый выпуск.

Царь поощрял отечественных художников, призывая их отказаться от иконописных «парсун» и писать на холсте. После появления в Кремле первого оригинального русского «Портрета художника с семьей» на холсте Алексей Михайлович подарил свой золотой перстень его автору, иконописцу Оружейной Палаты Пимену (Симеону) Федоровичу Ушакову. После этого он сам согласился позировать Сергию Лопуцкому, который написал первый портрет русского царя. Тем самым Алексей Михайлович выступил первым настоящим меценатом, поддерживавшим все передовые течения в отечественном изобразительном искусстве, архитектуре и жилищном строительстве.

Его личными «лекарями» впервые стали иноземцы: датчанин Давид Берлов и англичанин Сэмуэл Коллинз, которые, по мнению суеверной царицы Марии Ильиничны Милославской, хотели отравить царя. «И только благодаря ее неустанным молитвам и хождением по святым местам он якобы остался в живых», вспоминал Коллинз, возвратившись на родину, опасаясь преследований бояр, которые поддерживали царевну Софью.

Перед заседаниями Боярской думы Алексей Михайлович терпеливо читал проекты «приговоров», иногда записывая различные нелепости, иногда нужные цифры, иногда и собственные ответы. Эту привычку он старательно скрывал от всех своих постельничих, спальников, стольников, окольничих и конюших. На людях царь выглядел вспыльчивым и невоздержанным в выражениях. Заранее готовя отставку патриарха Никона, Алексей Михайлович инсценировал ссору с ним в Успенском соборе в Великую пятницу и грубо «выбранил» того при людях. Поводом для этого стало то, что высокомерный патриарх заступил на шаг дальше царя при их подходе к алтарю. А когда князь Иван Андреевич Хованский потерпел поражение в Литве, потеряв 20 000 человек, Алексей Михайлович спросил в Думе, как с ним поступить. Тогда родной дядя царя, думный боярин Иван Михайлович Милославский заявил, что если его назначат Большим воеводой, то он возьмет в плен самого короля Речи Посполитой. «Как ты смеешь, – закричал на него царь, - ты, страдник, худой человечишка, хвастаться своим искусством в деле ратном! Когда это ты ходил с полками, какие победы показал ты над неприятелем?!» Сказав это, Алексей Михайлович вскочил с трона, дал боярину пощечину, выдрал клок бороды и пинками выгнал того из Грановитой палаты. Дело было не в поражении русской армии, а в том, что своим поступком царь продемонстрировал свою независимость от родственных связей, какими близкими они бы ни были.

Алексей Михайлович своей православной набожностью, приветливостью и радушным отношением к тем, в ком не видел откровенных политических противников, вызывал непомерное удивление иностранных послов. Австрийский посланник Майерберг писал: «Этот царь при всей своей власти над народом, привыкший к полному рабству [подданных], ни разу не посягнул, ни на чье-либо имущество, ни на чью-либо жизнь, ни на чью-либо честь». Алексей Михайлович на людях отличался добросердечностью и гостеприимностью, стараясь окружить своих редких гостей лаской и вниманием.

Из южных Нидерландов по причине террора испанцев в отношении мятежных «лесных гёзов» в период Тридцатилетней войны в Россию стали массами эмигрировать голландские и датские протестанты, а из Франции – гугеноты и евреи. Когда в Англии произошла революция, и в Архангельск хлынули на переполненных кораблях объявленные протектором Оливером Кромвелем вне закона неорганизованные толпы католиков-роялистов - англичан и шотландцев. Алексей Михайлович по просьбе полковника Лесли, которому доверял как преданному другу, распорядился всех их принимать на государственную службу в пехотные и рейтарские полки «нового строя» на царское довольствие. Из них были сформированы Бутырский и Первомосковский (позже - Лефортовский) полки. Полки впервые имели однородную штатную структуру. Не случайно они были признаны лучшими европейскими иноземными полками в 1891 году. Петр I, создавая «потешные полки», взял их организацию за образец, а затем, реформируя всю русскую армию, использовал полковой принцип ее комплектования. Все иностранные рейтары и солдаты должны были изучать русский язык в пределах понимания воинских приказов.

Всех иноземцев вместе селили на берегу Яузы, в Немецкой слободе, где даже непримиримые религиозные оппоненты мирно уживались, если не увлекались спиртными напитками до «выяснения отношений». Женщинам-беглянкам он разрешил выйти замуж по их воле за русских аристократов, но при условии, если жених будет православного вероисповедания, а жены должны были добровольно переменить веру и креститься по православному обряду.

Христианские иммигранты из мусульманских областей Турции принимались в отдельные «гусарские роты». По росписи 1681 года в Новгородской земле на границе со шведскими владениями было официально расквартировано 6 таких рот по 500 сабель в каждой. О национальной принадлежности «гусар» говорят сами названия этих подразделений: Сербская, Валашская, Венгерская, Молдавская, Киевская и Грузинская роты. В царствование Елизаветы Петровны и Екатерины II они были увеличены согласно установленным штатам и преобразованы в отдельные полки с аналогичным личным составом. Правда, в качестве командиров рот назначались образованные русские офицеры. После окончания Северной войны они переводились в другие губернии и именовались иначе – по месту постоянной дислокации в различных городах России: 1-й Лейб-гвардии Петербургский, 2-й Лейб-гусарский Павлоградский, 3-й гусарский Елизаветградский, 4-й гусарский Мариупольский, 5-й гусарский Далматинский (позже переименованный в Александрийский) и 6-й гусарский Киевский полки. Переименования при светлейшем князе Григории Александровиче Потемкине коснулись и бывших прославленных пехотных полков «нового строя». Естественно, из-за убыли по разным причинам ветеранов должности командиров полков занимали русские молодые дворяне по конкурсу, хотя по установившейся традиции их мундиры сначала шились по индивидуальным заказам в Венгрии.

Для удобного обустройства иностранцев в России царем были созданы отдельные приказы: Иноземный, Казачий и Панский, Ратных и даточных людей, Денежного и житного сбора и Немецких кормов. В общем, это была разветвленная, но беспорядочная совокупность государственных органов управления военными делами.

В 1648 году Алексей Михайлович издал первый воинский устав для подразделений «иностранного строя» - «Учение и хитрости ратного строя пехотных людей». Однообразных полков в допетровской армии не существовало. Иноземные полки делились на роты по национальному признаку, стрелецкие подразделения имели сотенную структуру. Число полков «нового строя», судя по архивным спискам, постоянно колебалось по количеству военнослужащих. Так, солдат-иноземцев бывало от 25 до 36 соединений: рейтарских (кавалерийских и пехотных) – до 25 рот, стрелецких – от 40 до 45 сотен, причем в Москве было расквартировано 18 сотен «красных стрельцов». По росписи 1689 года в армии числилось 110 000 иноземных солдат «стройных» полностью укомплектованных войск, 55 000 солдат «нестройных» и 25 000 «городовых» и «слободских», полков. Всего на бумаге числилось до 200 000 человек, но русские полки состояли из плохо организованных, недисциплинированных и плохо экипированных солдат. В целом, «слободские» конные и пешие подразделения высокой боеспособностью не отличались.

Стрелецкие полки, размещенные в посадских слободах, скоро напоминали мещан, утрачивали воинский дух и даже военные навыки. Большинство из них обзаводились семьями. Они охотно занимались мелкими ремеслами и отхожими промыслами, ничего общего не имеющие со строевой службой. Под ружьем они находились в среднем в мирное время месяц или два в году. Это пагубно отразилось на стрельцах, превратившихся в бунтарей и смутьянов и представлявших своим существованием опасность для царской власти. Они непременно участвовали во всех городских, казачьих и крестьянских восстаний мятежного XVII столетия.

В Слободской Украине на польско-литовской границе при Алексее Михайловиче комплектовались «слободские» полки по образцу иноземных подразделений «нового строя». Служа на этом опасном порубежье России, их солдаты выгодно отличались от расквартированных в глубине страны стрельцов своими профессиональными воинскими навыками. Особенно хорошо себя зарекомендовали «слободские» артиллеристы. По непонятной причине при дополнениях к «Воинскому Артикулу» Екатерина II зачислила ополченцев в разряд «гусарских полков». Они дислоцировались в городах Изюм, Ахтырск, Сумах, Полтава, Острогоржск, Стародуб, Чернигов, Киев, Харьков и Нижний Новгород. Начальниками полков были профессиональные иностранные офицеры, обычно имевшие чин полковника.

В 1663 году царь поручил голландскому купцу Иоганну Сведену организовать регулярное еженедельное почтовое сообщение между Москвой и Ригой через Новгород и Псков, чтобы улучшить представление о России за рубежом как европейской цивилизованной державе. Почтовые сборы оплачивались из средств российской казны. Иноземцы на государевой службе теперь не чувствовали себя изгоями в огромной евразийской стране, а, поступая на русскую военную службу и принимая православие, ощущали себя настоящими подданными России.

Еще в царствование Бориса Годунова, Лжедмитрия I и Василия Шуйского при государственном дворе существовала «потешная палата», куда монархи призывали русских и иноземных «веселых потешников», «гусельщиков», «домрачей» и «шутов» для развлечения свиты и гостей на дипломатических приемах, свадьбах и праздниках. В середине XVII столетия их всех стали называть скоморохами. Их название произошло от искаженного прозвища одного из персонажей западноевропейской «комедии масок» - Скарамуша, популярного среди иноземцев, которые проживали в Немецкой слободе.

Алексей Михайлович под влиянием многочисленных эмигрантов открыл первый театр в России. Никакой постоянной любви к «комедийным потехам» до этого у него не наблюдалось. В своей Венчальной грамоте царь заявил, что в домах, на улицах и в полях «песен не петь, не плясать, руками не плескать, в ладони не бить, на Святках игр бесовских не играть, загадок не загадывать и сказок не сказывать». Именно Англия еще в середине XVI века достигла в области развития театра благодаря творчеству Шекспира и Джонсона. Когда маршал и фаворит королевы Елизаветы I Тюдор лорд Лейстер в 1585 году высадился в Нидерландах с армией для защиты протестантов против испанских войск, в ее обозах находились «комедианты». Часть труппы обслуживает лагерь самого графа, другую он отправляет датскому королю Фридриху II, а третья небольшая группа направляется в дар курфюрсту Саксонскому Христиану VI. Многие из актеров после серии поражений англо-голландских союзников бежали в Россию, и попали в число жителей Немецкой слободы.

Весной 1672 года в Западную Европу был направлен сотник Первомосковского полка «нового строя» Николаус ван Стаден, посланный туда для того, чтобы «приговаривать к Великому государю в службу» специалистов разного рода. В их число входили и «два человек, которые бы умели всякие комедии строить». 4 июня того же года был издан царский указ, предписывавший пастору Иоганну-Готфриду, отцу Григорию из Немецкой слободы, поставить «комедию из Библии книгу Есфирь», для чего построить соответствующую «хоромину». Здание было построено в селе Преображенском, родовом имении второй жены царя Наталии Кирилловны Нарышкиной. На ее сцене были поставлены драмы «Есфирь», «Артаксерксово действо», «Юдифь», «Комедия о Товии-младшем», «Комедия о Егории храбром», «Жалостная комедия об Адаме и Еве», «Темир-Аксаково действо», «Малая прохладная комедия об Иосифе», «Комедия о Давыде с Голиафом». «Комедия о Бахусе с Венусом» и первый балет «Орфей». Выбор ветхозаветных сюжетов и жизнеописания Святого Георгия Победоносца для инсценировки являлся не случайным: после опалы патриарха Никона старообрядцы праздновали победу, и зрителям нужно было доказать обратное. Тексты приводились в исправленном в период реформы виде. Правда, театр могли посещать только бояре, столбовые дворяне, приказные дьяки, стрелецкие начальники и полковники подразделений «нового строя». Сам Алексей Михайлович приходил в театр редко и ненадолго после еженедельного посещения беременной жены. После его смерти раскольники сожгли этот «Содом», и театр больше не восстанавливался. Актеры записывались в холопы к князьям Ивану Петровичу Салтыкову, Илье Даниловичу Милославскому, Никите Ивановичу Одоевскому, Василию Васильевичу Голицыну и Великой княжне Софье Алексеевне Милославской, которые открывали небольшие домашние театры в своих столичных усадьбах. Репертуар оставался в общем прежним: до восприятия шекспировского пафоса и юмора русское боярство еще не доросло, да и не всегда московские аристократы понимали монологи и реплики актеров, говоривших по-русски с акцентом.

Царь любил, чтобы все люди, бывшие в его ближайшем окружении, выглядели веселыми, довольными и счастливыми. В хмурившихся вельможах он усматривал тайных заговорщиков. Алексей Михайлович любил хорошую шутку, ездил к боярам запросто в гости, причем всегда предлагал свою помощь в устройстве их домашних дел. Особенно ему нравилось выдавать замуж «засидевшихся в девках» дочерей и наставлять в вере непутевых сыновей. Алексей Михайлович не раз делал друзьям дорогие подарки из собственных вещей, но никогда не выдавал денег из казны. Ездил он по Москве в красивой шведской карете, но всегда в царском одеянии: горностаевой шубе, красных сапогах и шапке Мономаха. На иностранцев это производило неизгладимое впечатление, формируя в их сознании облик стремительно изменяющейся России: крестьянские лапти, кожаные сапоги дворян и западноевропейская царская карета плохо укладывалось в их сознании.

Современники единодушно отмечали, что при всей своей начитанности, царь был слишком доверчив и поэтому неразборчив в выборе друзей, советников и идейных сторонников.

Социально-экономическое положение России после смерти умного, жестокого и целеустремленного Михаила Федоровича оставалось неустойчивым. Казна была опустошена первой Смоленской войной и большими пожертвованиями шведской короне. Сельское хозяйство восстанавливалось медленно. Причиной этого явления было массовое бегство крепостных на реки Дон, Днепр и Яик. Молодые и выносливые крестьяне уходили в Сибирь, Персию и Китай. Посадские люди в городах и купцы средней руки были задавлены многочисленными налогами.

Начало царствования Алексея Михайловича ознаменовалось многочисленными городскими бунтами. Для «ближних бояр» было очевидно, что необходимо как укрепление казны, так и четкое регулирование прав и обязанностей всех сословий, в том числе защиты частной и государевой собственности. Бояре предложили молодому царю не конкретный план поэтапного преодоления кризиса, а альтернативу быстрого выхода из сложившегося тупика. Боярин Борис Иванович Морозов, бывший воспитателем царевича, посоветовал повысить налог на соль и ввести новые пошлины, а несменяемый Боевой воевода князь Никита Иванович Одоевский – утвердить новый свод законов для всех российских подданных.

Алексей Михайлович доверился своему верному любимому «дядьке», и в 1646 году был введен новый «соляной сбор», «табачная» и «винная» пошлины. Постоянное курение и «питие вина» подавляющим большинством православных верующих воспринималось как «литовская бесовская забава», и на их материальном положении эти налоги практически никак не отразились. Иноземцы, служившие русскому государю, от налогов освобождались, чтобы сделать более привлекательным их пребывание в России.

Иначе обстояло дело с повышением стоимости соли. Цена за пуд соли сразу выросла в четыре раза – с 5 до 20 копеек за пуд, но при этом отменялись стрелецкие и ямские (почтовые) сборы. Эта мера привела к резкому обнищанию податных людей, распространению контрабандной торговли солью, которая в значительных объемах привозилась из Азова, из Речи Посполитой, из Донской области, из Крымского ханства и Швеции. Вспыхнули массовые восстания посадских людей в Архангельске, Козлове, Курске, Сольвычегодске, Великом Устюге, Воронеже, Нарыме, Твери, Ярославле и Томске.

Больше других горожан страдало от нехватки соли огромное население Москвы. Из-за ее дороговизны сократилось количество мясных и рыбных запасов на зиму в каждой семье, и москвичи начали не только недоедать, но и голодать. И летом 1648 года в столице вспыхнул Соляной бунт. Посадские люди и стрельцы полностью разграбили подворья думного боярина Морозова и купца Василия Шорина, спекулировавшего контрабандной солью, которую привозили казаки. Попытка старшего царского стольника князя Леонтия Плещеева и думного дьяка Назария Чистого от имени царя образумить разбушевавшуюся толпу закончилась их убийством. Царь Алексей Михайлович публично обвинил на заседании Боярской думы в «потакании» беспорядкам Бориса Ивановича Морозова и сослал его в Кирилло-Белозерский монастырь, откуда тот через четыре года возвратился в Москву, но в составе Ближней думы восстановлен не был и на царские приемы не приглашался.

Соляной и табачный налоги были немедленно отменены, а табакокурение под страхом урезания носа и ушей в России царь вновь запретил, внезапно вернувшись к отцовскому указу 1634 года, хотя «стрелецкие» и «ямские» пошлины действительно больше не собирались. Отныне стрельцам официально разрешалось заниматься в свободное от караульной службы время мелкими промыслами, розничной торговлей и огородничеством. Ямские извозчики получали право за отдельную плату перевозить купеческие товары на российские ярмарки.

Для немедленного решения неотложных вопросов был образован Тайный приказ – личная канцелярия Алексея Михайловича, которая контролировала деятельность всех государственных учреждений, и выполняла функции «тайной полиции». Тайная изба была упразднена после смерти царя в 1676 году его сыном Федором Алексеевичем.

Экономические эксперименты Морозова оказались чреватыми народными волнениями. И царь теперь поручил князю Одоевскому подготовить проект Соборного Уложения – нового свода законов.

Для его утверждения 1 сентября 1648 года царь созвал Земский Собор, самый многочисленный и представительный из всех законодательных съездов представителей свободных сословий России. В его работе участвовало более 300 человек. Голосовали на Соборе большинством голосов за каждую статью закона, а не по сословиям, как это было раньше. В ходе обсуждения проект Одоевского был изменен с учетом челобитных, которые привезли с собой выборные делегаты. И в январе 1649 г. Соборное Уложение было утверждено. Оно состояло из 25 глав и 967 статей, хотя для России оно не стало даже «тенью» знаменитого Кодекса Юстиниана Великого.

Высшим лицом в России объявлялся царь, как помазанник Божий. Любое преступление против него, его семьи и близких родственников словом, взглядом или делом каралось - в зависимости от тяжести содеянного - физическим наказанием, вечной ссылкой или смертью. Каждый верноподданный, узнав о «подлом замысле» должен был донести на этого человека в Разбойный приказ. Узнав злоумышленника в толпе, ему было достаточно указать на того стрельцам со словами «Государево слово и дело!»

За материальный ущерб, нанесенный в любой форме царскому имуществу, полагалась смертная казнь.

Впервые в Соборном Уложении детально регл<