Белинский «Сочинения А.С. Пушкина»

Статья 5

В 5 статье Б размышляет об общих положениях творческого метода П, дает анализ лирических произведений. Первая часть 5 статьи о поэте посвящена проблемам критики. «Доселе в русской литературе существовало два способа критиковать. Первый состоял в pазборе частных достоинств и недостатков сочинения, из которого обыкновенно выписывали лучшие или худшие места, восхищались ими или осуждали их, а на целое сочинение, на его дух и идею не обращали никакого внимания (Карамзин, Макаров). Такой способ критики, очевидно, поверхностен и мелочен, даже ложен, ибо если критик смотрит на частности поэтического произведения без отношения их к целому, то необходимо должен находить дурным хорошее и хорошим дурное, смотря по произволу своего личного вкуса. С Мерзлякова начинается новый период русской критики: он уже хлопотал не об отдельных стихах и местах, но рассматривал завязку и изложение целого сочинения, говорил о духе писателя, заключающемся в общности его творений». Далее говорит о романтической критике. Вторая – вводит понятие «пафоса», исследование которого является первейшей задачей критики. «Пафос – это осердеченная идея, то есть, та идея, которая лежит в канве всего произведения, объединяя интеллектуальное и эмоциональное начала. Пафос является своеобразным катализатором творческого процесса. Кроме того, чем ярче в пафосе проявляется дух времени, слитый с творческой индивидуальностью автора, тем больше значение для общества приобретает художник». Б подчеркивал аристократичность пафоса П. Если до П основной пафос творчества художников был обличительно-романтический, то основным пафосом творчества П является художественность. Поэзия П по мысли Б имеет ценность сама по себе она не призвана учить или обличать. «Пушкин был призван быть первым поэтом-художником Руси, дать ей поэзию как искусство, как художество». Пушкинскому пафосу критик противопоставлял гоголевский, поскольку Гоголь является для него художником более социальным и отвечающим запросам современного общества.

«Еще раз: до Пушкина были у нас поэты, но не было ни одного поэта-художника; Пушкин был первым русским поэтом-художником. Поэтому даже самые первые незрелые юношеские его произведения, каковы: "Руслан и Людмила", "Братья-разбойники", "Кавказский пленник" и "Бахчисарайский фонтан", отметили своим появлением новую эпоху в истории русской поэзии». «Тайна пушкинского стиха была заключена не в искусстве "сливать послушные слова в стройные размеры и замыкать их звонкою рифмой", но в тайне поэзии».

«Поэзия Пушкина удивительно верна русской действительности, изображает ли она русскую природу или русские характеры: на этом основании общий голос нарек его русским национальным, народным поэтом... Нам кажется это только в половину верным. _Народный_ поэт - тот, которого весь народ знает, как, например, знает Франция своего Беранже; _национальный_ поэт - тот, которого знают все сколько-нибудь образованные классы, как, например, немцы знают Гёте и Шиллера. Наш народ не знает ни одного своего поэта; он поет себе доселе "Не белы-то снежки", не подозревая даже того, что поет стихи, а не прозу... Следовательно, с этой стороны смешно было бы и говорить об эпитете "народный" в применении к Пушкину или к какому бы то ни было поэту русскому». «Обращаясь к Пушкину, мы скажем по поводу вопроса о его национальности, что он не мог не отразить, в себе географически и физиологически народной жизни, ибо был не только русский, но притом русский, наделенный от природы гениальными силами; однакож в том, что называют народностью или национальностью его поэзии, мы больше видим его необыкновенно великий художнический такт. Он в высшей степени обладал этим тактом действительности, который составляет одну из главных сторон художника».

«Обращаясь снова к нашей мысли о художественности, как преобладающем пафосе поэзии Пушкина, заметим еще его удивительную способность делать поэтическими самые прозаические предметы».

«Самая грусть его, несмотря на ее глубину, как-то необыкновенно светла и прозрачна; она умиряет муки души и целит раны сердца. Общий колорит поэзии Пушкина, и в особенности лирической, - внутренняя красота человека и лелеющая душу гуманность».

«Так как поэзия Пушкина вся заключается преимущественно в поэтическом созерцании мира и так как она безусловно признает его настоящее положение если не всегда утешительным, то всегда необходимо-разумным, - поэтому она отличается характером более созерцательным, нежели рефлектирующим!, выказывается более как чувство или как созерцание, нежели как мысль. Вся насквозь проникнутая гуманностию, муза Пушкина умеет глубоко страдать от диссонансов и противоречий жизни, но она смотрит на них с каким-то самоотрицанием (resignatio), как бы признавая их роковую неизбежность и не нося в душе своей идеала лучшей действительности и веры в возможность его осуществления. Такой взгляд на мир вытекал уже из самой натуры Пушкина; этому взгляду обязан Пушкин изящною елейностию, кротостию, глубиною и возвышенностию своей поэзии, и в этом же взгляде заключаются недостатки его поэзии. Как бы то ни было, но по своему воззрению Пушкин принадлежит ктон школе искусства, которой пора уже миновала совершенно в Европе и которая даже у нас не может произвести ни одного великого поэта. Дух анализа, неукротимое стремление исследования, страстное, полное вражды и любви мышление сделались теперь жизнию всякой истинной поэзии. Вот в чем время опередило поэзию Пушкина и большую часть его произведений лишило того животрепещущего интереса, который возможен только как удовлетворительный ответ на тревожные, болезненные вопросы настоящего».

«Личность Пушкина высока и благородна, но его взгляд на свое художественное служение, равно как и недостаток современного европейского образования (о чем мы еще будем говорить), тем не менее были причиною постепенного охлаждения восторга, который возбудили первые его произведения. Правда, самый неумеренный восторг возбудили его самые слабые в художественном отношении пьесы; но в них видна была сильная, одушевленная субъективным стремлением личность. И чем совершеннее становится Пушкин как художник, тем более скрывалась и исчезала его личность за чудным, роскошным миром его поэтических созерцаний».

«К особенным чертам пушкинской поэзии, резко отделяющим ее от прежней школы, принадлежит его художническая добросовестность. Пушкин ничего не преувеличивает, ничего не украшает, ничем не эффектирует, никогда не взводит на себя великолепных, но неиспытанных им чувств, и везде является таким, каков был действительно». «Кстати об изображаемой Пушкиным природе. Он созерцал ее удивительно верно и живо, но не углублялся в ее тайный язык. Оттого он рисует ее, но не мыслит о ней. И это служит новым доказательством того, что пафос его поэзии был чисто артистический, художнический, и того, что его поэзия должна сильно действовать на воспитание и образование чувства в человеке».

Белинский «Статья 8»

Говоря о романе в целом Белинский отмечает его историзм в воспроизведённой картине русского общества. «Прежде всего в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведенную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица». Далее Белинский называет народность романа. В романе " Евгений Онегин " народности больше, нежели в каком угодно другом народном русском сочинении. Если её не все признают национальною- то это потому, что у нас издавна укоренилось престранное мнение, будто бы русский во фраке или русская в корсете- уже не русские и что русский дух даёт себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста. " Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи." «Отступления, делаемые поэтом от рассказа, обращения его к самому себе исполнены необыкновенной грации, задушевности, чувства, ума, остроты; личность поэта в них является такою любящею, такою гуманною. В своей поэме он умел коснуться так многого, намекнуть о столь многом, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества! «Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением». Далее Критик указывает на реализм" Евгения Онегина ": «Он (Пушкин) взял эту жизнь, как она есть, не отвлекая от нее только одних поэтических ее мгновений; взял ее со всем холодом, со всею ее прозою и пошлостию». «Онегин» есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху». «В лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития, и с какою истиною, с какою верностью, как полно и художественно изобразил он его!». Критик говорит об огромном значении романа для последующего литературного процесса. Вместе с современным ему гениальным творением Грибоедова- Горе от ума ", стихотворный роман Пушкина положил прочное основание новой русской поэзии, новой русской литературе. Белинский дал характеристику образам романа. Так характеризуя Онегина, он замечает:
"Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека! Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям. Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры, потому только людьми, но и самим собою".
«Онегин - добрый малый, но при этом недюжинный человек. Он не годится в гении, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его. Онегин - страдающий эгоист». Его можно назвать «эгоистом поневоле», считает Белинский, в его эгоизме должно видеть то, что древние называли рок, судьба.
ВЛенском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположный характеру Онегина, считает критик, характер совершенно отвлеченный, совершенно чуждый действительности. Это было, по мнению критика, совершенно новое явление.
Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Но в то же время " он сердцем милый был невежда ", вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. " Действительность на него не имела влияния: его и печали были созданием его фантазии ",- пишет Белинский. Он полюбил Ольгу, и украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства, и мысли которых у ней не было и о которых она и не заботилась. " Ольга была очаровательна, как все " барышни ", пока они еще не сделались " барынями "; а Ленский видел в ней фею, сельфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни",- пишет критик

Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые. Вечно копаясь в самих себе и становя себя центром мира, они спокойно смотрят на все, что делается в мире, и твердят о том, что счастье внутри нас, что должно стремиться душою в надзвездную сторону мечтаний и не думать о суетах этой земли, где есть и голод, и нужда... Ленские не перевелись и теперь; они только переродились. В них уже не осталось ничего, что так обаятельно прекрасно было вЛенском; в них нет девственной чистоты его сердца, в них только претензии на великость и страсть марать бумагу. Все они поэты, и стихотворный балласт в журналах доставляется одними ими. Словом, это теперь самые несносные, самые пустые и пошлые люди».

Белинский «Статья 9»

«Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское обще­ство того времени и в лице Онегина и Ленского по­казал его главную, то есть мужскую сторону; но едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину». Так сложилось в русском обществе, что рус­ская девушка в полном смысле этого слова не что иное, как невеста. С самого детства в ней воспиты­вается идея того, что ее предназначение — удач­но выйти замуж. Эта идея настолько глубоко в ней укореняется, что становится определенного рода навязчивой идеей. Замужество становится целью и смыслом ее существования. И среди этого мира «нравственно увечных явлений» изредка встре­чаются исключения, значительно превосходящие остальных людей своего общества, которые доро­го платят за свою исключительность. Натуры ге­ниальные, но не подозревающие о своей гениаль­ности, они безжалостно убиваются обществом толь­ко потому, что не такие, как все. Такова Татьяна. Она росла в кругу людей, которые не в состоя­нии были понять ее натуры. Родители были со­вершенно типичными обывателями, как целые миллионы людей. Гости, наезжавшие к Лариным в дом, не мно­гим отличались от них. Как-то выделялись сестра Татьяны Ольга и Ленский. Но и они душевно были более мелкими людьми, а оттого понять Татьяны не могли. Татьяна любила их за то, что они пока еще не были пошлы, но души своей им не откры­вала. «… Какое-то темное, инстинктивное чувство говорило ей, что они — люди другого мира, что они не поймут ее». «Натура Татьяны не многосложна, но глубока и сильна». Она не мучися теми внутренними про­тиворечиями, которыми полны сложные натуры. Она создана словно из одного монолитного куска. И Татьяна до замужества, и Татьяна после заму­жества суть один и тот же человек, только развив­шийся, но не изменившийся. Поэтому портрет Татьяны в детстве, мастерски описанный поэтом, определяет ее характер. «Татья­на — это редкий, прекрасный цветок, случайно выросший в расселине дикой скалы». Жребий Татьяны — внутреннее одиночество. Такая женщина, как она, может пленять только людей, стоящих на крайних ступенях нравствен­ного мира, или тех, которые равны ей духовно и которых так мало на свете. Первые не поняли бы Татьяны, а последние не встретились ей на жиз­ненном пути. «Татьяна — существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная. Любовь для нее могла бы быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой примири­тельной середины». Весь внутренний мир Татьяны жил ожиданием страстной любви, жаждал само­пожертвования ради любви. Это стремление было настолько сильно, что заслоняло собой все осталь­ное. Ум ее спал, и только глубокое разочарование смогло разбудить его, главным образом для того, чтобы сдержать страсть и подчинить себя благо­разумной морали. Татьяна не могла полюбить Ленского и еще мень­ше могла полюбить кого-либо из тех мужчин, ко­торые приезжали к Лариным в дом. Они не могли дать пищи ее экзальтированному воображению. Но Онегин совсем другое дело. Он весь окружен тайной. Его светскость, образованность, аристок­ратизм, превосходство над обывательским миром, равнодушие и странность не могли не породить таинственные слухи, которые упали благодатным зерном на почву томящегося воображения. «И она увидела его, и он предстал перед ней молодой, кра­сивый, ловкий, блестящий, равнодушный, скучаю­щий, загадочный, непостижимый, весь неразреши­мая тайна для ее неразвитого ума, весь обольщение для ее дикой фантазии». «Разговор Татьяны с нянею — чудо художе­ственного совершенства!» Здесь очень точно изо­бражена русская барышня в разгар томящей ее страсти. Огромное чувство, захлестнувшее Татьяну, не могло долго удерживаться в тесных рамках души. Его нужно было кому-то поведать. Но кому, если ее здесь никто не понимает? Сестра поймет, но не так, по-своему. Няня тем более не поймет. Татья­на открывается няне именно потому, что ей не да­но понять пламенное чувство. На вопрос о любви няня отвечает просто и народно, раскрывая яр­кую картину внутренней домашней жизни про­стого народа, его взгляд на отношение полов, на любовь, на брак. В этих нескольких строчках, написанных как бы вскользь, — истинная народность поэта. Бедная девушка, не зная, что ей делать, решает писать Онегину. «Письмо Татьяны свело с ума всех русских читателей…», в нем видели «высочайший образец откровения сердца». Прелесть этого пись­ма — в сочетании простоты с истиной». После неудачного признания в любви, после отъезда Онегина из деревни Татьяна приходит в его имение и предается воспоминаниям. Здесь она обращает внимание на необычную для нее подборку литературы в домашней библиотеке. Татьяна углубляется в чтение. И вот тут спящий доселе ум просыпается. Татьяна начинает понимать, что у человека есть интересы, страдания и скорби, отличные от стра­даний и скорби любви. Посещение дома Онегина и чтение книг подго­товило почву для перерождения Татьяны из де­ревенской девочки в светскую даму, которое так поразило впоследствии Онегина. В объяснении Татьяны с Онегиным существо Татьяны выразилось в полной мере. «В этом объяснении высказалось все, что соста­вляет сущность русской женщины с глубокой на­турою, развитою обществом, — все: и пламенная страсть, и задушевность простого, искреннего чув­ства, и чистота и святость наивных движений бла­городной натуры, и резонерство, и оскорбленное са­молюбие, и тщеславие добродетелью, под которою замаскирована рабская боязнь общественного мнения, и хитрые силлогизмы ума, светскою мо­ралью парализовавшего великодушные движения сердца».

«Татьяна не любит света и за счастие почла бы навсегда оставить его для деревни; но пока она в свете — его мнение всегда будет ее идолом, и страх его суда всегда будет ее добродетелью... Но я другому отдана, — именно отдана, а не отдалась! Вечная верность — кому и в чем? Верность таким отношениям, которые составляют профанацию чувства и чистоты женственности, потому что некоторые отношения, не освящаемые любовью, в высшей степени безнравственны... Но у нас как-то все это клеится вместе: поэзия — и жизнь, любовь — и брак по расчету, жизнь сердцем — и строгое исполнение внешних обязанностей, внутренне ежечасно нарушаемых... Восторженные идеалисты, изучившие жизнь и женщину по повестям Марлинского, требуют от необыкновенной женщины презрения к общественному мнению. Это ложь: женщина не может презирать общественного мнения, но может жертвовать им скромно, без фраз, без самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тягость проклятия, которое она берет на себя, повинуясь другому высшему закону — закону своей натуры, а ее натура — любовь и самопожертвование...»