Глава 24. Про принцев и принцесс: дети из богатых семей

 

Еще несколько лет назад большинству людей казалось, будто дети «новых русских» неизме­римо счастливее остальных своих сверстников. А возражения, что видимость очень часто бы­вает обманчива, вызывали скептическую ус­мешку. Дескать, мели, Емеля... Как можно быть несчастным, если ты ни в чем не знаешь отказа? Это же не жизнь, а сказка! Всем бы такую...

 

Богатые тоже плачут

Но познакомившись со сказкой поближе, мно­гие сначала приходили в недоумение, а затем бывали вынуждены признать, что счастье дей­ствительно не в деньгах. И уж тем более — не в их количестве. Ведь в семьях, члены которых могли бы по примеру дядюшки Скруджа купаться в долларах, проблем у де­тей оказывалось не меньше, а больше!

И страхи у них выражались ярче, и свое­волие гораздо чаще становилось настолько за­предельным, что даже самые либеральные ро­дители хватались за голову и с тоской вопро­шали:

— А дальше что будет?

Детсадовские воспитатели отмечали повы­шенную агрессивность детей «новых рус­ских». Учителя жаловались на то, что юные оболтусы ничего не знают и знать не желают, а поставишь двойку — является папа в крас­ном пиджаке или мама в норковой шубе и на­чинают «качать права»:

— Мы такие деньги за учебу платим... нам обещали индивидуальный подход, а вы...

Постепенно все это стало общим местом, и даже возник некий собирательный образ ново­го русского барчонка, который, с одной сторо­ны, рано привыкает к мысли, что весь мир будет у его ног, а с другой, обделен лаской и заботой родных. Прежде всего отцов, которых почти не бывает дома. А нередко и матерей, которым тоже быстро надоедает сидеть в че­тырех стенах, и они находят себе занятие по­интереснее ухода за ребенком. Благо финансы позволяют нанять гувернантку или заплатить за загородный лицей, который раньше назва­ли бы попросту интернатом.

Детский характер, формирующийся в ре­зультате такой комбинации (огромные амби­ции и чувство отверженности) мягко говоря, не сахар.

— Он был таким умным, добрым, открытым мальчиком, — рассказывала тетя 11-летнего Павлика. — Все ему было интересно, все у него получалось, везде он заводил друзей, обо­жал родственников. Мы на него нарадоваться не могли. Но пришло время идти в школу, и папа настоял на том, чтобы Павлушу отдали в подмосковный лицей. Вроде бы, не приде­решься: экологически чистое место, два язы­ка, теннис, верховая езда... Но ребенка как подменили: агрессивный стал, раздражитель­ный, чуть что — в слезы, в драку... А года через полтора у родителей отношения разлади­лись, запахло разводом, никому было не до не­го... И теперь на Павлика больно смотреть: это не человек, а волчонок. Ненавидит всех, особенно родных, ни с кем у него нет контак­та. Думает только о себе, ради удовлетворения своих прихотей способен на все. И главное, уверен, что он в своем праве! Я с ужасом жду, что будет, когда он еще немного подрастет. По-моему, ему один путь — в мафию.

Но даже, если обстановка в семье благопри­ятная и ребенком много занимаются, это, увы, далеко не всегда гарантирует мальчику или девочке из богатой семьи психологичес­кий комфорт. Большие деньги в нашей стра­не — источник повышенной опасности, и де­ти, естественно, тоже входят в «зону риска».

Опасаясь за жизнь детей, «новые русские» отсылают своих детей за границу или пристав­ляют к ним телохранителей.

Звучит шикарно, но вы представьте себе реальные ощущения ребенка, и энтузиазма сразу поубавится. Что должен думать малыш, за которым неотступно следует вооруженный амбал? — А то, что его жизнь находится в постоянной опасности. Вон сколько ребят одни играют во дворе (многие дети уже в 5-6 лет получают эту вожделенную привилегию), а он шагу ступить не может без надзирателя!

У сильных натур возникает чувство протес­та. Отсюда и демонстративные выходки, и ран­ний интерес к взрослой жизни. Вернее, к ее внешним и далеко не самым лучшим приме­там: к разврату, табаку, алкоголю, наркотикам.

У тех же, кто послабее, появляется страх пе­ред людьми и перед миром. Это приводит к инфантилизации, и такие люди оказываются совершенно не подготовлены к самостоятельно­му плаванию по житейскому морю, к принятию решений. С годами у них может развиться ком­плекс неудачников, хотя вроде бы все при них: и способности есть, и связи, и деньги.

Вот очень характерный пример. До пяти лет Ирочка была бойкой и общительной, засы­пала в темноте, никогда не жаловалась на плохие сны, в незнакомом месте моментально осваивалась и чувствовала себя спокойно и уверенно.

Но потом отец девочки стремительно разбо­гател. Причем деньги эти, судя по всему, были не только шальными, но и не очень чи­стыми. Во всяком случае, папа начал серьез­но опасаться за жизнь дочери и приставил к ней телохранителя. Теперь, в восемь лет, Ирочка обуреваема множеством страхов. Тут и боязнь зайти в темную комнату, и страх от­крытого пространства (она даже ночью может проснуться, если дверь в ее комнату слегка приоткроется), и панический ужас перед бан­дитами, и рационально никак не объяснимая боязнь радиоактивного облучения и кислотных дождей. Говорит девочка еле слышно, поража­ет своей вялостью, безучастностью ко всему.

Ее трудно рассмешить, зато напугать ничего не стоит. Учится она, естественно, плохо, ведь каждый вызов к доске для нее — ката­строфа.

Серьезные проблемы возникают для некото­рых детей из среды «новых русских» и при выборе друзей. Особенно если их родители — выходцы из интеллигентной среды и сами с трудом приспосабливаются к общению в новом кругу, где ценится отнюдь не культурное об­хождение, а «крутизна».

— Наш Алеша, — жаловалась мама очень милого, умненького, что называется, врожден­но-интеллигентного мальчика, наотрез отказы­вается ходить в гости к компаньонам мужа. А если они приходят к нам со своими детьми, забивается в дальний угол и может за весь вечер не проронить ни слова. Он много чита­ет, рисует, часами возится с конструктором, а им все это неинтересно. Они часто дерутся и считают его трусом за то, что он не любит драк.

 

Деньги пахнут

По наблюдениям многих психологов и педаго­гов в гораздо более выигрышном положении находятся сейчас семьи, которые раньше было принято называть «обеспеченными» (сейчас это слово как-то не в ходу). Деньги в таких семьях зарабатываются честным трудом и, ес­тественно, не бывают бешеными, однако их вполне хватает на нормальную, приличную жизнь.

Источник заработка — важнейший вопрос. Это только со стороны кажется, что детям не­важно, откуда у родителей деньги. Лишь бы они были, да побольше. На самом же деле очень важно, особенно подросткам. Ведь в под­ростковом возрасте человек пристально вгля­дывается в мир взрослых, стараясь понять его, примериться к нему. И неожиданно заме­чает много дурного, отталкивающего, неспра­ведливого — того, что в детстве не бросалось ему в глаза. Это приносит разочарования. А поскольку подростки — максималисты, то они часто начинают видеть мир в черном свете. Но, если авторитет родителей не ниспроверг­нут, все остальное дело поправимое. Родители по-прежнему могут влиять на ребенка, и по­степенно его пессимизма поубавится.

Однако, если вдруг выясняется, что у самих родителей рыльце в пушку, дело принимает драматический оборот. И ладно бы речь шла только об уклонении от налогов! Как ни стара­ются нам внушить, что неуплата налогов — преступление, наши люди пока не очень-то проникаются психологией исправных налого­плательщиков. Ведь реальность на каждом шагу убеждает их в обратном.

«Власти нас обирают, строят на наши день­ги виллы на Канарах, шикуют в ресторанах, развлекаются в казино. С какой стати мы должны им потакать, отрывая кусок от своих детей и стариков?» — рассуждает народ, и дети, разумеется, слышат подобные речи.

Но это еще полбеды, хотя, по большому счету, тоже непедагогично, ибо нельзя оправдывать свою нечестность нечестностью других.

А если родительский капитал нажит совсем уж аморальным путем, и подросток об этом узнает? Скажем, отец наживается на аферах со строительством жилья: берет с людей день­ги, а потом «прикрывает лавочку». Или при­служивает наркомафии, помогая «отмывать» грязные деньги. А мать торгует лекарствами, разрушительно действующими на здоровье (гормональными контрацептивами, средствами для похудания, вызывающими наркотическую зависимость, вредными биодобавками). Торгу­ет, прекрасно понимая, что она делает злое дело. Но фирмы, сбагривающие доверчивым клиентам свою продукцию, платят ей хорошие деньги, и это перевешивает все остальное.

Мы, взрослые, учим детей быть честными, болезненно переживаем, поймав ребенка на лжи или воровстве. То есть дети буквально с пеленок слышат от нас, что воровать и лгать нехорошо. А тут они убеждаются в нашем лицемерии. Для подростков это означает кру­шение идеала. Нет, чаще всего подростки из богатых семей не становятся открыто на сто­рону «униженных и оскорбленных» — ведь тогда им придется лишиться массы привыч­ных благ. Их бунт выражается иначе.

— Кто вы такие, чтобы меня учить? — думает, а порой и говорит вслух такой подро­сток. — Что хочу — то и ворочу. Вы лучше на себя посмотрите.

И люди, поверившие вслед за древнерим­ским императором Веспасианом, что «деньги не пахнут» (император имел в виду доходы от общественных туалетов), на своем горьком опыте убеждаются, что это неправда. Но из­менить уже ничего нельзя.