Июля / 3 августа 1892. Среда.

Накасу

В семь часов утра выехали из Такетоё в Накасу, 4 ри от Такетоё; по дороге остановились в деревне Тоёка, 1 ри от Накасу, у учителя Иоанна Оокоодзи, который приехал в Ханда для встречи и сопровождения еще третьего дня; отслужили краткий молебен и были угощены чаем. Ооко­одзи здесь единственный учитель в школе детей из 60-70 детей; значит, в его руках все дело воспитания здешнего юного населения; настоятель­но убеждал его завести воскресную школу для языческих детей, погово­рив наперед с родителями — конечно, наиболее резонными и располо­женными к христианству; обещал прислать для преподавания детям Священной Истории Ветхого и Нового Завета, и Доотокуно-кагами; говорил он, что будет преподавать, но едва ли исполнит — одушевления не показывает.

В одиннадцать часов прибыли в Накасу; отслужили молебен; после поучения и благословения всех, по метрике познакомились с Церковью. Крещено здесь 51; из них умерло 8, в других местах 14, охладело два, налицо 27, и Иоанн Оокоодзи с женой и двумя малыми сынами (крещены не здесь), всего 31 хороших христиан. Сицудзи один — Филипп Ооива. К богослужению приходит в среднем 19 человек; здесь после каждой службы отмечается — против имени — на одном листе христиан, на дру­гом христианок — кто был в Церкви; ходит одинаковое количество — ко всенощной и часам.— Новых слушателей ныне нет, и, как видно, прямо по лености катихизатора Павла Кавагуци, ибо он смутился, когда я спра­шивал о сем; а сицудзи Филипп молчал на мои слова, что слушатели между неиспорченным народом рыбаков и земледельцев должны бы быть, коли уже есть на месте такая Церковь — из их же собратий.

Существуют здесь собрания: 1) в воскресенье вечером собираются человек 10-13 христиан и христианок: читают и толкуют по очереди Священное Писание; катихизатор, если не в отлучке, участвует в сем и поверяет их; 2) в среду вечером собирается человек 10, и катихизатор рассказывал им Священную Историю Ветхого Завета; дойдено до путе­шествия израильтян в пустыне; 3) во второе воскресенье месяца бывает женское симбокквай со своими кооги; собирается человек 8-9.

Итак, и в настоящем виде Церковь довольно оживленна; только странно, что мало растет она. После того, как написано на предыдущей странице сетование не бездеятельность катихизатора Кавагуци, мы успели посетить дома христиан (всего четыре; в двух, далеко отстоящих, не были); один из домов — Петра Ооива, местной власти помощника окруж­ного, которому подчинено до 500 домов (больше 300 в Накасу и другая деревня). Я опять стал сетовать на отсутствие слушателей; и мне гово­рят, что иного и ждать трудно: народ здесь совсем индифферентный — ни во что не верует; к бонзам обращаются только когда покойника хоро­нить надо; молятся очень редкие. И оказывается, что здесь вся Церковь состоит из одной фамилии Ооива с некоторыми зависящими от сего мира в материальном отношении. Филипп Ооива считается всеми за очень доброго человека; действительно, он не далее, как нынешнею весною роздал народу в беспроцентный долг 100 ен, и, чтобы угодить ему, иные приходят слушать; но послушает раза два-три, похвалит уче­ние — «хорошо, мол», и больше глазу не кажет: почвы нет взойти семе­ни,— огрублено сердце от безверья.— Если же это правда, то катихизатора за малоуспешность винить нельзя. Однако же и надежды на водворение здесь христианства тоже терять нельзя: народ здесь очень простой, совсем неиспорченный — нравы первобытные, нерастленные: значит, нужно только ждать, чтобы Благодать Божия оросила почву.

Из четырех посещенных домов — два Ооива Филиппа, сицудзи, и Петра, помощника окружного, третий — родственники Ооива, четвер­тый — его работника; вот и вся Церковь; дальние два дома — тоже клиен­ты Ооива.— Живу я в доме покойника Симона Ооива, семья которого в Токио, и два сына — ученика теперь здесь на каникулах; Церковь — тоже в доме Симона Ооива, чрез дорогу от того, где я помещен.

Перед заходом солнца не мог не удержаться, чтобы не выйти на морской берег погулять,— так прекрасно заходило солнце, в такие чуд­ные цвета озолотило бродившие по западу легкие облака! Как бы хоте­лось купаться в этих дивных, прекрасных волнах золотого света! Как должно быть там светло, покойно, тихо от злых треволнений мирской жизни! — Но не дают успокоиться даже в мечтах и на час мутные волны житейского моря: тут же догнал меня полицейский,— говорит — возвра­щается в Удзуми, а оттуда приходил сюда — охранять меня во время проповеди,— так-де предписано от начальства над ним: «В Ханда один старался помешать (боогайсуру) вашей проповеди, так и здесь на такой случай нам велено присутствовать при проповеди; в Накасу всего один полицейский,— так я приходил к нему на помощь, но сказали, что сего­дня проповеди нет,— так я завтра приду».— Когда ушел он своей доро­гой, подоспел Филипп Ооива и стал жаловаться на катихизатора Павла Кавагуци: «Занимает христиан, собравшихся на проповедь, больше мир­скими разговорами (заиудан) и вообще — большого светского направления, чем проповеднического; проповедывать ленится, а изучает аглицкий язык, читает газеты да пописывает статейки в журналы; у Собора будут просить переменить его, такой здесь совсем не годится — ни для христи­ан, ни для новых слушателей». Совсем правда; действительно, Кавагуци здесь совсем не место, да и не знаю, где ему место; около строгого священника поставить бы его, который бы направлял его, но где же этот строгий священник?

Филипп Ооива просит одного опытного катихизатора, который за- ведывал всем Цитагоори, имея под собою молодых катихизаторов в четырех здешних Церквах; хорошо бы. Но кого же? Опять людей нет! Боже, все людей и людей, а их — нет и нет! Да пошли же нам сих делателей!

Вечерню пели превосходно; вот здесь заслуга Кавагуци видна; сам был причетником, отлично знает одноголосное пение, сумел и передать его,— настоящий хор, бойко и правильно, без ошибок на полутонах, поющий всю службу. Я и похвалил Кавагуци при всех по окончании службы.

Было женское симбокквай; начиная от крошечной девочки, сказав­шей заученных несколько слов о любви, кончая почти шамчащей стару­хой, дельно говорившей о необходимости бедствий для приготовления человека к Царству Небесному,— все говорили хорошо приготовлен­ное, но такими тихими голосами, что только около сидящей было слыш­но; слушателей же, кроме христиан,— язычников был полон дом и много стояло вне. Я потом говорил о необходимости мужского и женского симбокквай и что начало их в Священном Писании, о пользе их, но что кооги нужно не только хорошо готовить, а и произносить для общей пользы, чтобы все слышали и поняли — Потом сказал поучение о посвя­щении себя Богу и служении Ему во всяком звании; речь была наготов­лена отчасти к язычникам-слушателям.

По окончании всего, оставшись один, опять ушел гулять на берег моря, когда луна сияла почти полным диском, серебря широкие полосы моря, и звезды горели ярким блеском. Но сбежавшиеся христианские ребятишки своей простодушной болтовней и рассказами помешали меч­тать и думать.

Днем приходил поговорить, между прочим, учитель деревни Тоёка (1 ри от Накасу) Иоанн Оокоодзи, сын сизоку из Нагоя, 33-х лет, имею­щий семью из жены и двух малых сыновей. Если он таков, как в речах, то довольно замечательный человек; один ведет школу из семи классов; учеников всех 60-70; душевно предан своему делу, трудится безустанно, точен во всем; любим и уважаем всеми в деревне, даже бонза, не терпя­щий христианства, душевный приятель его, хотя Иоанн открытый и весьма преданный христианин. Но задушевное желание его — сделаться проповедником, только не таким, говорит он, как нынешние — говоря­щие и неисполняющие,— а нераздельным в слове и деле,— Если бы я уверен был, что он именно таков, то сейчас бы пригласил его на церковную службу; семью можно бы содержать, пока он будет в Катехизаторской школе; или же сделать бы его гувернером в Семинарии, в каковом у нас тоже крайняя нужда. Но — подождать и посмотреть, что будет: если он будет таким же, как ныне, и ревностным христианином, и усердным учителем, чрез два года, когда я вновь, с помощью Божией, посещу сие место, то можно будет пригласить его на церковную службу с некоторой уверенностью, что ошибка не будет сделана. Жалованье ныне он получа­ет за свою неустанную работу 10 ен в месяц и больше ровно ничего,— этим кормит и одевает себя и семью.