Сентября / 12 октября 1891. Понедельник.

Куруме. Оги — ночлег

Вечно набивающий себе брюхо о. Кавано и на подъем от сна тяжел. Сегодня утром едва не проспал времени, назначенного для богослуже­ния: я, уже совсем одевшись идти к Игнатию Ивахаси и зашедши за ним, нашел его глубоко спящим, хотя Норита, конечно, разбудил его, уходя туда.                                •

Отслужил обедницу и панихиду по Петре и Иосифе, умершим в сей Церкви; Петр Номура был тот Номура, которого я видел девять с поло­виной лет тому назад совсем верующим, хотя еще не принявшим креще­ния; он недавно помер, оставив жену и троих детей; жена здесь была и пела с Павлом, Василием и катихизатором Норита, и какое пение было! Все врозь — какофония — заткни уши и беги! А все оттого, что Церковь опущена; поют смело, навыкло — значит, когда-то и ладно пели, да рас­строились. После службы сказал небольшое поучение на слова Апостола, ныне чтенного, что «мы, христиане — члены тела Христова — Церкви, значит — одушевлены Самим Христом — главою, лишь бы мы сами ста­рались сохранить усердие».

Затем объяснил значение панихиды и кутии. Подтвердил еще обеща­ние прислать катихизатора. По угощении чаем вернулись в гостиницу, где ныне сие и пишется, в ожидании обеда и потом отправления в дальнейший путь, так как здесь больше делать нечего.

В 12 ч. 55 м. отправились в Карацу чрез станцию Тосу, где ждали час поезда в Сага. До Сага — по железной дороге. Местность ровная, превос­ходно возделанная; между прочим, множество дерева Хазе, из плодов которого делаются свечи. От Сага 13 ри до Карацу. В шесть часов при­были в Оги, 3 ри от Сага, и заночевали. Пользуясь временем, переписал из исповедной росписи о. Петра христиан Карацу в свою тетрадь; оказы­вается, всего там налицо 12 с детьми, да 2 в отсутствии — вот и вся Цер­ковь; да двое оглашенных в Карацу и трое в Хамазаки — почему-то, однако, медлящих крещением — вероятно, потеряли веру; из них особенно замеча­телен Канаёси, врач в Хамазаки, изучивший католичество, протестантство

и православие и разумно избравший православие. Трое же православных в Карацу ушли в протестантство: о. Петр говорит, что не из-за учения, а для мирских выгод — кто в школу, кто в катихизаторы к протестантам; тем не менее, жаль и досадно.

Октября 1891. Вторник.

Карацу

В восьмом часу отправились из Оги. Дорога пролегает чрез мест­ность, горы которой изобилуют каменным углем. Всякий, на земле кото­рого есть каменный уголь, имеет право добывать его, взяв разрешение у Правительства; добывается по мелочам; в горах по обе стороны дороги виднеются отверстия внутрь; около же засыпано угольным мусором; люди, как кроты, роются, выбрасывая ненужное из норы и выламывая нужные куски угля. Слой угля здесь тонкий, так что добывающие долж­ны гнуться и работать ползком. По дороге неугомонное движение: везут уголь к речке, откуда он в лодках идет в Карацу, где Правительство берет потребное для флота количество, прочее же идет в продажу; в прошлом году, при забастовках углекопов в Англии, здешняя местность очень выгодно торговала углем. Впрочем, замечательно, что таких бедных деревень, какие мы проезжали сегодня в углекопной местности, нигде еще я не видал; должно быть, бедных углекопов эксплуатируют мироеды, скупая уголь по низким ценам, или заставляя дешево работать.— В две­надцать часов прибыли в Карацу. Далеко до города виднеется сосенник, которым здесь заросло все прибрежье,—настоящее «мацуура», как и называется здешний округ. Катихизатор Яков Томизава и христианин Павел Мураками встретили в конце города, но, так как христиане в церковном доме еще не собрались, то мы проехали в гостиницу, где наскоро пообедали, думая, что Томизава тем временем соберет христи­ан. После обеда о. Петр Кавано пошел в церковный дом, обещая извес­тить, когда пора мне прийти. Я и жду вот до сих пор этого известия: теперь уж половина четвертого часа; приходил Томизава, сказав, что христиане теперь обедают, еще не собрались, захватил черный чай к услугам Кавано, да вот и кейфуют там вместо того чтобы собрать кого можно (как я говорил) и известить меня, чтобы идти помолиться вместе и познакомиться с Церковью. Видно, что Церковь здесь еще почти не рождалась, да и чего ждать от таких плохих рождателей, как о. Кавано и Яков Томизава!..

Братья и сестры, наконец, собрались и об этом пришли мне сказать; пошел, и такая жалость проникла в сердце при виде сего крошечного стада! И здесь икона Спасителя, и сюда пришел Христос, родилась и здесь Церковь, а при рождении что же не бывает малым и слабым!

Отслужил я краткий молебен, от сердца сказал краткое слово, слово ободрения маленькому стаду. Потом стали советоваться о том, как воз- ращать малое дитя. Павел Мураками здесь самый надёжный христиа­нин, хотя глух и старадет головными болями; он взялся найти дом в городе, где бы поселиться ему и вместе катихизатору, ибо нынешняя квартира, которая в конце города, неудобная,— самому же катихизатору в городе никто не дает квартиры, по не совсем испарившейся еще здесь ненависти к христианству; кстати, катихизатор будет тогда не один в доме; ныне же он и пищу должен сам себе готовить, а отлучаясь, запи­рать дом на замок, что все неудобно для катихизаторства,— Обещались христиане и новых слушателей искать,— По окончании разговоров о церковных делах и неудачного испытания детей в молитвах (ибо ни один рта не раскрыл), пошел взглянуть на город. Вид с берега на старую крепость — налево и заросший соснами берег — направо, с устьем реки посредине — очень живописен.— Вернувшись в гостиницу и поужинав, собирался было идти в церковный дом к назначенной в семь часов вечерне, как пришли из Хамазаки трое оглашенных: врачи Канаёси и Окабе и чиновник Наразака; поговорив с ними на тему сравнения като­личества и протестантства с православием, ибо они изучили все три веры и предпочли первым двум православие (несмотря на то, что из Фукуока несколько раз приезжал католический патер, француз, убеж­дать их, а со стороны православия был один Кавано, неособенно уче­ный), отправились все вместе в церковный дом; но службу можно было начать только с половины девятого — так здесь, да и везде, впрочем, плохо держатся слова о соблюдении времени. После вечерни сказано еще поучение, продолжавшееся до половины одиннадцатого. Условив­шись завтра утром в семь часов собраться, чтобы опять помолиться вместе, мы простились с братьями и вернулись с о. Петром в гостиницу, где потом комары и другие ночные наездники очень мешали спать.

Октября 1891. Среда.

Карацу

В семь часов мы с о. Петром были в церковном доме, но застали там, кроме катихизатора Якова Томизава, одного Кирилла Хация, который, однако, скоро ушел под предлогом, что в школу нужно, где он учитель. И прождали мы братий и сестер до половины девятого часа утра; едва- едва к этому времени пришли кое-кто; и мы отслужили обедницу и про­вод по рабе Божием Андрее, недавно здесь умершем. Сказано затем поучение.— Поражает леность здешнего катизихатора Томизава; едва ли исправим он; ленился сначала на катихизаторстве в Токио, ничего не делал в Коморо; строго наказав ему исправиться, послал его сюда — год тому назад; но ровно ничего он здесь не делает, до того беспечен, что даже не потрудился заглянуть, какие здесь церковные книги (у Хация хранятся); о. Кавано уверяет, что здесь есть богослужебные книги: Часо­слов, Октоих, Псалтырь — и по списку они есть, а Томизава уверяет, что нет и правит службу по старому рукописному Часослову — это значит, что ему лень было заглянуть в склад книг, протянуть руку и взять оттуда что нужно. Едва ли что можно сделать с таким человеком по части распространения Церкви. Всячески настроил о. Петра дать ему строгий выговор, дам и я; скажет о. Петр конфиденциально и Павлу Мураками, что свойство Томизава — леность и беспечность,— чтобы хорошенько требовать от него работы, находя для него новых слушателей, но прине­сет ли все это пользу, Бог весть; придется, должно быть, в конце концов, уволить его с катихизаторства; к сожалению, его даже и причетником нельзя сделать, как можно Григория Такахаси, ибо он от лености и искусство пения совсем потерял, несмотря на то что в Семинарии был из лучших певчих,— Вообще, Церковь в Карацу мало отрады дает; всего- то здесь 16 христиан, из коих 14 с невообразимо сопливыми детьми налицо.

С двух часов после обеда посетили христиан; Павел Мураками ци- рюльничает чуть не в конуре, Павел Мураи в таком грязном хлеве, что и скотине бы совестно стоять там; впрочем, говорит, временно,— продал дом свой, чтобы больше купить товару; Илья Мураками — оклейщик — на задворке, нужно было пробираться к нему по бурьяну и обрывам; Господи, Ты мой Боже, думалось, когда христиане будут не самый по­следний, самый бедный и грязный по всем городам, где наши Церкви? Скоро ль мы станем ходить к христианам на главных улицах и в хорошие дома? — Когда были у учителя Кирилла Хация, то от него отправились в близлежащий кооен, под который занята бывшая знаменитая крепость князя города Карацу. Сверх крепости отличный вид на море с островка­ми, на город с горами за ним, на Мицусима — чрез устье реки. Недавним ветром свалило в крепости несколько толстенных вековых сосен; это напомнило участь тоже вековых силачей — удельных князей, так же пова­ленных в прах недавно, да и не бурей (какая это буря — горсть двухсабель­ных под предводительством Сайго!), в дуновением времени и собствен­ною устарелостью. Крепость Карацу построена по указанию Хидеёси, когда он был здесь, снаряжая поход в Корею. На площадке лежит старая пушка, отлитая по образцу голландских, взятых с судна, погибшего око­ло Карацу лет двести тому назад; виден даже и герб Голландии — до того простиралась подражательность,— Вечером с восьми часов была пропо­ведь для язычников в Гиндзидоо; собралось человек 300 и слушали усерд­но; в конце проповеди указано было на катихизатора, от которого же­лающие могут дальше учиться вере.

Октября 1891. Четверг.

Карацу-Фукуока

В семь и три четверти часа сопровождаемые христианами при про­должающихся убеждениях с нашей стороны стараться сделать Церковь цветущею и при уверениях с их, что постараются, мы с о. Кавано остави­ли Карацу. Переправившись на лодках чрез устье реки в Мицусима, поехали великолепным сосновым лесом, содержимым как парк, до Ха- масаки; там заехали к врачу Канеёси, оглашенному, и, простившись с ним и с провожавшими доХамазаки Павлом Мураками и катихизатором Яковом Томизава, отправились дальше, в Фукуока. Канеёси и двум дру­гим оглашенным в Хамазаки обещался прислать из Токио книг 6-7, но с тем, чтобы они были здесь уже церковными. Дорога в Фукуока идет почти все время берегом моря. Так как в одной из придорожных дере­вень был какой-то праздник, то по дороге встречалось множество ра­достного народа, идущего на праздник. В Фукуока прибыли часов в пять вечера и остановились здесь, чтобы повидаться с находящимися здесь 3-4 христианами и узнать от них, могут ли они помочь катихизатору, если оный будет поселен здесь, открыть проповедь, то есть найдут ли для него на первый раз слушателей.

Плеск моря, слышавшийся целые полдня сегодня, напомнил плеск моря хакодатский, когда я, бывало, сновал по берегу его с думою о смысле жизни. То основание было — основа, ныне идет уток; и тогда было грустно почти до безотрадности, и теперь тоже самое: рисунок-то ткани уж больно неясен и мизерен. Эх, по шапке и Сенька, и по Сеньке шапка!

Часу в девятом вечера Таисия Сёодзи, старуха, приходила, наболтала с кучу и найти слушателей для катихизатора не обещала; завтра придет с дочерью Фотиной; вероятно, тоже ничего надежного не скажет.

Октября 1891. Пятница.

Фукуока — Кокура

В десять часов утра приходили Таисия и Фотина Сёодзи; людей для слушания учения не указали, но обещали постараться найти. И о. Павел Кавано из города не принес ничего определенного; Пелагея, жена тор­говца, на которую он возлагал некоторую надежду, как на усердную христианку, переселилась куда-то за два ри от города; еще есть Лука, служащий в тюрьме; вот и все здешние христиане; быть может, есть и больше, да неизвестны; все-таки больше всего надежды на Сёодзи, что они помогут катихизатору основаться здесь. Сегодня утром отправил письмо к Павлу Морита в Нагасаки: если у него не найдется человека 2-3 слушателей из коренных жителей Нагасаки к тому времени, когда я кончу обзор Церквей о. Кавано, то пусть известит о том меня в Усуки — всего лучше тогда переселиться ему сюда — в Фукуока, как самый много­людный город на Киусиу.

Пришли в одиннадцатом часу Лука, тюремщик, и Алексей, что оста­вил в Янагава мать и жену без хлеба,— народ низшего класса — и по речам, и по приемам видно; но о. Кавано тотчас написал Луке адрес Фотины Сёодзи — «иди, познакомься», а когда тот оставил было листок на полу, строго подтвердил: «Не истеряй адреса». Удивился я бестакт­ности Кавано; Сёодзи — мать и дочь — только что говорили, что «Цер­ковь нужно начать с высших лиц», а он сует им в знакомые тюремщика Луку! Ну об чем же они будут беседовать с ним, когда и сам-то о. Кавано, поговорив с Лукой минут десять, видимо, не знал дальше, что делать с ним, и к адресу-то, кажется, прибегнул от нечего говорить больше с Лукой! Не место будет Луке в семействе офицера, да еще язычника! Положим, пред Богом и в Церкви все равны, да в обществе-то нужно, чтобы люди не стесняли друг друга, а Лука у Сёодзи верно отобьет всякую охоту у тех, кого встретит там, идти в Церковь, чтобы не на­ткнуться на подобные знакомства. «Будьте мудры, яко змии» — сказано; и Апостол Павел — образец нам, как поступать, чтобы всякого рода лю­дей привлечь в Церковь; если он обрезал Тимофея, то уж, конечно, не велел бы Луке идти к Сёодзи, чтобы отпугивать их знакомых от Церкви. И таких простых вещей не понимает, или не хочет взять в толк о. Кава­но! Оттого же у него и Церкви пустые; коли все с задворков к христиа­нам ходит, то с главного подъезда едва ли кто из язычников пустит к себе! — В два часа двадцать минут пополудни отправились из Фукуока по железной дороге, и в пяти часов были в Кокура. Катихизатор Тимофей Саеки с христианами встретили на станции и провели в гостиницу, переодевшись в которой, мы с о. Петром отправились в церковный дом. Христиан здесь местных нет еще ни одного человека, даже и слушателей надежных нет, а живут здесь три христианских семейства: 1. Николая Мацуи из Хакодате — строитель здешней бумажной фабрики, у которого в семье 7 человек; 2. Василия Китагава, бывшего воспитанника Катехи­заторской школы, у которого жена и дочь, и 3. Павла Сато из Церкви Коодзимаци в Токио, служащего здесь на железной дороге, у которого жена и две дочери,— всего с детьми здесь 14 христиан. Отслужили вечер­ню, после которой было и приличное поучение; дети оказались знающи­ми молитвы, хоть плоховато. Одна из дочерей Мацуи, пятнадцатилет­няя Вера, училась в Миссийской школе на Суругадае и пела в хоре, потому и здесь поет очень хорошо. Катихизатор Саеки, по новости волнуется и путается в службе, но читает хорошо, поет же плоховато, хотя, учась в Семинарии, и пел в хоре. Впрочем, из него выйдет, даст Бог, хороший катихизатор, лучше Томизава и Григория Такахаси; у него есть практический смысл и способность управлять.

Октября 1891. Суббота.

Кокура

С девяти часов утра была в церковном доме обедница и панихида по умершим родным здешних христиан; поучение о поминовении умер­ших. Пели совсем плохо: торопятся до нелепости.— Потом пошли было всей Церковью сниматься в фотографии, но сия оказалась неисправ­ною: снять даже такую маленькую группу отказалась. Посетили два дома христиан, ибо в третьем и катихизатор живет у Василия Китагава. Ни­колай Мацуи показывал планы своей работы, по которым построена бумажная фабрика; действительно, очень даровитый архитектор и почти самоучка; жаль, что ревматизм в ногах и руках, развившийся до того, что он не может владеть пером и прочими рисовальными инструментами,— лишил его возможности продолжать свою зодческую деятельность; ныне он просто закладчик. При постройке фабрики он получал не проценты, как принято у европейских архитекторов, а по 100 ен в месяц. Фабрика, кроме машин, стоит 120000 ен. Она принадлежит Хацисука, бывшему тоокейскому губернатору. После обеда, во втором часу, Мацуи повел и показать фабрику. Бумага делается из рисовой соломы и тряпья; на ней работают до двухсот человек; вырабатывается в сутки бумаги пять тонн; процесс выработки от соломы и тряпья отсылки упакованной бумаги продолжается меньше суток: шесть часов солома, или несколько измель­ченное тряпье преет в цилиндре, где температура пара 40°, шесть часов, затем мокнет в воде, четыре часа в чанах измельчается и обращается в массу, три часа — на отмывку и окончательное приготовление массы и пропуск ее через сетку на сушильные цилиндры, прошедши которые, она навертывается бесконечной лентой на цилиндре, с которого посту­пает под разрезальную машину, оттуда обрезывается и женщинами упа­ковывается в оберточную бумагу. Последняя делается здесь же. Красно­ватая бумага для «Дзидзисимпо» идет с этой фабрики. Вообще, делается бумага больше для газет; может идти и на печатание книг, но высших сортов — письменная бумага — не производится. Бумажная фабрика эта больше, чем в Оодзи и, кажется, самая большая в Японии; всех же ныне в Японии семь бумажных фабрик, устроенных по-иностранному. Заме­чательно, что ни при устройстве сей фабрики, ни ныне при выделке бумаги не было и нет ни единого иностранца — все сами японцы,— как не сказать, что умный и переметливый народ! Фабрика построена здесь потому, что уголь под рукой. Заработная плата очень низкая; например, Василий Китагава получает всего 30 сен в день; платится по дням; зна­чит, за каждый прогуленный день не платится. Я взял лист бумаги для соображения в Токио, не годится ли нам для печатания миссийских книг — дешевле было бы покупать прямо с первых рук.

По возвращении с фабрики, в четвертом часу, предложили ванну в гостинице, чеім и воспользовался, и нужно признаться, что хорош этот обычай у японцев — часто брать ванну; я привыкаю к нему в путешест­вии: самое лучшее лекарство от желудочного катара. Кстати, гостиница, в которой ныне стою в Кокура, по преданью, построена по плану, начер­ченному знаменитым Юи Сёосецу, бывшим здесь некоторое время (он и родом с Киусиу) и отправившимся отсюда в Едо, где он поселился на Суругадае и, тоже по преданию, наделал те подземные ходы, которые нам причиняли такую досаду при постройке храма; там он замышлял мухон против Сёогуна; оттуда на змее поднимался, чтобы сверху взгля­нуть на расположение сёогунской крепости, и оттуда, наконец, бежал и где-то распорол себе брюхо. Ныне его история, изукрашенная вымыслами, составляет достояние театральной сцены.

Вечером с семи часов была всенощная, но что это за безобразное было служение! Ни малейшего приготовления к нему! О. Кавано читал Евангелие — хуже нельзя прочесть; пение — какое-то скакание с препятст­виями; раз пять я удерживал: «Не торопитесь»,—ничего не помогало; положительно, хуже богослужения я не встречал. Зато же и напел я по окончании о. Петру и катихизатору. Первый должен готовить Еванге­лие да читать просто, а не китайскими звуками, должен также наперед с катихизатором готовить порядок богослужения; катихизатор должен за час до богослужения начать приготовление да петь истово; такое же служение, как ныне — не молитва, а грех; христиане должны сами требо­вать также, чтобы богослужение было «истовое» и прочее. В первый раз при посещении Церквей был так раздражен, и такое резкое наставление — первое; а что будешь делать! Христиане же видят, что служба идет неле­по,— смолчи и я, в отчаяние могут прийти.

Октября 1891. Воскресенье.

Кокура

Перед службой еще объяснил о. Петру важное значение Евангелия в Богослужении,— что его нужно читать с благоговением, как слово Хрис­та, и так, чтобы все стоящие при богослужении слушали и сложили в сердце, то же и Апостол, и прочие. За час до службы отправил о. Петра в Церковь приготовиться; и нужно сказать, что вчерашнее и сегодняш­нее наставления вполне достигли: богослужение шло очень чинно, пели не спеша и довольно стройно, Евангелие и Апостол прочитаны были внятно и совершенно понятным языком. В один час назначена была проповедь для язычников. Так как, кроме театра, здесь нет места, удоб­ного для проповеди большому собранью, в театре же говорить пропо­ведь совсем неприлично, то нанята была гостиница — эта же самая, в которой мы живем — за 2 ¹ /2 ены на время проповеди; человек 200 в ней могли поместиться, но, увы, слушателей, кроме христиан, было не более человек 30! Угораздило же этого неопытного катихизатора Саеки запрятать объявления о проповеди так, что их никто не видал! Под тем предлогом, что-де «по городу, на улицах расклеить листы с объявлениями — их тот­час уличные ребятишки сорвут», он наклеил их на банях — «там-де народ собирается»; ну и вышло, что простонародье, моющееся в городских банях, на проповедь не пришло — до ней ли ему! А больше никто и не знал про проповедь; человек 30 пришли, дожно быть, из проходивших около гостиницы и видевших на ней вывешенное объявление, которое никто и не думал срывать; не было бы сорвано и в других местах, а где сорвано — там прежде того прочитано было бы сотнею проходящих. Тем не менее проповедь состоялась. Плел сначала Тимофей Саеки сам; начал в третьем часу, проговорил минут сорок — о разном; потом гово­рил о. Петр о любви; я сказал обычную проповедь — первоначальную к язычникам. Кончено было около пяти часов. Потом братья и сестры в комнате, потом перепись христиан Накацу, ужин и теперь опять братья и сестры собрались провожать; едем в девять вечера в Модзи по чугунке, оттуда чрез Бакан на пароходе до Накацу, где будем, говорят, завтра утром часов в семь.

7 / 19 октября 1891. Понедельник.

Накаиу

Вчера вечером до Модзи ехали минут тридцать; там носильщики перенесли чемоданы на пароходик и за 3 сен каждый мы с о. Петром и множеством другой публики в пять минут переехали на другой берег, в Бакан; здесь, съехав на шлюпке на берег, с час подождали в гостинице, после чего перевезены были на небольшой пароход, делающий рейс между Баканом и Накацу. В одиннадцать часов ночи заняли место на пароходе (за 45 сен), но снялся пароход в один час ночи. Публика бит­ком набила каюту; тем не менее каждый примостился уснуть насколько возможно. В пять с половиною часов утра мы были уже в Накацу, но по мелкости прибрежья пароход останавливается мили за полторы от бере­гу; переезжают на берег на лодках с приливом. За нами от христиан Накацу была особенная лодка со Стефаном Танака, бывшим катихизато- ром, и Павлом Накано на ней. Недалеко от берега проезжали мимо заводей с воротами для рыбы; еще ближе — рядами насыпаны кучи кам­ней для жилья угрям, которых здесь и ловят. При полном рассвете выса­дились на берег и нашли почти всех христиан и христианок, ожидавших нас; во главе христианок была Дорофея Хаттори, сестра известного ученого и журналиста Фукузава, родом здешнего. На приготовленных дзинрикися доехали до города и, переодевшись и умывшись в гостини­це, отправились в молитвенный дом. Пустотой неприятно поразил он, ибо дрянной катихизатор Григорий Такахаси христианами прогнан от­сюда, и в доме никто не живет. Отслужили обедницу, сказано слово приветственное, поговорили немного о Церкви и вернулись в гостиницу, куда также пришли братья и сестры. Продолжался и здесь разговор и совещания о Церкви. Оказывается, что Григорий Такахаси так опозо­рил здесь имя катихизатора (долгами и развратом), что христиане про­сят оставить теперь на время Церковь совсем без катихизатора, пока улягутся дурные толки о православном катихизаторе, тем более они хотят этого, что-де весьма хорошего катихизатора все равно не дадут, а будет такой же молодой, как и прежние, и значит, дурного впечатления не в состоянии будет изгладить. До будущего Собора в Оосака — в июле будущего года — они хотят остаться без катихизатора и сами заправлять в это время общественной молитвой и другими церковными делами; обещаются не опустить Церкви и не дать расхитить христиан инослав­ным (к Дорофее же теперь очень пристают католики), перейти к ним, уйти от таких развратных людей, как бывший здешний катихизатор и его сотоварищи. Что ж, можно и так, тем более, что, действительно, хорошего катихизатора, которого можно бы прислать сюда поправить Церковь, нет в виду; нужно только, чтобы священник почаще посещал эту Церковь.

И здесь на славу хотели угостить, и потому устроили иностранный обед, и пришлось остаться голодным — есть нечего: или полусырое, или твердое, как подошва. После обеда посещали христиан и семейства ка- тихизаторов Синовара и Иидзима — совсем еще языческие, также язы­ческое семейство умершего катихизатора Василия Цуция. Поразило следующее обстоятельство: почти во всех домах полно народу, и все язычники, кроме одного, много двух молодых членов семьи; недаром здесь 25 христиан, а христианских домов 17. Я думал, что некоторые, по крайней мере,— бобыли, одинокие в доме; куда! У всех отцы, матери, братья, сестры! Итак, или христиане не веруют в важность христианст­ва, или не любят родителей и родных; но так как, без сомнения, не последнее, что — христиане здешние какие-то недоверки; родители в гроб смотрят, а они и думать забыли, что родители близки к вечной погибели,— не веруют, значит, как должно, в погибель и спасение. Пе­чально! Катихизаторы из этой Церкви и их родные смотрят на катихи- заторство только как на мирское средство — пропитание добывать. Ста­рый Цуция живет за городом и богатый земледел, а сын, тем не менее, живя здесь на катихизаторстве, получал содержание от Церкви, и даже сделавшись болен и ничего не делая несколько месяцев, получал; потом, наконец, отказался от содержания; я тогда подивился его благородству, но я и не воображал, что он сам по себе такой богач. Впрочем, Бог с ним! Умер по-христиански, хоть в языческом доме: между одной молитвой совершенной и другой ожидаемой. Отец сводил меня на его могилу и жены его Ольги — на обеих могилах стоит по деревянному кресту.— Отец, видимо, обрадовался моему и о. Петра приходу,— радушно угощал чаем и каки, и сводил потом на холм, откуда мы полюбовались чудным видом на блестевшее, как зарево, море, на горы, поля и город; отсюда видны — налево остров Ниппон, прямо и несколько направо остров Сикоку. Лучшее здесь христианское семейство это — Дорофея Хаттори и ее маленьких племянниц-скромниц: живут трое в бедненьком доме и, по-видимому, вполне счастливы своей участью. Советовал Дорофее от­пустить одну из племянниц в Миссийскую школу на Суругадае, научи­лась бы хорошенько вере и церковному пению.— Вечером, с половины восьмого, началась вечерня, после нее проповедь о христианском усер­дии, кончившаяся настойчивым убеждением обратить ко Христу стари­ков в домах, где есть молодые христиане. Потом учреждено женское собрание, к следующему воскресенью выбраны две коонги: Дорофея и Пелагея, а хозяйками Агафья и Нина, племянница первой; собрание у Дорофеи в доме с двух половиной часов и так далее. Затем был толк, как управить здешнюю Церковь, оставив ее до Собора без катихизатора. Христиане обещались субботние и воскресные службы вести неопусти- тельно, к службе готовить кооги, непременно из Священного Писания, или из Житий Святых. Кроме того, к двум нынешним прибавить двух сицудзи заведывать порядком церковным; сицудзи будут часто писать о церковных делах о. Петру и мне; наблюдать, чтобы христиане не ослабе­ли в вере и прочее. Здесь было в каждые два месяца общее собрание христиан и христианок,— оно оставлено и наперед по-прежнему. Не­однократно в продолжении вечера я обращался к убеждению обратить стариков в христианство; оттого-то эта Церковь так слаба и такая колеб­лющаяся, что состоит из одной молодежи: точно молодой тростник, колеблемый всяким дуновением ветра. В одиннадцать часов закончи­лось церковное собрание.

Октября 1891. Вторник.

Накацу

В восемь часов была назначена, с половины девятого началась цер­ковная служба — часы и панихида. К последней кутью принес отец Васи­лия Цуция, пришедший и сам с средним сыном. После панихиды поуче­ние о поминовении умерших, потом речь о Церкви; подтверждено было сказанное и решенное вчера; положено избрать четырех сицудзи; захо­тели трех мужчин и одну женщину; ладно, выбрали: Дорофею Хаттори, Мориоку, Араи, Кангами — действительно, лучших христиан Церкви. Поучение им об усердном исполнении долга и всем — о соблюдении мира (Сатана просит сеять вражду?, как пшеницу): не делиться, напри­мер, на старых и новых христиан (что именно здесь есть); вновь проше­но поскорее обратить в домах стариков в христианство, с чем внесется совет и устойчивость в Церковь. По каталогу поверены церковные кни­ги: многих не оказалось — затеряны, новых еще не выслано; последние обещаны, когда сицудзи попросят их письмом в дзимусё в Миссии; хра­нение книг поручено, пока не будет здесь катихизатора, Спиридону Оодзима, которого рекомендовали как аккуратного. Беседа продлилась за полдень. Потом пошли вместе в фотографию сняться, по желанию христиан. Когда вернулся в гостиницу, пришли с визитом и конфетами отец катихизатора Петра Синовара и мать катихизатора Павла Иидзи- ма: симпатичные старики; отверзи им, Господи, к принятию спаситель­ного учения! — Заплатил за Григория Такахаси промотанные им квар­тирные деньги за 5-10 месяцы, всего за шесть месяцев по 2 ены = 12 ен, но с тем, чтобы вычесть потом из его содержания, чтобы не было по­блажки на дальнейшее в этом роде; оказывается, что ен 40 намотал здесь — всем задолжал: и по лавкам, и христианам, а проходя отсюда чрез Коку­ра — и там задолжал, в Янагава — под носом у о. Петра — его собствен­ной сестре задолжал; наказал о. Петру написать в Кумамото Георгию Оно — предупредить христиан, чтобы не давали в долг этому мото гаю; да едва ли и исправится он и будет годен для дальнейшей службы!

В третьем часу в соседней комнате, за бумажной ширмой поднялся такой крупный говор, что нельзя было не догадаться — делается с наме­рением, чтобы я слышал; прислушался; оказывается: старшины Церкви с Стефаном Танака и еще кем-то, всего человек пять, требуют у о. Петра, чтобы он выхлопотал у меня уплату долгов Григория Такахаси; тот воз­ражает, а они угрожают: «Иначе конец Церкви в Накацу!». Нахальство это возмутило меня, и я пожалел, что заплатил его долг за квартиру; нигде до сих пор и это не было, и никто не требовал доселе от меня уплаты долгов, наделанных катихизаторами, а таковых было немало; и Церковь нигде из-за долгов или дурного поведения катихизатора не разрушалась, хотя не без того, чтобы не чувствовать вреда от того. Говор кончился без исполнения их требования о. Петром.

С половины пятого началась проповедь для язычников в здании, выстроенном для публичных лекций своему родному городу ученым Фукузава, и продолжалась более полутора часа; по окончании один сде­лал вопрос по поводу моего сравнения теперешнего времени упадка языческой веры в Японии со временем такого же упадка в Греции и Риме пред временем Спасителя. Слушателей было человек около двух­сот; слушали очень тихо. После проповеди, вернувшись домой, говорил со стариками насчет их требования уплаты долгов Такахаси, что сделать это, хоть и желал бы, не могу,— было бы поощрением всех катихизато- ров входить в долги; Церковь же из-за этого не разрушится, как не разрушилась из-за Иуды, еретиков-патриархов и прочих, притом, если бы, заплатив долги, и уничтожить в глазах язычников одну неблаговид­ность, то как же уничтожить другие, вроде его хождения в публичный дом, и прочие. Обещался только я, что долги будут выплачены постепен­но, ежемесячным вычетом двух ен из его содержания; поручился за полную уплату сею постепенностью, хотя бы Такахаси и был отставлен от службы, обещав в таком случае выплатить из моего личного жалованья. Успокоились, по-видимому. Но, по истине, плоха сия Церковь, почти вся состоящая из необузданной и хорошо не знающей ни христианского учения, ни христианского духа молодежи. Наказывал о. Петру при следующем посещении Церкви, в декабре, прожить здесь дней двадцать, и, приготовивши к крещению, уже несколько подготовленных стари­ков, как-то: родителей Василия Цуция, П. Синовара, П. Иидзима, и, если найдутся, другие,— крестить их и таким образом несколько изменить характер Церкви.

Октября 1891. Среда.