Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Этапы развития сатиры в русской литературе 20 века (А. Аверченко, М. Зощенко, Ильф и Петров, Искандер, Шукшин)Содержание книги
Похожие статьи вашей тематики
Поиск на нашем сайте
Сатира — показатель силы сопротивления искусства, свидетельство находчивости и изобретательности писателей во имя сохранения независимости взглядов. Сатира в отечественной литературе XX века пережила годы бурного расцвета и, по выражению одного из критиков, «ледниковый период». Первый взлет ее — прежде всего журналистики — произошел в начале века после издания в ноябре 1905 года «Временного положения о русской печати и свободе слова». Отменялась любая предварительная цензура. Разрешалось открывать собственные газеты и журналы. В 1905—1907 годах в стране выходило более трехсот сатирических и юмористических изданий. «Бич», «Плеть», «Скорпион», «Пулемет», «Жупел», «Пощечина» — в названиях отражалось активное желание обличать, клеймить, жалить. Многие, если не большинство этих изданий, оказались недолговечными и не оставили никакого следа в истории литературы. Однако среди журналов-однодневок существовал блестящий образец сатирического издания—журнал «Сатирикон», собравший под своей крышей многих талантливых авторов: А. Аверченко, Н. Тэффи, Сашу Черного, А. Бухова и др. Выдержали проверку временем — долгим забвением, обвинениями в беспринципности и безыдейности — сатирические фельетоны В. Дорошевича. Пробовали себя в сатирических жанрах М. Горький и А. Блок, А. Куприн и Ф. Сологуб. «Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним»,— говорил А. Блок. «Смейтесь, чтобы не плакать»,— советовал В. Дорошевич. Юмором от отчаяния, «смехом на кладбище» назвал сатиру этих лет В. Воинов. Следующий этап в истории литературы, когда сатирические жанры бурно развивались,— 20-е годы. Несмотря на рапповскую критику, преследование всего «непролетарского», в это десятилетие созданы замечательные сатирические произведения М. Зощенко и А. Платоновым, П. Романовым и Е. Зозулей, И. Ильфом и Е. Петровым, М. Булгаковым и Ю. Олешей. Не все их книги увидели свет при жизни авторов, многие подверглись уничтожающей критике, но правда их восторжествовала. На Западе в 20-е годы издавались А. Аверченко, Саша Черный, Н. Тэффи, после неожиданного отзыва Ленина А. Аверченко стали печатать и в Советской России. В 30-е годы сатира в отечественной литературе идет на спад. Последним «прорывом» можно считать публикацию «Золотого теленка» в 1933 году (журнальный вариант — 1931). «Смешно думать о настоящей сатире,— замечал Зощенко.— Привычные темы, которыми полна моя записная книжка, увы, сейчас не актуальны,— там ничего нет о силосах и об отсутствии тары...» Когда уже после войны, в 1946 году, клеймили М. Зощенко, то и покойным И. Ильфу и Е. Петрову «припечатали» задним числом за «путешествие плутов по стране дураков». И не просто в рецензии помянули недобрым словом, но из библиотек изымали их книгу, сочтя «грубой ошибкой» ее публикацию. Робкие попытки возродить сатирические жанры относятся уже к концу 60-х — началу 70-х годов. В работе, посвященной «миру сатирического произведения», С. Голубков утверждает, что наиболее характерные сатирические книги, как правило, появляются в «откровенно застойные, неподвижные периоды отечественной истории». Однако эта связь относительна, ибо созданные произведения в лучшем случае допускались в печать в «приглаженном», усеченном виде, а истолковывались без учета авторского замысла. Примером может быть творчество Ф. Искандера, из произведений которого изымались целые главы («Пиры Валтасара» в «Сандро из Чегема»), а политическая притча «Кролики и удавы» задержалась с выходом более чем на полтора десятилетия. И вместе с тем в 70-е годы появляются сатирическая пьеса В. Шукшина «Энергичные люди» и его сатирическая сказка «До третьих петухов». Сатирическая проза последнего десятилетия не отличается разнообразием. Ведущим ее жанром остается короткий рассказ. Наиболее успешно в этом жанре выступают те, кто начинал в самые неблагоприятные для сатиры годы,— М. Жванецкий, С. Альтов, из более молодых — В. Пелевин. Определяя отличительные признаки сатиры как литературного жанра, А. Вулис характеризовал позицию автора: «Сатирик ненавидит, а не просто видит; пересматривает, а не просто смотрит». Сатирик делает ставку на смех, а не на риторику судебных приговоров. Обнаружить комизм персонажа — это и есть для сатирического романа «наказать», «покарать». Сатира ломает картину монолитного единогласия, становится выразителем несанкционированных точек зрения. М. Зощенко (1884—1958) — один из тех писателей, кто пришел в литературу, имея богатый жизненный опыт, который определялся не столько специальным образованием (незаконченное юридическое), сколько практикой: от работника погранохраны до инструктора по кролиководству и куроводству, от агента уголовного розыска до бухгалтера, от плотника до актера. Сатирик показывал российского обывателя изнутри. Он заговорил его голосом, посмотрел вокруг его глазами. Здесь-то и обнаружилась пустота души и безмерные претензии и амбиции, полное бескультурье и невероятное самомнение «гегемона», снисходящего до культуры — книг, театра. Очевидна задача художника: не издеваться над обывателем, глядя на него сверху вниз, а дать ему возможность посмотреть на себя со стороны. Исследуя поэтику М. Зощенко, М. Чудакова отмечала безразличие рассказчика к языку, выбор им слов, поражающе не соответствующих предмету («а она, жаба, отвечает тихими устами...»). М. Зощенко интересует не меткое слово, выхваченное из глубины народной речи, а испорченное слово, употребленное не по назначению, не к месту. Интерес к воплощенному в слове «новому сознанию» сближает художественные поиски М. Зощенко и А. Платонова при всей разнице их талантов. Анализ М. Чудаковой помогает понять, как обнаруживается в рассказах Зощенко несоответствие между позицией автора и ущербным словом повествователя. По утверждению исследовательницы, М. Зощенко в произведениях 20-х — первой половины 30-х годов ни разу не заговорил «своим голосом». В 30-е годы он обратился к прямому авторскому слову, но оно опять не соответствовало истинной позиции писателя. Сатирик объяснял, что примитивная мысль, выражаясь в примитивной форме, обнажает ее элементарность: «Но только у нас именно то хорошо, что есть полная уверенность, что с течением времени этого у нас не будет. И с чего бы ему быть, раз на то никаких причин не останется». Иллюзия использования диалекта создается не диалектизмами, но идиотизацией речи. Зощенковский «сказ» Ю. Тынянов определил как попытку ввести в литературу читателя. Сегодняшний читатель не только продолжает смеяться, читая Зощенко, но имеет возможность оценить, насколько далеко он ушел от героев этих произведений. И. Ильф (1897-1937) и Е. Петров (1902-1942) выросли на одесской почве, прошли через газетную поденщину. Встретясь в «Гудке», дальше двигались вместе. Каждому было отмерено всего по сорок лет жизни. Те, кто заставлял (и заставляет) смеяться самых солидных и респектабельных читателей, непробиваемо серьезных и не обладающих чувством юмора, внешне были суровыми и часто грустными. По мере «расцвета» советского государства у них иллюзий оставалось все меньше. «Умрем под музыку Дунаевского и стихи Лебедева-Кумача»,— заметил И. Ильф в записной книжке. Их фельетоны, юмористические повести и романы поражали остроумием, умением «раздеть» и обывателя, и интеллигента, и высокопоставленного чиновника. Фельетонистов в 20-е годы было много. В жанре авантюрной повести пробовали силы П. Романов, Я. Окунев. И. Ильф и Е. Петров создали два блестящих романа, получивших высокую оценку и в Европе, и в Америке. На суперобложке американского издания значилось: «Книга, которая слишком смешна, чтобы быть опубликованной в России». Великий комбинатор Остап Бендер великолепно справился с ролью главного героя. О нем больше всего спорили критики, разоблачая стремление Остапа к обогащению, отсутствие у него идеалов. В «Литературной газете» говорилось: «Если бы Ильф и Петров положили в основу своего романа понимание Бендера как классового враг га... они глубже бы взрыхлили почву нашей действительности». Но обаяние Остапа трудно было преодолеть даже суровым критикам. Может быть, именно потому, что он был талантлив и находчив, аристократичен и нежаден. «Золотой теленок» предварялся диалогом авторов с неким строгим господином: «— Да, смеяться нельзя! И улыбаться нельзя! Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться! — Но ведь мы не просто смеемся,— возражали мы.— Наша цель — сатира именно на тех людей, которые не понимают реконструктивного периода». Готовность «молиться» и признание «успехов реконструктивного периода» призваны были обосновать лояльность авторов. Но слишком двусмысленно звучали уверения и прозрачны были намеки. Жизнь провинции, увиденная глазами Бендера в романе, писатели дополнили историями из жизни Колоколамска, многочисленными примерами в фельетонах. Высмеивались даже не подлежащие насмешкам вещи вроде пролетарского происхождения, главного, а порой и единственного козыря нового героя. В «Пролетарии чистых кровей» это происхождение продается за рюмку водки и суп-пейзан. Когда спохватившийся герой пытается вернуть свою драгоценность, выясняется, что ее рыночная цена выросла и обмен возможен лишь на партийный билет. И. Ильф и Е. Петров, как М. Булгаков в «Собачьем сердце», Е. Зозуля в «Мастерской человеков», бьют тревогу по поводу того, как бескультурье торжествует и оправдывается нехваткой времени, как наглость выдается за достоинство. Булгаковского Шарикова пришлось срочно «расчеловечить» и возвратить в собачий образ. Зло и беспощадно посмеялся Е. Зозуля над экспериментами по выполнению заказов на искусственное создание людей. И. Ильф язвил по поводу «раскрепощения», данного революцией: «До революции он был генеральской задницей. Революция раскрепостила его, и он начал самостоятельное существование». В этих горьких насмешках — не зубоскальство сторонних наблюдателей, а искренняя боль людей, не умеющих называть черное белым, разруху изобилием, душевную пустоту ростом культуры. Писатели не могли закрыть глаза и видеть то, что «положено», как это делали литературоведы, рассуждающие о причинах отказа от сатирического изображения жизни: «В связи с исчезновением последнего антагонистического класса (кулака) среди простых людей упрочилось чувство хозяина жизни... пышным цветом расцвела лирическая комедия» (Л. Ершов, 1977). Значительный перерыв в развитии сатиры кончился в 60— 70-х годах как бы естественным продолжением художественных поисков писателей 20-х — начала 30-х годов. Талант В. Шукшина (1929—1974) проявился и в сочетании с актерской, режиссерской и писательской деятельностью, и в обращении к самым разным литературным жанрам (рассказы, пьесы, роман, сказки, статьи). Мягкий юмор ранних его рассказов сменяется едкой иронией. Над чем смеялся В. Шукшин? Прежде всего над покорностью, душевной леностью, тупой претенциозностью. Ему противен распоясавшийся обыватель. В. Шукшин явно идет от фольклорной традиции, от скоморошества, разыгрывания. С фольклором связан и образ дурака, который вовсе не дурак, и даже не прикидывается таковым, а рядом появляется тоже фольклорный по происхождению тип гада. Г. Белая в своей работе о В. Шукшине возражает критику Л. Аннинскому, увидевшему в позиции писателя стремление к примирению противоречий. Если и дальше пользоваться фольклорным значением образов, то гад для писателя остается гадом и никаких симпатий и даже сожаления не вызывает. Сатира В. Шукшина не проповедует терпимость, а звучит как тревожный крик, призывающий к нравственной активности. Ф. Искандер (род. в 1929) к созданию сатирических произведений обратился в те же годы, что и В. Шукшин. В его творчестве лирика тоже сосуществует с сатирой и источником юмора является фольклор, только не русский, а абхазский. Ф. Искандера заметили и оценили после публикации в 1966 году «Созвездия Козлотура». Глазами молодого, как будто наивного журналиста увидена и описана кампания по разведению и пропаганде животных, полученных от скрещения обыкновенной козы с диким туром. Подчеркнутая неопытность журналиста усиливает иронию при подробном изложении всех этапов внедрения Необычного эксперимента — от почина и первых откликов читателей до массовых пере именований в честь новой породы, парадных отчетов и международного резонанса. Свое обращение к сатире Ф. Искандер воспринимал как результат оскорбления любви «к людям ли, к родине, может быть, к человечеству в целом». Он никогда не стремился к роли юмориста-развлекателя. В рассказе «Начало» он дал образную характеристику юмора: «Надо дойти до крайнего пессимизма, заглянуть в мрачную бездну, убедиться, что и там никого нет, и потихоньку возвращаться обратно. След, оставленный этим обратным путешествием, и будет настоящим юмором». Именно мир животных в значительной степени помог писателю воплотить в художественной форме свою позицию. Политическая сказка-притча «Кролики и удавы» раскрывает многоступенчатую иерархическую подчиненность в обществе, где личная независимость подавляется на всех уровнях. Удавы, пожирающие кроликов, и кролики, казалось бы для того и созданные, чтобы ими питались,— это лишь одна из сюжетных линий сказки. Не менее значимо изображение самого кроличьего мира, в котором из общей массы выделяются Задумавшийся кролик, Допущенные к Столу, Стремящиеся стать Допущенными. Современному читателю, пожалуй, не так уж важно выяснение конкретных прототипов. Не требуется особых усилий, чтобы в Великом Питоне, который одновременно и Отец родной, узнать бывшего диктатора страны или в изображении Первого Поэта, создателя «Вариаций на тему Бури», угадать намеки на М. Горького. Сам характер изображения персонажей и обстоятельств (казни за малейшее неподчинение, готовность отказаться от свободы за те или иные блага) обращен не столько в прошлое, сколько в настоящее (сказка создавалась в 70-е годы) и, очевидно, в будущее, поскольку и на сегодняшний день злободневность многих ситуаций очевидна. Юмористические эпизоды и интонации в книгах Искандера («Колчерукий», 1967; «Сандро из Чегема», 1973,1988 и др.), с одной стороны, позволяют читателю расслабиться, в смехе преодолеть чувство угнетенности, подавленности. Даже сцена на кладбище в «Кол-черуком» сопряжена с розыгрышем. С другой стороны, писатель подталкивает читателя к ощущению того, что изображенное может напрямую относиться к нему. С грустной иронией говорил Искандер в интервью 1994 года («Столица», № 5) о вредной привычке сограждан снимать с себя ответственность за то, как сегодня складывается жизнь в стране: «Наша история приучила нас думать, что при ином строе или ином правительстве жизнь будет легче».
14. Автобиографическая проза, ее особенности (И. Бунин, В. Набоков, В.Астафьев) Русская автобиографическая проза XX века связана с традициями отечественной литературы прошлого, в первую очередь с художественным опытом Л. Толстого и С. Аксакова. Как бы ни был близок автор к своему герою, но, по наблюдениям Н. Руба-кина, «описывая самого себя, свою жизнь, поступки, мысли, переживания, он на деле описывает уже чужого человека». Л. Гинзбург тоже акцентировала внимание на нетождественности автора и героя даже в самых автобиографических романах, поскольку «герой воспринимается как принадлежащий другой, художественно отраженной действительности». К изображению детства писатели подходят с разными творческими задачами. В одних произведениях главным оказывается сам феномен детства, детского мировосприятия; в других детство рассматривалось как самое счастливое время; в третьих — как стартовый жизненный этап. В первые десятилетия XX века можно выделить две тенденции в изображении детства. Одна нашла отражение в автобиографических повестях М. Горького, другая — в повести А. Белого «Котик Летаев». К реконструкции детских ощущений и представлений обратился в 30-е годы М. Зощенко. В повести «Возвращенная молодость» он прошел со своим героем обратный путь — от тридцати лет до младенчества. Опыт А. Белого развит и в «Других берегах» В. Набокова. Особый интерес представляют книги, где в герое (в раннем ли детстве или чуть позже) подчеркивалось творческое начало,— прослеживается путь рождения писателя. К ним относятся произведения М. Пришвина («Кащеева цепь»), И. Бунина и В. Набокова. И. Бунин и В. Набоков Дом-Россию потеряли навсегда, покинув родину после Октябрьской революции. Как бы ни проклинали они большевистскую власть и новое государство, Россия оставалась в сердце до конца дней, а в автобиографических произведениях осуществилось своеобразное возвращение в родные места. «Жизнь Арсеньева» (1927—1933) не о том, как стал писателем Иван Алексеевич Бунин, а о рождении творческой личности в Алексее Арсеньеве на благодатной среднерусской почве. Чувственное восприятие жизни в основе всех его впечатлений («...Эту меловую синеву, сквозящую в ветвях и листве, я и умирая вспомню»). Детские впечатления осознаются писателем как самые важные, а потому сохраненные с далекой поры и воспроизведенные так зримо живущими в том «глухом и милом краю <...> где так мирно и одиноко цвело мое никому в мире не нужное младенчество, детство...» Именно детство помогает установить связь прошлого с настоящим: «Какие далекие дни! Я теперь уже с усилием чувствую их своими собственными при всей той близости их мне, с которой я все думаю о них за этими записями и все зачем-то пытаюсь воскресить чей-то далекий юный образ». Интуитивно И. Бунин и его герой отталкивались от социальных проблем: «Я написал и напечатал два рассказа, но в них все фальшиво и неприятно: один о голодающих мужиках, которых я не видел и, в сущности, не жалею, другой на пошлую тему о помещичьем разорении и тоже с выдумкой, между тем как мне хотелось написать про громадный серебристый тополь». Героя отталкивает не просто социальный аспект, а фальшь; не имеющий жизненного опыта молодой писатель готов лишь к восприятию поэтичности мира. Общая для эмигрантов тоска по России в «Жизни Арсен ьева» переключалась автором в тональность не столько грустную, тягостную, сколько жизнеутверждающую. Как позднее и у В. Набокова, в «Жизни Арсеньева» передано ощущение кровной связи с родиной. Она еще сильнее подчеркнута в отъединенности героя и от собратьев по профессии, и вообще от людей: «Я испытал чувство своей страшной отделенности от всего окружающего, удивление, непонимание,— что это такое все то, что передо мной, и зачем, почему я среди всего этого?». От любых впечатлений — поэтических, любовных, родственных — автобиографический герой неизменно возвращался к постижению своего призвания: «Спрашивал себя: все-таки что же такое моя жизнь в этом непонятном, вечном и огромном мире... и видел, что жизнь (моя и всякая) есть смена дней и ночей, дня и отдыха, встреч и бесед, удовольствий и неприятностей, иногда называемых событиями... а еще — нечто такое, в чем как будто и заключается некая суть ее, некий смысл и цель, что-то главное, чего уж никак нельзя уловить и выразить». Хотя рассказана только юность Арсеньева, но, как замечает О. Бердникова, «перед читателем романа предстает действительно вся жизнь его героя». Полувековая дистанция между героем и автором-повествователем проявляется в сочетании юной непосредственности и свежести восприятия мира со зрелыми раздумьями о жизни человека, о радости и трагизме его существования. «Другие берега» Набокова (1954) возвращали потерянный рай детства. В. Набоков возвращал себе Россию и себя в Россию. Книга кончалась отплытием в Америку, но «другой», далекий берег был навсегда приближен, запечатлен. Сбывалось обещание автобиографического героя «Дара» — вернуться в Россию строчками своих книг. Чтобы «пробиться в свою вечность», писатель обратился к изучению младенчества: «Я вижу пробуждение самосознания, как череду вспышек с уменьшающимися промежутками. Глядя туда со страшно далекой, почти необитаемой гряды времени, я вижу себя в ТОт день восторженно празднующим зарождение чувственной жизни». Именно чувственное восприятие и позволило писателю воссоздать Россию, родные места, не только умом, но кровью осознать эту связь: «Я с праздничной ясностью восстанавливаю родной, как собственное кровообращение, путь из нашей Выры в село Рождествено». Если Россия в детские и юношеские годы героя И. Бунина—источник его писательского дара, то в книге В. Набокова вечная связь с ней осуществлена памятью художника. Третья редакция произведения создана в 1966 году под названием «Speak Memory» — «Память, говори». А.Гайдар «Школа», В.Катаев «Белеет парус одинокий», «Хуторок в степи», «Катакомбы», «Лёнька Пантелеев», К.Паустовский «Повесть о жизни». На воспоминаниях о детстве построены некоторые книги О. Берггольц и В. Астафьева. Объединяет их предельная искренность авторов, исповедальность. В повестях Астафьева 1960—1970-х годов главным героем являлся мальчик, подросток. Это относится и к Ильке из «Перевала», и к Толе Мазову из «Кражи», к Витьке из «Последнего поклона», к Мальчику из «Оды русскому огороду». Общее у названных героев — их раннее сиротство, столкновение с материальными трудностями в детстве, повышенная ранимость и исключительная отзывчивость на все доброе и прекрасное. Главное в самоанализе героя «Последнего поклона» (1960-1989) — понимание того, что дали ему и чем были для него родные и близкие люди, живущие, казалось бы, в сфере сугубо практических повседневных забот и интересов. В построении повести важна не биографическая последовательность, а принцип выделения первых открытий мира, первых проверок силы, смелости, первых оценок старших людей. «Лежал, думал, пытался постигнуть человеческую жизнь, но у меня ничего не получалось. Впоследствии я убедился, что жизнь постигнуть даже взрослым людям не всегда удается»; «...но ничего этого я пока еще не ведаю, пока я свободен и радостен, как благополучно перезимовавший воробей». В «Оде русскому огороду» при изображении Мальчика чувствовалась авторская ирония («не мог знать, как ни тужился»). И не пафос утверждения («никогда не забуду», «потом пойму»), а горькую усмешку замечал читатель в отношении взрослого к неведению детства: «Наивный мальчик! Если б все в мире делалось по воле детей, не ведающих зла». В поступках Мальчика теперь больше внимания обращается на то, что хотелось бы забыть, да не удается, что пятном лежит на совести и никак не украшает биографию. «Память моя, ты всегда была моей палочкой-выручалочкой. Так сотвори еще раз чудо — сними с души тревогу, тупой гнет усталости... И воскреси,— слышишь! — воскреси во мне Мальчика, дай успокоиться и очиститься возле него». Путь героя — через муки, страдания, понимание своего долга перед старшим поколением к осознанию ответственности за себя и свое поколение. Одна из тем автобиографической прозы последнего десятилетия связана с раскрытием непростых отношений между отцами и детьми.
15. Противоречивость в оценке литературного процесса 30-х годов (путь к единению, приоритет «производственной» тематики, эталонная книга Н.Островского, сложность авторской концепции «Тихого Дона», «задержанная»литература»)
Даже после снятия запретов и реабилитации инакомыслящих в учебные пособия не включался анализ причин преследования таких писателей, как М. Зощенко и А. Платонов, Б. Пильняк и «перевальцы». В результате их произведения оставались для студентов не до конца понятными, не воспринимались в контексте эпохи. Литература и война (40-ые годы). Проза, поэзия, драматургия Небольшой по времени, но один из самых напряженных периодов в жизни страны, а соответственно — и литературы. Чем не удовлетворяют характеристики отечественной литературы этого времени? Казалось бы, все соответствует истине — отмечена самоотверженность и подвиг литераторов, разделивших судьбу народа, сражавшихся на фронтах и поддерживавших своими произведениями стойкость и волю к сопротивлению, вдохновлявших на мужественные поступки. Во всех учебниках и учебных пособиях подчеркнуто то духовное единство деятелей литературы и всего народа, которое характерно для времени суровых испытаний. Может быть, достаточно из этой характеристики изъять обязательно присутствующую в ней партию как вдохновителя и организатора всех побед, и все станет на свои места? Однако простым вычитанием ничего не решить. Новые знания о политических и военных событиях, новые сведения о начале войны и ее ходе, новая информация и оценка результатов войны не отменяют и никогда не изменят того, что война принесла страдания народу, что народ русский защищал свое отечество, свой дом, защищал своей кровью и заплатил за победу огромную цену. Другое дело, что в сегодняшнем восприятии художественной и очерковой литературы мы должны учитывать ряд моментов, вносящих коррекцию и в общие оценки, и в частные характеристики. Та правда войны, которая была представлена в литературе и так же безоговорочно воспринималась, не могла быть полной правдой, и не только по недостатку информации у авторов. Ее строгая дозировка, а кроме того, многочисленные табу на темы — об отступлении, об оккупации, о пленных и др.— создавали заведомо усеченную или неверную картину. Для фронтовой печати — а именно она была основным местом публикации не только заметок, но и стихов, пьес, повестей — сверху спускались указания и о содержании, и о жанрах, и о репертуаре печатных рубрик. Шел процесс, по словам Е. Добрен-ко, «макетирования массового сознания». В военной литературе происходило «резкое спрямление цветового центра», мир из простого становился предельно простым. Метод двухцветного письма позволял давать противнику любые оценки. Нельзя не согласиться с исследователем, что особенно грубо и прямолинейно осуществлялось изображение врага. Мы привыкли к характеристике Отечественной войны как осво
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-08-16; просмотров: 1675; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.117.74.41 (0.025 с.) |