Тема революции и гражданской войны в прозе 20-х годов

(Зазубрин «Щепка», Бабель «Конармия», Фадеев «Разгром»)

*Открывается сейчас возможность посмотреть на те события с разных т.зр. Книги о гражданской войне: рассказы М.Шолохова, повести А.Малышкина, А.Серафимовича, роман Фадеева. Принадлежность к тому или иному лагерю определяла подход автора к событиям. Участники белого движения создали свои книги о России уже в эмиграции. В 20-е издавалась серия «Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев». Среди них «Очерки русской смуты» Деникина, «От двуглавого орла к красному знамени» Краснова. Мысли о судьбе России.

О России и революции писал Бунин («Окаянные дни»), Гиппиус «Петербургские дневники», Ремизов «Слово о погибели земли Русской». Саркастическая ирония перемежалась у них с чувством стыда и горечи. Преодолевать апокалиптические настроения помогали мысли о покаянии, вера в высшую справедливость.

В 1923 году В. Зазубрин написал повесть «Щепка». Ее герой Сру­бов — человек с твердыми убеждениями, сам себя считающий «ассе­низатором истории». Подзаголовок «Щепки» — «Повесть о Ней и о Ней». «Она» — героиня души. Революция. Она — мощный поток, несущий людей-щепки. «Пусть выжжена будет тайга, пусть вытоп­таны будут степи... Ведь только на цементе и на железе построится железное братство — союз всех людей».

Готовность Срубова на все ради идеи превращает его в палача. Эта готовность подчеркивается отношением к отцу. Не услышал сын его предупреждений: «Большевизм — это временное, болезненное явление, припадок бешенства, в который впало большинство русско­го народа». Перекликаются финалы «Двух миров» и «Щепки». Пер­вая завершалась пожаром в церкви, устроенным фанатиками рево­люционной идеи. События второй происходят в дни Светлой Пасхи. «Срубову кажется, что он плывет по кровавой реке. Только не на плоту он. Он оторвался и щепкой одинокой качается на волнах».

Ю. Либединский («Неделя», 1923), и А. Тарасов-Родионов («Шоколад», 1922) в повествование о беском­промиссной твердости приверженцев революционной идеи включа­ли мотив сомнения, бреда.

В ряде произведений начала 20-х годов героем была сама новая армия - революционная толпа, «множества», героически настроенные, устремленные к победе. То, что путь этот был кровавым сопряженным с гибелью тысяч людей,- отодвигалось на задний план

А. Малышкин был не рядовым участником боев в районе Крыма, а членом Штаба. Соответственно, знал о потерях с обеих сторон знал о массовом расстреле белых офицеров, которым обещали жизнь в случае сдачи оружия. Но «Падение Дайра» (1921) «не о том» Это книга романтическая, стилизованная под древние исторические повести. «И в черной ночи, впереди, видели - не глаза, а что-то еще другое - темный от века поднятый массив лютый и колючий, и за ним чудесный Даир - синие туманы долин, цветущие города, звездное море».

В «Конармии» И. Бабеля (1923—1925) сталкивались с реальнос­тью революционной мечты. Главный герой книги (К. Лютов) зани­мал, казалось бы, созерцательную позицию, но был наделен правом судить. Непреодоленное одиночество Лютова не мешает его искреннему желанию понять, если не оправдать, то попытаться объяснить непредсказуемые поступки конармейцев. Убийство воспринимается как наказание, идущее от всей России.

Для многих писателей, и принявших революцию, и её противников, магистральным был мотив неоправданности пролитых рек крови.

Б. Пильняк изображал человека, связанного с революцией идея­ми и поступками, своей и чужой кровью. В 1926 году в «Новом мире» была опубликована и сразу же запрещена «Повесть непогашенной луны». Олицетворяющий тоталитарную власть негорбящийся чело­век посылал на смерть командарма. Гаврилов, погибающий на опе­рационном столе, тоже нес вину за пролитую кровь людей. Ледяной свет луны освещал город.

А ночью выплывет луна. Ее не слопали собаки: Она была лишь не видна Из-за людской кровавой драки.

Эти стихи С. Есенина написаны в 1924 году. Луна фигурировала во многих произведениях техлет, без нее не обходилась ни одна на­учно-фантастическая книга. Непогашенная луна Б. Пильняка как бы давала дополнительный свет реальному миру — свет тревожный, на­стораживающий.

Историк и наблюдатель революции, Б. Пильняк не восторгался раз­махом разрушений, но давал почувствовать угрозу для всего живого, прежде всего для личности, от новой государственной машины

Жанровое разнообразие и стилевое своеобразие. Воспоминания и дневники, хроники и исповеди, романы и повести. Некоторые авторы стремились к максимальной объективности. Для других характерна повышенная субъективность, подчёркнутая образность, экспрессивность.*

Философски осмыслил суть событий в России начала века спустя годы Б.Пастернак в романе "Доктор Живаго". Герой романа оказался заложником истории, которая безжалостно вмешивается в его жизнь и разрушает ее. В судьбе Живаго - судьба русской интеллигенции в XX веке.

У Фадеева герои “обыкновенные”. Наиболее сильное впечатление в “Разгроме” производит глубокий анализ вызванных гражданской войной перемен в духовном мире рядового человека. Наглядно об этом говорит образ Морозки. Иван Морозка был шахтером во втором поколении. Дед его пахал землю, а отец добывал уголь. С двадцати лет Иван катал вагонетки, матерился, пил водку. Он не искал новых путей, шел старыми: купил сатиновую рубаху, хромовые сапоги, играл на гармошке, дрался, гулял, воровал ради озорства овощи. Сидел в тюрьме во время стачки, но никого из зачинщиков не выдал. Был на фронте в кавалерии, получил шесть ранений и две контузии. Он женат, но семьянин плохой, делает все необдуманно, и жизнь ему кажется простой и немудреной. Морозка не любил чистеньких людей, ему они казались ненастоящими. Он считал, что им нельзя верить. Сам он стремился к легкой однообразной работе, потому и не остался ординарцем у Левинсона. Товарищи порой зовут его “балдой”, “дураком”, “чертом потлатым”, но он не обижается, дело для него важнее всего. Морозка умеет размышлять: подумывает о том, что жизнь становится “хитрей” и надо самому выбирать дорогу. Нашкодив на бахчах, он трусливо удрал, но после раскаивается и сильно переживает. Гончаренко защитил Морозку на собрании, назвал его “боевым парнем” и поручился за него. Морозка поклялся, что кровь свою отдаст по жилке за каждого из шахтеров, что готов к любому наказанию. Его простили. Когда Морозке удается на переправе успокоить людей, он почувствовал себя ответственным человеком. Он смог организовать мужиков, и это ему было приятно. В отряде шахтеров Морозка был исправным солдатом и считался хорошим, нужным человеком. Он даже пытается бороться со страшным желанием запить, понимает, что есть красота внешняя, а есть подлинная, душевная. А задумавшись об этом, понял, что он обманут в прежней жизни. Гульба и работа, кровь и пот, а впереди не видно ничего хорошего, и ему показалось, что всю жизнь он старался выйти на прямую, ясную и правильную дорогу, но врага, который сидит в нем самом, не замечал. Такие люди, как Морозка, надежны, они могут самостоятельно принимать решения и способны к раскаянию. И хотя у них слабая воля, подлости они никогда не совершат. Они сумеют найти выход из любого, даже самого безвыходного положения. Только перед героической гибелью Морозка понял, что Мечик — гад, трусливый гад, предатель, думающий только о себе, и воспоминание о близких, дорогих людях, которые ехали позади него, заставило его пойти на самопожертвование. В произведениях о гражданской войне важна мысль, что побеждает часто не тот, кто совестливее, мягче, отзывчивей, а тот, кто фанатичнее, кто бесчувственней к страданиям, кто более подвержен собственной доктрине. В этих произведениях поднимается тема гуманизма, которая неразрывно связана с чувством гражданского долга. Командир Левинсон забрал единственную свинью у бедняка-корейца, применяя оружие, заставил рыжего парня лесть в воду за рыбой, дал добро на вынужденную смерть Фролова. Все это ради спасения общего дела. Люди подавляли личные интересы, подчиняя их долгу. Этот долг калечил многих, делая их орудием в руках партии. В итоге люди черствели, переходили грань дозволенного. “Отбор человеческого материала” ведет и сама война. Чаще погибают в боях лучшие — Метелица, Бакланов, Морозка, сумевший осознать значимость коллектива и подавить свои эгоистические устремления, а остаются такие, как Чиж, Пика и предатель Мечик.