Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Особенности межцивилизационного конфликтаСодержание книги
Похожие статьи вашей тематики
Поиск на нашем сайте
Границы между цивилизациями Хантингтон называет «линиями разломов», тем самым подчёркивая, что между ними лежит пропасть непонимания и, потенциально, вражды. Конфликты по «линиям разломов» обычно выражаются в борьбе за обладание территорией. Тема спорной территории занимает особое место в идентичности участников конфликта, рассматривается в качестве чрезвычайно важного символа, «священной земли». Отсюда представление о незыблемом праве на обладание ею. Соответственно, чужаков либо изгоняют, либо физически уничтожают. (Для обозначения этого процесса используется выражение «этническая чистка»). Конфликты такого рода являются затяжными, особенно, если «линия разлома» пролегла не по внешней границе, а внутри одного государства. В связи с тем, что они затрагивают наиболее существенные аспекты групповой идентичности, конфликты между цивилизациями очень трудно разрешить при помощи переговоров. Даже если мир достигнут, он является шатким, хрупким, продолжается недолго. Полное исчерпание такого конфликта оказывается возможным только в случае физического уничтожения одной из сторон. Для межцивилизационных конфликтов характерна демонизация противника: в нём начинают видеть исчадие зла, недочеловека. Тем самым узакониваются его убийство и вандализм в отношении памятников культуры, имеющих для него символическое значение. В конфликтах по линиям разлома в качестве важнейшего критерия идентичности выступает религиозная принадлежность, оттесняя на задний план этнические, расовые и языковые характеристики. «Некоторые аналитики преуменьшают важность этого фактора… Но в основе подобного суждения лежит мирская близорукость. Тысячелетия человеческой истории доказывают, что религия – не «маленькое отличие», а, возможно, глубочайшее различие, какое только существует между людьми. Повторяемость, масштабы и ожесточенность войн вдоль линий разломов значительно увеличиваются верой в разных богов» [46, с. 411-412]. Роль религиозной идентичности в современных конфликтах прекрасно иллюстрирует пример боснийской войны 1990-х гг. «Исторически общинным различиям в Боснии не придавалось большого значения; сербы, хорваты и мусульмане жили мирно, как соседи; обычны были межгрупповые браки; слабостью отличалась и религиозная самоидентификация. Мусульмане, как поговаривали, суть боснийцы, которые не ходили в мечеть, хорваты – боснийцы, которые не посещали храм, а сербы – боснийцы, которые не ходили в православную церковь. Однако едва распалась более широкая югославская идентичность, как эти случайные религиозные идентичности обрели новую значимость…» [46, с. 437] До войны босняки (самоназвание боснийских мусульман) «были крайне светскими в своих взглядах, полагали себя европейцами и считались самыми убежденными сторонниками мультикультурного боснийского общества и государства. Однако с распадом Югославии ситуация начала меняться» [Там же]. Нечто подобное произошло с боснийскими сербами и хорватами. Сербы вспомнили, что они являются частью православного мира, а хорваты стали делать акцент на своём католицизме. Конфликты по линиям разломов вовлекается больше участников, нежели в обычные межобщинные конфликты. Конфликтующие стороны стараются расширить войну и добиться поддержки от цивилизационно родственных групп. Для обозначения этого феномена Хантингтон использует выражение, ранее введённое Х.Д.С. Гринуэем – «синдром братских стран». Разрастанию подобных конфликтов способствует прогресс в сфере транспорта и средств коммуникации, который установил и упрочил эти взаимосвязи, позволил оказывать родственным группам, где бы они не находились, моральную и материальную помощь. Чем дольше длится конфликт по линии разлома, тем больше в него вовлекается «родственных» стран и диаспор. «…Конфликты по линии разлома обладают более высоким потенциалом эскалации, чем внутрицивилизационные, и для их погашения обычно требуются совместные межцивилизационные действия» [46, с. 444].
Структура цивилизаций Хантингтон предлагает различать страны-участницы, стержневые страны, страны-одиночки, расколотые и разорванные страны. Страна-участница — это страна, которая в культурном плане полностью отождествляет себя с одной цивилизацией. Стержневая страна – наиболее могущественная и наиболее авторитетная в области культуры; она рассматривается другими членами данной цивилизации в качестве культурного и политического ядра. Количество и роль стержневых стран в различных цивилизациях отличаются и могут меняться со временем. Синская, православная и индуистская цивилизации имеют абсолютно доминирующие стержневые страны (соответственно, Китай, Россия, Индия). Нынешний Запад имеет два стержня: США и франко-германский альянс в Европе. Исламская цивилизация, Латинская Америка и Африка не имеют стержневых стран. В исламском мире ни Турция, ни Египет, ни Пакистан, ни Индонезия, ни Иран не имеют достаточных сил и авторитета, чтобы стать признанным лидером цивилизации. Случай с Ираном осложняется религиозным фактором: иранцы – шииты, в то время как большинство мусульман – сунниты. В Латинской Америке такую роль могла бы взять на себя Бразилия, но она отличается от остальных лингвистически: бразильцы говорят на португальском языке, остальные латиноамериканцы – на испанском. В африканском мире выделение лидера затруднено его разделением на франко- и англоязычные страны[60], хотя наиболее вероятный лидер – ЮАР. Страна-одиночка не имеет культурной общности с другими обществами. Культурное одиночество африканской Эфиопии связано с лингвистическим и религиозным своеобразием[61]. Другая страна-одиночка – Гаити – расположена на одном из островов Карибского моря. Эта франкоязычная страна со своеобразным религиозным фундаментом (смесь поверхностно воспринятого католицизма и африканского культа вуду) не воспринимается как «своя» ни латиноамериканцами, ни англоязычным населением Карибского бассейна. Крупнейшей страной-одиночкой является Япония. Мы не найдём стран, разделявших бы её культуру. Японские мигранты нигде не составляют значительной доли населения и не имеют большого политического и экономического веса. Расколотой можно считать страну, в которой большие группы населения принадлежат к разным цивилизациям. Целостность таких стран находится под вопросом. Спор межу христианами и мусульманами расколол Эфиопию и Эритрею (1993). Такому же испытанию подвергаются Судан и Танзания. В Индии по разные стороны баррикад находятся мусульмане и индусы, на Шри-Ланке – индусы-тамилы и буддисты-сингальцы, в Китае – тюркоязычные мусульмане и ханьцы, на Филиппинах – христиане и мусульмане. По мнению Хантингтона, СССР и Югославия распались по цивилизационным линиям. Но и их осколки несут на себе печать культурного противостояния. Растёт напряжение между православными и мусульманскими этническими сообществами в России. Украина фактически расколота на православный пророссийский восток и на униатский запад, ориентированный на ЕС и США. Не разрешена конфликтная ситуация между армянами и азербайджанцами в Нагорном Карабахе. Накалена обстановка в Латвии и Эстонии, где противостоят друг другу настроенные откровенно антироссийски прибалтийские народы и многочисленные русские диаспоры. Косово, в котором большинство составляют албанцы-мусульмане, de facto отделилось от православной Сербии. Выражение «разорванная страна» говорит само за себя. Обладая определённой культурной идентичностью, она в какой-то момент, обычно с подачи собственной элиты, начинает мерить себя мерками другой цивилизации, начинает метаться в поисках новой идентичности, как бы «разрывается» между своей и чужой культурой, ставшей вдруг привлекательной. Разорванными странами были Россия во времена Петра I и Турция после реформ Ататюрка. В конце XX в. в таком же положении оказалась Мексика: мексиканская элита, почти два столетия настаивавшая на своей латиноамериканской идентичности, в 1980-е гг. провозгласила курс на сближение с Западом. На этом фоне историческим курьёзом выглядит пример Австралии, правящие круги которой заявляют о своём желании дистанцироваться от Запада и связать будущее своей страны с близким географически и экономически (но не культурно!) Азиатско-Тихоокеанским регионом.
Стороны конфликта Согласно Хантингтону, глобальный конфликт подчинён формуле «Запад «минус» все остальные». Не-западный мир разнообразен, но китайцев, индусов, латоноамериканцев и мусульман роднит нелюбовь к Западу, раздражение, вызываемое его глобальной экспансией и навязчивой вестернизацией. Дополнительным фактором является волна мигрантов, захлёстывающая Запад со второй половины XX в. Новые иммигранты представляют в основном не-западные общества. В Германию едут турки, во Францию – арабы, в США – латиноамериканцы. Страхи западного человека питаются спецификой демографического поведения приезжих. Естественный прирост населения в США очень низок, в Европе практически равняется нулю, а у мигрантов уровень рождаемости высок. Европейцы и белые американцы констатируют, что «на них обрушилось нашествие не армий и танков, а мигрантов, которые говорят на других языках, молятся другим богам, принадлежат к другим культурам, и возникает страх, что они отберут у европейцев работу, оккупируют их земли, съедят все деньги социального обеспечения и будут угрожать их образу жизни» [46, с. 310-311]. Особенность европейской миграционной ситуации состоит в исламофобии коренного населения, ведь большая часть иммигрантов – мусульмане. Ситуация усугубляется тем, что мусульманские общины принципиально не интегрируются в европейскую культуру. Ответной реакцией является рост националистических настроений среди коренных европейцев. Партии, отстаивающие «традиционные европейские ценности» и призывающие ограничить иммиграцию, ещё недавно бывшие маргинальными, становятся всё более популярными. В США страхи связаны, прежде всего, с латиноамериканской иммиграцией. Многие здесь считают, что в ближайшее время на смену англо-саксонским и протестантским Соединённым Штатам придёт новая, испаноязычная и католическая, Америка. В книге «Кто мы?» Хантингтон приводит любопытный эпизод. «На матче чемпионата мира по футболу между Мексикой и США в феврале 1998 г. болельщики числом 91255 человек «купались в море красно-бело-зелёных[62] флагов», неодобрительно гудели, когда заиграли гимн США, забрасывали американских футболистов «всяким мусором, стаканами из-под воды и пива», кидали фрукты и пивные кружки в немногочисленных болельщиков, пытавшихся поднять американский флаг. Игра, между прочим, проходила не в Мехико, а в Лос-Анджелесе. «Что ж, если я не могу поднять в своей стране её флаг – значит со страной что-то случилось», – прокомментировал ситуацию один болельщик, уклоняясь от брошенного в него лимона. «Играть в Лос-Анджелесе вовсе не означает для американцев играть дома», – подтвердила «Лос-Анджелес Таймс» [45, с. 24]. Итак, не-западный мир не питает к Западу большой любви, но это не значит, что все не-западные народы в равной мере готовы к прямому столкновению с ним. По мнению Хантингтона, наибольшую угрозу представляют две цивилизации: китайско-конфуцианская и исламская. Их традиции в высшей степени отличаются от западной. Экспансионизм китайцев и мусульман подпитывается их уверенностью в своём полном культурном превосходстве. Особое внимание Хантингтон уделяет исламской угрозе. Опираясь на статистические данные, он делает вывод об особой предрасположенности мусульман к насилию. - Мусульмане были участниками подавляющего большинства вооружённых конфликтов конца XX в. В большинстве случаев их противниками были соседние цивилизации. «На какой бы участок периметра ислама ни взглянуть, мусульмане никак не могут мирно ужиться со своими соседями» [46, с. 416]. В связи с этим Хантингтон называет границы исламского мира «кровавыми». Кроме того, постоянно случаются конфликты между самими мусульманами. - Конфликты с участием мусульман характеризуются многочисленными жертвами. - Расходы мусульманских государств на армию (в относительных величинах – соотношение соответствующих затрат и ВВП) выше, чем у не-мусульманских. - Население мусульманских стран в большей степени милитаризовано: на тысячу человек населения здесь приходится больше военнослужащих, чем в немусульманских странах. - Мусульманские государства более склонны идти на обострение международных противоречий и использовать для их разрешения вооружённые силы. Хантингтон называет несколько причин исламской воинственности. Во-первых, отсутствие в исламском мире стержневой страны, которая обладала бы достаточным авторитетом для того, чтобы сдерживать внутриисламский хаос и выступать арбитром в межцивилизационных спорах. Во-вторых, высокая рождаемость. Переизбыток молодых мужчин, часто не имеющих работы, становится дополнительным фактором нестабильности. В-третьих, для мусульман характерно особенно обострённое чувство цивилизационной идентичности. Мусульмане, как никто другой, склонны привлекать к участию в конфликтах диаспоры и «братские страны».
Контрольные вопросы 1. Какие факторы глобального культурного конфликта выделяет С. Хантингтон? 2. Что такое «реванш Бога»? 3. Что такое «индигенизация»? 4. Что такое «линии разломов»? 5. Охарактеризуйте «синдром братских стран». 6. Определите понятия «страна-участница», «стержневая страна», «страна-одиночка», «расколотая страна», «разорванная страна»? 7. Объясните формулу «Запад «минус» все остальные». ГЛАВА 5 ЭТНОЛОГИЯ Л.Н. ГУМИЛЁВА Лев Николаевич Гумилёв родился 14 октября (1 октября по старому стилю) 1912 г. в Петербурге. Его родители – «звёздная» пара Серебряного века, поэты Николай Степанович Гумилёв и Анна Андреевна Ахматова. Супружеская жизнь родителей не сложилась: после заключения брака они продолжали вести богемную жизнь, свободную от взаимных обязательств. Рождение Лёвы ничего не изменило. Воспитанием мальчика занималась бабушка, Анна Ивановна Гумилёва. И до, и после развода (1918) родители редко навещали сына. Школьные годы Льва Гумилёва прошли в старинном городке Бежецк Тверской губернии. От этого периода жизни у него остались не самые лучшие впечатления. Позднее Гумилёв назовёт атмосферу, сложившуюся тогда в провинциальном Бежецке «омерзительной», по причине отсутствия в нём достойного круга общения, «интеллигентных людей, культурных и думающих». Школа, по признанию самого учёного, практически ничего ему не дала. Да и не могла дать, добавим мы от себя. 1920-е гг. могут быть с полным основанием охарактеризованы как время провала в области школьного социально-гуманитарного образования. Курсы по отечественной и всеобщей истории были изъяты из школьных программ (!), им на смену пришли курсы по истории революционных движений. И это не считая общего падения педагогической культуры в первые послереволюционные десятилетия. Так что юноше, избравшему для себя поприще учёного-историка, приходилось пополнять багаж знаний из иных, внешкольных источников. «Единственное, что освоил в Бежецке полезного – это библиотека», скажет впоследствии Гумилёв. Мальчик зачитывался приключенческими и историческими романами, дореволюционными учебниками по истории. Позднее им на смену придут серьёзные исторические трактаты. Бабушка привила ему любовь к классике – Гомеру, Шекспиру, русской классической литературе. Не избежал он и увлечения поэзией. Его поэтическим кумиром на всю жизнь остался отец. В своих стихах Николай Гумилёв создал мир, который не мог не заворожить мечтательного мальчика – мир фантастических грёз и таинственных стран, мир сильных и смелых людей. Да и сам поэт был сильным и смелым человеком: в 1914 г. он ушёл добровольцем на фронт и героически сражался в кавалерии, а ещё до войны он совершил три путешествия по Африке. Любимым занятием юного Лёвы было чтение книг, лёжа на одном из охотничьих трофеев Николая Гумилёва – леопардовой шкуре. Да и сам он будет писать стихи, которые знакомые и друзья будут сравнивать с отцовскими. Романтизации образа отца немало поспособствует его трагическая гибель[63]. Без поэтического воздействия родителей (да и без поэтической наследственности) вряд ли Лев Николаевич Гумилёв стал бы тем, кем он стал – учёным, чьи работы читаются как хороший роман, на одном дыхании. В 1934 г. начинается полная испытаний взрослая жизнь. Юноша перебирается в Ленинград с намерением поступить на исторический факультет университета. Его мечта сбывается, но уже через год, в августе 1935 г., он был арестован. Основание – «монархические симпатии». Правда, уже в ноябре он был освобождён после письма Анны Ахматовой Сталину. В марте 1938 г. последовал новый арест, на этот раз по обвинению в руководстве «контрреволюционной террористической молодёжной организацией». Гумилёв находился в заключении пять лет, и за это время он побывал в знаменитых «Крестах», участвовал в строительстве Норильского металлургического комбината, работал в меднорудной шахте. По окончании заключения он в течение года жил на вольном поселении, участвовал в геологической экспедиции в Западной Сибири. Осенью 1944 г. Лев Гумилёв добровольцем отправляется на фронт. Победный май он встречает в Берлине. По возвращении в Ленинград тридцатитрёхлетний фронтовик отправляется в родной университет. Ему разрешают экстерном сдать экзамены за 4-й и 5-й курсы. Через три года после получения диплома, в декабре 1948 г. Гумилёв защитил кандидатскую диссертацию. Но учёного ждут новые испытания. В ноябре 1949 г. его снова арестовывают, и вплоть до мая 1956 г. он отбывает срок в лагерях на территории Казахстана и Западной Сибири. Потом будут защита докторской диссертации (1961), преподавательская работа, археологические экспедиции, то есть стандартные вехи жизни советского учёного. Уже не будет потрясений, сравнимых с войной или лагерем. Но жизнь Льва Гумилёва и в этот период не была безоблачной. Боец по натуре, человек, мыслящий нестандартно, он постоянно сталкивался с непониманием коллег и чиновников от науки, вынужден был с боем пробивать дорогу своим идеям. В творчестве Л.Н. Гумилёва можно выделить два направления. Первое – востоковедческое. Лев Гумилёв известен как специалист по кочевым народам Центральной Азии. Он «заболел» Востоком ещё в детстве. Согласно семейной легенде, мать историка, Анна Андреевна Ахматова происходила из рода Чингизидов. Сам Лев Николаевич относился к этой легенде вполне серьёзно. Своё лучшее стихотворное произведение – «Смерть князя Джамуги»[64] – он посвятил своему предку, мифическому или реальному. Лев Гумилёв владел фарси, бенгали, пушту, арабским, узбекским, туркменским и азербайджанским языками. Обе его диссертации (кандидатская и докторская) написаны на восточном материале. Научную известность Гумилёву принесла «степная трилогия»: «Хунну», «Древние тюрки» и «Поиски вымышленного царства». Он был исследователем Хазарии, руководил археологическими экспедициями в низовьях Волги и на севере Каспия, материалы которых легли в основу книги «Открытие Хазарии». Как мыслитель, Гумилёв тяготел к евразийской парадигме. Его работы написаны с величайшей симпатией к степным народам. Чего стоят эпиграфы некоторых его книг: «Братскому монгольскому народу посвящается», «…Нашим братьям – тюркским народам Советского Союза». Одной из задач своей научной деятельности Гумилёв считал развенчание «чёрной легенды» о кочевниках как о кровожадных варварах, неспособных к созидательной деятельности. Сам Гумилёв считал себя продолжателем дела евразийцев. Символично его знакомство с П.Н. Савицким[65], одним из вождей евразийского движения. В 1956-68 гг. они находились в переписке, а в 1966 г. на археологическом конгрессе в Праге состоялась их встреча. В известном смысле можно говорить о преемственности, передаче «эстафетной палочки». Ориентальные предпочтения Гумилёва определили одну из характерных черт его творчества – яростное неприятие европоцентризма. Для нас наибольший интерес представляет другое направление научной деятельности Л.Н. Гумилёва – разработка теории этногенеза, самобытной вариации локально-исторического подхода. По признанию самого Гумилёва, идеи, которые легли в основу данной теории, были сформулированы им во время тюремного заключения. Если востоковедческие работы Гумилёва были изданы без особых проблем, то публикация этнологических исследований натолкнулась на серьёзное сопротивление. Всё ограничивалось статьями в малотиражных научных сборниках. Любые попытки публичного обсуждения пресекались: слишком уж далёкими от марксистского понимания исторического процесса казались (и были на самом деле) выводы Гумилёва. В 1974 г. он попытался защитить вторую докторскую диссертацию, на сей раз – на соискание докторской степени географических наук. Тема диссертации – «Этногенез и биосфера Земли». Защита прошла успешно, но Высшая аттестационная комиссия блокировала присвоение искомой степени. Лишь в 1989 г. удалось выпустить массовым тиражом книгу по материалам этой «многострадальной» диссертации. Последние годы жизни Льва Гумилёва стали своеобразной компенсацией за предыдущие мытарства. Без преувеличения можно сказать, что он купался в лучах славы. Особенно популярны гумилёвские идеи оказались в тюркоязычных районах СССР – в Казахстане и Татарстане. Скончался Лев Николаевич Гумилёв в Санкт-Петербурге 15 июня 1992 г.
Определение этноса Согласно Гумилёву, этносы являются важнейшими субъектами истории, а сам исторический процесс оказывается тождественным этногенезу – процессу возникновения и исчезновения этнических групп. По Гумилёву, этнос – это явление, находящееся на границе географического, биологического и социокультурного. По его мнению, этнос не может быть адекватно истолкован в социологических терминах[66]. Если социальная история, починяясь закону прогресса, представляет собой непрерывное, неуклонное восхождение человечества, переход от несовершенных социально-экономических форм к более совершенным, то этническая история представляет собой дискретный (прерывистый) процесс, с множеством рывков и зигзагов. Исходя из идеи социального прогресса невозможно объяснить, откуда берутся народы, как бы остановившиеся в своём развитии, и почему исчезают народы, некогда создавшие великие культуры. Лингвистические и филологические критерии при идентификации этноса также нельзя считать исчерпывающими. Гумилёв пишет даже о «бессилии филологии в истории». В книге «Конец и вновь начало» он описывает свой спор с одним из сторонников языкового определения этноса. «Прекрасно, – сказал я ему, – а вот моя собственная родная мама в детстве до 6 лет говорила по-французски, а по-русски научилась говорить уже потом, когда пошла в школу и стала играть с девочками на царскосельских улицах. Правда, после этого она стала русским поэтом, а не французским. Так была ли она француженкой до 6 лет?» «Это индивидуальный случай», – быстро нашёлся учёный-академик. «Ладно, – говорю я ему, – ирландцы в течение 200 лет, забыв свой язык говорили по-английски, но потом восстали, отделились от Англии и крови не пожалели на это отделение, ни своей ни чужой. Если по-вашему судить, то эти 200 лет они были настоящими англичанами?» [13, с. 21] Одним из примеров языкового самообмана является апелляция к этнонимам (этническим наименованиям). Так, «римлянами» себя называли разные этносы. Изначально это было имя маленького племени, жившего на берегу Тибра. На закате античности «римлянами» называли всех тех, кто имел римское гражданство, а среди них были кельты, германцы, евреи и т.д. «Ромеями», то есть «римлянами, называли себя говорившие по-гречески византийцы. «Священная Римская империя» – так называлось средневековое государство со смешанным германо-славяно-итальянским населением. Румыны также считают себя наследниками римлян. Похожая ситуация с такими этнонимами, как «тюрки» и «татары». Следовательно, название или самоназвание этноса не может считаться надёжным ориентиром в этнологическом исследовании. Помещая этнос в биологический контекст, Гумилёв соотносит его с такой общностью, как раса. По его мнению, расовый критерий при определении этноса неприемлем по двум причинам. Во-первых, расовое деление опирается на чисто внешние (телесные) показатели. Во-вторых, монорасовых этносов не существует. Биологическим аналогом этноса является популяция – совокупность особей одного вида, которая длительное время занимает определённое пространство и воспроизводит себя в течение большого числа поколений. Этнос и популяция относятся к территориальным общностям. В то же время, полного тождества между ними нет. Если межэтнические столкновения – обычное явление, то борьбы между популяциями быть не может: оказавшись в одном пространстве, они неизбежно сливаются в одно целое. Если популяция предполагает беспорядочное скрещивание, то жизненный уклад этноса всегда предполагает наличие брачных ограничений. В отличие от популяции, этнос представляет собой сложную систему, включающую не только особи, но и продукты их жизнедеятельности: культуру, технику, антропогенный (то есть изменённый человеком) ландшафт. По Гумилёву, главным идентификатором этнических сообществ является поведенческий стереотип. Представители различных этносов по-разному поведут себя в одной и той же ситуации. При этом внутри этноса, для самих его членов это своеобразие будет незаметным. Осознание приходит только при условии межэтнического взаимодействия, на контрасте. «Например, в трамвай входят 4 человека – одинаково одетых, одинаково хорошо говорящих по-русски и т.д. Допустим, один из них русский, а другие – кавказец, татарин и латыш из Прибалтики. Есть между ними разница или нет?.. Любое событие вызовет у этих людей разную реакцию. Влезает, например, в тот же трамвай буйный пьяный и начинает хулиганить. Что произойдёт? Ну, русский, конечно, посочувствует, скажет: «Ты, керюха, выйди, пока не забрали». Кавказец не стерпит и даст в зубы. Татарин отойдёт в сторону и не станет связываться. Западный человек немедленно вызовет милиционера. Это четыре совершенно разных стереотипа поведения!» [13, с. 22] Именно стереотипы поведения образуют внутреннюю структуру этноса, задают его «скелет». Сохранение этноса возможно только при условии постоянного воспроизводства из поколения в поколение неких устойчивых поведенческих комплексов, которые на языке социально-гуманитарного знания называются «традицией», а на языке естествознания «сигнальной наследственностью». Гумилёв определяет этнос как «коллектив особей, противопоставляющих себя всем прочим коллективам» [14, с. 41]. Что же делает одних людей «своими», а других – «чужими»? Отвечая на этот вопрос, Гумилёв вводит понятие «этническое поле». В данном случае он опирается на теорию «биологического поля», сформулированную ранее Б.С. Кузиным. Согласно этой теории, «надындивидуальное координированное поведение живых организмов, а также развитие систем, составленных этими организмами (стай, колоний, видов) регулируется биологическими полями. Причём единство любых групп манифестируется не только через форму, но и через их поведение» [28, с. 514]. А так как этнические системы являются частным случаем органических систем, следовательно, они подчиняются тем же закономерностям, что и любая органическая система. Центральное понятие гумилёвской теории «этнического поля» – комплиментарность, то есть бессознательная симпатия или антипатия. В первом случае речь идёт о положительной комплиментарности, во втором – об отрицательной. Качество комплиментарности определяется системой колебаний данного этнического поля. «Разница между этносами – в частоте колебаний поля, т.е. в особом характере ритмов разных этнических групп. И когда мы чувствуем своего, это значит, что ритмы попадают в унисон или строятся в гармонию; когда в унисон ритмы не попадают, мы чувствуем, что это чужой, не свой человек» [13, с. 71]. В рамках теории «этнического поля» получает объяснение и такой феномен, как ностальгия. Согласно Гумилёву, ностальгические переживания (чувства тоски, тревоги, подавленности) вызываются «воздействием на человека среды с чуждым ритмом этнического поля, а также отрывом от своей среды, где имел место резонанс с полями окружающих» [28, с. 514].
Этническая иерархия Любая этническая система представляет собой иерархически устроенную многоуровневую целостность. Гумилёв выделяет пять этнических «ступеней»: 1) консорция; 2) конвикция; 3) субэтнос; 4) этнос (в узком смысле); 5) суперэтнос. Консорции и конвикции представляют те элементарные частицы, на основе которых вырастают этнические образования более высокого уровня сложности. Консорции – это группы людей, объединённых одной исторической судьбой. К этой категории относятся религиозные секты, преступные группировки, цехи, гильдии, торговые компании, политические и творческие группировки. Эти объединения обычно легко распадаются. Те из них, которые прошли испытание временем, образуют конвикции, объединённые образом жизни и семейными связями. Конвикции могут разрастись до уровня субэтносов, которые выступают в различной форме – в виде этнографических групп (например, поморы), сословий (казаки), конфессиональных общин (старообрядцы). Соединяясь, они дают более высокий уровень этнической системы – этнос. Многообразие субэтносов в рамках этноса является гарантом его устойчивости: вступая во взаимодействие, они образуют систему динамического равновесия. Будучи частями этнического целого, субэтносы делят функции, до конца не сливаясь друг с другом. На вершине этнической иерархии находятся суперэтносы, аналог «культурно-исторических типов» Н.Я. Данилевского, «великих культур» О. Шпенглера и «локальных цивилизаций» А. Тойнби. Суперэтнос является «крупнейшей единицей после человечества в целом». Это «группа этносов, возникшая одновременно в одном регионе и проявляющая себя в истории как мозаичная целостность…» [17, с. 101] Гумилёв насчитывает в истории более двадцати суперэтносов, но полного их перечня не даёт. Среди прочих он называет античный (греко-римский) суперэтнос, Запад, Византию, Россию, мир ислама, евреев («блуждающий суперэтнос», по выражению Гумилёва), Индию, Китай, Великую Степь (кочевников Центральной Азии), кельтский мир (до его растворения в западном суперэтносе в XIV в.), балтийскую славяно-литовскую общность (на политическом уровне эта общность тождественна Великому княжеству Литовскому). На стадии суперэтноса особую значимость приобретает культурный фактор. Как и на более низких ступенях этнической иерархии, для возникновения суперэтнической общности решающее значение имеет положительная комплиментарность, то есть не столько осознание близости, сколько её ощущение. Но именно на суперэтническом уровне бессознательная в своих истоках комплиментарность пропускается через рефлексию и получает идейное выражение. Результатом становится комплекс религиозных, политических, военных или иных идей, который Гумилёв назвал «этнической доминантой». Гумилёвская «этническая доминанта» тождественна «культурной идентичности». Именно связью с витальными импульсами объясняется живучесть суперэтнических идеалов. «Сменить идеал можно только лицемерно, но тогда и слияние суперэтносов будет мнимым: каждый представитель разных суперэтносов в глубине души останется с тем, что представляется естественным и единственно правильным. Ведь идеал кажется его последователю не столько индикатором, сколько символом его жизнеутверждения» [17, с. 146]. Суперэтническая солидарность не может быть абсолютной – она познаётся лишь в сравнении с другими общностями того же уровня. «На уровне суперэтноса (для примера возьмём Средневековье) мусульмане – араб, перс, туркмен, бербер были ближе друг к другу, чем к членам западнохристианского этноса – «франкам», как называли всех католиков Западной Европы. А француз, кастилец, шотландец, входившие в общий суперэтнос, были ближе между собой, чем к членам других суперэтносов – мусульманского, православного и т.д.» [17, с. 102] Конфликты между суперэтносами и внутри одного суперэтноса принципиально различаются. В войнах между представителями одной системы целью является преобладание, победа над противником. В подобных столкновениях легче найти общий язык и прийти к компромиссу. Противник рассматривается почти как «свой», и поэтому даже во время кровавых и затяжных конфликтов культурное, политическое и экономическое общение не прерывается: «Поскольку противник также составляет часть системы, то без него система не может существовать» [17, с. 103]. Примерами таких конфликтов являются усобицы русских князей, войны гвельфов и гибеллинов[67] в средневековой Европе. Иной характер носят столкновения между разными суперэтносами. «Чем дальше отстоят системы друг от друга, тем хладнокровнее ведётся взаимоистребление, превращаясь в подобие опасной охоты, а разве можно гневаться на тигра или крокодила?» [Там же]. Отчуждение принимает крайние формы: противник – не вполне человек, поэтому к нему неприменимы те нормативы, которые приняты внутри суперсистемы. Целью таких конфликтов является как минимум порабощение «чужаков», а то и полное их уничтожение, геноцид. Таковы войны Китая со степняками, истребление англосаксонскими поселенцами североамериканских индейцев.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-08-12; просмотров: 1140; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.146.107.152 (0.014 с.) |