На пароходе на пути в тоса и Коци

Какой-то оратор мало не всю ночь мешал спать, болтая во всю глотку всякий вздор в кают-компании. Оказалось: моряк, бывший на японском военном судне в Европе, гордящийся тем, что при представлении Султану, на вопрос: «Какой веры?», ответил: «Никакой»; чтущий своего Микадо как Бога и больше не признающий ничего высшего в мире; я стал было толковать с ним о религии, но скоро же должен был сказать: «Вам вера — тоже некони кобан», и кончить, чтобы не тратить попусту время. Целое утро употребил на чтение сочинений учеников катихизаторской шко­лы, поданных как раз пред моим отъездом из Токио.

Пароход, по мелководью, останавливается на рейде мили за две до города Коци. Братья и сестры встретили на трех крытых лодках с фла­гом-крестом; во время пути на лодках пошел проливной дождь и был оглушительный гром. Прибывши в церковный дом, отслужили литию, и была краткое поучение. Потом по метрике познакомились с Церковью. Крещенных 65; из них охладело десять; некоторых и места жительств неизвестны; служат катихизаторами в других местах (Мабуци и Исохи- са), в Токио в школах (Такеноуци и Ханино) и в других местах человек восемь, умерло восемь; но есть христиане из других мест, так что всех здесь налицо 47. На богослужении собираются 15-20 человек; сицудзи три; церковного прихода от христиан в месяц 70 сен; из них 30 сен идет в приплату к 3,5 енам, присылаемым из Миссии на наем церковного дома.

До вечерни, в разговоре с христианами, между прочим, объяснил происхождение нынешних беспорядков в Семинарии, в письмах сюда, по видимому, описываемых в очень дрянном тоне, ибо Исохиса, получив от сына письмо, скрыл его — «потерял дорогой на службу»,— говорит. Видел младшего брата о. Савабе — похож, но вял; сына, Кувадзу, что ныне в Певческой, вызывает на каникулы; сказал ему, чтобы на дорогу выслал ему (ибо едва ли вернет потом в Семинарию). За вечерней о. Иоанн Оно кадил жаровенькой, взявши ее в руки,— уж он крестил, крестил — на все стороны! Пребезобразно выходит; сказал ему, чтобы не делал этого, а ставил жаровенку на стол; лучше же всего брат всегда с собою кадило, которое ныне он говорит, забыл. Пели плохо; кричит во все горло катихизатор Хиромици; за ним почти все врозь; видно, что мало поют — значит, мало молятся вместе. После вечерни было поуче­ние, направленное к возбуждению христиан и христианок заботиться о распространении здесь Церкви. По окончании убеждал христианок начать опять бывшее здесь и остановившееся фудзин-симбокквай; в первом месте здесь вижу, что оно прекратилось; везде — коль скоро начато — ведется с охотою; здесь, видно, что катихизаторы плохи — молоды и малозаботливы. Убеждал и мужчин завести свои симбокквай с собствен­ным кооги; у них есть нечто подобное — два раза в неделю, говорит катихизатор: христиане — большею частию молодежь здесь — готовятся к толкованию Священного Писания дома, собравшись, толкуют, спо­рят, катихизатор поправляет; это, если производится, то может и впе­ред вестись по-прежнему. Тоже симбокквай — пусть будет ежемесячное и так далее. Обещались завести, равно как и женщины.

До поздней ночи раздававшийся звон колоколов, несшийся откуда-то издалека и очень напоминавший наш звон к вечерне; говорят — убивает саранчу, для того и звонят; убивает даже и шелковичного червя, если он где есть поблизости. Впервой здесь слышу и встречаю, что звон, то есть сотрясение воздуха, производит такое действие.

Мая /11 июня 1892. Суббота.

Коци

Горластый петух, на котором, по-видимому, лежит обязанность утром, обходя двор, будить всех, в пять часов, подошедши к самому уху, до того заорал, что мы с о. Оно должны были встать, хоть положили было с вечера спать дольше.

С восьми часов отслужили обедницу и панихиду и вместе отпеванье, между прочим — младшей сестре о. Павла Савабе, Текусы, на днях умер­шей после краткой болезни и погребенной христианами до нашего при­езда. Другой, отпетый сегодня, был Павел Анбора, служивший прежде катихизатором и сбежавший, получивши за два месяца деньги; служил он потом в Токио по железной дороге и умер в больнице; никто не известил о нем в Миссию, и погребен он по-язычески; мать, впрочем, со слезами уверялами, что он всегда оставался верным христианином, мо­лился утром и вечером, и родителей увещевал оставаться православны­ми христианами; отец и мать, действительно, хорошие христиане, и жаль их, бедных, скорбящих о потере сына.

По окончании службы и поучения отправились посетить христиан. Яков Мабуци, отец катихизатора Иоанна, шестидесяти одного года, бывший учитель фехтованья, имеет, кроме Иоанна, пять человек детей, из которых, впрочеир старшая дочь вышла за катихизатора Петра Хиро- мици; последний — Вениамин, восьми лет, прочие трое детей и мать в язычестве; Яков говорит, что матери — за множеством детей и забот по дому — просто некогда научиться христианству, к которому она душевно расположена не менее других,— Отец катихизатора Иоанна Исохиса, 53 лет, служит в тюрьме, детей с Иоанном трое,— в Семинарии Федор и дома Кирилл пятнадцати лет. Дом свой, с огородом. Вдов, но взял, по-язы­чески, другую жену; говорит, что крестит ее и потом обвенчается, так- то, христиане, неспрашиваясь христианского закона, женятся и потом уж — вдогонку — хватаются за закон, да и то, как видно, по случаю визита духовных и вопросов их! У отца катихизатора Петра Хиромици не были, сын говорит, что отец теперь перестраивается, все у него не в порядке, принять не может. Отец Петра Хиромици — Захария, 67 лет, мать Ели­завета — 56; кроме Петра, у них две дочери — замужем, больше детей нет.

Были у младшего брата о. Павла Савабе — чиновника Ицибеи Кувадзу, пятидесяти одного года, еще язычника; жена — христианка, маленькая дочь, восьми лет, тоже; сын — в Семинарии, другой — младший, дома, еще не крещен; мать о. Савабе, старуха 77 лет, христианка, живет тут же. Дом — богатый, на воротах, при входе во двор, висит толстая, соломен­ная веревка, по-синтуистски; видно, что плохие христиане. При входе в дом Кирилла Онгасавара, бывшего в Семинарии, также синтуитстская веревка; его мать, младший брат и сестра — христиане; дом — богатый довольно, купеческий. За городом были у матери Алексея Китагава — переводчика; его отец помер, но дядя жив и даже служит начальником общества деланья <...> мать, очень угостительная и еще не старая, разво­дит шелковичного червя и мотает шелк; у них дом и целая гора, где огород и поле, также разного рода плодовые деревья, бива чудесные — я съел целые пригоршни. По соседству с Китагава живет чиновник Николай Оседа, родом из Токио, рассказывал про резню при минувших выборах в Парламент и показывал рисунки,— сам был посылаем для усмирения.— Муж христианки Сунгано тоже чиновник, угощал запахом благовонного дерева, плодами и прочим. Вообще, наполовину здешние христиане — состоятельные люди. Посетили мы всего одиннадцать домов; в дома, где одиночные христиане, не приглашали. К четырем часам кончили визи­ты, но я вернулся домой с расстроеннейшим желудком, от дрянной здешней пищи и от разных угощений.

Вечером, с половины седьмого, всенощная, с восьми — проповедь для язычников, которых собралось человек до четырехсот; сначала го­ворил о. Оно о Страшном Суде — что и язычники будут подвергнуты ему, ибо имеют средства знать Бога; я сказал обычную — начальную язычникам, но до Спасителя, дальше же предложил послушать завтра вечером, с восьми часов, ибо сегодня было уже десять часов, и аудито­рия двухчасовой беседой была утомлена, а предмет беседы такой важ­ный. Интересно будет посмотреть, сколько завтра придет, ибо это будут уже заинтересованные предметом проповеди, а не тем, как иностранец произносит ее. Сегодня аудитория была очень тихая и внимательная, вопреки, кажется, ожиданиям христиан, ибо здесь народ буйный и свое­вольный.