Континентальный блок: Берлин-Москва-Токио

Нет сомнения, что наиболее грандиозным и важным событием в совре­менной мировой политике является перспектива образования могуществен­ного континентального блока, который объединил бы Европу с Севером и Востоком Азии.

Но проекты такого масштаба не рождаются лишь в голове у того или иного государственного деятеля, будь он столь же велик, как обладавшая способностью перевоплощаться знаменитая греческая богиня войны. Осве­домленные люди знают, что такие планы готовятся в течение долгого време­ни. И именно в силу этого обстоятельства я охотно принимаю предложение нашей географической школы, избравшей именно меня из представителей старшего поколения в науке для того, чтобы привести свидетельства форми­рования континентальной евроазиатской политики — ведь уже много лет, начиная с первых рискованных попыток установления дружеских, а впослед­ствии и союзных отношений, я предпринимаю систематические исследова­ния этого вопроса, позволявшие мне постоянно следить (подчас непосредст­венно присутствуя при образовании этих политических объединений) за кузницей судьбы, а иногда и вносить в нее свой скромный вклад.

Прежде всего необходимо усвоить один из принципов геополитики, который был впервые сформулирован еще в далекие времена зарождения рим­ского государства и с тех пор не утратил своей актуальности: «Fas est ab hoste doceri» («Учиться у противника — священный долг»).

Вскоре после рождения важных политических образований у потенци­ального противника появляется инстинкт близкой угрозы, то самое симпто­матическое чувство, которое замечательный японский социолог Г.Е.Вишара приписывает всему своему народу и которое позволяет японцам издалека видеть приближение какой-либо опасности. Такая национальная характери­стика, вне сомнения, весьма драгоценна. Как бы то ни было, первыми едва появившуюся на горизонте возможность создания евроазиатского континен­тального блока, чреватого угрозой мировому англосаксонскому господству, увидели как раз английские и американские руководители, в то время, как мы во Втором Райхе не составили себе никакого представления о том, что можно извлечь из соединения Центральной Европы и могущественного по­тенциала Восточной Азии через необъятную Евразию. Лорд Пальмерстон, один из наиболее жестких и удачливых империалистических политиков, пер­вым сказал премьер-министру, отстранившему его от должности во время правительственного кризиса: «Наши отношения с Францией теперь могут стать несколько натянутыми, но мы должны их сохранить любой ценой, ибо на заднем плане нам угрожает Россия, которая может соединить Европу и Восточную Азию, и одни мы не сможем этому противостоять». Эта фраза была произнесена в 1851 году — в эпоху, когда во всем свое^м блеске находи­лась победоносная Англия, когда пережившие ряд тяжелых внутренних кри­зисов Соединенные Штаты впервые применили жесткую формулу, которую нам следует навсегда начертать на наших скрижалях — формулу «политики анаконды». Гигантская змея, которая душит свою жертву, сжимая вокруг нее свои кольца до тех пор, пока не будут раздроблены все кости и не прекра­тится дыхание — образ не из приятных. Попытавшись представить себе эту угрозу, нависающую над политическими пространствами Старого Света, мож­но понять, какими бы стали величина и могущество этих пространств в случае неудачи «политики анаконды». Кроме того, еще в период процвета­ния победоносной мировой империи раздалось предостережение и другого империалиста — Гомера Ли, написавшего знаменитую книгу о закате анг­лосаксов. В этой книге, принадлежащей эпохе очевидного апогея мировой Британской империи, можно прочитать, что роковой день, закат богов мо­жет настать для мировой англоязычной империи в тот день, когда Германия, Россия и Япония станут союзниками Друг друга.

Все время, пока процветает мировая британская империя, существует это мрачное опасение относительно единственного альянса, заставляющего предчувствовать, что рано или поздно силы окружения — этого столь бли­стательно и умело разработанного искусства, Мастером применения которого в Средние века была Венеция — могут потерпеть крах. В наше время самые проницательные предостережения сделал сэр Х.Макиндер, написав­ший в 1904 году эссе о географической оси истории. Ось — это великая империя степей, центр Старого Света, кем бы она ни управлялась — перса­ми, монголами, тюрками, белыми или красными царями. В 1919 году Макин-дер делает новое предостережение и предлагает раз и навсегда разделить немцев и русских, переселив жителей Восточной Пруссии на левый берег Вислы. Далее, в последние дни перед началом блицкрига против Польши «Ныо Стэйтсман» обвинил узкий круг геополитиков, в том числе и нас, в поиске наиболее эффективных способов борьбы с британской империей и британским империализмом их собственными средствами. Мы были бы сча­стливы, если бы смогли действительно использовать эти средства в целях нашей обороны, в особенности в те моменты, когда оказываемся лицом к лицу с агрессивными действиями. Наконец, можно вспомнить и мою беседу со старшим Чемберленом10, который предвидел опасность того, что Англия в конце концов может бросить в объятия друг друга Германию, Россию и Японию в их безнадежной борьбе за обеспечение необходимых жизненных условий: вот почему он предлагал сотрудничество между Англией, Германи­ей и Японией. Страх перед германо-русским сотрудничеством даже в 1919 году, когда мы были разоружены и производили совершенно безобидное впе­чатление, был настолько силен, что родилось предложение ценой грандиоз­ного переселения жителей Восточной Пруссии на Запад ограничить преде­лы Германии западным берегом Вислы, — в сущности, лишь для того, чтобы Германия-и Россия больше не имели общих границ. Рапалльский договор явился грандиозным разочарованием для Макиндера и его школы. Таким образом, страх перед возможными потенциальными последствиями конти­нентальной политики Старого Света для мировой Британской Империи про­ходит через всю ее историю. Ощутимый с самого начала, этот страх стано­вился все более и более ясным впоследствии, по мере того, как правители британской империи утрачивали свою былую способность к видению ситуа­ции в целом и некогда присущее им искусство смотрет1рфактам в лицо. А как известно, «страх и ненависть — плохие советчики».

Можно заметить подобное предчувствие и в Соединенных Штатах. Так, Брук Адаме, один из наиболее замечательных и прозорливых специалистов в области экономической политики, еще задолго до приобретения Киао-Чао

ш В 1899 Хаусхофер провел личную беседу с Джозефом Чемберленом — английским министром колоний и выразителем крайне правых, империали­стских тенденций в английском обществе. Речь шла о возможностях обра­зования межконтинентального геополитического союза Британская Импе-рия-США-Япония-Германия. указывал на то, до какой степени будет поставлена под угрозу возрастающая англицизация мира, если через проведение обширной железнодорожной транс­континентальной линии с конечными пунктами в Порт-Артуре и Циндао будет достигнуто грандиозное германо-русско-восточно-азиатское объедине­ние — единственное объединение, против которого окажутся бессильными какие бы то ни было попытки английской, американской или даже объеди­ненной блокады. Итак, не кто иной, как наш противник придает нам уверен­ность в том, что прочный континентальный блок одержит верх над «полити­кой анаконды» в экономическом, военном, морском и стратегическом плане

— ту уверенность, которую мы с радостью отметили при второй попытке удушения Старого Света.

Посмотрим на перспективу образования континентального блока глаза­ми «победителей», которым уже при приобретении Киао-Чао приписывали столь обширные планы. К нашему стыду, следует признать, что уже на рубе­же века в России и Японии было гораздо больше мыслящих голов, предвидев­ших и исследовавших возможность создания континентального блока, неже­ли в Центральной Европе. Так, можно вспомнить, что во время подготовки англо-японского союза 1902 года, из которого Англия извлекла гораздо боль­шую выгоду,, чем Япония, у дальневосточной'островной империи было ощу­щение, что ее вовлекают в кабальный договор. Это соглашение беспокоило Японию, так как ей надо было бы обеспечить равное участие в соглашении Германии, которая явилась бы вторым противовесом могуществу британско­го флота. Переговоры тянулись два года, на протяжении которых предприни­мались неоднократные попытки полноправного включения Германии в игру. Японцам казалось, что в одиночку Япония не сможет остаться на одном уровне с британским морским могуществом того времени, а подписанный договор окажется кабальным.

«Если бы германский и японский флоты сотрудничали с русской сухо­путной армией, океанское соглашение перестало бы быть кабальной по отно­шению к Англии сделкой, превратившись в равный договор», — такой была позиция прозорливых японцев, с которыми я беседовал на эту тему, и на этой позиции они явно стояли и гораздо раньше. Грандиозный шанс для изучения дипломатической истории этого вопроса предоставили японский посол в Лондоне, Аяши, опубликовавший свои мемуары, и Джон Гамильтон, издавший свои воспоминания о русско-японской войне. И если первые тома еще были выпущены без вмешательства «организованного давления», то вто­рые тома обоих авторов не могли не подвергнуться цензуре, а оба дипломата

— угрозе опалы. Можно сказать, что первые тома Аяши и Гамильтона пред­стали в глазах мирового общественного мнения ретивыми рысаками, в то время как второй том оказался похожим на послушного мерина. Во всяком случае, первые тома покончили со всеми тайнами политики, и поэтому осве-

Классика геополитической мысли

ломленный человек мог прочитать их между строк. Так, например, когда японский маркиз Ито, пытаясь поставить на ноги японо-русско-германский союз, отправился через Санкт-Петербург в Германию, с целью нейтрализа­ции его континентальных планов была предпринята нечистоплотная акция по изменению шифра поступавших из Японии депеш. Японские визитеры собирались противопоставить ответные хитрости англо-японскому союзу во Фридрихсруэ, сельском поместье Бисмарка — государственного мужа, кото­рому особенно поклонялся маркиз Ито. Уже в 1901 -1902 годах у них было ясное представление о возможности создания континентального союза, и эта возможность углубленно изучалась в Японии. Довольно откровенно гово­рили о ней и в 1909 и 1910 годах. В то время мы располагали прекрасным посредником для установления контакта с самыми высокими японскими сферами — с маркизом Ито, с его самым умным последователем графом Гото, с Кацурой, который был тогда председателем совета министров, с наи­более влиятельными личностями в кругу пожилых государственных деяте­лей. Дело в том, что огромную роль здесь играл личный врач японской импе­раторской семьи, блистательный знаток Дальнего Востока вюртембержец Эльвин фон Баэльц. Но когда этот человек, располагавший уникальным дове­рием самых высоких японских сфер, захотел сделать доклад о психических и физических характеристиках японцев на конгрессе германских медиков, пред­седатель конгресса заявил ему, что такая тема не представляет интереса. Нет сомнения, что Англия вела бы себя совершенно иначе с этим челове­ком, принадлежавшим к интимному кругу советников микадо. Но для нас такие заявления всегда отчетливо показывали, что германский император­ский дом, к несчастью, испытывает непреодолимое отвращение к сотрудни­честву с Дальним Востоком. Лозунгом все еще была формула Вильгельма II: «Европейцы, ставьте свое благо превыше всего!». Но молодая раса угрожала свободе и равенству прав европейцев в гораздо меньшей степени, чем казав­шиеся нам более близкими представители белой расы.

Важным звеном в этой грандиозной политике была Россия. Там основ­ным защитником мысли о необходимости образования,"континентального блока был немец по происхождению Витте, создатель транссибирской же­лезной магистрали и один из наиболее важных русских финансистов. Во время войны он разрабатывал заключение сепаратного мира с Германией и в 1915 году умер при странных обстоятельствах. В России всегда существо­вало течение, осознававшее выгоды и возможности, которые заключало в себе германо-русско-японское сотрудничество; и когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший же­лезным характером Брокдорф-Рантцау — захотел с моей помощью восстано­вить нить контактов, два русских государственных деятеля контролировали этот процесс и стремились благоприятствовать его ходу. По правде говоря, следовало соглашаться на асе, что угодно, для достижения цели объединить ради высшего политического интереса японцев и русских, чтобы они смогли обоснованно урегулировать границы, защитив тем самым свои тылы и полу­чив возможность для развертывания политической активности в других на­правлениях. Каждый участник этой игры должен был выдерживать ночи на­пролет в прогулках, после которых газоны были полностью покрыты окурка­ми и пролитым чаем, и в атмосфере предельно странных дискуссий, прово­димых с древней утонченностью, придававшей пикантность каждой из этих бесед. Когда после двух или трех часов казалось, что вопрос в целом можно прояснить, диалектика заставляла вновь начинать с самого начала, и вновь три часа дискуссии и утомленные и раздраженные соперники.

У нас во Втором Райхе было слишком лояльное отношение к британской колониальной политике, чтобы воспользоваться жесткими и трезвыми геопо­литическими возможностями континентального союза, способного долго при­носить хорошие плоды. Второй Ра их отказался от этой перспективы, хотя использование этих возможностей предполагало вероятность двойного дав­ления на противника. И именно в этом отказе таилась большая опасность.

Сегодня мы знаем: можно построить довольно дерзкие стальные конст­рукции, но лишь в том случае, если имеется твердый и прочный фундамент, если из по-настоящему крепкой и упругой стали сделаны основные несущие опоры, если структура сооружения настолько прочна, что намертво спаяны и камень и стальное сочленение. Но особую прочность и устойчивость к миро­вым бурям такая стальная конструкция получает тогда, когда в само ее осно­вание введены, как в наших новых мостах, прочные каменные укрепления пространственного блока, простирающегося от Балтийского и Черного мо­рей до Тихого Океана.

Подчеркнем, что на возможность участия Германии в такой континен­тальной политике мы смотрим совершенно хладнокровно. Эта возможность не была реализована князем Ито и Бисмарком. Аналогичные попытки пред­принимал, обращаясь к Тирпицу, адмирал Като, начальник штаба флота в Цусиме, в том же самом направлении были сделаны и мои скромные уси­лия. Для всех нас, работавших над этим великим соглашением ради спасе­ния всего Старого Света, предварительным условием было германо-япон­ское объединение.

Японский государственный деятель Гото говорил мне: «Вспомните рус­скую тройную упряжку — «тройку». Там применяется особый способ запря­гать: в центре идет самая норовистая и самая сильная лошадь; а справа и слева, поддерживая среднюю, бегут две более покладистых. Обладая такой упряжкой, можно сильно выиграть в скорости и мощи». Взглянув на карту Старого Света, мы констатируем, что такой тройной упряжке подобны три пограничных моря: во-первых, ставшее в последнее время довольно политически близким нам Балтийское море с прибалтийским пространством: во-вторых, намного менее освоенное своими прибрежными жителями, чем Бал­тика — нами. Японское море: и в-третьих, находящаяся под итальянским господством и недавно замкнутая с юга Адриатика с примыкающим к ней Восточным Средиземноморьем (Хаусхофер имеет в виду произошедшую в апреле 1939 года аннексию Италией Албании, – А.Д.). Все эти пограничные моря расположены в районах наиболее важных выходов России к свободному океану, если не учитывать свободный Северный ледовитый океан, использование которого зависит от капризов его обогрева атлантическими водами Гольф-Стрима.

Японцы, подчиняясь своему прочному инстинкту и следуя тактике кон­троля моря, в основном замкнули зону, окружающую русский выход к сво­бодному океану в районе Владивостока, поступив намного более логично, чем германцы поступили с колыбелью своей расы в балтийском пространст­ве.

Еще в 1935 году мы нанесли себе в Швеции бесконечный урон, убедив социал-демократическое правительство Стокгольма, а затем и Осло, отка­заться от уверенности в защите со стороны Лиги Наций и предпринять са­мостоятельные меры по защите своего обширного пространства: мы заяви­ли, что такие меры нашли бы у нас самое полное понимание. Но, как извест­но, обещанного три года ждут. Предложенные пакты о ненападении так и не были приняты, и пространство Балтийского моря стало, таким образом, вы­глядеть для нас гораздо менее отрадно, нежели пространство Японского мо­ря — для японцев. В этом следует винить прежде всего отсутствие четкого инстинкта жестких геополитических реалий, характеризующее по преиму­ществу социал-демократическую идеологию северных правительств.

Правда, в Швеции только меньшинстве понимало те опасности и те воз­можности которые сулило будущее. Поняв, что в компетентных правитель­ственных кругах Швеции Норвегии она не найдет необходимого понимания, Германия решила однозначно следовать основным линиям континентальной политики, не учитывая интересы тех, чье дружелюбие выражалось лишь в громких фразах. Мы не могли из-за нескольких геополитических аутсайде­ров ставить под удар ту тройку, которая только и могла вырвать Старый Свет из объятий анаконды.

Впрочем не новость и попытки русско-японского объединения, являюще­гося еще одним необходимым условием для проведения полноценной конти­нентальной политики. Откровенно говоря, эти попытки начались уже в 1901-1902 годах. Затем они вновь предпринимались после русско-японской войны, в 1909 и 1910 году, когда я был в Японии—в то время глашатаем такой политики стал Ито. Тогда Соединенные Штаты сделали оригинальное предложение устранить основные трудности между Китаем, Японией и Россией, выкупив все железные дороги в Манчжурии и передав их в руки американ­ских капиталистов; так они против своей воли заставили сблизиться рус­ских и японцев.

Затем, свои усилия к образованию континентального блока начала при­лагать и Италия. Там этим занимался Рикарди, вдохновивший Муссолини на создание института Среднего и Дальнего Востока. Благодаря этому ин­ституту появилось желание осторожно впрячь в политико-культурную уп­ряжь драгоценные культурные элементы японского и китайского происхож­дения. На это не жертвовались большие суммы, но зато были предоставлены помещения одного из величественных дворцов, наполненных блистательной культурой Ренессанса. Рим обладает яркой силой, которой можно было дове­рять. Институтом Среднего и Дальнего Востока управляют сенатор Дженти-ле, эрцгерцог Туччи, герцог Аварнский, сын бывшего посла при император­ском дворе в Вене. Они прекрасно справились со своими обязанностями, так как, судя по всему, не оставались пЪгруженными всецело в мир филоло­гии, проводя с большой гибкостью и чуткостью (довольно отчетливо ощущая действие психологии народов) активную культурную политику, жизненно важную и близкую народу.

Что касается последних инициатив, то огромную роль в подготовке кон­тинентального союза следует отвести и хорошо известным графу Мушакои и барону Ошима. Как нам известно, на протяжении всей войны в Китае Япония сражалась лишь левой рукой, поскольку правая рука с резервной военной силой была всегда наготове в Манчжурии. Там были сосредоточе­ны такие силы, о которых мы даже не предполагали. Теперь вопрос о границе отчасти урегулирован, причем в крайне искусной форме. К примеру, был заключен договор в отношении Монголии, где в течение пяти месяцев рус­ские и японцы вели серьезные бои, повлекшие за собой многочисленные смерти и ранения. Тогда одновременно от обоих враждующих сторон, из Москвы и из Токио, поступили предложения положить конец этой борьбе. Вскоре это и было сделано, причем заключению мира сопутствовала величе­ственная картина проведения в чисто японской манере на бывшей спорной территории общей похоронной церемонии для душ погибших воинов. Не­смотря на религиозный характер этой церемонии, а также на то, что само участие в ней было довольно непростым по идеологическим соображениям делом, на церемонии присутствовал генерал Потапов. Такие церемонии, как эта, имеют важное психологическое значение. Во главе марширующих с развернутыми знаменами войск старый генерал приближается к алтарю мерт­вых. Каждый японец твердо верит в то, что души воинов действительно находятся перед этим алтарем, чтобы получить послание императора. Само безукоризненное поведение советского генерала и его офицеров на этой довольно длительной церемонии делает честь их замечательной способно­сти к культурной адаптации. Поскольку поворачиваться спиной к духам нельзя, все участники церемонии медленно издали подходят к алтарю и отходят назад. Повернуться спиной к духам предков, которые рассматриваются как живые, будет кощунством. Эта пронизанная абсолютной религиозностью це­ремония является весьма интересной и весьма убедительной с точки зрения этнопсихологии; она оказывала глубокое впечатление даже на умудренных полученным по всему миру опытом людей, которым позволялось на ней при­сутствовать. После церемонии они могли сказать себе: здесь весь народ твердо верит в переселение душ. Он верит, что во время краткого земного сущест­вования можно путем похвальных действий на благо Родины завоевать себе возвышенное место в потустороннем существовании, в противном случае же за гробом ждет бесчестье. Ощущение, что весь народ, за исключением нескольких скептиков-вольнодумцев, горячо воодушевлен этой идеей, прида­ет этому народу силу, сплоченность и готовность к исключительной жерт­венности.

Наконец-то геополитика благодаря тем необычайно выгодным, с полити­ко-пространственной точки зрения, возможностям, которые удалось благода­ря ей реализовать (и еще предстоит реализовать), преодолела идеологиче­ские препоны в деле континентального объединения для осуществления ми­ровой политики — и большой вклад в это внесла сама двойная игра британ­ской политики, подтолкнувшая этот процесс. Очевидно все бессилие лорда Галифакса, пытающегося проводить политику европейского сотрудничества; гораздо более сильное течение, руководимое противниками Чемберлена, го­товилось к войне и колебалось лишь для видимости, пока не закончился процесс перевооружения (3).

Возможность объективного и непредвзятого изучения геополитической силы евразийского пакта представилась 7 декабря, когда в Чите началась конференция по поводу заключения торгового договора между Японией и

Здесь речь идет о двух течениях среди представителей английской внеш­ней политики а годы, предшествовавшие началу Второй мировой войны. Одно из них, (т.н.»клайвденское»), возглавляемое ставшим в мое 1937 г. премьер-министром консерватором Невилем Чемберленом и его заместите­лем Галифаксом, стремилось «умиротворить» Германию, рассматриваемую как бастион против большевизма, и предлагало заключение соглашения Анг-лия-Германия-Франция-Италия, что, в частности, отразилось но подписании 30 сентября 1938 г. «мюнхенского пакта» о разделе Чехословакии. Другое направление, возглавляемое оппозиционными деятелями Консервативной пар­тии Уинстоном Черчиллем и Антони Иденом (они вошли в правительство уже после начала войны) и одержавшее верх, настаивало на необходимости борьбы с Германией.

Россией. Итак, на востоке от нас простирается Союз Советских Социали­стических Республик с политико-пространственной массой в 21 352 571 кв.км. (без учета последних аннексий), с 13 000 км. береговых линий и 182 миллио­нами жителей. Далее располагается Япония, площадь которой составляет около 2 миллионов кв. км. (без учета территорий, расположенных вне ее непосредственных границ, а также территорий ее мощных союзников) с весьма продолжительной береговой линией и со 140 млн. человек населе­ния.

Разумеется, из этого числа лишь 73 млн. жителей империи являются в прямом смысле ее политической и военной опорой, но рабочая сила числом 140 млн. человек вполне доступна. Перед лицом такого положения дел на Востоке, мы хотя и трудимся, интенсифицируя наши культурные и экономи­ческие связи на западном фланге блока, но все-таки, с политико-пространст­венной точки зрения, не действуем в том объеме, как другие партнеры. В нашем распоряжении находится миллион кв. км. (а также право еще на три миллиона кв.км. в колониях) и от 87 до' 100 млн. человек! Промежуточное положение в силу наличия как океанических, так и континентальных усло­вий существования занимает Италия, обладающая 250 тыс. километрами побережий (что влечет за собой их уязвимость и необходимость прилагать основные усилия к развитию флота и авиации) и от 57 до 60 млн. человече­ского резерва. Если мы сравним эти цифры с теми, на которых основыва­лись центральные державы во время мировой войны, то, исходя из геополи­тических данных, увидим заметную разницу между положением дел тогда и теперь. И если нам удастся консолидироваться и поддерживать эту отваж­ную и грандиозную евроазиатскую континентальную политику вплоть до достижения ее последних великих последствий, проявятся ее огромные воз­можности, при которых, к примеру, автономия и независимость Индии бу­дут являться просто одним из сопутствующих такой политике феноменов. Дело в том, что иногда я встречал у молодых и не очень молодых людей мнение, что Индия старается добиться лишь статуса доминиона, оставшись под защитой британских войск. Все усилия тех политических деятелей и простых индийцев, с которыми я лично встречался, доказывают обратное: их окончательной и самой твердой целью является независимость. Они всегда сохраняли веру в то, что мы всерьез воспринимаем все возрастающую по­мощь, которую оказываем им в их борьбе за независимость.

С первых минут после обнародования советско-германского пакта о не­нападении мы наблюдаем чрезвычайный переворот в индийском обществен­ном мнении. До этого англоиндийские газеты были наполнены фразеологи­ей на тему укрепления демократии во всем мире; и именно ради этого долж­на была существовать Индия. Но стоило только возникнуть грандиозному призраку европейской континентальной политики, как это мнение, подобно резкому изменению погоды, полностью переменилось. Теперь индийцы пола­гают, что Советский Союз, безусловно, мог бы причинить англичанам значи­тельные неприятности в Индии — для этого ему будет достаточно вмешать­ся и переправить свои армии через перевалы.

Грандиозное и столь ослепительное во всей полноте эффектов зрелище евроазиатской континентальной политики подготавливалось по отдельности многими людьми. Оно было не случайным броском в неизвестность, но соз­нательным исполнением великой необходимости.

"Германию обвиняют в том, что мы проводим в жизнь план по на­травливанию цветных народов но их "законных" господ в Индии и Индо­китае, поощряя их стремление к самоопределению. Мы же на самом деле, основываясь на работе англичанина Макиндера, пропагандируем во всем мире идею того, что только прочная связь государств по оси Германия-Россия-Япония позволит нам всем подняться и стать неуяз­вимыми перед методами анаконды англосаксонского мира. Когда через 4 месяца после начала войны знаменитый английский журналист выдви­нул мне такую претензию, я ответил ему, что, если вас атакуют в согласии с тактикой анаконды, примененной в глобальном масштабе, причем атакуют державы, которые со времен американской войны за независимость постоянно твердят об этой практике анаконды, то вы имеете полное право всячески противиться этой политике противни­ка, стремящегося отхватить все новые и новые куски влияния. Только идея Евразии, воплощаясь политически в пространстве, даст нам воз­можность для долговременного расширения нашего жизненного простран­ства."

"Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа —немцы и русские — всячески стремятся избежать ^еждоусобного кон­фликта, подобного Крымской войне или 1914 году: это аксиома европей­ской политики."

"Последний час англосаксонской политики пробьет тогда, когда нем­цы, русские и японцы соединятся. Так говорил Гомер Ли."

1940 г.

(перевод А.Карагодина)

Карл ХАУСХОФЕР