Моделирование ситуаций игрореализации

 

Характер возможности и целесообразности прагматического моделирования технологий игрореализации в массово-коммуникационной деятельности во мно­гом определяется уровнем и типом задач сугубо творческого характера, которые ставит журналист. И поэтому правильным будет назвать все свободные, импрови­зационные и творческие виды журналистской деятельности игрой, поскольку они непринужденны, нередко спонтанны и выполняются чаще всего не под воздействи­ем каких-либо внешних обстоятельств или необходимости.

 

Однако феномен игрореализации как «свободной деятельности», выходящей за рамки «обыденной жизни» и тем самым очень «привлекательной», характерен и для аудитории средств массовой коммуникации. Причем самой широкой. В усло­виях демократического пространства игра как таковая, приемы и методы, способ­ствующие игрореализации, нередко, как свидетельствуют социологические иссле­дования, являются едва ли не единственным способом общения журналистов со всеми многочисленными группами аудитории СМИ одновременно. Об этом сви­детельствует хотя бы высокий рейтинг практически всех игровых программ на Об­щенациональном и региональном телевидении. Так, по данным социологических опросов Института социально-психологических исследований⁷⁸, в 90-е годы они значительно опережали (порой в несколько раз) по числу аудитории, смотрящей их регулярно, политические программы, ток-шоу, спортивные и другие, уступая лишь аудитории, которая смотрит художественные фильмы и сериалы. Эта специ­фическая характеристика и предполагает выделение нескольких типов ситуаций игрореализации в СМИ, о которых Глория Коупленд замечала: «Выигравший ни­когда не скажет, что это всего лишь игра».

Ситуации, в которых прагматическая интерпретация полученного при помо­щи игрореализации «материала» оказывается предзаданной, мы назвали процес­суально обусловленными коммуникативными ситуациями. В этом случае журна­лист, субъективно предполагая необходимость или возможность использования технологий игрореализации, ставит конкретные задачи, намечает конкретные цели, реализовать которые предполагается в четко обозначенных условиях.

Все прочие коммуникативные ситуации данного типа мы называем творчески обусловленными, ибо в этом случае прагматическая предзаданность в деятельности журналиста связана лишь с наличием у него определенных способностей, мотивов, знаний, профессиональных умений, а также обусловлена потребностью в самоак­туализации, в раскрытии и расширении своих созидательных возможностей. Понят­но, что наиболее широкую перспективу в практике СМИ сегодня имеют творчески обусловленные коммуникативные ситуации. Попытаемся объяснить, почему.

В концепции игрореализации как формы диалоговых взаимоотношений с ауди­торией СМИ, разрабатываемой нами, можно выделить как перспективную для даль­нейших исследований идею совозможности (термин О. Капитани). Свобода за­ключена в характере выбора, всегда присущем игре. Всякая форма истинно твор­ческой реализации возможностей человека предполагает свободу и разворачивается как свободный выбор вариантов индивидуальных действий, что созвучно характе­ристике игры в целом и игрореализации в частности.

У игры, следовательно, должна быть ее противоположность. Можно рассмат­ривать это как некий этический момент социального развития — псевдоигру. Хей-зинга называл это еще и «ложным символизмом». Как нам кажется, практика дея­тельности СМИ в советский период достаточно красноречиво свидетельствовала о том, что и тогда принцип игрореализации был свойствен журналистике. Разве не ложный символизм характеризовал, к примеру, эстетику перевернутых отноше-

___________________________________

⁷⁸ См. об этом, к примеру: Кичин Валерий. Севооборот: Россия погрязла в азарте //Общая газета. -1996. - № 8.

 

ний, столь свойственную для «идеологических карнавалов», организовывавшихся в свое время во имя возвеличивания генеральных секретарей ЦК КПСС?

То есть псевдоигра свойственна тоталитарному, моноидеологическому обще­ству, характеризующемуся определенными несвободами (прежде всего, конечно, в сфере массово-коммуникационного творчества), игровое же начало, онтологичес­ки присущее человеку, находит в этом случае «выход» именно в такой форме.

Процессуально обусловленные коммуникативные ситуации игрореализации, на наш взгляд, нередко предполагают использование манипулятивных методов воздействия (прямого или опосредованного) на аудиторию СМИ. Подобного рода продукция СМИ особенно активно «потребляется» людьми, испытывающими глу­бокий бессознательный страх перед определенными социальными ситуациями, особенно требующими осознанного выбора, «автономии» личности, людьми, не­способными к глубокому пониманию ответственности и уважению индивидуаль­ности другого человека, теми, кто хотел бы постоянно получать одобрение других. Однако это не означает, что их оценка может быть лишь негативной окраски. Речь о другом — в этом случае аудитория изначально не предполагает прагматической обусловленности деятельности СМИ и с легкостью «заглатывает» любую «нажив­ку», облеченную ими в форму внешне непритязательной игрореализации журна­листа. Некоторые ученые даже делают выводы об определенной оправданности подобного рода манипуляций с помощью СМИ, ибо «они служат в конечном итоге развитию наук о человеке». Моральную же сомнительность такой позиции стре­мятся снять следующим доводом: «Данные методы... являются законными сред­ствами для навязывания человеку определенного поведения, в противном случае пришлось бы прибегать к методам насилия»⁷⁹.

Девяностые годы почти в метафоричной форме явили СМИ нового Бога — ин­формацию. Кто-то на него истово молился, кто-то проклинал, а кто-то пытался не замечать происшедших изменений в менталитете соотечественников, всего того, что мы называем прагматизацией мышления и жизнедеятельности. Журналисти­ка понимания, традиционная для культуры России, созданная в большей степени «журналистами-литераторами», чем «информаторами», была признана анахрониз­мом и подвергнута анафеме как питательная среда всякой идеологии. «Я не хочу ваших переживаний по поводу крушения поезда, — говорил в 1990 году редактор первого и единственного тогда независимого от государства издания — газеты «Коммерсант-Ъ» Владимир Яковлев. — Я хочу крушения поезда»⁸⁰.

Внешний эпатаж редактора в данном случае подкреплялся детально разработан­ной моделью издания, нестандартными подходами к экономической и другим темам, «сублимацией» жанров, непривычным для СМИ языком и т.д. Что, в отличие от многих других изданий, пытавшихся слепо копировать стандарты западной прессы, принесло «Коммерсанту» успех и внимание солидных рекламодателей, а тем самым обеспечивало изданию экономическую и творческую стабильность.

_____________________________________

⁷⁹ Речь идет прежде всего о позиции немецкого исследователя Г. Франке, подробно анализируемой в ис­следовании Ю. А. Ермакова. См.: Социально-политические манипуляции личностью: сущность, техно-логия, результаты. Дисс. на соискание уч. ст. доктора философских наук. — Ек., 1995.— С. 165-180.

⁸⁰ Анализируя деятельность коммуникаторов, приводим некоторые примеры из статьи Сергея Митрофано­ва. См.: Лед обреченных // Среда: Русско-европейское журнальное обозрение. — 1995. — № 3. — С. 46-50.

 

На наш взгляд, феномен «Коммерсанта», внешне без особых усилий опередив­шего по числу подписчиков многие традиционные издания, создавшего (прежде всего за счет солидных рекламодателей, сделавших на него ставку) мощную эконо­мическую базу, а затем позволившего себе стать узкоспецифичным и очень респек­табельным издательским домом, позволяет наглядно продемонстрировать пример ситуативно обусловленной ситуации игрореализации газеты как коммуникатора.

Прагматический аспект на первом этапе деятельности был обусловлен целью завоевания внимания всей аудитории (невыявленной, стихийной, незаинтересо­ванной), а также задачами формирования ядра аудитории «Коммерсанта-Ъ» и по­степенного «приручения» тех, кто не сможет получить еще где бы то ни было по­добную информацию.

Один из журналистов «Ъ» того первого набора Сергей Митрофанов вспоми­нал, что хотя еженедельник сразу же привлек к себе читателей кажущейся «несоветскостью», а журналистов неприлично для того времени высокими заработками, предложенная Яковлевым модель поначалу произвела на последних отталкиваю­щее впечатление.

При анализе содержание этих первых номеров «Коммерсанта-Ъ» сразу же бро­сается в глаза, что по воле главного редактора полосы новой газеты наполнились бесчисленными мнениями безличных «наблюдателей» и «экспертов», везде были сделаны ссылки на мифические конфиденциальные источники. В одном и том же материале цинично и механически, с точки зрения представлений о профессиона­лизме начала 90-х годов, сталкивались противоречивые и противоположные точки зрения, а роль автора или авторов «сообщений» из вскользь упоминаемых «геогра­фических» пунктов как бы сводилась к роли прибора-индикатора (который в лю­бой момент можно заменить другим точно таким же прибором).

«Коммерсант-Ъ» по сути выбрал роль некоего робота, лишенного (или не нужда­ющегося вовсе в них) человеческих эмоций. Газета не собиралась быть, как привыкли к тому читатели, ни форумом идей, ни трибуной для трансляции сомнений, ни оруди­ем протеста. Это было ни хорошо, ни плохо, это было формой игрореализации, предпо­лагающей конкретный результат. И он был достигнут практически за год.