Теория локальных цивилизаций А. Тойнби

Арнольд Джозеф Тойнби (Toynbee) родился 14 апреля 1889 г. в Лондоне. Получил классическое образование, пройдя обучение в Уинчестерском колледже и Бейллиол-колледже Оксфордского университета.

Как учёный-историк, Тойнби реализовал себя в двух ипостасях. Во-первых, он известен как эллинист и византинист, автор нескольких монографий, посвящённых данной проблематике: «Западный вопрос в Греции и Турции» (1922), «Греческая историческая мысль» (1924), «Константин Багрянородный и его эпоха» (1973). В 1919-24 гг. Тойнби был профессором византиноведения, греческого языка, литературы и истории Лондонского университета.

Другое направление интеллектуальной деятельности Арнольда Тойнби – сфера международных отношений. Считается, что именно оно оказало решающее влияние на формирование его мировоззрения и научного кругозора, определило масштабность его мышления, глобальный характер исторических построений, заострило внимание к проблемам межнационального и межкультурного взаимодействия.

Долгие годы Тойнби сотрудничал с британским Министерством иностранных дел. Это сотрудничество началось в годы Первой мировой войны. Поработав недолго на американском направлении, Тойнби становится экспертом-востоковедом, специалистом по Османской империи. Именно в этом качестве Тойнби присутствовал на Парижской мирной конференции 1919-20 гг., подведшей итоги Первой мировой войны. С 1925 по 1955 г. он возглавлял Королевский институт международных отношений. В 1925-65 гг. Тойнби – составитель ежегодных обзоров политических событий в мире («A survey of international affairs»). В годы Второй мировой войны он занимает должность директора научного отдела МИД Великобритании. Был в его карьере международника ещё один эпизод – в начале 1920-х гг. он работал на Ближнем Востоке в качестве военного корреспондента газеты «Манчестер гардиен». И ещё один штрих к биографии Тойнби. Когда в 1929 г. его пригласили в Японию для участия в работе Института Тихоокеанских отношений, он совместил сугубо академическую командировку с путешествием по Дальнему Востоку. Так что международную проблематику он знал не понаслышке.

Наиболее известная работа Арнольда Тойнби – «Постижение истории» (A Study of History). Первый том этого монументального труда вышел в 1934 г., последний, двенадцатый – в 1961-м. В работе над книгой ему пригодились навыки как классического историка, свободно ориентирующегося в древней и средневековой истории, так и знатока актуальных современных проблем, таких например, как вестернизация восточных обществ.

На специфику «Постижения истории» повлияла религиозная эволюция самого Тойнби. Выходец из англиканской семьи, он, тем не менее, не отличался особенной религиозностью. Известно высказывание Тойнби-студента: «Религия – это не имеющая значения иллюзия». Но в годы работы над «Постижением истории» его отношение к религии было уже совсем иным. Любой внимательный читатель этой книги обратит внимание на обилие в ней библейских цитат. Что было главной причиной обращения Тойнби к Богу – семейные неурядицы (смерть матери, самоубийство сына, развод с женой) или же воспринятое апокалиптически нарастание международной напряжённости накануне Второй мировой войны – нам знать не дано. Тем не менее, исследователи отмечают нарастание религиозности автора «Постижения истории» от тома к тому. Это принципиальный момент, без учёта которого мы не сможем понять многих важных идей Тойнби.

Примечательно, что учение Тойнби популярно в большей степени в США, чем на родине, в Англии, где у него больше критиков, чем поклонников.

Умер Тойнби 22 октября 1975 г. в Йорке.

 

Понятие и типология цивилизаций

Тойнби не даёт положительного определения локальной цивилизации – он определяет её «от противного», в соотнесении с чем-то иным.

Во-первых, цивилизации отличаются от примитивных (т.е. первобытных) обществ. «Сравнивать цивилизацию с примитивным обществом – это всё равно, что сравнивать слона с кроликом», – замечает Тойнби. «Примитивные общества обладают сравнительно короткой жизнью, они ограничены территориально и малочисленны. Жизнь цивилизаций… более продолжительна, они занимают обширные территории, а число людей, охватываемых цивилизациями, как правило, велико. Они имеют тенденцию к распространению путём подчинения и ассимиляции других обществ – иногда обществ собственного вида, но чаще всего примитивных обществ» [42, с. 80].

Во-вторых, пространственно-временные границы цивилизаций не совпадают с государственными и национальными границами. Цивилизации – единицы более крупного масштаба, чем нации или государства. Последние могут быть рассмотрены как составные элементы цивилизаций.

В-третьих, цивилизация не тождественна человечеству. Тойнби считает идею единой цивилизации ложной. Ни одна из цивилизаций, даже самая масштабная (например, современный Запад), не охватывает всего человечества – ни в пространстве, ни во времени.

Типология цивилизаций, предложенная Тойнби, представляет собой весьма сложную и громоздкую конструкцию, которая на протяжении времени работы над «Постижением истории» неоднократно подвергалась авторской правке и вполне заслуженной критике со стороны коллег по цеху.

Первоначально Тойнби выделил двадцать одну развившуюся цивилизацию, затем довёл их число до двадцати трёх. Они делятся на три поколения. Одни из них являются «полностью независимыми», другие связаны родственными отношениями.

 

Первое поколение:

1. египетская,

2. андская[14],

3. шумерская,

4. минойская[15],

5. индская[16],

6. шанская[17],

7. майянская,

 

Второе поколение:

8. вавилонская,

9. хеттская,

10. эллинская[18],

11. сирийская[19],

12. индийская[20],

13. китайская[21],

14. юкатанская,

15. мексиканская[22],

 

Третье поколение:

16. православная христианская основная[23],

17. православная христианская, русская ветвь,

18. западная,

19. арабская мусульманская[24],

20. иранская мусульманская[25],

21. индуистская[26],

22. дальневосточная основная[27],

23. дальневосточная, японская ветвь.

Дальнезападная христианская[28], дальневосточная христианская[29], скандинавская[30] и I сирийская цивилизация[31] отнесены к разряду «неродившихся»: они не смогли в полной мере развиться из-за того, что их поглотили более развитые цивилизации. Эскимосскую, номадическую (кочевую)[32], османскую и спартанскую цивилизацию Тойнби относит к числу «задержанных». Особо выделены реликтовые общества, то есть ныне существующие осколки умерших цивилизаций. Это иудеи, парсы[33], несториане[34], монофизиты[35] (реликты сирийской цивилизации), ламаисты Тибета и Монголии (реликт индской цивилизации).

К концу работы над «Постижением истории» (рубеж 1950-60-х гг.) перечень локальных цивилизаций изменился:

1) центральноамериканская[36],

2) андская,

3) шумеро-аккадская[37],

4) египетская,

5) эгейская[38],

6) индская,

7) китайская[39],

8) сирийская,

9) эллинская,

10) индийская[40],

11) православная христианская,

12) западная,

13) исламская,

14) миссисипская (?),

15) юго-западная[41],

16) североандская[42],

17) южноандская[43],

18) эламитская[44],

19) хеттская,

20) урартская[45],

21) иранская,

22) корейская,

23) японская,

24) вьетнамская,

25) италийская[46],

26) юго-восточноазиатская,

27) тибетская,

28) русская.

Генезис цивилизаций

Генезис цивилизаций Тойнби связывает с действием закона «Вызова-и-ответа». В качестве иллюстрации он использует христианский сюжет о противостоянии двух начал, двух сверхличностей – Бога и сатаны. Князь тьмы постоянно бросает Богу вызов, тем самым создавая переход от статики к динамике, провоцируя божественную силу на творческий акт: «Божественное равновесие нарушается из-за сатанинской вечной неуспокоенности» [42, с. 109]. Согласно Тойнби, эта схема является универсальной, действующей не только в сверхъестественном, метаисторическом измерении, но и в мире людей, на социально-историческом уровне.

Суть закона «Вызова-и-ответа» состоит в следующем: для того чтобы субъект мог реализовать свой творческий потенциал, ему необходим внешний раздражитель. Негативные обстоятельства, трудноразрешимые проблемы создают необходимое напряжение жизненных сил общества, стимулируют его рост. «Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более высокое и более со­вершенное с точки зрения усложнения структуры состояние». И наоборот: «Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию. Традиционное мнение, согласно которому благо­приятные климатические и географические условия, безусловно, способствуют общественному развитию, оказывается неверным. Наоборот, исторические примеры показывают, что слишком хо­рошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, пре­кращение всякого роста» [42, с. 119-120].

Вызовы порождаются либо природной средой, либо человеческим окружением.

Тойнби выделяет две разновидности природных вызовов: стимул «бесплод­ной земли» и стимул «новых земель».

В первом случае речь идёт о наличии суровых естественных условий: пустынь и засушливых степей, болот и непроходимых джунглей, гористой местности и морской стихии. Примерами успешной деятельности человека на этом направлении являются египетская, шумерская, индская, китайская, майянская, андская и минойская цивилизации.

Но победа человека нигде не является окончательной и бесповоротной – поддержание отвоёванного у природы пространства в окультуренном состоянии требует огромных усилий, постоянного и упорного труда. И стоит человеку дать слабину, природа тут же наносит ответный удар и берёт реванш за поражение. «В разных местах в разное время непокорная Природа, которую некогда потеснил человеческий героизм, вновь набирая силы, ос­вобождалась, чему способствовало то, что пришедшие на смену первопроходцам поколения не смогли удержать в своих руках на­следие отцов» [42, с. 121]. Свидетельствами этого реванша природы являются осколки древних цивилизаций на полуострове Юкатан (Центральная Америка) и на острове Цейлон (Шри-Ланка), развалины некогда цветущих набатейских городов Пальмира и Петра на севере Аравийского полуострова, «народ из камня» на острове Пасха в Полинезии. Во всех этих случаях мы сталкиваемся с социокультурной деградацией местных жителей, оказавшихся неспособными к повторению подвига своих предшественников.

В случае с освоением новых земель переселенцы лишаются прежних преимуществ (стабильности, предсказуемости жизненного уклада), вместе с тем новая ситуация заставляет их предпринимать усилия, провоцирует рост. Так, исход евреев из Египта привёл их в Землю Обетованную, где они и заложили основы своей цивилизации. Буддизм, не прижившись в Индии, нашёл своих последователей в новых землях. Финикийские и греческие колонии часто по степени своего могущества превосходили свою прародину.

По Тойнби, «стимул новых земель» действует с удвоенной силой в случае с заморской миграцией. Чем это объясняется? «У возницы воло­вьей упряжки больше власти над естественным окружением, чем у капитана корабля. Возница может сохранять постоянный кон­такт с домом, откуда он отправился в путь; он может останови­ться и разбить лагерь там и тогда, где и когда ему это будет удоб­но…» [42, с. 134] Морское путешествие чревато большими опасностями, нежели сухопутное. Здесь происходит полная мобилизация человеческих сил. Соответственно, повышается степень динамического воздействия на жизнь переселенцев.

По мнению Тойнби, морские переселенцы во всех отношениях более мобильны по сравнению с сухопутными. Это связано с тем, что в условиях повышенной опасности начинает действовать функциональный принцип. Происходит переоценка прежнего социального багажа: всё, что не прошло испытания морским путешествием, отбрасывается. По иному организуется социальное взаимодействие: на смену принципу родства приходит принцип эффективности. В отличие от сухопутного каравана, перегруженного домашней утварью, женщинами и детьми, экипаж корабля – это прошедший жёсткий отбор, спаянный опасностями мужской коллектив. Разрушение старых родственных групп и возникающий в связи с этим дефицит женщин делает морских скитальцев более открытыми для этнического и расового смешения. Отказ от многих старых обычаев высвобождает творческую энергию, которая может быть направлена в самые разные сферы, например, в литературу или в политику.

Согласно Тойнби, миграция рождает такую литературную форму, как эпос. Но высшие достижения эпической поэзии он связывает именно с заморской миграцией. Таковы, по его мнению, «Илиада» и «Одиссея» древних греков, а также саги викингов.

Тойнби считает, что только морская стихия могла породить основанную на договорных отношениях республиканскую форму правления. «Корабельная команда, каждый член которой – выходец из своего района и из своей группы род­ства, – это объединение с целью завоевания новой заморской ро­дины и последующей защиты своих завоеваний. В городе-государстве, созданном по этому принципу, «клетками» новой по­литической организации стали не родственники, связанные об­щим происхождением, а «племена», представляющие собой судо­вые экипажи; и эти судовые экипажи, выходя на сушу, продол­жают поддерживать оправдавшую себя корабельную организа­цию. Скооперировавшись в пути, что неизбежно, когда люди ока­зываются «в одной лодке» перед лицом общей опасности, они предпочитают и дальше жить и действовать в соответствии с заве­денным на корабле порядком. На суше, как и на море, дружба оказывалась более существенным элементом, чем родство, а при­казы избранного и наделенного полномочиями лидера – более авторитетными, чем подсказки обычая и привычки. Фактически из группы судовых экипажей, объединившихся для завоевания но­вой родины и создавших в результате новый город-государство, который впитал в свою систему местные «племена», родились го­родской магистрат и идея городского самоуправления» [42, с. 137].

Человеческие вызовы в зависимости от источника делятся на внешние и внутренние.

Внешний вызов может проявляться как в виде «ударов», так и виде «давления». В обоих случаях достойный ответ состоит в трансформации образа жизни, в появлении более эффективных и жизнеспособных форм социальной организации.

Классический пример достойного ответа на внешний удар – небывалый расцвет Греции и, прежде всего, Афин, после вторжения персов.

Примером ответа на внешнее давление является реакция православной русской цивилизации. На протяжении многих столетий вызов русскому миру бросали две силы: кочевники Великой Степи и Запад. Особенно впечатляет ответ на первый вызов. Кочевой евразийский мир был побеждён и включён в состав земледельческой цивилизации. Русским людям удалось даже изменить тип ландшафта, «преобразовав… кочевые пастбища в крестьянские поля, а стойбища — в оседлые деревни» [42, с. 140]. В ходе этого многовекового противостояния родилось казачество. Эти «пограничники русского православия» являются, согласно Тойнби, главными творцами победы и главной движущей силой в продвижении к Тихому океану. Петровская трансформация позволила России дать достойный ответ и на западном направлении.

Внутренний человеческий вызов реализуется в форме «социального ущемления». Вот как объясняет механизм этого вызова сам Тойнби. «Природа такого действия может быть понята при сравнении социального явления с физическим. Хорошо известно, что, когда живой организм лишается какого-либо органа или свойства, он отвечает на этот вызов специализацией другого органа или свой­ства, которые, развиваясь, возмещают ущерб. У слепых, напри­мер, обостряется осязание. Представляется, что возникновение некоторого нового свойства с целью компенсации ущерба — явление повсеместное, и нередко физический недостаток является стимулом для мобилизации ума и воли. Аналогичным образом социальная группа, слой, класс, в чем-либо ущемленные собствен­ными действиями, действиями ли других людей либо волею слу­чая утратив нечто жизненно важное, направляют свою энергию на выработку свойства, возмещающего потерю, в чем, как правило, достигают немалых успехов.

Так лоза, подрезанная ножом садовника, отвечает бурным ро­стом новых побегов» [42, с. 164].

Примером социального ущемления является ущемление бедностью. В этом случае острое ощущение ущербности своего положения является стимулом для постоянного совершенствования.

Другой пример связан иммигрантами. Сталкиваясь на новом месте с непривычным жизненным укладом и предрассудками местных жителей, они вынуждены мобилизовать всю свою энергию для того, чтобы утвердиться среди чуждого окружения.

Крайний случай социального ущемления – расовая и кастовая дискриминация, которая, как правило, является следствием завоевания, реже – иммиграции. Так или иначе, речь идёт о низведении части населения до положения низшей касты. Поражённые в правах этнические и расовые группы имеют тенденцию к превращению в профессиональные сообщества. Для них закрыты престижные социальные ниши, такие, как священство, военное дело, сфера управления и т.д. Их удел – торговля и ремёсла. «…В силу того, что это поле приложения сил не столь уж обширно, ущемленная раса стремится полностью его захватить и выжать из него максимум возможного, чем нередко приводит господствующую расу в него­дование и удивление, потому что богатство и власть, добытые этим путем, превосходят то, что можно получить в результате традиционной экономической деятельности» [42, с. 168]. Примером такой метаморфозы являются изменение положения китайских иммигрантов на новой родине. Перебравшись в страны Юго-Восточной Азии и на тихоокеанское побережье США, они поначалу работали носильщиками, прачками и мелкими торговцами. «Однако сейчас китайские миллионеры… мо­гут поспорить по богатству с местными толстосумами» [42, с. 169].

Та же закономерность характерна и для религиозной дискриминации. «Община, ограниченная в праве выбора занятий и профессий, может ответить на эту несправедливость активизацией своей деятельности в той специфической области, на которую её обрекли…» [42, с. 170]

Вопрос о мере вызова представляется Тойнби принципиально важным. Какой силы должен быть вызов, чтобы быть продуктивным? В каких ситуациях закон «Вызова-и-Ответа» перестаёт действовать? «Если суро­вость вызова будет усиливаться до бесконечности, гарантируется ли тем самым бесконечное увеличение и стимула, то есть, возмо­жно ли бесконечное увеличение энергии, вложенной в ответ на брошенный вызов? А может быть, наступит такой момент, когда все нарастающая сила вызова даст обратный эффект и сила отве­та будет падать? И можно ли достичь такой точки, за которой на вызов, сколь бы силен он ни был, не последует никакой реакции?» [42, с. 171].

Тойнби считает, что в данном случае действует принцип «золотой середины»: «Наиболее стимулирующее действие оказывает вызов средней силы» [42, с. 213]. Он должен быть достаточно сильным, чтобы быть услышанным: «Ситуация, где суровость вызова ниже средней величины, влечет ответ, успех которого также весьма невесом» [42, с. 179]. В то же время, он не должен быть чрезмерным, не должен подавлять человека. Крайне суровые вызовы оказываются продуктивными лишь при условии, если эта суровость компенсируется явными плюсами. Так, местность с неблагоприятными природными условиями бросает вызов не только её обитателям, но и их противникам, снижая тем самым степень внешней человеческой угрозы.

История знает примеры «задержанных цивилизаций», обществ, которые остановились в своём развитии из-за чрезмерной суровости вызовов. К их числу относятся полинезийцы, эскимосы и кочевники Центральной Азии, не справившиеся с природными вызовами, а также спартанцы и турки-османы, которые не смогли достойно ответить на вызовы человеческого окружения.

Пытаясь выжить в неимоверно сложных условиях, эти народы создали удивительно эффективные, в определённом смысле совершенные, социальные системы. Спартанская фаланга долгое время была непобедимой, а спартанцы имели репутацию лучших воинов Древней Греции. Турки-османы создали систему военного рабства[47], которая позволила им построить великую империю и на протяжении нескольких столетий побеждать своих противников. Столкнувшиеся с вызовом Тихого океана жители Полинезии научились преодолевать на своих судёнышках огромные расстояния. Эскимосы приспособились к жизни в условиях Арктики. Кочевники Центральной Азии сумели приспособиться к природным ритмам степи. Но полная концентрация на вопросах выживания неизбежно вела к узкой специализации, одностороннему развитию. Результативность в одной сфере обернулась полной несостоятельностью во всех остальных. «Качества и навыки, выработанные для решения локальных проблем и пре­красно показавшие себя в прошлом, утратили свою действенно­сть перед лицом проблем более широких. Старый запас, призван­ный облегчить тяготы пути, стал ненужным и обременительным грузом» [42, с. 203].

Этот феномен Тойнби назвал «поворотом к анимализму», то есть возвращением к животному состоянию. «Человеческий разум отличает редкостная многогранность. Не­исчерпаемы его возможности анализа, синтеза, отражения, спо­собности хранить информацию, перерабатывать и воплощать посредством воли и рук человека в дела. Насильственно сковывая человеческий разум, низводя функции человека к искусственно вы­работанной сумме навыков и умений, эскимосы, кочевники, осма­ны и спартанцы предали свою человеческую сущность. Они вста­ли на порочный путь, ведущий от гуманизма к анимализму, – путь, обратный тому, что проделало Человечество, стимулируе­мое величайшими творческими актами живой истории Вселенной. Подобно жене Лота, они совершили непростительный грех и этим навлекли на себя библейское наказание. Соляными столпами стоят они, заколдованные, задержанные в своём развитии навсегда, остановленные на самой заре своего странствия по жизни, как страшное предупреждение другим цивилизациям» [42, с. 208].

 

Критерий роста

Часто в качестве главного показателя роста цивилизации рассматривается возрастание материального могущества, усиление власти над окружающим миром. Тойнби убеждён в обратном: внешняя экспансия (военные захваты или попытки завоевания природы при помощи техники) скорее является показателем социального распада. Попытки увидеть за материальными проектами гигантского размаха рост цивилизации – самообман. Критерий цивилизационного роста следует искать в сфере духа.

Важнейший показатель роста – прогрессирующая этерификация. Понятие «этерификация» производно от слова «эфир». В античной натурфилософии и физике эфиром называли один из первоэлементов материального бытия (наряду с землёй, водой, воздухом и огнём). В европейской науке этим понятием обозначали особую всепроникающую среду, обладающую способностью переносить свет и электромагнитные взаимодействия. И хотя физика XX в. признала теорию эфира несостоятельной, философское использование понятия «эфир» (в качестве иносказания) представляется вполне оправданным. В терминологии Тойнби этерификация – это «сдвиг из более низкой сферы бытия в сферу действия более высокого уровня», «изменение уровня энергии, переход к энергиям всё более… тонким» [42, с. 238], своего рода «развеществление».

На социально-историческом уровне это означает «утончение» социальных практик. В технической сфере прогрессирующая этерификация проявляет себя в переходе от использования мускульной энергии к использованию энергии воды, пара и электричества. В экономике – возрастании роли человеческого фактора, в переходе от производства материалоёмкой продукции к производству наукоёмкой. В религии – в переходе от язычества к единобожию, а также в смещении акцентов в представлениях о Боге от внешнего к внутреннему. В философии – в смещении интереса от макрокосма к микрокосму, от физической реальности к психологической и этической проблематике.

Согласно Тойнби, формула этерификации наиболее удачно выражена в Новом Завете, в Евангелии от Матфея. «Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и тело – одежды? Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницу; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?.. И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них… Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или: что пить? или: во что одеться?.. Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мат. 6, 25-26, 28-29, 31, 33).

В этом отрывке из Священного Писания ясно и отчётливо обозначено важнейшее следствие этерификации – перенос поля действия закона «Вызова-и-Ответа» из внешнего окружения во внутреннюю социальную систему или, иными словами, самодетериминация, способность к саморегуляции. «В этом другом поле вызовы не приходят извне, а рождаются изнутри» [42, с. 241]. «По мере роста всё меньше и меньше возникает вызовов, идущих из внешней среды, и всё больше и больше появляется вызовов, рождённых внутри действующей системы или личности. Рост означает, что растущая личность или цивилизация стремится создать собственное окружение, породить своего собственного возмутителя спокойствия и создать своё собственное поле действия. Иными словами, критерий роста – это прогрессивное движение в направлении самоопределения…» [42, с. 250]

 

Творческое меньшинство»

Большинство народа даже на пике роста цивилизации пребывает в состоянии стагнации. Носителем творческого порыва, движущей силой цивилизационного процесса всегда является творческое меньшинство. Оно выполняет функцию «дрожжей в общем котле человечества».

Деятельность творческого меньшинства может быть успешной только при условии запуска механизма мимесиса, то есть подражания, когда нетворческое большинство следует за элитой, когда их усилия сливаются воедино.

Тойнби различает мимесис в примитивных обществах и в растущих цивилизациях. В первом случае в качестве высшего авторитета выступают люди, воплотившие в себе обычай – старшее поколение ныне живущих, а также умершие предки. В цивилизациях на стадии роста образцом для подражания является человек, воплощающий обновление.

В процессе мимесиса творческая личность вовлекает других людей в зону своей «культурной радиации», активизирует их внутренние потенции и подталкивает к свободному (обязательно свободному!) выбору в пользу новых ценностей.

Ритм творческих актов строится по схеме «Уход-и-Возврат», которая, по мысли Тойнби, воспроизводит модель инициации. Напомним, что инициация – это архаичный обряд посвящения, символизирующий переход из одной возрастной группы в другую, восхождение посвящаемых на более высокую социальную ступень. Он часто сопровождается их временным уходом из общества и последующим возвращением, но уже в новом качестве. Тот же принцип действует и при реализации схемы «Уход-и-Возврат»: творческая личность или целая социальная группа, играющая роль творческого меньшинства, «уходя, выпадая из своего социального окружения, преображённая, возвращается затем в то же самое окружение; возвращается, наделённая новыми способностями и новыми силами». Уход позволяет им «реализовать свои индивидуальные потенции, которые не могли бы найти выражения, подавленные прессом социальных обязательств, неизбежных в обществе…» Это преображение является прелюдией к возвращению, которое «есть сущность всего движения, равно как и его окончательная цель» [42, с. 267]. «Творческая личность или творческое меньшинство встают на путь Ухода-и-Возврата, чтобы преодолеть определённый социальный кризис, чтобы ответить на вызов, брошенный обществу, к которому они принадлежат» [42, с. 274]. Примеры реализации этого принципа являют нам биографии Моисея, царя Давида, апостола Павла, Макиавелли, Будды, Конфуция и многих других творческих личностей.

 

Надломы цивилизаций

В истории нет предопределённости, неотвратимости, судьбы. Продолжительность жизни цивилизаций никем заранее не программируется – она зависит от способности людей ответить на вызов, брошенный обстоятельствами. Когда произойдёт надлом, зависит от самих людей. Ни одна живая цивилизация «не может быть априори приговорённой к повторению пути цивилизаций, уже потерпевших крушение. Божественная искра творческой силы заложена внутри нас, и если ниспослана нам благодать возжечь из неё пламя, то «звёзды с путей своих» (Суд. 5, 20) не могут повлиять на стремление человека к своей цели» [42, с. 303].

Итак, причины надлома цивилизации всегда внутренние, связанные с нарушением взаимодействия участников цивилизационного процесса и утратой «Прометеева порыва».

Первая причина – ограниченность мимесиса. Возможность сбоя заложена в самой его природе. Через запуск механизма подражания творческое меньшинство пытается активизировать нетворческую массу, направить её к высшей цели. Но возможности этого механизма ограничены. Мимесис – это своего рода тренировка или дрессировка, то есть он не предполагает собственной инициативы, не мотивируется изнутри, являясь механическим воспроизведением чужого опыта. Но посредством тренировки нельзя полностью преобразить другого человека, передать ему творческий порыв. «Таким образом, действие, рождённое мимесисом, ненадёжно, ибо оно не самоопределено» [42, с. 304].

Вторая причина – вырождение творческого меньшинства. Здесь вступает в действие закон «смены ролей». «Обычно одно и то же меньшинство или индивидуум не в состоянии дать творческие ответы на два или более последовательных вызова… Группа, успешно ответившая на один вызов, уступает место другой для ответа на следующий вызов» [42, с. 306]. Разным стадиям цивилизационного процесса соответствуют разные типы элиты: росту соответствует творческое меньшинство, распаду – «правящее». Они различаются и по способу формирования, и по духовным потенциям, и по способности справляться с вызовами.

«Творческое меньшинство рекрутируется из тех социальных слоёв, которые наиболее адекватно отвечают на исторический вызов» [42, с. 340]. Оно «постоянно изменяется, причём не только по составу, но в своих идейных и духовных устремлениях» [42, с. 306]. Правящее меньшинство «напротив, имеет склонность становиться замкнутой группой», для которой характерны «социальная, душевная и духовная косность». В результате «вызов, перед которым стоит разлагающаяся цивилизация, остаётся в каждом круге Вызова-и-Ответа постоянным. Вызов, оставшийся без ответа, возникает вновь и вновь, а неспособное к действию правящее меньшинство, будучи не в состоянии ни преодолеть, ни обойти его, не желает, тем не менее, оставить поле битвы» [42, с. 341]. Правящее меньшинство не имеет того обаяния, которым обладало меньшинство творческое, и люди не испытывают уже больше желания подражать элите и следовать за ней.

Душевный распад

На уровне душевной жизни распад цивилизации проявляется в отказе от мимесиса и в поиске «альтернативных форм поведения, чувства и жизни». Как считает Тойнби, на этом пути возможны две альтернативы – «путь Насилия» и «путь Добра», которые, в свою очередь, могут быть реализованы в пассивной или активной форме.

Пассивное насилие Тойнби обозначает понятием «архаизм», активную форму насилия – понятием «футуризм». В обоих случаях неудовлетворительная ситуация объясняется исключительно несовершенством макрокосма, внешнего мира. Никакой работы по совершенствованию микрокосма, то есть самих себя, не планируется. Внутренняя работа подменяется внешней.

В своих попытках «разорвать путы настоящего» футуристы и архаисты обращаются к другим временным периодам.

Архаисты помещают свой идеал в прошлое. Архаизм – это отказ от подражания современникам в пользу подражания предкам. Это попытка возродить некогда бывшие, но давно ушедшие формы социальной жизни, например, старые ритуалы или общественные институты. Он может проявлять себя в противопоставлении «природы» и «цивилизации» и в вытекающей отсюда проповеди «естественного» образа жизни (даосизм и романтизм). Или в нацистском неоязычестве. Или в попытках сионистов возродить древнееврейский язык (иврит).

В основе футуристической утопии лежит преклонение перед переменами. Её крайнее воплощение – стремление к социальной революции. Футуристическая трансформация может начинаться с малого, например, с замены традиционного костюма на иностранный или с реформы досуга. Дальше – больше: происходит разрыв с традиционными социальными институтами, сжигаются неугодные книги, меняется алфавит и т.п. Высшая степень отторжения – попытка радикальной перестройки традиционной религии. «…Стоит только произойти повреждению в какой-либо точке социальной ткани, разрыв начинает расширяться, ткань расползается, даже если основа казалась надёжной и даже если первоначальный разрыв произошёл на самом краешке» [42, с. 429].

По мнению Тойнби, архаизм и футуризм одинаково бесплодны и обречены на поражение. Они оба пытаются порвать с настоящим, «совершая самые головокружительные трюки, но не изменяя своего духовного строя». Между тем, у человека «не больше шансов вырваться из Настоящего, чем у рыбы, выпрыгнувшей из воды, взмыть в небо» [42, с. 438].

«Путь Добра» призывает совершить «подлинную перемену в духовном климате», перенести поле действия из макрокосма в микрокосм. Пассивное следование по этому пути Тойнби называет «отрешением». Оно движимо импульсом отказа и подразумевает переход к отшельническому образу жизни, самоограничению и жёсткой дисциплине. Наиболее последовательные сторонники этого подхода – стоики, эпикурейцы и буддисты. Конечная цель формулируется в категориях отрицания, она непознаваема и нейтральна: «апатия» (неуязвимость) у стоиков, «атараксия» (невозмутимость) у эпикурейцев, «нирвана» (угасание) у буддистов.

Активное следование добру – «преображение». Его высшая цель, в отличие от цели отрешения, формулируется в положительных понятиях. Это не безжизненность, а, напротив, полнота жизни. По мнению Тойнби, наиболее адекватно она обозначается христианским понятием «Царство Небесное». Идущий по пути отрешения ради достижения спокойствия порывает с миром, изгоняет из себя все социальные эмоции, всё то, что потенциально может сделать его зависимым от мира. Это уход без возврата. Идущий по пути преображения движим любовью и жалостью к людям, он возвращается в мир, пытается спасти его, тем самым совершая движение Ухода-и-Возврата.

 

Социальный распад

Творческое меньшинство было той силой, которая заставляла множество людей жить в едином ритме. Это была своего рода скрепа, стягивавшая их воедино. В условиях отсутствия такой скрепы цивилизация дробиться на три социальных образования: правящее меньшинство, внутренний пролетариат и внешний пролетариат. Каждое из них рождает соответствующий социальный институт: универсальное государство, вселенскую церковь и отряды вооружённых варваров.

Универсальное государство рождается в тот момент, когда правящему меньшинству удаётся на некоторое время замедлить социальный распад и мобилизовать своих сторонников на строительство империи. Этот порыв будит фантазию потомков и вызывает их уважение. Однако это всего лишь временное оживление, за которым вновь последует драма распада. «Это не лето общества, а бабье лето его – последний всплеск тепла перед сыростью осени и холодом зимы» [42, с. 485].

Характерная черта имперского сознания – зачарованность «миражом