А. Восприятие христианства в римском обществе

Религиозная ситуация в Римской империи времён раннего прин­ципата (I в.) благоприятствовала распространению христианства. Империя была толерантна к верованиям других народов и не навя­зывала никому языческих ритуалов римского образца. Главной при­чиной этого было то, что язычники римляне осознавали своё весь­ма скромное место в культуре Средиземноморья, более того — у них даже был некоторый комплекс неполноценности по отношению к наиболее культурным народам того времени - грекам и египтянам (ср. Вергилий. Энеида, VI, 847-851).

Уважение Рима к восточной культуре переносилось и на экзо­тические древние культы. Очень рано в Риме начинают распростра­няться заимствованные из Греции, Малой Азии и Египта разно­образные мистерии - Диониса (Вакха), Исиды, Сераписа, Митры, Кибелы и многих других богов. Среди образованных римлян посе­щать различные восточные мистерии стало своего рода модой, эле­ментом престижа.

Отеческие римские боги почитались только в сельской местно­сти, а также в рамках государственного культа Юпитера Капитолий­ского, Марса, Весты, Януса и некоторых других богов. Начиная с Октавиана Августа, при котором римский сенат официально обоже­ствил погибшего Юлия Цезаря, с конца I в. до Р.Х. в римский государ­ственный культ вводится также почитание «гения» принцепса.

Слово «гений» (лат. Genius) в древности имело совсем не тот смысл, который оно имеет в русском языке. Genius - это весьма загадочное римское понятие «духа» или «родовой сущности» (ср. корень gev - 'рождать'), существующей в тесной связи с личностью человека, но не тождественной ей. Видимо, речь идёт о некоем ду­ховном «двойнике», который не умирал со смертью своего носителя, а продолжал существовать в идеальном мире.

Римская терпимость к чужим обрядам, более того — активное усвоение восточных культов сыграли на руку новому учению. Уже из апостольских Деяний видно, что римские наместники не очень вни­кали в тонкости полемики христианства с иудаизмом, поскольку для них религиозные вопросы не имели большого значения. Граждане империи имели право почитать любых богов — главное, чтобы они при этом не нарушали общественный порядок и не пытались отде­лить от империи свои земли (с такими римляне всегда расправлялись быстро и беспощадно). Мирный характер апостольской проповеди, христианские принципы любви, самопожертвования и моральной чистоты нисколько не угрожали государству и потому не могли вы­звать сколько-нибудь активного противодействия имперских вла­стей. Не могли — однако время от времени конфликты с властями у христиан возникали, хотя и не по их, христиан, вине. Дело в том, что на первых порах римляне очень плохо отличали христиан от право­верных иудеев. Поэтому довольно долгое время римляне воспринимали христиан как иудейскую секту и приписывали христианам те же грехи, в кото­рых они упрекали иудеев, — гордость, нетерпимость к другим куль­там, замкнутость и неприязнь к непосвящённым.

Что касается образованного слоя язычников — философов, писа­телей, риторов, — то их отношение к новому учению характеризова­лось критицизмом и пренебрежением к христианам, которые не имели в массе своей хорошего образования и престижных профессий, не умели гладко рассуждать согласно логиче­ским категориям Аристотеля, не понимали тонкой диалектики диало­гов Платона, зато регулярно собирались на свои таинственные вечери и молились непонятному Богу- «помазаннику» со странным именем Иисус. Культурные язычники не принимали всего этого всерьёз — к тому же по причине огромного разнообразия религиозной жизни в языческой империи они, видимо, и не испытывали особого желания разбираться в тонкостях христианского вероучения, называя его «суеверием», «предрассудком» и прочими словами, которыми люди часто называют то, что не могут понять и оценить по достоинству.

Так, крупнейший римский историк начала II в. Корнелий Тацит в рассказе о гонениях при императоре Нероне (54—68 гг.) после пожара в Риме (64 г.) обвиняет христиан в «позорных делах», на­зывает христианство «зловредным суеверием», «пагубой». Христиан, по Тациту, в Риме не любили якобы за «ненависть к человеческому роду». Разумеется, никаких конкретных, доказанных судом преступлений в вину христианам поставить было невозможно — поэтому такие пре­ступления приходилось им приписывать.

Язычники не только упрекали христиан в различных бессмыс­ленных и даже вредных, по их мнению, поступках - были также опыты концептуальной философской полемики с христианством. Так, философ второй половины II в. Цельс написал целый трактат, в котором последовательно, с разных точек зрения пытается опровер­гнуть христианское вероучение.

Трактат Цельса «Правдивое слово» до нас до­шёл лишь в пересказе великого христианского апологета и богосло­ва Оригена (ок. 185 — ок. 254 гг.). Трактат состоял из четырёх частей, и его целью было показать христианам недопустимость отказа от официального языческого культа. Для этого Цельс частью с позиций «здравого смысла», частью опираясь на идеи античной философии пытается показать неоригинальность, вторичность христианского учения и его совместимость с язычеством.

Примечательно, что в первой части своей книги Цельс спорит с христианами как будто с точки зрения иудеев (рассуждение ведёт­ся от лица еврея), затем он переходит на позиции язычества. Третья часть книги содержит любопытные сопоставления отдельных тези­сов христианской доктрины с идеями языческих философов, прежде всего Платона. Интересно, что для Цельса только безусловно и аб­солютно новое учение заслуживает уважения. Стремлением к «но­визне», «оригинальности» эллинская философия того времени была пронизана так сильно, что любое сходство с чем-либо известным, уже бывшим, тут же охлаждало интерес язычников. Так, например, афиняне, когда к ним прибыл ап. Павел, «ни в чём охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слу­шать что-нибудь новое» (Деян. XVII, 21).

Согласно замыслу Цельса, следовало посеять в умах христиан представление о вторичности их веры, её зависимости от языческих предшественников. Таким образом Цельс рассчитывал уронить авто­ритет этого учения в глазах как самих христиан, так и симпатизирую­щих им язычников. Однако план Цельса не оправдался. Поскольку он совершенно не понял сути учения, его полемика оказалась весьма поверхностной.

Абрам Борисович Ранович. Первоисточники по истории раннего христианства http://lib.ru/HRISTIAN/ATH/RANOWICH/firstpri.txt

 

Другой антихристианский полемист, античный сатирик и воль­нодумец Лукиан из Самосаты (Сирия) (ок. 125 — после 185 г.) известен как автор сатирических произведений о шарлатанах-проповедниках («О смерти Перегрина», «Александр, или Лжепророк»), в которых упоминаются христиане (последний памфлет Лукиан посвятил свое­му другу Цельсу — вполне возможно, тому самому философу, речь о котором была выше).

 

«О смерти Перегрина»http://krotov.info/acts/02/03/lukian_61.htm

 

Из сочинения Лукиана «Александр» можно сделать вывод, что иногда христиан считали обычными безбожниками и ставили рядом с не верящими в олимпийских богов атеистами — в частности, с вуль­гарными эпикурейцами, адептами грубо понятого учения эллинского философа IV в. до Р.Х. Эпикура. Разумеется, христиане не считали себя безбожниками, однако никто из язычников не хотел разбирать­ся в их учении — для их осуждения как безбожников достаточно было и того, что они не чтили римских богов.

Интересные (и во многом скандальные) сведения о восприятии христиан язычниками содержит апологетический диалог «Октавий». Его автор, христианин Марк Минуций Феликс, жил, по всей видимости, во второй половине II в. В «Октавии» он выводит обра­зованного римского язычника Цецилия, устами которого оглашает целый ряд претензий язычников к христианам. Из речи Цецилия мы узнаём о самых причудливых римских сплетнях, в которых отразилось представление обывателя о «жалкой, запрещённой, отчаянной секте» христиан. Так, слухи о тайных трапезах, на которых раздавалось освя­щённое вино, стали основанием для обвинений христиан в пьянстве, а участие христиан в «вечерях любви», агапах, порождали упрёки в сексуальной распущенности. Для язычников, многие мистерии кото­рых в самом деле напоминали разнузданные оргии, было непонятно, как можно любить ближнего не в грешной плоти, а «в духе». Принесе­ние христианами в жертву Агнца возбуждало подозрение в кровавых, в том числе человеческих, жертвоприношениях. Мракобесие, подо­зрительность, склонность к чудовищным сплетням и полное равно­душие к истине - все эти черты городских обывателей-язычников ярко демонстрировали тот духовный упадок, в котором пребывала империя в первые десятилетия существования Церкви Христовой.

 

«Октавий» http://krotov.info/acts/02/03/octavius.html

 

Таким образом, несмотря на терпимость язычников к самым разным, в том числе восточным, культам, христиане вызывали к себе неприязнь населения вследствие особой закрытости своих об­рядов, воздержания от языческих зрелищ и увеселений, пренебре­жения официальным государственным культом, полного воздер­жания от совместных с язычниками жертвенных пиршеств. Это в целом негативное отношение к христианам создавало ту социально-психологическую атмосферу, в которой при поддержке широких кру­гов языческого населения постепенно формировалась антихристи­анская, репрессивная политика государственной власти.