Дым» И.С. Тургенева: «живопись нравов и понятий» современного русского общества. Значение любовного конфликта в романах Тургенева.

Уже вскоре после появления романа в печати замечено было, что его часть, посвященная анализу русских направлений, изображению нравов, характеристике лиц и партий, написана резче, энергичнее, чем все остальные тургеневские работы.
Относительно Тургенева следует прибавить, что к такой внутренней, субъективной правдивости мысли и речи призывало уже его, кроме многого другого, и самое положение дел и умов в России. Никогда еще, может быть, не чувствовалась у нас так полно и сознательно крайняя необходимость для каждого человека, уважающего свое дело и призвание, занять то самое место, которое, в ряду других, он должен занять. Тургенев только подчинился условиям своего времени, когда выбрал себе "место", обнаруживающее его нравственные влечения.

С этой точки зрения мы и намерены разобрать повесть "Дым", прибавив ко всему сказанному, что она имеет значение весьма серьезного документа еще и по другому качеству, кроме живописи нравов и понятий, а именно, по необычайной искренности своего изложения, по характеру душевной исповеди и твердого убеждения, который сообщен ей автором.

Никогда еще, может быть, не чувствовалась у нас так полно и сознательно крайняя необходимость для каждого человека, уважающего свое дело и призвание, занять то самое место, которое, в ряду других, он должен занять. Тургенев только подчинился условиям своего времени, когда выбрал себе "место", обнаруживающее его нравственные влечения, и сделал притом свой выбор прямо, откровенно, без наглости вызова и без низости лицемерных оговорок.

Тургенев в новом романе сводит правдивый итог впечатлений за последнее время своей многосторонней жизни. Единственно из потребности выразить вполне свое мнение решился он осветить яркими, скажем, багровыми полосами света, грубо и прямо кинутыми на уродливую сторону выводимых лиц, - некоторые сцены своего романа, которые мог бы легко окаймит полупрозрачной атмосферой, поглощающей добрую часть настоящего выражения физиономии. Свидетелями его новой "манеры" остаются знаменитая сцена пикника на террасе Баденского замка, вечер у Ратмировой, заседание у Губарева и проч

Потугин - отчаянный "западник", продолжающий лучшие предания нашей литературы 40-х годов. Он делает это в эпоху реакции против них, в то время, когда люди озлобились против вековечного, нескончаемого учения, на которое присуждались этой литературой, и против послушничества, неизбежно с ним сопряженного. Носить одно прозвание ученика европейской жизни и цивилизации всю жизнь, на бессрочное и неопределенное время, сделалось уже невмоготу русскому образованному миру. Неодолимая жажда повышения, выхода в иное, более высшее и почетное звание, на каких бы то ни было основаниях и резонах, почувствовалась всем обществом сразу. Движение имело, как всякое социальное движение, свою законную причину и свою долю необходимости. Оно было вызвано отчасти надменностью, нестерпимым самохвальством ближайших наших учителей из немецкой братии, которая и не скрывала своего презрения к обществу, опекаемому им на всех пунктах. Сюда присоединилось еще и влияние кровной ненависти Европы к государству, которое никогда не жило с ней общей жизнью, вошло, как проходимец, в ее состав, помимо ее воли и гаданий, и располагает остаться на своем месте, не слушая ругательств и проклятий. Потугин умалчивает о всех этих вызывающих причинах, обращая только внимание на полученные результаты движения.

Он ясно видит только, что ученики, восставшие против своих менторов, у них же и выучились настоящим приемам восстания - низвержению мешающих почему-либо авторитетов, искусной диалектике, логическому анализу и полемике. Перед ним также проходили и те формулы, которые торжествующее восстание, уже уверенное в своем успехе, придумывало одну задругою, как оправдание поднятого ею знамени и как доказательство своей способности заменить обветшалые теории прежних учителей общества свежими и новыми положениями. Первоначально формулы эти носили все признаки поспешности: они были отчасти материального, отчасти сентиментального содержания и скоро пали, покинутые всеми. "В русском народе заключается такое богатство духа и разума, что от него и должно ожидать оснований, на которых следует утвердить просвещение вообще: тот только и достоин носить звание учителя, кто чувствует в самом себе мудрость народа и способен сообщить некоторые черты ее". На этом афоризме Потугин и остановился: с ним только и воюет. Для того, чтоб несколько оправдать или, лучше, - пояснить его злобную речь, вспомним, что вскоре после обретения вышеупомянутой формулы произошло торжество неописанное, баснословное, устроилось пирование общее, шум которого продолжается доселе, да и не скоро еще кончится. С тех пор люди европейской школы и европейских воззрений, хотя бы они всеми силами души отвергали наглость иноземного господства над русским обществом, под предлогом науки, хотя бы горячо любили тот самый народ, во имя которого раздавались многочисленные "отлучения" - все эти люди, говорим, были отодвинуты на задний план.
Напрасно утверждали они, что приемы для воспитания и получения плодов цивилизации одни и те же у всех европейских народов: им отвечали, что только Фамусов умел принанять для своей дочери вторую мать в m-me Розье, но что образование и способы образования народ, имеющий целые века своей обычной культуры, создает сам или, по крайней мере, призван создать.
"Западники" умолкли и разошлись по сторонам; партия была рассеяна; члены ее, очутившиеся на различных поприщах общественной деятельности, принялись, по мере сил и по мере способов, представленных им, работать на пользу просвещения и развития в отечестве. Влияние их чувствовалось везде, самих их не было видно: они отказались от шума и от имени.
Какая же была возможность автору выбрать эффективного представителя для разбитой партии?
Потугин, в одну из минут своего злобного вдохновения, объявил, что он тогда только признает за русским обществом способность к творчеству и самодеятельности, когда оно изобретет зерносушилку, совершенно необходимую ему и ненужную в Европе. Но что это за вызов? Пишущий эти строки сам видел на Волге образец доморощенной зерносушилки, который с годами и опытом, вероятно, получил более стройную форму и все нужные качества для исполнения своего предназначения.
Зерносушилка будет нами сочинена, без участия Европы - в том нет сомнения. Напрасно Потугин и не предложил других условий для своего публичного покаяния и не сделал, например, вызова русскому образованному обществу сочинить, без содействия европейской цивилизации, что-либо похожее на публичные и домашние нравы, т.е. что-либо, заслуживающее названия нравов в человеческом смысле.
Он мог бы также задать и другую тему обществу, например, изобресть, без употребления в дело европейской мысли и европейского развития, что-либо похожее на жизненные руководящие идеалы личного и семейного существования, которые достойны были бы признания и, в то же время, способными оказались устроить разумно внутренний быт людей, склад их мыслей и самый способ выражения.

Если бы приобретение всего этого зависело от восторженного и вполне законного поклонения доблестям избранных русских людей или от невольного удивления к силе народного дара, создавшего громадное государство, имеющее не менее громадную будущность перед собой, или от поразительных примеров деятельной жизни нашего великого племени, верующего в себя и никогда не унывающего, - то зачатки достойных нравов и благородных жизненных идеалов оказались бы повсеместно. Но именно очевидное отсутствие тех и других, за малым исключением, почти во всех слоях общества, даже иногда в лицах, одушевленных горячим желанием добра - ясно свидетельствует, что обыкновенных нынешних уроков наших нам еще мало, и что мы лишены какого-то весьма важного двигателя развития и образованности.
Когда роман Тургенева представляет нам живые образцы некоторых существующих теперь нравов и понятий на Руси, он обнаруживает только пустоту, оставленную между нами и этим отсутствующим двигателем.
С одной стороны, это великолепный Губарев со своей командой из нигилистов и социалистов низшего порядка; с другой - "благоухающий" генерал Ратмиров со своими сослуживцами и ровесниками, готовыми ринуться на все уже существующие завоевания гражданственности и порядка. Каковы они с виду и в своих беседах, читатель может увидеть в создании Тургенева.
Картина становится еще мрачнее при мысли, что обе партии стараются овладеть влиянием, получить мысль и нравственное воспитание общества в свое распоряжение.

Нашим туристам по Европе (да и одним ли туристам?) кажется, что знаменитые ее университеты, богатейшая литература и музеи направлены к тому, чтобы украшать жизнь избранных классов, или производить как можно более ораторов, депутатов, профессоров, ученых и писателей. Между тем они служат орудием у той малоизвестной нам Европы, о которой говорим, - поднять мысль самого последнего человека в государстве.
Главная ее задача - общедоступное определение идей нравственности, добра и красоты, и такое распространение их, которое помогло бы самому скромному и темному существованию воспитать в себе чувства справедливости, благорасположения и сострадания к другим, понять важность разумных отношений между людьми и, наконец, получить способность к прозрению идеалов единичного, семейного и общественного существования.

Значение любовного конфликтов в романах Тургенева.

Одну из основ конфликтов и сюжетов составляет любовь или влюблённость, однако её значение выходит за рамки традиционной любовной интриги. Отношения между возлюбленными раскрывают сложность межличностных отношений, возникающих «на переломе»,во время смены мировоззренческих ориентиров. Женщины в романах Тургенева – существа по-настоящему эмансипированнее: они независимы в своих мнениях, не смотрят на возлюбленных «снизу вверх», нередко превосходят их в силе убеждённости, противопоставляя их мягкости и податливости непреклонную волю и уверенность в своей правоте.

В первых романах («Рудин», «Дворянское гнездо», «Накануне») ситуация любви или влюблённости была необходима для того, чтобы «проверить» прочность убеждений главного героя-дворянина, испытав его в сюжетной кульминации: герой должен был сделать выбор, проявить волю и способность к действию.
Эту же роль играли любовные отношения в повестях.

В романе «Отцы и дети» все центральнее персонажи втянуты в любовные отношения.
Облик Базарова-нигилиста был бы совершенно другим, если бы не внезапно вспыхнувшая любовь. Более того, это любовь была первой: она не только разрушает прочность его нигилистических убеждений, но и совершает то, что может сделать первая любовь с человеком.
Но у Базарова это, скорее, любовь-трагедия, ставшая сильнейшим аргументом в базаровском споре, но не со «старенькими романтиками», а с самой природой человека.

Любовные отношения не отменяют ни идейных споров, ни стремления героев повлиять на людей, найти единомышленников. Тургенев добивался органического единства любовной интриги и общественно-идеологического сюжета.

 

41. Новаторство И. С. Тургенева в цикле «Senilia». Особенности поэтики. Разнообразие тематики и сквозные мотивы. Анализ «стихотворений в прозе»: «Собака», «Нищий», «Дурак», «Чернорабочий и белоручка», «Русский язык», «Когда меня не будет…»

1882-1883 года.
Над загадочными явлениями в жизни людей Тургенев рассуждал в его «стихотворениях в прозе». Он, начинавший как лирический поэт, в конце жизни вновь обратился к лирике, считая её наиболее адекватной художественной формой, позволяющей выразить самые сокровенные мысли и чувства.

В цикле «Стихотворений в прозе» Тургенев занялся подведением итогов.
Это лирические миниатюры, которые явились своеобразным прощанием Тургенева с жизнью, родиной и искусством.
Здесь были собраны главные мотивы его творчества.
Автор выражал преклонение перед силой самоотверженной любви и нравственным величием подвига, увлечение идеализмом молодости, великолепное чувство природы, поэзии и красоты.

И одновременно с этим писатель ощущал разочарование и одиночество, ужас перед ничтожеством человека и всемогуществом разрушительной силы смерти, усталое отвращение ко лжи, пошлости и глупости, к их постоянному присутствию в человеческой жизни.

Это многообразие приобрело благодаря обрамлению цикла. Последняя книга открылась стихотворением «Деревня», а завершалась «Русским языком», лирическим гимном, наполненным верой Тургенева в великое предназначение своей страны.

«Собака»

Здесь Тургенев размышляет о жизни и смерти, о смысле человеческого существования, о его быстротечности, об общности человека со всем живым вокруг него, о тождественности мироощущения жи­вых существ.

Разыгравшаяся за окном буря символизирует в стихотворении бурю самой жизни, ее стихийность, непредсказуемость, беззащитность перед ней всего живого.

Смотрят друг на друга человек и собака, и в глазах у них светится один и тот же трепетный огонек, мысль о том, что «смерть налетит, махнет... своим холодным широким крылом... И конец!»
Страшно сознавать, что всем нашим искани­ям, стремлениям, надеждам вдруг придет конец, и «кто потом разберет, какой именно в каждом из нас горел огонек». В этой беззащитности человек ничем не отличается ни от собаки, ни от других живых су­ществ, потому что все живое неразрывно связано.

«Нищий»

На улице рассказчика остановил дряхлый нищий старик. Старик просил подаяния, но у рассказчика ничего не было. Он всего лишь пожал протянутую руку, но нищий усмехнулся и поблагодарил его со словами, что «это тоже подаяние, брат».
«Я понял, что и я получил подаяние от моего брата».
Стихотворение имеет глубокий подтекст. Нищий это не только тот, кто не имеет материальных благ. Нищим, несҹастным, бедным может быть ҹеловек с полными карманами, но пустой душой. Поэтому внаҹале, когда герой хотел механиҹески подать милостыню, автор называет старика несҹастным существом. Но потом, остановившись и задумавшись, он говорит, ҹто это его брат.
«Дурак»

Герой стихотворения — обыкновенный дурак, ко­торый живет припеваючи. Несносными оказываются для него слухи о том, что среди людей слывет он за без­мозглого пошлеца. Дурак быстро находит выход из сложившейся ситуации. На чем свет стоит принима­ется он ругать живописца, книгу, господина N. N. и всех тех, кого при нем хвалят. Из безмозглого пошлеца превращается он для окружающих в злюку, желчевика, которого не только побаиваются но и... уважа­ют. «Но какая голова! — добавляют все, поругивая его. О, да он талант!» Дурак критикует всех и вся и получает место заведующего критическим отделом, он становится авторитетом для многих. С его мнением боятся не согласиться, ведь иначе можно «в отсталые люди попасть».

Между тем дурак не изменился, изменилось только отношение к нему. Почему? На этот вопрос писатель отвечает в финальной фразе стихотворения: «Житье дуракам между трусами». Эта фраза звучит так же по­учительно и осуждающе, как мораль басен, так же за­ставляет задуматься над самим собой и своими по­ступками.

Писатель учит нас оставаться независимыми в своих суждени­ях и в выборе авторитетов. Он беспощадно бичует тех, кто пытается самоутвердиться таким способом, какой выбрал для себя герой стихотворения. «Чернорабочий и белоручка»
Небольшой разговор завязывается между чернорабочим и белоручкой. Чернорабочий его прогоняет: сравни, мол, свои руки с моими грязными и чёрными. От моих пахнет навозом и дёгтем, а от твоих? Белоручка протягивает свои руки и оказывается, что пахнет от них железом: за то, что ратовал он против притеснителей чернорабочих, заковали его в кандалы.
Но чернорабочий не понимает, что на его благо старались люди: «Вольно ж тебе было бунтовать!»
Через два года белоручку хотят повесить. Происходит разговор между чернорабочими: надо бы верёвочку раздобыть, на которой вешать будут, «говорят, баальшое счастье от этого в дому бывает!»
В этом стихотворении поднимается тема нравственного подвига. Несмотря на то, что чернорабочий не принимает и не понимает своего спасителя, белоручка продолжает бороться за его права. За свою борьбу и стремление ко всеобщей свободе он платит жизнью; но и в этом случае чернорабочий ждёт чуда не от своего спасителя, а от верёвки, на которой его повесят. «Когда меня не будет…»
«Когда меня не будет, - говорит рассказчик, - о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживешь меня, — не ходи на мою могилу...»Он просит, чтобы его не забывали, но и не вспоминали «среди ежедневных забот, удовольствий и нужд». А лишь в часы уединения – пусть откроют любимые книги и прочтут те строчки, что вызывали сладкие и безмолвные слёзы.
Рассказчик хочет, чтобы после его смерти осталось и жило лишь то светлое и прекрасное, что объединяло его с «единственным другом».
Он останется жить в памяти и даже после смерти ему отрадно будет думать, что любимый человек почувствует на своей руке его лёгкое прикосновение.

 

42. Общая характеристика творческого пути И. А. Гончарова. «Романтики» и «деловые люди», «старая» и «новая» жизнь в художественном мире Гончарова-романиста. «Обломов» как центральное произведение Гончарова.

Начало художественного творчества Гончарова связано с его сближением с кружком, собиравшимся в доме Н. А. Майкова, известного в 30—40-х гг. художника. Его первый роман “ Обыкновенная история “ (“Современник“, 1847) имел, по свидетельству В. Г. Белинского, “успех неслыханный“: “Все мнения слились в ее пользу“. Дебютный успех повторился после публикации сначала большого фрагмента из нового романа (“Сон Обломова“, 1849), а спустя десять лет произведения в целом. По-разному, порой в полярно противоположном смысле объясняя жизненную драму заглавного героя “ Обломова “, критики различных направлений (от Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, А. В. Дружинина и Аполлона Григорьева до Д. С. Мережковского и И. Ф. Анненского) сходились в признании огромной художественной ценности романа. “Капитальнейшей вещью“ “невременного“ интереса и значения назвали “Обломова“ Л. Толстой, И. С. Тургенев, В. П. Боткин. Иным оказалось восприятие современниками “ Обрыва “ (1869) — любимого детища писателя, которому он отдал почти двадцать лет напряженного труда. Большой читательский успех романа сочетался с суровыми упреками автору на страницах большинства современных изданий, от радикально-демократических до охранительных. Дело было не только в остроте и ожесточенности идейно-политической борьбы эпохи, предметом которой стал и “Обрыв“. Гончаров не без оснований сетовал на нежелание или неумение современных критиков, среди которых уже не было ни Белинского, ни Добролюбова, разобраться в целостном замысле и смысле произведения.

В рассказе «Счастливая ошибка» Гончаров создал набросок образа молодого романтика — Адуева. Этот образ, а также и некоторые ситуации ранних рассказов Гончарова получили свое развитие в первом крупном произведении писателя, принесшем ему прочную литературную известность. Речь идет о романе «Обыкновенная история», который был напечатан в «Современнике» в 1847 г. (№ 3—4) после горячего одобрения его Белинским. Александр Адуев — провинциальный юноша, приехавший в Петербург с неясными самому ему намерениями, повинуется непреодолимому стремлению выйти за пределы зачарованного мира родного поместья. Его образ служит средством характеристики поместно-дворянского и петербургского быта. Привычная деревенская жизнь в своих наиболее ярких картинах предстает перед ним в момент расставания, когда он покидает родные места ради неизвестного будущего, и затем при возвращении его после петербургских горестей и испытаний в родное гнездо. «Свежими глазами» юного Адуева «увидел» писатель и Петербуг — город социальных контрастов, чиновничьих карьер и административного бездушия. Именно разоблачение романтизма особенно высоко оценил в «Обыкновенной истории» Белинский: «А какую пользу принесет она обществу! Какой она страшный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму!».

Автор «Обыкновенной истории» сознавал, что разрушение феодального уклада является закономерным следствием всего послепетровского периода развития русской истории, что деловитость, предприимчивость и страсть к коммуникации, к расширению политических и идейных связей с Европой, характерная для Петра и его окружения, через полтора столетия отозвалась в России, с одной стороны, развитием промышленности и торговли, науки, и рационализма, с другой — гипертрофией бюрократической администрации, тенденцией к «выравниванию» личностей, к маскировке их единообразием мундиров. Наблюдения над чиновниками департамента внешней торговли — негоциантами нового, европейского типа — Гончаров социологически осмыслил и художественно передал в образе Петра Ивановича Адуева. Деловой и деятельный административно-промышленный Петербург в романе «Обыкновенная история» противостоит застывшей в феодальной неподвижности деревне. Особенность «карьерной» повести Гончарова состоит в том, что преодоление романтического идеала, приобщение к суровой деловой жизни столицы расценивается писателем как проявление объективного общественного прогресса. История героя оказывается отражением исторически необходимых изменений общества.

Во «Фрегате Паллада» писатель говорит о преимуществах паровых двигателей перед парусами и об архаичности красивых, но технически не современных и обреченных на «вымирание» парусных судов. Гончаров наблюдал с интересом и вниманием и другую сторону быта моряков: замкнутая жизнь команды, регламентированный и четко организованный строй которой отражал многие существенные черты бытия русского общества, постоянно приходила в соприкосновение с мировой жизнью в ее разнообразных проявлениях. Во время кругосветного путешествия Гончаров впервые и с исключительной для человека его времени ясностью увидел, что социальные перемены, ломающие вековые отношения в России, происходят на фоне изменения мировой политики и самого характера взаимоотношений между странами. Горячий сторонник европейской цивилизации, порой недооценивающий завоевания культуры Востока, Гончаров сменяет тон добродушной иронии, в котором он преимущественно ведет повествование, на лирический, с пафосом выражая свою уверенность в том, что предприимчивость, бесстрашие и технический гений современного человека в конечном счете принесут человечеству благо, а не порабощение, что промышленный век не уничтожит человечности.

Вера в потенциальную силу народа, в его «богатырство» была необходима Гончарову для того, чтобы завершить свою трагическую книгу об умирании воли, «затухании» личности, гибели дарований в безвоздушном пространстве рабства и барства, бюрократического бездушия и эгоистического делячества – «Обломов». Рисуя формирование юного дворянина в Обломовке, Гончаров особое внимание уделяет отношению обломовцев к знанию и к обучению. Рассказывая о воспитании своего героя, Гончаров специально останавливается на вопросе о влиянии на него фантастики, фольклорного и литературно-романтического элементов. Это влияние он считает вредным, расслабляющим. Автор противопоставляет мечтательность и романтическую фантастику разумной деятельности, которая, как ему представляется, должна опираться на рационалистическую мысль и реальный опыт.

Вторая часть романа начинается обстоятельным, хотя лаконично и сухо написанным рассказом об особенном, русско-немецком, деловом воспитании Штольца. В этих главах Гончаров сопоставляет идеалы, порожденные сословно-феодальным строем русского общества, с расхожей моралью немецкого бюргерства. Он видит полярную противоположность этих подходов к жизненным целям и, утверждая ограниченность «немецкого» представления о назначении человека, все же считает традиционно принятый в русском обществе идеал дворянского образа жизни, барства более устарелым и обреченным. Если Обломов рисуется в романе как «итоговый», исторически уходящий, переживающий свои сумерки тип носителя дворянской культуры, то Штольц представляет людей новой эпохи, деятельных разночинцев, развивающих промышленость, содействующих перестройке русской жизни и чающих от этой перестройки блага для себя и для общества.

 

В «Обрыве» писатель пытается прийти к ясным и определенно сформулированным оценкам путей русского исторического прогресса, его опасностей и положительных перспектив. Характеризуя действительность, время, его потребности и идеи, Гончаров, как и в «Обыкновенной истории», противопоставляет Петербург и провинцию, но в «Обрыве» герой в отличие от Адуева познает жизнь не через попытку найти свою карьеру и фортуну, а через проникновение в мир красоты, через стремление разгадать в художественном образе личность женщин, которые, по его мнению, достойны стать предметом искусства. Сам Гончаров считал, что герой «Обрыва» Райский — «сын Обломова», развитие того же типа на новом историческом этапе, в момент пробуждения общества. В «Обрыве» он впервые освобождается от страха перед призраком романтизма, который преследовал его с самого начала его творческого пути. Романтизм трактуется в «Обрыве» как исконная черта миросозерцания художника. Особое место в этом произведении занимает мотив женской красоты.

Концепция прогресса у Гончарова от «Обыкновенной истории» к «Обрыву» претерпела изменения. Патриархальный быт поместного дворянства, который прежде Гончарову представлялся исторически обреченным, исчерпавшим все свои ресурсы, в образах бабушки Татьяны Марковны Бережковой и Марфиньки обретает свою первозданную свежесть и привлекательность. Видя, что разночинец-демократ, Марк Волохов, разрушитель патриархальной старины и порожденных ею понятий — герой современной молодежи, Гончаров не признавал его подлинно прогрессивной силой. Будущее представляется ему вырастающим из органического соединения завоеваний многовековой русской культуры с европейской образованностью людей типа Райского; слияния здравой практичности, простой, «немудрящей», свежей молодежи — такой, как Марфинька и Викентьев, — с высокими устремлениями и обостренной этической требовательностью Веры; скромной, но действенной любви к родному краю и гуманности Тушина и анализа, критики, присущих тому же Райскому. Вместить, понять и соединить все эти начала может одна личность, изображенная в романе, — бабушка Татьяна Марковна.

«Обломов» (1859) — центральное произведение Гончарова, над которым он работал — правда, с большими перерывами — почти десять лет. Этот роман является лучшим произведением Гончарова и вместе с тем одним из величайших русских романов. Сюжетную основу “Обломова“ составляет история любви заглавного героя — дворянского интеллигента и одновременно помещика, владельца трехсот крепостных крестьян, к Ольге Ильинской, девушке цельного и одухотворенного характера, пользующейся глубокой симпатией автора. Средоточием ее стали вторая и третья части произведения. Ей предшествует развернутая и детальная картина воспитания и формирования Ильи Ильича Обломова в условиях родового патриархального имения, напоминающего усадьбу Александра Адуева Грачи. Занявшая первую часть “Обломова“, картина обломовского бытия и быта была создана еще в 1849—1850 годах. Центральное место в романе занял анализ причин апатии и бездействия героя, не обделенного природой, знакомого с “волканической работой головы“, не чуждого “всеобщих человеческих скорбей“ (IV, 68). Почему ни дружба, ни сама любовь, выведшая было его на время из состояния физической и духовной неподвижности, не смогли окончательно разбудить и воскресить его? И где искать главную причину драматической участи Ильи Ильича — в его воспитании или же в неких общих, трагических для духовного человека, закономерностях современной жизни? От того или иного ответа на этот вопрос зависит различная трактовка созданного в лице Обломова типа: как сугубо социального и “местного“ или же вместе с тем и “коренного общечеловеческого“ (VIII, 78), сомасштабного таким всемирным характерам, как Гамлет, Дон Кихот, Дон Жуан и т. п. Правильному пониманию образа Обломова (а также Райского) способствуют чрезвычайно важные признания Гончарова, сделанные им в ряде писем 60-х годов к горячей поклоннице его таланта, помощнице и другу Софье Александровне Никитенко. “Скажу Вам, наконец, — читаем в одном из них, — вот что, чего никому не говорил: с той самой минуты, когда я начал писать для печати (мне уже было за 30 лет и были опыты), у меня был один артистический идеал: это — изображение честной, доброй, симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и, наконец, окончательно охлаждающегося и впадающего в апатию и бессилие — от сознаний слабости своей и чужой, то есть вообще человеческой натуры“.

 

43. «Оппозиция» Обломов – Штольц и система персонажей в романе «Обломов». Особенности авторской позиции и интерпретация романа современными писателю литературными критиками («"Обломов". Роман И. А. Гончарова» А. В. Дружинина, «Что такое обломовщина?» Н. А. Добролюбова).

 

В стремлении реалистично и наиболее «рельефно» изобразить судьбу русского дв-ва и новых общественных сил, сменяющих его, Г. широко использует худ-ный приём антитезы, позволяющий ярко выделить необходимые для понимания идейного сод-ния романа явления жизни и особенности хар-ров персонажей. Так, например, в пр-нии можно выделить несколько линий противопоставления: О. и Штольц, Ильинская и О., Пшеницына и Ильинская.

Заметим, что, сравнивая ведущие мужские образы романа, автор делает акцент на социальном аспекте пр-ния. В связи с этим образ О. концентрирует в себе важнейшие черты крепостнического барства – социальную косность и инертность. В образе же Штольца Г. частично изобразил идеал цивилизованного, честного и прогрессивного буржуа, преемника дворянина на исторической сцене. В этом смысле весьма симптоматичен тот факт, что О. – отпрыск богатой дворянской семьи, а Штольц – сын разночинца. Продолжая лучшие традиции Лермонтова в псих-кой разработке худ-ных образов, автор путём противопоставления рисует хар-ры обоих героев, кот-ые находят точки соприкосновения лишь в высоком интеллектуальном, культурном и общеобразовательном уровне. В то время, как И.И. присущи безволие, духовная и физическая бездеятельность, леность, Штольц отличается непреклонной волей и энергией. Нельзя также не обращать внимания на национальный фактор. Наполовину немец, Штольц педантичен, расчетлив, прагматичен. О. же, напротив, (как истинно русский хар-р) медлителен, надеется на «авось», живёт в постоянных мечтаниях, проектах, едва ли когда-нибудь осуществимых (например, благоустройство Обломовки или поездка в Париж). Для более полного понимания контрастности образов О. и Штольца обратимся к внешности героев. Г. мастерски использует психологический портрет, отдельные детали внешности обоих персонажей. Так, например, И.И. природа одарила «тёмно-серыми глазами, гулявшими беспечно по стенам, по потолку». С другой стороны, глаза Штольца, «хотя немного зеленоватые, но выразительные», красноречиво говорили о внутреннем мире хозяина, предприимчивого дельца. «От недостатка движения или воздуха» И.И. «обрюзг не по летам» и обладал «какой-то грацией лени». В противоположность ему, Штольц «весь составлен из костей, мускулов и нервов, как кровная английская лошадь». Т.о., можно утверждать, что, несмотря на давнюю и крепкую дружбу, О. и Штольц антагонистичны друг другу во всех аспектах, исключая уровень интеллекта и образования.

Касаясь антитезы О.Ильинская-О., мы можем с полным правом сказать, что Ольга противопоставлена И.И., подобно Штольцу, по причине её способности и желания действовать. Героиня немыслима в бездеятельном покое, в «жизни без движения она задыхалась, как без воздуха». Но если Штольц в конце романа оказывается всего лишь дельцом и после женитьбы на Ольге останавливается в своём развитии, превращаясь по существу в двойника О., то в образе Ильинской Г. воплотил те «задатки новой жизни», кот-ые подчеркнул, анализируя роман, Добролюбов: героиня «никогда не устанет жить». Современные критики П.Вайль и А.Генис в своей статье «Обломов и «другие»» утверждают, что трагический финал любви О. к Ольге объясняется как раз тем, что главный герой видел их союз «скульптурной группой, объединением двух статуй, замерших в вечности». Но Ольга не статуя. Для неё и для Штольца Г. находит другую аналогию – «машина». Т.о., конфликт романа, по мысли Вайля и Гениса, это «столкновение статуи с машиной: первая – прекрасна, вторая – функциональна. Одна стоит, другая движется». Переход их статичного состояния в динамичное – любовь О. к Ольге – ставит главного героя в положение «машины». «Любовь – заводной ключ, кот-ый приводит в действие роман. Завод кончается, и О. замирает – и умирает – у себя, на Выборгской стороне…», - утверждают исследователи. И.отм., что через хар-ры Ильинской и О. автор поднимает (по сути) гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?». «Быть», по мысли Г., постоянно работать над собой, совершенствоваться и развиваться, как развивается Ольга Ильинская. Иной путь, путь в никуда, избирает для себя О., найдя пристанище в доме Агафьи Пшеницыной.

Сталкивая два женских образа, Ольгу и Агафью Матвеевну, Г. описывает два типа любви: возвышенную любовь-противостояние, подразумевающую непрерывную работу ума и сердца, и материнскую любовь-опеку, слепо потакающую любым капризам и желаниям чел-ка, возбудившего подобное чувство. И если в отношениях с Ильинской О. преследовали «тоска, бессонные ночи, сладкие и горькие слёзы», то Пшенцына не предъявляла к любимому «никаких требований». Агафье Матвеевне нельзя отказать в трудолюбии («…вечно движущиеся локти, вечное хождение из шкафа в кухню, из кухни в кладовую, оттуда в погреб…»). Смыслом жизни этой простодушной, непритязательной женщины становится физический покой и благополучие О. Ольга же предоставила И.И. шанс вырваться из «болота обломовщины», предлагала быть его «путеводной звездой», возродить это «голубиное сердце» к полноценной жизни. О. не воспользовался возможностью измениться, заставил страдать себя и Ольгу, не реализовав до конца высокое и светлое чувство, подаренное ему судьбой.

Споры, возникшие с появлением романа «О.» по поводу его идейного сод-ния, продолжаются и по сей день. Сущ-ют две основные точки зрения на идейный смысл романа. Один вариант трактовки пр-ния, сформулированный Н.А. Добролюбовым в критической статье «Что такое обломовщина?» объясняет трагедию О. социльно-пол-кими обстоятельствами в крепостнической Р. накануне предстоящей реформы (19.02.1861).). Суть его теории такова: Илья Ильич — жертва той общей для героя-дворянина неспособности к деятельности, единству слова и дела, которые обусловлены «внешним положением» этого героя — барина-крепостника, с детства не приученного к труду и в нем не нуждающегося. Главная причина драмы Обломова, по Добролюбову, не в герое и не в неких трагических закономерностях бытия, но в «обломовщине» как нравственно-психологических следствиях крепостного права (барства), обрекающего дворянского героя-либерала на непоследовательность и отступничество при воплощении его идеалов в жизнь. В том числе и идеала любви, семьи. Другая точка зрения, высказанная А.В. Дружининым и поддержанная Л.Н. Толстым, хар-ет обломовщину как явление общечел-кое, непреходящее, по сути дела, в той или иной степени присущее каждому.