Какея — Ёсида (22 ри дальше)

Целый день были в дороге; погода хорошая, по сторонам работы земледельцев; путешествие, кроме усталости, довольно приятное. Здесь самое время посадки риса в искусственно приготовленные болота — поля; боронят волами; садят рис сообща все, так что на маленькой ниве разом работают волов десяток, ворочаясь в круговую и болтая грязь; притаптыватели густой грязи на дне жидкой — лыжами, а 20-25 посад­чиков и посадчиц рисовых кустиков, работающих руками с неимовер­ною быстротою под так тихой песенки; с меж бросают им пучки зелени. Особенность Сан [?] — прохладный климат; утром и вечером в это время года решительно страдает от холода.

От Мацуе до Хиросима, чрез горы и долины между ними, 46 ри; вчера сделали 13, сегодня 22, на завтра осталось 11. Остановились на ночлег в девять часов. Дом полон был солдатами, идущими домой со службы. Вели, однако, они себя хорошо — ни пьянства, ни песней, ни безобразных криков, и скоро улеглись спать; мы не замедлили последовать за ними.

Мая 1892. Вторник.

Хиросима

В полдень прибыли в Хиросима, встреченные в предместье города катихизатором Симеоном Такеока. Так как нас ждали, сообразно письму о. Мори, после обеда, то христиане встретить не успели. Проехали луч­шую часть города, и, конечно, в захолустье обрели церковный дом, украшенный, впрочем, зеленою оградою пред входом; и такая досада взяла меня на эту несчастную арку в захолустье, что чуть громко не выбранил катихизатора. Час от часу горше — ждали письма из Миссии: по одному, от о. Сергия Страгородского, уволены шесть учеников шес­того курса из Семинарии, из коих один из самых умных,— другой — так же очень умный, оба эти — Стефан Камой и Яков Сато — дети только что виденных и обнадеженных мною родителей в Сеноо; это из-за вышеоз­наченной (на стр. 525) истории четырех учеников (Павел Секи, Иоанн Фуруяма, Иоанн Ямазаки и К. Омура), имевших свидания с ученицами; в конце концов, оказались виновными не они, ибо их проступок, то совсем ничтожный, как по исследовании оказалось, а тех шести (Камой, Сато, Лука Самесима, Гордей Сино и Павел О[?]), которые задумали отмстить им за то, что они во время Рождественских праздников возму­тились пьянством и прочим свинством Самесима и К° и донесли на них; сии ныне хотели, в отместку, сделать, чтобы те были исключены из Семинарии; и вот подняли историю и за нею бунт; бунт не могли усми­рить ни оба оо. Сергия, ни учителя, ни оо. Павел Сато и Роман Циба — духовники; принуждены были изгнать возмутителей из Семинарии, что, однако, очень жаль; собственно, давно следовало выгнать из Семинарии одного Луку Самесима — злобного и неукротимого в злобе детину; про­чие же им отравленные могли быть образумлены увещеваниями, но юны оба оо. Сергия, и плоха наша педагогическая сила! Жаль до слез, а поправить уже нельзя!

Другим письмом секретарь Сергей Нумабе извещает, что Тимофей Саеки, катихизатор в Кокура, испортился поведением и уже прогнан из Кокура. Этому нужно послать отставку, пока еще больше не скомпроме­тировал Церковь и окончательно не испортился. Кто взялся за рало и осматривается назад, тот не управляет в Царствие Божие,— святая исти­на. Этот Саеки из тех, что в запрошлом году бросили Семинарию, после семи лет воспитания и платы на них, чтобы уйти на мирские дела и выгоды; двое вернулись на церковную службу, но уже после испытанных неудач в мире и не зная куда деваться: нет на таковых, как видно, благо­словения Божия; один вот ныне должен быть уволен, другой — Фома Такеока — близок к тому по совершенному бесплодию его службы; про­чие тоже просятся на церковную службу, но уже получают отказ.

Часам к трем собралось человек десять христиан и христианок; от­служена была лития; сказано поучение, потом по метрике усмотрено состояние Церкви: отчаянное! Крещены по метрике 126; но христиана­ми можно считать разве 43; прочие или по бедности ушли в другие места промышлять пищу, или бросили веру; есть ушедшие в инославие, есть даже — в буддизм. Такова-то проповедь неумелая и скороспелая! Здесь тоже (после малого начала — двенадцать лет назад) проповедовал снача­ла Лука Кадзима, потом в помощь ему прислан Василий Мацуга; креще­ния иногда были разом — огромного числа; и все это ныне исчезло; значит — не умели научить, или спешили выставить число — несчастная метода! Вообще, Хиросима — еще плохое поле для проповеди.— Сколь­ко отсюда были в Семинарии в Катихизаторской школе, и ни одного нынена службе! Только тратаденег на них — все или оказались негодны­ми, даже негодяями, или померли,— Моисей Мацумото, два года ничего не делавши, отзываясь болезнью, а бывший на содержании Церкви, как катихизатор,— после всех этих благодеяний бросил православие и ушел в католичество — и там, впрочем, оказавшись потом негодяем; Проко­пий Ода, вышедший в катихизаторы из школы в Коодзимаци, прямо открыл проповедь — против христианства в пользу буддизма, состоя в тоже время на содержании Церкви, как катихизатор (пока узнана его измена). Лучший здесь христианин теперь Гедеон Токеогани (брат бывше­го в Семинарии глупца Михайла), да и тот — начальник местных соеси (безобразничающей ныне в Японии молодежи). А еще просят другого катихизатора, ибо-де город большой (больше восьмидесяти тысяч жите­лей). Где же взять его? Да и на что? Просят другую квартиру в городе для проповеди; могли бы сами нанимать — небедные есть между ними; но клянчат на миссийский счет, нечего делать — обещал давать ен по две­надцать в месяц.

Дети оказались знающими молитву Господню, но и только.— Жена катихизатора Вера, урожденная-деЯкагава, воспитывавшаяся в Миссийской школе, хорошо заправляет здесь церковным пением — спасибо и за это!

Вечером, в семь часов, была вечерня; поучение — о служении женщин Спасителю, потом Церкви; затем происходило женское собрание,— но совсем как будто экзамен в школе; катихизатор вызывал, заставляя про­читывать несколько стихов из Евангелия и объяснять, что делалось весьма плохо. Я предложил учредить Фудзин-Симбокквай — с самостоя­тельным женским говореньем, как в других Церквах. Согласились, и с третьего воскресенья шестого месяца откроется, избраны и говорящие. Собрание кончилось опять поучением, и затем угощение всех чаем. В двенадцатом часу ночи пришел служащий в здешнем полку, недавно взятый из Семинарии Николай Ковака, родом из Сеноо; привел и това­рища, которому объясняет вероучение; дисциплина совсем выровняла мальца; в Семинарии был довольно груб — теперь кается в этом, о чем просил сказать гувернеру П. Исикава; не показывал благочестия; теперь усердно учит товарищей христианству; обещался прислать ему вероучи­тельных книг — на русском и японском.

Мая /1 июня 1892. Среда.

Хиросима

Утром крещение одного офицера, старухи и младенца — дочери ка­тихизатора, потом обедница, за которой приобщены крещенные запас­ными дарами,— панихида по умершим в здешней Церкви. Поучение бы­ло о Таинстве Крещения, Причащения и прочее. По окончании службы в одиннадцатом часу отправились посетить христиан — были в девяти домах; бедных нашли два дома, прочие люди состоятельные, но плохие христиане и жертвователи на Церковь.

По возвращении, при помощи о. Никиты написаны письма, касаю­щиеся отрешения от должности надурившегося в поведении катихиза­тора в Кокура, Тимофея Саеки, также написано в Миссию, секретарю Нумабе, чтобы содержание к южным катихизаторам и священникам было разослано за седьмой и восьмой месяцы, ибо Собор в Оосака будет отложен, по невозможности посетить все Церкви до Собора, если про­изводить его в обычное время, с 11-го числа седьмого месяца.

Вечером, с восьми часов, была проповедь для язычников; был целый день дождь, вечером тоже, поэтому слушателей собралось с нашими христианами и протестантами только человек пятьдесят. Сначала гово­рил катихизатор Симеон Такаока; говорит выкрикивая, и неумно, по­вторяется; я думал, что он лучше может. Я сказал обычную начальную проповедь язычникам: некоторые слушали очень внимательно; по окон­чании долго еще не расходились — знак, что слушали с охотою и готовы были бы больше слушать.— Представился потом методистский здешний проповедник, из кончивших курс в методистской школе в Токио на Цукидзи; говорил он, что у них здесь человек сто христиан; крещено втрое больше, но охладевают или расходятся по другим местам; сетовал на охлаждение язычников к слушанию проповеди; что неудивительно: протестантских проповедников такое количество везде, что они не мог­ли не набить оскомину и не отнять охоты от слушания; одних японских проповедников у одних методистов только человек сто, по словам его же, а у всех сект счесть, да еще прибавить пятьсот иностранцев!

Мая / 2 июня 1892. Четверг.

Хиросима — Компира

Утром, в семь часов, братия и сестры проводили до загородней, в один ри, пристани, откуда отходит пароход в Сикоку, где ныне предстоит осмотреть Церкви в Токусима и Вакимаци. Подивиться можно предпри­имчивости и деятельности японцев: десять лет тому назад, будучи здесь, я ехал с милю на шлюпке, чтобы доплыть до парохода, стоявшего на глубоком месте; теперь все это огромнейшее пространство мелкого мор­ского прибрежья обращено в отличнейшее поле; построен вал — камен­ный к морю, земляной к полю, которым охвачено водное пространство под поле; из города проведена до пристани среди поля отличная дорога, тоже вал; при море оставлено, заключенное со всех сторон в правильно очерченные берега, озеро соленой воды для разведения рыбы; под дома сделана прочно утрамбованная насыпь,— устроена пристань, к которой прямо становятся пароходы для принятия пассажиров и груза. Все это — дело общества здешних сизоку (дворян), которые, разумеется, не могли иметь собственных средств, достаточных для такого большого предпри­ятия; но им помогло Правительство, ссудившее им до восьмисот тысяч ен на это. Нужно сказать, однако, что проведение железной дороги, уже близкой ныне к Хиросима, значительно уронит важность этой пристани, и затраты едва ли будут вознаграждены; останутся только поля, всегда ценные.

В восемь с половиною часов, окончательно распростившись с прово­жавшими братиями, снялись с якоря, и ныне плывем, во время какого акта и пишется сие под содрогание парохода от действия винта.

Сегодня утром, во время умывания, пришла крепкая мысль непре­менно вернуть вышеозначенных исключенных учеников Семинарии (см. 527 стр.), кроме Луки Самесима, которого злобный характер едва ли мож­но исправить, а с таким характером он для церковной службы совсем негоден. Вероятней, родители Стефана Камой и Якова Сато будут сето­вать на исключение их детей; я сказал о. Никите, чтобы он тогда посове­товал им послать ко мне письма с просьбой принять опять их в Семина­рию; с письмами должны прийти прошения учеников о прощении им их вины — вражды к товарищам и возмущении учеников — и о позволении им вернуться в Семинарию; все это должно быть сопровождено засвиде­тельствованием о. Никиты, что раскаяние учеников искренне, и прось­бою его также простить их и принять; тогда ученики будут извещены, что они прощаются и могут вернуться продолжать учение. Прошения должны быть личные и о себе только; никак нельзя допустить коллек­тивной просьбы, ибо тогда нужно было бы и Самесима принять, а это значило бы опять паршивую овцу впустить в стадо; его-то ни в коем случае нельзя принять! Других троих тоже можно опять принять, ибо они больше по глупости, чем по злобе попались. Но все это может быть только под условием, если сами ученики и их родители станут просить; быть может, они уже повернули или повернут на мирскую дорогу, тогда и Господь с ними! Все это объяснено и о. Никите Мори, который, по возвращении в Окаяма, разумеется, не замедлит увидеться с отцом Стефана Камой и матерью Якова Сато, живущими в Сеноо, так близко от Окаяма.

В шесть часов мы с о. Никитой высадились в Тадоцу, на Сикоку, чтобы следовать сухим путем чрез провинцию Сануки, в Вакимаци. На­пившись чаю в Тадоцу, ибо запоздали к шестичасовому поезду, в семь часов по чугунке отправились в Компира, три ри от Тадоцу. В селении Компира, в горе — знаменитый храм Компира, под именем которого обожаются — внук богини солнца и несчастный Сютоку-Тенноо, хотев­ший, как Микадо, править Японией, но не добившийся этого, а напро­тив, всю жизнь преследуемый за это желание и умерший в ссылке в Сануке, поклявшись перед смертью возродиться в дьявола, чтобы му­чить людей за те мучения, которые сам вытерпел от людей. За это-то благочестивое желание устрашенья люди и обоготворили его. Храм прежде принадлежал бонзам, теперь синтуистский. Вечером мы прибы­ли в селение; в лавках блистали, точно иконы, резные и позолоченные створы с изображением храма и языком позади для освященной бумаги с именем бога, получаемой в храме богомольцами. Заинтересовавшись этими образами, я прошел по улице, чтобы ближе взглянуть на сей товар,— купил книжку и изображение Компира, молитвенник, фотогра­фии и прочие мелочи сего рода. До кумирни, до которой в гору нужно было взбираться восемь чё, не стоило идти — все они на один манер, уж очень известный. Вернувшись, мы с о. Никитой попросили в гостинице поместить нас не в комнате на улице, где очень было шумно, а где-нибудь в тихой комнате; нас перевели в ча-ма, в отдельное здание в цветнике, за домом; но, увы! Мы выгадали мало: зазвенели самисены как раз против нас в этом конце гостинице; какие-то молодые люди собрались кутить. Впрочем, после усталости и ванны мы скоро заснули и под сию музыку. Вообще, это место Компира отличается развратом, и многие богомоль­цы, уходя из дома нравственно сохраненными, возвращаются отсюда развращенными; так что в Японии пословица образовалась: «Кавай мус- коо Компира ни яруна» — малого сынка не посылай к Компира.— Много также здесь нищих и прокаженных, стекающихся сюда за милостынею от богомольцев.

Мая / 3 июня 1892. Пятница.

Вакимаци

Отправившись из Компира в шестом часу утра чрез горы, мы прибы­ли в Вакимаци в третьем часу пополудни; всего сделали 14 ри. Так как прежде думали прибыть сюда из Токусима, то ныне явились неожидан­но. Поместились в церковном доме, где ныне и пишется сие. Христиа­нам посланы уведомления о моем прибытии, и назначено восемь часов вечера для Вечерни, к которой и ожидаются все; пользуясь временем, между тем, я расспросил катихизатора Симеона Огава и пришедшего сицудзи Александра Тозаки (военного чиновника) о состоянии Церкви.

По метрике крещеных здесь 59; из них 19 в отлучке в разных местах, 40 здесь; из них 23 в Вакимаци, прочие в деревне Соеяма, один ри от города. Христианских домов всех: семь в Вакимаци, восемь в Соеяма.

Церковь эту основал здешний катихизатор Симеон Огава; от начала до сих пор он один здесь проповедовал — с 1888 года — и все им научен­ные. Утешительно то, что охладевших, тем более бросивших христианст­во или перешедших в другие веры, из христиан здесь нет; только одна женщина, жена язычника, почти не ходит в Церковь, да есть еще одно несчастное семейство, глава которого, бывший чиновник, за плутню касательно казенных денег, ныне в тюрьме; жена его с семьей, стыдясь сего, тоже почти совсем не показывается между христианами.

Слушателей учения и ныне у Семена, по его словам, человек 35; по отзыву о. Никиты, он человек трудящийся усердно. Посмотрим ныне после богослужения, каковы его верующие...

Верующие собрались довольно аккуратно, к восьми часам вечера, когда и начата была вечерня. Но что это за пение! Женщины и дети, человек семь, держат ноты и поют —Бог весть что! Какой-то особен­ный, своеобразный напев, в котором только изредка можно уловить мотивы настоящего нотного пения; и неудивительно, когда никого не было до сих пор здесь поучить пению, катихизатор же, как сам неучив- шийся, да и не в тоокейской школе воспитывавшийся, а вышедший из местных помощников катихизатора, присланного из Токио, потому и по слуху не знающий, что такое нотное пение, очевидно, не мог научить. После службы и проповеди, я советовал христианину Иоанну Огата послать свою дочь, пятнадцати лет, в Женскую школу, в Токио, месяца на два — три перенять пение, или они должны призвать учителя из Токио.— Советовал христианам завести здесь «кейтей-но симбокквай», наподобие устраиваемых везде христианками, то есть раз в месяц, в воскресенье — чтобы сами христиане приготовляли «кооги» — один толкование места из Священного Писания, другой жизнь Святого, тре­тий что-либо из Священной Истории и прочее. Согласились; выбрали из себя троих для приготовления «кооги» к третьему воскресенью сего месяца. Такого рода симбокквай не мешают иметь и другого рода опре­деленные собрания, например, «ринкоо» и подобные. Только эти по­следние, обыкновенно, по Церквам охотно заводятся и скоро же лопа­ются, как пузыри, или от частого повторения их, например, каждую неделю, или от пустоты и бесполезности; вышеозначенные же месяч­ные, наверно, будут прочней. Нужно вперед советовать заведения этих симбокквай христианам и в других Церквах.

Затем последовало женское собрание, бывающее здесь в третьи чис­ла; сегодня же 8-е июня. Но, вероятно, потому что собрания так часты, они и не производятся как должно: было пять христианок,— все говори­ли или читали Священное Писание; одна даже сочинила целую пропо­ведь, и преумную; но сами говорили, были и единственными своими слушательницами; очевидно, и для них интереса мало трудиться много, готовиться к собранию, оттого некоторые читали по книге — «Доотоку- но кангами», или «Новый Завет», совсем неподготовленными; даже про­поведница, потрудившись написать свою проповедь, не была заинтере­сована должным ее произношеньем и по тетрадке прескучно везла ее. Чтобы вышла настоящая польза от сих собраний, и здесь нужно посове­товать обратить их в месячные и придать им устройство такое, как в других Церквах; но это отложено до завтра, ибо сегодня было уже один­надцать часов, и все довольно устали. Христиане вместо того, чтобы послушать, что христианки будут говорить на свои симбокквай, ушли в комнату катихизатора и проболтали там все время. Когда я пришел к ним, усталый и полусонный, они все еще продолжали сидеть и болтать, что показано неудобство остановки там, где нельзя иметь отдельной комнаты; когда все наконец разошлись в двенадцать часов,— вновь пожаловал один — с визитом в этот столь удобный для того час, и не христианин, а только намеревающийся быть оным — бесцеремонность и недогадливость по другим чисто японская!

Мая / 4 июня 1892. Суббота.

Вакимаци

Утром с семи часов должна была начаться служба, ждали до восьми, собралось человек шесть; отслужили обедницу; сказано краткое поуче­ние. Потом отправились посещать христиан; до полдня восемь домов посетили в Вакимаци; бедных христиан нет; служащие чиновники все люди, чисто и достаточно живущие; Иоанн же Огата, из местных дво­рян, ныне занимающийся земледелием, настоящий богач; сын его, во­семь лет тому назад послан им в Америку на воспитание; в нынешнем году ждет возвращения сына; здесь же в семье у него две дочери, отроко­вицы. Советовал очень и ему озаботиться покупкой земли и постройкой церковного дома; по расчету, сделанному здесь же у него в доме, на то и другое нужно не более четырех сотен ен; я обещал иконы, которые все для Церкви могут стоить не меньше ста ен; дом у него построенный из вывозного с Киусиу лесу — в двух больших комнатах нигде в дереве нельзя было найти ни одного сучка; для Церкви ладен был бы и здешний лес, роскоши не нужно; но будут ли мои увещания иметь пользу, Бог весть; Господь знает, как выбить у этих японских верующих предвзятую мысль, что все должна делать для них Русская Церковь! Ведь вот и здесь, даже деньги на наем дома идут из Миссии, и сами сто раз могли бы платить за наем еще лучшего дома, чем нынешний церковный, и ни малейшего стыда, что являются какими-то нищими, ни малейшего чув­ства обязательства пред Богом и Церковью! Пусть бы не знали, так ведь толкуется им до того, что самому совестно становится — все клянчишь и

клянчишь! Сегодня, например, как, по-видимому, убедительно говорил этому седому Огата — и от Слова Божия и от разума, что жертвовать для Бога значит давать в долг Богу и готовить себе на небе вечное возна­граждение! Куда? Смотрит благодушно и с улыбкой, даже соглашается, но тут же бы показать движение душевное в направлении увещания — ничуть и никогда нигде, кажется! Несчастные эти сжавшиеся и смор­щившиеся души, даже свеже обновление их духом благодати, который все же сколько-нибудь входит в их души,— не в состоянии расширить и сыграть, оживить их! Труднейший вопрос, этот денежный вопрос — все держится на великодушной русской помощи; отними Россия руку, не рухнет ли все в пропасть ничтожества? Невеселые эти мысли, а от них никогда не отделаться.— После обеда посетили, в одно ри, деревню Соея- ма, где восемь домов христиан,— тоже все зажиточные, тоже могли бы жертвовать на Церковь: мужики все основательные и солидные,— у не­которых же дома совсем барские. В каждом доме говорил что-нибудь в поучение; в одном говорил очень с душой, обратясь к хозяйкам, еще язычницам,— слушали, улыбаясь, поддакивали, в конце спросил: «Поня­ли ли?» — «Нет, не поняли»,— отвечают также с улыбкой; поди тут гово­ри бабам, не зная местного наречия! Ведь в захолустьях множество слов и оборотов речи местных, которые нужно знать и употреблять, чтобы быть понятным; например, здесь нужно сказать не «кередомо», а «кен­до», и прочее подобное.

Вечером, с шести часов, отслужили всенощную; образ украшен боль­шой гирляндой из роз. Пение — очень понравилось; совсем оригиналь­ное; стоят по стене шесть певиц, каждая держит в руках развернутую книгу обихода, несколько певиц и один маленький певец стоят еще глаголем к тому ряду, без книг, должно быть не хвативших для них, но заглядывают в ноты также — и все хорошо поют вовсем не так, как в нотах — даже и узнать напева нельзя; напев вышел вполне новый, не­сколько грустный; но все так хорошо спелись, что ни одного повышения или понижения не делают врозь — все голоса постоянно звучат самым правильным унисоном; оттого и выходит пение очень странным, даже трогающим внушающим молитвенный дух; слушая его, у меня родилось колебание — нужно ли слать сюда учителя, не лучше ли оставить так? Пусть образуется своеобразный напев — зачем заковывать пение в одну форму!

Итак, не буду настаивать: пришлют они сами кого в Токио поучиться правильному пению — ладно; или попросят учителя из Миссии — дадим, нет — пусть остаются при своем оригинальном напеве.

После службы, с восьми часов, должна была начаться проповедь для язычников; началась с половины девятого; сначала говорил катихиза- тор Симеон Огава — говорил бойко и неглупо; только примеры очень разводит, так что мысль теряется, о чем говорит; говорил на тему «Не здоровые требуют врача, а больные»,— и выходило объяснение телесных болезней и подобное; это называется «нагано хети Дании». Слушателей собралось, с мальцами, пробивающимися всегда вперед и засыпающими или уходящими во время проповеди, человек 60 — 70; серьезно слушаю­щих язычников было человек двадцать; я говорил обычную начальную язычникам; в конце еще о том, что христианство необходимо для благо­состояния и прочности японского государства, а не наоборот — не вре­дит оно государству, как многие ныне зря болтают. Продолжалось все до половины двенадцатого.

Катихизатор Семен Огава, к сожалению, мало учен; это особенно бросалось в глаза ныне при богослужениях, утреннем и вечернем; о. Ни­кита указал ему читать на часах на шестипсалмии псалмы, доселе не читанные им, и Семен едва плел по книге — Псалтыри; на шестипсал­мии нужно было сказать о. Никите: «Говори ектению», чтобы прервать мычанье и заиканье Семена на каждой строке. Впрочем для сего места Семен должен быть совсем достаточен, ибо основал Церковь, и благо­дать Божия, видимо, помогает ему. В подряснике, с преогромной тростью в руках и огромными темными очками на щеках весто глаз, которыми он до сердитости солидно смотрит выше очков — он положительно живописен.