Лекция 19. Российская историческая наука в 1990-е – начале 2000-х гг.

План:

1. Основные черты развития российской науки в первой половине 1990-х гг.

2. Развитие современной историографии во второй половине 1990-х – начале 2000-х гг.

 

Литература:

Заболотный Е.Б., Камынин В.Д. Историческая наука России в преддверии третьего тысячелетия. – Тюмень, 1999.

Искандеров А.А. Историческая наука на пороге XXI в. // Вопросы истории. – 1996. - № 4.

Сахаров А.Н. О новых подходах в российской исторической науке. 1990-е гг. // История и историки. 2002: Историографический вестник. М., 2002.

Сахаров А.Н. О новых подходах к истории России // Вопросы истории. – 2002. - № 8.

Современные историографы справедливо считают, что развитие исторической науки в последнее десятилетие XX в. прошло два этапа. Первый из них пришелся на первую полови­ну 1990-х гг. Ю. А. Поляков по­лагает, что историческая наука в это время «выглядела лишенной прежних и не создавшей новых концепций, с углубляющейся поля­ризацией, с амбициями новых лидеров и нзменклатурно-должност-ными бастионами старых деканов, с недоразвитым догматизмом и вышедшей на авансцену конъюнктурной некомпетентностью»'. П. К, Гречко охарактеризовал ситуацию, сложившуюся в историчес­кой науке в первой половине 1990-х гг., как «исторический беспре­дел», имеющий «ярко выраженный демократический уклон»2.

Говоря о чертах этого этапа развития исторической науки, Г А. Бор­дюгов, А. И. Ушаков и В. Ю.Чураков считают, что порождением бурных политических явлений начала 1990-х гг. стали, с одной стороны, рас­цвет плюрализма, издательский бум, открытие архивов и превраще­ние их в общедоступные институты социальной памяти российского общества, а с другой — кризис исторической науки, сопровождаю­щийся изменением климата в научной среде и научной деятельнос­ти, разрушением старых схем, самим состоянием переходности3.

По мнению С. В. Тютюкина, в первой половине 1 990-х гг. этот про­цесс принял лавинообразный, неконтролируемый характер. Автор пишет: «Поскольку все «шлюзы» были открыты, и даже ощущалось давление «сверху», то «началась настоящая идеологическая револю­ция с ее безоглядным радикализмом, несомненными достижениями и не менее очевидными издержками и провалами. Как и во времена любой революции, з исторической науке и особенно около нее по­явилось немало грязной пены и конъюнктурных поделок. Одни исто­рики находились в состоянии шока и оцепенении, другие бежали «впереди прогресса». Возникла определенная напряженность во вза­имоотношениях представителей старшего и молодого поколений уче­ных, Москвы и российской «периферии», не говоря уже о бывших республиках СССР»4. Т. А. Немчинова отличие двух этапов в развитии исторической науки в России в 1990-е гг. усматривает в том, что пер­вая половина 1 990-х гг. характеризовалась изданием работ преиму­щественно публицистического характера, в то время как вторая половина последнего десятилетия XX в. связана с созданием фунда­ментальных диссертационных и монографических исследований.

Следует подчеркнуть, что в первой половине 1990-х гг. истори­ческая наука в России сильно изменилась под влиянием коренных преобразований, которые недаром сравниваются с революцией: с крушением советской системы, ликвидацией КПСС, распадом СССР, принципиальными изменениями в идеологической сфере, основным вектором которых была замена монополии марксизма-ленинизма на другую моноидеологию. Для исторической науки этого времени была характерна чрезмерная политизация в изучении практически всех проблем истории России, и особенно советской истории.

Пока обществоведы обсуждали необходимость осуществления историографической революции, власть предприняла ряд попы­ток реформировать историческое образование, внести кардиналь­ные изменения в публикацию источников и исторической литера­туры. Начала проводиться общероссийская образовательная реформа, которая серьезно затронула проблемы преподавания истории. В связи с тем что преподавание истории было признано не соответствующим новым реалиям, в школах были отменены обязательные выпускные экзамены по истории. С 1 993 г. Минис­терством образования Российской Федерации был провозглашен переход на концентрическую систему преподавания истории вза­мен прежней линейной. Побудительной причиной этой реформы стал закон об обязательном 9-летнем образовании, который пре­дусматривал, что школьник к концу 9 класса должен прослушать весь курс истории.

По поводу перестройки исторического образования, предпри­нятой в первой половине 1990-х гг., А. В. Голубев пишет: «Идея концентрической структуры преподавания истории возникла на волне поисков новых подходов к образованию з начале 1990-х гг. Одной из основных целей планируемых преобразований был пересмотр устоявшихся догм советской образовательной системы. Идеологи­зированность этих реформ очевидна, поскольку коренной ломке должно было подвергнуться преподавание именно предметов гу­манитарного цикла, прежде всего истории. Очевидна также тороп­ливость и недостаточная продуманность новаций. Теоретические постулаты, так хорошо смотревшиеся в нормативных документах, требовали достаточно длительной, экспериментальной апробации перед массовым внедрением в школьную систему и создания мощ­ной материальной, методологической и методической базы. И даже в этом случае коренная ломка сложившейся системы преподавания (переход к концентру - это именно ломка, а не корректировка школьной программы) неизбежно привела бы к потерям качества образования.

На практике же внедрение концентра было совершенно неподготовлено. За прошедшие годы Министерство образования так и не смогло обеспечить необходимыми методическими разработками и учебными материалами новую систему преподавания истории. Скла­дывается впечатление, что чиновники очень быстро утратили интерес к практической работе по внедрению идеи концентра, сосредоточив­шись на поисках новых теорий и путей реформирования образова­ния, не отменив, тем не менее, внедрение старых разработок»¹⁷.

Реорганизации была подвернута система исторического образо­вания и в высших учебных заведениях страны: в вузах ликвидирован курс социально-политической истории XX в., а преподавание исто­рии перестроено с учетом цивилизационного подхода. Кроме того, в книге Н. Верта имелось немало фактических ошибок, о чем впоследствии писала российская пресса. Неточность была допущена уже в названии работы, ибо в пе­риод с 1900 по 1917 гг. страна была не советским государством, а Российской империей.

Видимо, эта книга была выбрана в качестве учебного пособия по­тому, что хотя автор заявлял, что свою задачу он видит в том, чтобы «деидеологизировать, деполитизировать споры о СССР», отказавшись от двух крайностей в освещении советской истории: теории офици­альной советской историографии и концепции тоталитаризма, но на самом деле в ней был представлен совершенно другой взгляд на ис­торию России, чем тот, который был характерен для произведений западных авторов, переведенных на русский язык в годы «перест­ройки». Те книги в западной историографии относились к разряду «ревизионистской литературы», а книга Н. Верта и последовавшая за ней книга английского историка Д. Хоскинга «История Советского Союза 1917-1991»²² укрепили позиции появившегося в нашей ис­ториографии либерально-эволюционного направления, которое на Западе обычно называют консервативным направлением, являющим­ся, по сути, антикоммунистическим.

Хотя школьные и вузовские учебники было рекомендовано со­здавать с учетом именно данного подхода к отечественной истории, но на практике этого не произошло. Различные авторы писали новые учебники с различных методологических позиций. В 1992 г. был опубликован учебник для 10 класса Л. Н.Жаровой и И. А. Мишиной «Ис­тория Отечества. 1900-1940». Авторы заявили о своей привержен­ности цивилизационному подходу, дающему возможность изучать историю страны в контексте общемирового развития, выявлять осо­бенности российской цивилизации, оценивать события отечествен­ной истории через цивилизационные сдвиги и взаимовлияния²³. А. Ю. Головатенко рассмотрел советскую историю через призму кон­цепции «советского тоталитаризма»²⁴. В 1992-1993 гг. вышли школь­ные учебники И. А. Федосова, В. П. Островского, В. И. Старцева, Б. Н. Старкова, Г М. Смирнова, Б. А. Рыбакова, А. А. Преображенско­го²⁵. В них продолжала доминировать концепция экономического де-терменизма и формационный подход к истории.

Серьезные изменения стали происходить в первой половине 1990-х гг. в области обновления источниковой базы исторических исследований. В руки новой российской власти перешла архивная система, и она была подвергнута радикальной реорганизации. Сра­зу после событий 19-21 августа 1991 г., 24 августа. Президент Рос­сии Б. Н. Ельцин издал ряд важных указов об архивном деле в Рос­сийской Федерации, согласно которым архивы органов КПСС и КГБ СССР были переданы в ведение российских архивных органов. На базе Центрального партийного архива был создан Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), на местах фонды партийных архивов и часть фондов КГБ были переда­ны на государственное хранение. На основе Центрального государ­ственного архива Октябрьской революции и Центрального государ­ственного архива РСФСР был создан Государственный архив Россий­ской Федерации. Всего появилось 17 федеральных архивов и центров хранения документов. Среди них: Центр хранения историко-докумен-тальных коллекций (на базе бывшего «особого» архива), Российский государственный архив экономики (бывший архив народного хозяй­ства). Центр хранения документов молодежных организаций (быв­ший архив ВЛКСМ) и другие⁴². Реорганизуется архивная система и на местах.

Большая работа была проделана по рассекречиванию архивных документов. 6 сентября 1991 г. Президиум Верховного Совета РСФСР принял Постановление, согласно которому создается временная де­путатская комиссия парламентского расследования причин и обсто­ятельств государственного переворота в СССР. Этим Постановлением вменялось в обязанность руководству всех государственных и обще­ственных организаций, расположенных на территории РСФСР, пре­доставлять созданной депутатской комиссии необходимую для рассмотрения документацию и информацию. Эту комиссию возглавили руководители общественно-политического движения «Демократиче­ская Россия» Л. Пономарев и Г Якунин. В конце сентября 1991 г. ко­миссия приступила к работе в ЦПА ИМЛ ЦК КПСС и попыталась ра­зобраться в системе хранения документов и возможности придания их широкой общественной огласке⁴³. В результате проделанной но­вой властью работы с большого количества документов был снят гриф секретности и они стали доступны для исследователей. 7 июля 1993 г. были приняты Основы законодательства РФ об Архивном фонде РФ и архивах. Этот документ создавал основу для реформирования ар­хивного дела в стране и предусматривал широкое участие архиво­хранилищ в публикации своих сокровищ.

Под влиянием новых реалий общественной жизни стали менять свои названия специальные исторические журналы. Журнал «Исто­рия СССР» стал называться «Отечественной историей», «Вопросы ис­тории КПСС» - «Кентавром», «Коммунист» - «Свободной мыслью» и т. п. Вслед за этими формальными изменениями произошли и се­рьезные изменения в публикаторской деятельности журналов. Вмес­то подлинно научной литературы, освещающей отечественную исто­рию с новых позиций, публиковались мемуары деятелей белого и контрреволюционного лагерей, произведения эмигрантских авторов и т. д. Для широкой публикации источников в 1992 г. было возобнов­лено издание закрытого в соответствии с постановлением Секрета­риата ЦК КПСС от 13 ноября 1962 г. журнала «Исторический архив». Он был учрежден Комитетом по делам архивов при Правительстве Российской Федерации. С 1993 г. в качестве приложения к журналу «Родина» начал выходить «Вестник архива Президента Российской Федерации», журнал «Источник».

В 1992 г. издательство «Русская книга» приступило к выпуску сборников документов в серии «Россия в лицах, документах, днев­никах»⁴⁷. Они привлекали внимание общественности к секретным страницам советской истории. По инициативе Министерства обра­зования Российской Федерации началось массовое издание хрес­томатий по отечественной истории для школ и вузов. Значительное количество новых документов по новейшей истории России было опубликовано центральными⁴⁸ и местными издательствами⁴⁹. Осо­бенностью документальных публикаций первой половины 1990-х гг. было то, что многие материалы попадали к нам из-за рубежа. Так, в России были изданы документы, опубликованные в эмиграции А. И. Солженицыным в серии «Исследования новейшей русской ис­тории»⁵⁰.

По публикации источников можно хорошо увидеть, какие проблемы отечественной истории оказались в центре внимания историков в первой половине 1990-х гг. Обновлялась источниковая база по,, истории дореволюционной России. На первый план вышла полити­ческая история. Были изданы документы⁵¹ и воспоминания⁵² о дея­тельности органов государственной власти и управления царской Рос­сии в области внутренней и внешней политики. Особенно высокими темпами публиковались документы по истории России конца Х1Х-на-чала XX вв. Стали появляться материалы, свидетельствующие о дея­тельности политических партий России небольшевистского толка⁵³. Внимание научной общественности привлек сборник документов по социально-экономической истории России этого периода⁵⁴. В то же время, количество документальных публикаций по истории массо­вого революционного движения в России в начале XX в. резко сокра­тилось⁵⁵. В истории о революционном движении России акценты де­лались на негативные обстоятельства, такие как провокаторство⁵⁶. Внимание к революции 1917 г. и гражданской войне в России вызвало публикацию серии документов⁵⁷ и мемуаров⁵⁸, связанных с этим периодом отечественной истории. В связи с ростом интереса к обсто­ятельствам трагической гибели царской семьи в центре и на местах широко продолжали публиковаться документы⁵⁹ и многочисленные воспоминания свидетелей.

Большое пополнение источников получили историки для изучения белого движения в России. Значительно пополнилась источниковая база по послевоенному периоду советской истории⁶⁶. Много интересных документов вышло в серии «Архив новейшей истории России» из «Особых папок» руко­водителей страны. Были опубликованы свидетельства современни­ков этой эпохи⁶⁸. Стала создаваться и документальная база по новей­шей истории России. Много печаталось мемуаров деятелей последнего периода советской

Резко изменилось положение в издательском деле. Новая власть отрицательно оценивала то, что происходило в нашей стране в пери­од «перестройки», справедливо считая его продолжением советско­го периода. В связи с этим многое из того, что собирались опублико­вать, особенно по советской истории, было убрано из тематических планов издательств. В. А. Невежин и О. А. Пруцкова указывают также на то, что «отпуск цен в 1992 г., превратное понимание внезапно на­ступивших «экономических свобод» и полной бесцензурности сот­нями коммерческих издательств, которые стали стихийно возникать после распада СССР, породили ряд ранее небывалых проблем. «Рас­кручивалась», главным образом, ходовая литература для массового читателя. Резко уменьшился объем социально значимой литературы, в том числе научного и справочного характера». Авторы подсчитали, что тираж выпуска исторической литературы по сравнению с 1991 г. резко упал и составлял в 1992-1995 гг. не более 7-9 млн экземпля­ров. При этом, как указывают В. А. Невежин и О. А. Пруцкова, в это число входят как книги известного В. Суворова (Резуна), изданные общим тиражом 4 млн экз., так и научная литература, тираж которой иногда не превышает 1 тысячи. Приоритеты издаваемой в первой половине 1990-х гг. литературы можно обозначить таким образом: на первом месте находилась научно-популярная и учебная литерату­ра, затем следовали мемуары, биографии и исторические портреты и, наконец, научная литература⁷². По подсчетам В. А. Козлова, «в 1992-1994 гг. в России было опубликовано более четырех тысяч книг и статей по российской истории конца Х1Х-ХХ вв.... Около двух тысяч историков, социологов, философов, писателей и журналистов были авторами этого потока исторической литературы».

По-прежнему много трудов с размышлениями об отечественной истории выпускалось публицистами, поэтому трудно согласиться с мнением В. А. Козлова о том, что в первой половине 1990-х гг. про­фессиональные академические историки «потеснили публицистов и популяризаторов» и их труды доминировали в это время. Серьезной исследовательской литературы научного характера издавалось мало, она была представлена главным образом статьями, печатавшимися в научных исторических журналах. В первой половине 1990-х гг. в свя­зи со сменой приоритетов историками практически не создавались обобщающие труды по истории России в целом, требовалось длитель­ное время, для того чтобы переосмыслить ее с новых позиций.

Существенные изменения произошли в проблематике издава­емых работ. Ее обновление хорошо прослеживается по дискуссиям и «круглым столам», широко проводившимся в первой полови­не 1990-х гг. Они, как правило, посвящались новым проблемам отечественной истории, мало затрагивавшимся в советской исто­риографии. Некоторые обсуждения строились на сопоставлении ис­торического материала и современности, что неизбежно приводи­ло к модернизации событий прошлого. Так, на проходившем в марте-апреле 1992 г. в ИРИ РАН «круглом столе» по истории граж­данской войны большинство выступающих подчеркивали схожесть событий периода гражданской войны с сегодняшней действитель­ностью⁷⁶.

Если говорить о проблематике исторических работ, издаваемых в России в первой половине 1990-х гг., следует подчеркнуть, что боль­шинство из них были посвящены дореволюционной России.

В первой половине 1990-х гг. появилось немало новых проблем, которые привлекли значительный интерес историков. Часть из них была рождена процессами, происходившими в новой России. Акти­визировалась разработка истории российской государственности, ор­ганов управления Российским государством и самоуправлени, его карательных органов. В связи с зарождением в постсоветской Рос­сии новых социально-экономических отношений историки активно изучали историю реформ в Росси. Продолжились тендерные ис­следования, изучение истории повседневности, менталитета раз­личных слоев населения России.

Многие историки переключились на создание популярных в те годы работ, написанных в жанре исторической биографии. Анализ этой литературы показывает, что в первой половине 1990-х гг. сократилось количество отечественных изданий о деятелях советской эпохи. Зато были опубликованы зарубежные исследования о вождях российского коммунизма. Основное внимание историки уделяли самодержцам и государственным деятелям дореволюционной России. Резко усилился интерес к представителям дома Романовых. ие.

Интересное замечание по поводу имевших место в исторической науке в первой половине 1990-х гг. процессов сделали Г А. Бордю-гов, А. И. Ушаков, В. Ю. Чураков. Они пишут, что на фоне происхо­дившего в центре в регионах началось по-настоящему научное пере­осмысление многих проблем отечественной истории. По их словам, «именно региональные исследования истории белых режимов на севере, юге и востоке страны позволили заново проанализировать реальную социально-экономическую политику, включая даже изуче­ние таких рутинных ее сторон, как школьное строительство и судеб­ная практика»¹⁰². Этот вывод диссонирует с мнением В. П. Булдакова, который считает, что в региональных исследованиях «таится склон­ность к ведомственному или клановому самоутверждению»¹⁰³. По­добные высказывания напоминают широко распространенное в со­ветское время положение, согласно которому истинная наука разрабатывается исключительно в центре, а провинциальным (реги­ональным) историкам следует заниматься лишь краеведением, ос­нованным на канонах официальной историографии.

Одной из главных черт рассматриваемого этапа стало то обстоя­тельство, что достоянием отечественной историографии, ее важней­шим историографическим фактом явился огромный пласт эмигрант­ской литературы, а также исследования западных историков по российской истории. По подсчетам В. А. Козлова, в первой половине 1990-х гг. было издано не менее 200 зарубежных исследований толь­ко по истории России XX в. Он замечает: «знакомство с профессио­нальным составом зарубежных авторов показывает, что некоторые из них уже вошли во вкус выпуска своих работ в России и на русском языке, имеют устойчивые связи с издательствами и журналами, а по количеству публикаций обгоняют иных российских профессиона­лов»¹⁰⁴. Г А. Бордюгов, А. И. Ушаков и В. Ю. Чураков высказывают свое мнение по поводу характера зарубежной литературы, опубли­кованной в России в эти годы. Анализируя состояние изучения бело­го движения, они пишут, что именно в первой половине 1990-х гг. произошел прорыв «в осмыслении и введении в научный оборот раз­личных данных, которые накопили эмигрантские и зарубежные ис­торики. Это впервые происходило без политической заданное™ с ее заведомо подобранными ярлыками. Критериями при этом являлись достоверность и доказательность, приближение к пониманию дейст­вительных, а не придуманных закономерностей гражданской вой­ны»¹⁰⁵. С такой оценкой вряд ли стоит полностью согласиться. В пер­вой половине 1990-х гг. достоянием российской общественности становились, как правило, издания западных авторов консерватив­ного направления¹⁰⁶. Из эмигрантской литературы в основном пуб­ликовались работы, в которых пропагандировались монархическая¹⁰⁷ или «русская»¹⁰⁸ идеи. Благодаря во многом изданию этих произве­дений, в России возник интерес к истории российской монархии и широко стала обсуждаться «русская идея»¹⁰⁹, однако говорить о пол­ной «достоверности и доказательности» было преждевременно. Ши­рокому распространению «русской» идеи способствовала и истори­ческая обстановка: распад СССР, возрождение России как многонационального государства, которому заново предстояло осознать свою идентификацию, выход ее в новое геополитическое про­странство. Появление «ближнего зарубежья», наличие там миллио­нов русских и их неполноправное положение заострили внимание к русской нации и ее исторической судьбе. Опираясь на достижения дореволюционной и эмигрантской исторической мысли, исследова­тели стали активно обсуждать особенности национального характе­ра русских, их обычаи и нравы, отличия от других этносов, населяв­ших в разное время Россию и т. д.

Наиболее кардинальные изменения произошли в первой по­ловине 1990-х гг. в методологии истории. Основные итоги поис­ков в этой области уже подводились в историографических рабо­тах Е. Б. Заболотного, В. Д. Камынина, В. А. Козлова, В. С. Прядеи-на и других авторов. В начале 1990-х гг. в трудах целого ряда историков¹¹⁰ и публицистов¹¹¹ зазвучал призыв к «методологичес­кой революции», что означало в тех условиях поиск принципиаль­но новых теоретике-методологических основ исторической науки. Смысл происшедшей в первой половине 1990-х гг. «методологи­ческой революции» современными исследователями понимается по-разному. Б. Г Могильницкий по горячим следам событий пи­сал, что «крушение безраздельного господства марксистской соци­ологической теории породило в нашей науке своеобразную «кон­цептуальную анархию»¹¹². В. А. Козлов полагает, что «методологи­ческой революции» «сопутствовали претензии некоторых теоретических моделей на исключительность. Эти претензии пита­лись ностальгической потребностью в «универсальных» и «единст­венно верных» объяснениях мира»¹¹³.

Такую оценку следует, на наш взгляд, поддержать, ибо в первой половине 1990-х гг. была сделана попытка заменить одну универ­сальную теорию, в качестве которой выступал в советское время марк­сизм, на другую, не менее универсальную, теорию. Во всех бедах оте­чественной историографии обвинялась марксистско-ленинская методология истории, от которой следовало полностью отказаться из-за ее неспособности выполнять роль инструмента познания.

Критика марксизма стала вестись по всем направлениям, с при­менением самых разнообразных методов. Ленинизм - наиболее не­приемлемое для либеральных авторов учение - начал активно про­тивопоставляться марксизму. По словам Б. П. Балуева, еще Н. К. Ми­хайловский в конце XIX в. «справедливо подчеркнул, что взгляды Маркса и его учеников, в том числе и русских, часто далеко не одно и то же, что у Маркса были все основания, имея в виду таких «учеников», неоднократно шутливо повторять, что он не «марксист»'¹⁴. Г С. Лисичкин попытался доказать, что большевики очень не любили Маркса, ибо его теоретические выкладки постоянно вступали в про­тиворечие с большевистской практикой, приведшей Россию к кризи­су¹¹⁵. Для того чтобы окончательно развенчать образ Ленина не толь­ко как политика и государственного деятеля, но и как человека, мас­совым тиражом стала издаваться литература, смаковавшая такие подробности личной жизни В. И.Ульянова-Ленина, которые не толь­ко по идеологическим, но и по человеческим причинам не могли быть опубликованы в нашей стране в советское время. Читатели узнали много «интересного» о личной жизни, болезнях, родственниках Ле­нина, его политической и государственной деятельности как из оте­чественной¹¹⁶, так и из эмигрантской и западной литературы¹¹⁷. Ак­тивно стали обсуждаться такие стороны деятельности Ленина, как «германский след» в большевистской революции¹¹⁸, роль Ленина в развязывании «красного» террора¹¹⁹, создание культа личности Ле­нина¹²⁰. По поводу этой литературы Н. И. Дедков писал: «Мы вправе задать себе недоуменный вопрос: почему создаются подобные кни­ги, почему получают они столь широкую рекламу в прессе и на теле­видении. Ответ будет прост и созвучен времени: потому что это вы­годно. Выгодно, ибо волкогоновская книга за счет эксплуатации еще не до конца угасшего доверия читателя к печатному слову, к самому имени ученого-историка (не автора конкретно, а историка вообще) призвана внедрить в массы некоторые идеи, весьма важные для пра­вящей «демократической» верхушки»¹²¹.

Стали публиковаться произведения западных историков консер­вативного направления, в которых осуждался марксизм¹²². К. Поп-пер упрекал марксизм в излишнем «историцизме» и в своей работе опровергал такие основополагающие принципы марксизма, как ди­алектика, историзм, историческая закономерность, идея прогресса и т. д. Журнал «Вопросы философии» провел дискуссию о диалектиче­ском методе, участники которой присоединились к мнению К. Поп-пера, что этот метод не имеет под собой логического обоснования¹²³.

Ведущее место в осмыслении истории России в первой половине 1990-х гг. принадлежало цивилизационному подходу. Популяриза­ции данного подхода к истории посвящались специальные сборни­ки статей¹²⁴ и монографии¹²⁵. Н. И. Авалиани, М. А. Барг, А. М. Дуб­ровский, Б. С. Ерасов, А. Н. Ерыгин, И. Н. Ионов, М. Д. Карпачев, И. Д. Ковальченко, Л. И. Новиков, А. С. Панарин, А. И. Ракитов, Н. Б. Селунская, Л. И. Семенникова, А. Флиер, В. М. Хачатурян, Е. Б. Черняк, Л. А. Чижов разъясняли суть цивилизационного подхо­да как принципа объяснения истории. Осмысливая историю России с позиций цивилизационного подхода, Л. И. Семенникова видела его преимущества в том, что «его принципы позволяют: определить ис­торическое место России в мировом человеческом сообществе как цивилизационно неоднородного общества; понять особенности ее общественной организации и культуры в сравнении с опытом других народов; дать цельное представление об историческом пути страны во всей его сложности, о причинах цивилизационного плана трудно­стей в ее развитии при колоссальном человеческом и природном потенциале; при таком подходе ярко высвечиваются проблемы аль­тернатив общественного развития на разных этапах истории страны, предоставляется возможность раскрыть коллизии борьбы вокруг про­блемы исторического выбора, причины победы определенных сил в тот или иной момент истории»¹²⁶. Некоторые авторы попытались при­менить цивилизационный подход к истории России в целом, чтобы объяснить особенности ее развития¹²⁷. Однако уже в первой полови­не 1990-х гг. было замечено, что среди сторонников цивилизацион­ного подхода к истории нет единства мнений по вопросу о том, к ка­кому типу цивилизации относится Россия.

Оживленную дискуссию в начале 1990-х гг. вызвала концепция А. С. Ахиезера о самобытном характере российской цивилизации. В 1992 г. журнал «Отечественная история» провел дискуссию по во­просу «Россия - расколотая цивилизация?», а журнал «Обществен­ные науки и современность» - «круглый стол» на тему «Россия: кри­тика исторического опыта». Далеко не все участники обсуждений поддержали основную мысль автора о том, что главной чертой «про­межуточной цивилизации», к которой он отнес Россию, является ее раскол, то есть стремление одной группы отвечать на активизацию деятельности другой группы, выступающей с противоположными ценностями. В. П. Данилов обвинил социокультурную концепцию А. С. Ахиезера в чрезмерной идеологизированности, в отбрасыва­нии представления о единстве всемирно-исторического процесса. Автор писал, что жесткое распределение цивилизаций между кон­тинентами и народами привело к тому, что «Россия оказалась стра­ной «промежуточной цивилизации», отличающейся «деструктивным характером» и обреченной на систему «псевдо...»: псевдоэкономи­ка, псевдорынок, псевдо капитализм, псевдоурбанизация, псевдо­кооперация и т. п., вплоть до «псевдоразвития» - всего-навсего «пульсации»¹²⁸.

Другие авторы полагали, что концепция А. С. Ахиезера «оказа­лась первой «после коммунизма» и наиболее обстоятельной и серь­езной попыткой осмыслить феномен российской самобытности»¹²⁹. У нее нашлись многочисленные подражатели. Идеи, созвучные кон­цепции А. С. Ахиезера, высказал А. В. Оболонский. Он делил все ци­вилизации на системоцентрические и персоноцентрические. По его мнению, в персоноцентрических цивилизациях индивидуум являет­ся высшей ценностью. В системоцентрических цивилизациях высшей ценностью является сама Система, а индивидуум либо вообще отсут­ствует в шкале ценностей, либо рассматривается в контексте неких надличностных целей. Автор относил Россию к системоцентрическим цивилизациям, считая, что смена политических элит в России не при­водила к принципиальным изменениям цивилизационноготипа Рос­сии. При всех режимах Система оставалась главной ее ценностью. Он писал, что системоцентризм в России обнаружил огромный запас прочности, а любые возможности вывести Россию из плена государ­ственного деспотизма «мгновенно вступали в противоречие с нацио­нальными стереотипами политического поведения и моральными основами социальных взаимоотношений»¹³⁰.

Сложились и другие представления о цивилизационной принад­лежности России. Политики, пришедшие к власти в начале 1990-х гг., попытались приблизить Россию к Европе и внедрить в развитие страны ценности западной цивилизации. Естественно, этот выбор требовал идеологического обеспечения, и в выступлениях Г. Э. Бур­булиса, Е. Т. Гайдара, А. Б. Чубайса, других идеологов реформ четко проводилась мысль о том, что Россия с самого начала своего разви­тия была неотъемлемой частью западной цивилизации и лишь при­ход к власти большевиков свернул ее с магистрального пути. Обос­нованию этой идеи были посвящены работы политологов и истори­ков В. В. Ильина, И. Н. Ионова, Б. Г Капустина, А. С. Панарина и других авторов. Их противники из различных политических лаге­рей попытались доказать, что российская цивилизация не прием­лет ценности западного мира, поскольку она относится к другому типу. Были обществоведы, которые предлагали отнести Россию к странам восточного типа. В работах В. Г Гельбраса, В. С. Мясникова и других авторов подчеркивалось, что в истории России неоднократ­но предпринимались попытки включить Россию в европейскую жизнь: принятие христианства, реформы Петра I и другие. Но все они заканчивались неудачей. В советский период страна преврати­лась в обычную восточную деспотию во главе с тираном - партийным вождем. По мнению этой группы авторов, российские полити­ки должны взять за образец развития коммунистический Китай, сде­лавший в 1980-1990-е гг. в результате реформ Дэн Сяопина неви­данный экономический рывок.

Многие авторы разделяли евразийскую концепцию об особом пути развития российской цивилизации. В работах Р. Евзерова, В. С. Ерасова, С. С. Ключникова, В. Козловского, А. Панченко, В. Б. Па­стухова, О. А. Платонова, П. Савкина, С. Хоружего и других авторов, как и в сочинениях классических евразийцев 1920-х гг., проводи­лась мысль о том, что главным фактором развития истории является «месторазвитие» народа, т. е. связь культуры и жизни народа с гео­графической средой. Они писали о том, что Россия отличается как от Запада, так и от Востока и пытались представить Россию как «замкну­тый океан-континент», особую самобытную цивилизацию. Однако скоро стало очевидно, что современные сторонники евразийской кон­цепции особенно сильно критиковали ценности именно западной ци­вилизации. По словам О. А. Платонова, «русская цивилизация отвер­гала западноевропейское понятие развития как преимущественно на­учно-технического, материального производства, постоянного наращивания массы товаров и услуг, обладания все большим коли­чеством вещей, перерастающего в настоящую гонку потребления, «жадность к вещам». Этому понятию русское миропонимание про­тивопоставляло идею совершенствования души, преображения жиз­ни через преодоление греховной природы человека»¹³¹.

Л. И. Семенникова справедливо считает, что «в наворотах поли­тической борьбы первой половины 90-х гг. евразийская концепция была упрощена, вульгаризирована и стала подспорьем для пропа­ганды русского национализма. Теперь речь шла о «русской цивили­зации», «русской идее». Утверждалось, что эта цивилизация имеет особый духовный базис - православие, ее отличает особая форма общности, коллективизма - соборность, особое отношение к хозяй­ственной деятельности, которое характеризуется как «нестяжательст­во» (т. е. отсутствие стремление к прибыли). Как величайшее дости­жение русской цивилизации рассматривается создание мощного государства»¹³². Сама Л. И. Семенникова предложила рассматривать Россию как «цивилизованно неоднородное общество». Суть ее кон­цепции заключалась в следующем: Россия не является самостоятель­ной цивилизацией и не относится ник одному из типов цивилизаций в чистом виде. По ее словам, «это особый, исторически сложивший­ся конгломерат народов, относящихся к разным типам развития, объединенных мощным, централизованным государством с великорус­ским ядром. Россия геополитически расположена между двумя мощ­ными центрами цивилизационного влияния - Востоком и Западом, включает в свой состав народы, развивающиеся как по западному, так и по восточному варианту. Неизбежно в российском обществе сказывалось как западное, так и восточное влияние. При крутых по­воротах исторические вихри «сдвигали» страну то ближе к Западу, то ближе к Востс>ку. Россия представляет собой как бы «дрейфующее общество» на перекрестке цивилизационных магнитных полей»¹³³.

Я. Г. Шемякин подчеркивал, что в литературе первой половины 1990-х гг. термин «цивилизация» был перегружен противоречивы­ми смыслами». По его словам, за декларациями о приверженности многих авторов «цивилизационному» подходу «нередко скрывает­ся духовная инерция старого подхода», попытки следовать старой общенаучной парадигме - редукционизму, который «выражается в претензии дать исчерпывающее объяснение исследуемой реально­сти в рамках какого-либо одного научного подхода»¹³⁴. По словам В. А. Коз