Способы разграничения предметов ведения и полномочий

федерального центра и субъектов федераций

В проблеме разграничения предметов ведения и полномочий к числу центральных относится вопрос о способе разграничения. Как отмечается в одной из работ по сравнительному федерализму, «центральной определяющей чертой федерализма является способ, которым разделяется суверенитет и делятся полномочия между двумя или более уровнями власти»[271]. Однако хотя разграничение, или распределение предметов ведения и полномочий между федерацией в лице федерального центра и субъектами федерации в лице их высших органов государственной власти является общей чертой всех федераций, в каждой из них оно отличается своими особенностями, в частности своим способом разграничения.

Естественно, что разграничение предметов ведения, функций и полномочий между властями федерального и регионального уровней имеет место во всех федеративных государствах, и строится оно на единых общих принципах, вытекающих из природы федеративной системы. Однако в разных федерациях эти принципы реализуются с большими особенностями, что определяется неодинаковым историческим опытом и сложившимися традициями федеративных отношений, современными политическими, экономическими и социально-культурными условиями, в которых находятся федеративные государства, а также субъективными представлениями правящих групп о том, каким должно быть федеративное устройство руководимого ими государства.

Принципы разграничения и особенности их реализации в разных федеративных государствах могут быть выявлены только путем сравнительного исследования законодательства и практики этих государств.

Прежде чем говорить о самих принципах разграничения нужно сделать, по меньшей мере, несколько уточнений. В политической и правовой науке, а также в политико-управленческой практике стало обычным говорить о разграничении предметов ведения и полномочий. Между тем реально разграничиваются не только предметы ведения и полномочия, но и функции. Последние вытекают из предметов ведения, но предшествуют распределению полномочий, объем которых всегда зависит от выполняемых тем или иным субъектом функций. Это хорошо видно на примере участия субъектов федерации в решении некоторых вопросов, относящихся к предметам ведения самой федерации. Такие предметы ведения в принципе не подлежат перераспределению, в том числе и по той причине, что они закрепляются за федерацией на конституционном уровне. Но жизнь заставляет федерацию привлекать субъектов федерации к решению ряда вопросов, вытекающих из ее предметов ведения. В этом случае делегируются сначала определенные функции и только вслед за этим необходимые для выполнения этих функций полномочия. Таким образом, точнее будет говорить о разграничении или распределении предметов ведения, функций и полномочий.

Властные полномочия могут быть распределены либо путем исчерпывающего перечисления либо по остаточному принципу. При этом любой из этих способов может быть использован при определении полномочий как федеральной, так и региональной власти. Остаточный принцип распределения полномочий создает более широкие основания для судебного толкования, которое может быть использовано как в пользу, так и против того или иного уровня власти. Полномочия могут быть исключительными, т. е. принадлежащими власти только одного уровня и совместными, а также конкурентными.

Кроме функций, часто распределяются также имущественные объекты, наличие которых предполагается соответствующими предметами ведения и по поводу которых возникают и реализуются полномочия сторон федеративных отношений. К такого рода объектам относятся, например, здания и сооружения, природные ресурсы, финансы и пр.

В научной литературе обычно утверждается, что в федеративных государствах выделяются три группы предметов ведения, функций и полномочий: принадлежащие федерации, субъектам федерации и совместные. Фактически это не совсем точно. Наряду с совместными бывают и конкурентные предметы ведения, которые, несомненно, имеют свою специфику. Она состоит, во-первых, в том, что вопросы, относящиеся к предметам совместного ведения, регулируются федеральным законом, а принимаемые по этим же вопросам законы и иные нормативные правовые акты субъектов федерации не должны противоречить указанным федеральным законам. При конкурентных предметах ведения право издавать регулирующие их нормативные акты принадлежит либо федерации либо субъектам федерации. Во-вторых, при совместном ведении субъекты федерации наделены правом соучаствовать в разработке и принятии федеральных законов, чего не бывает при конкурентной компетенции. В свете сказанного представляется ошибочным отождествление совместных и конкурентных предметов ведения и полномочий.[272]

Наконец, еще одно уточнение. Среди функций и полномочий субъекта федерации необходимо различать собственные функции и полномочия, вытекающие из исключительных предметов ведения субъекта федерации, и приобретенные им в результате делегирования их со стороны федерального центра.

Различия между ними заключаются, по крайней мере, в том, что, во-первых, собственные функции и полномочия принадлежат самим субъектам федерации, являются постоянными и не могут быть отобраны у него на законных основаниях. Субъекты федерации пользуются и распоряжаются ими по своему усмотрению. Приобретенные функции и полномочия являются временными, делегированными на определенный срок, даже если этот срок точно не указан, и могут быть отозваны федеральным центром. Эти функции и полномочия вытекают из предметов ведения федерального центра.

Во-вторых, для выполнения собственных функций и осуществления собственных полномочий субъект федерации должен иметь свои самостоятельные источники доходов, прежде всего, за счет собственных налоговых поступлений. Они должны быть закреплены за субъектом федерации на постоянной основе налоговым законодательством. Исполнение же приобретенных функций и полномочий должно финансироваться за счет средств, передаваемых субъекту федерации целевым назначением федеральным центром вместе с делегированием соответствующих функций и полномочий.

Как реально отграничиваются предметы ведения и полномочия субъектов разных федераций? При своем образовании в 1901 г. Австралийская федерация считалась самой децентрализованной. В Конституции Австралийского Содружества были закреплены 40 полномочий федерального парламента. Ожидалось, что с формированием федеральной власти с ограниченными полномочиями правительства штатов оставят у себя большую часть полномочий.

Однако с течением времени произошла заметная эволюция в модели распределения предметов ведения и полномочий между федеральной властью и властями субъектов федерации – штатов. Основная тенденция этой эволюции выразилась в переходе от первоначально децентрализованной федерации к более централизованной и соответственно ко все большей передаче полномочий штатов в введение федерального центра. К 2001 г. Австралийское Содружество стал одной из самых централизованных федераций.

Опыт австралийской федерации свидетельствует о расхождении конституционного и практико-политического разграничения предметов ведения и полномочий. В результате отхода от конституционно закрепленных полномочий и ответственности законодательство Содружества распространяется сейчас на такие сферы, как

- связь, включая маяки и телеграф;

- свобода внутренней торговли, включая одинаковые таможенные сборы и акцизы, а также полномочие быть арбитром в промышленных спорах между штатами;

- одинаковые стандарты измерения и классификации;

- международные дела, международная торговля и защита австралийских границ;

- вопросы, связанные с аборигенами;

- социальное обеспечение.

Все другие полномочия остаются за австралийскими штатами, и число их было достаточно велико. Так, к предметам их ведения и полномочиям относились распоряжение землей, сельское хозяйство, окружающая среда, охрана здоровья, образование и уголовное право. Однако полномочия, закрепленные за штатами, с течением времени урезывались в пользу федерального центра. Бедой штатов явилось то, что их полномочия не были зафиксированы в Конституции Содружества. Это позволило Высокому Суду (High Court) Австралии путем расширительного толкования полномочий федеральной власти изменить баланс в пользу федерального центра.

Постепенно Содружество стало играть все более значительную роль в формировании политики и правовых режимов в новых для себя сферах, которые традиционно находились в ведении штатов. «На практике в результате сдвига финансовой и политической власти и интерпретации Конституции Содружество стало доминировать в федеральном масштабе»[273]

Верховенство Содружества над австралийскими штатами обеспечивается, в частности, переводом международных обязательств в обязательства по внутреннему законодательству; таким толкованием Конституции Высоким Судом, которое способствовало централизации власти в руках Содружества, а также путем использования института грантов. В результате конституционное распределение полномочий и ответственности оказалось исключительно гибким в пользу Содружества.

Одна из особенностей разграничения предметов ведения и полномочий в Австралийском Содружестве заключается в том, что штаты имеют большие расходные полномочия, но не имеют финансовых ресурсов, достаточных для их реализации. Содружество же, напротив, имея большие доходы, лишено достаточной законодательной базы для осуществления политики.

Таким образом, в Австралии, несмотря на немногие изменения Конституции в течение прошлого столетия, значительный пересмотр был осуществлен в области распределении предметов ведения, функций и полномочий между властями двух уровней – федерации и штатов. Содружество, как утверждается в одном зарубежном издании, «постепенно приобрело больше полномочий за счет штатов для того, чтобы ответить на изменяющуюся роль и ответственность правительства. При этом федеральная система Австралии развивалась не столько посредством намеренного внесения поправок в Конституцию, сколько как результат судебной интерпретации Конституции и ловкого политического маневрирования».[274]

Выражая резкое недовольство расширением законодательных полномочий центральной власти и эрозией полномочий штатов при попустительстве Высокого Суда Австралии, а также возражая против федерального вторжения в компетенцию штатов, премьер-министры австралийских штатов создали в октябре 2006 г. Совет австралийского федерализма с целью проведения переговоров штатов с федеральным правительством и с целью достижения гармонизации законов. Они выразили желание реформировать федерацию путем пересмотра разграничения полномочий и ответственности между властями различного уровня и ревизии распределения финансовых полномочий между федерацией и штатами[275]

Своеобразие разграничения предметов ведения и полномочий в бельгийской федерации определяется характером взаимоотношений двух основных этнических групп – валлонов и фламандцев. Бельгия представляет собой биполярную федерацию, а такие федерации по сравнению с другими «более уязвимы, потому что нет достаточных возможностей для создания «уменьшающих напряженность коалиций»»[276]. В Бельгии, например, нет серьезных общенациональных партий, которые могли бы сыграть стабилизирующую роль. Поэтому биполярные федерации требуют очень взвешенных институциональных решений, чтобы ни одна из сторон не имела правовых преимуществ перед другой.

Бельгийская федерация основана на следующих принципах: полномочия коммун и регионов перечислены в конституционном законодательстве; центр имеет остаточные полномочия; полномочия федеративного государства, коммун и регионов в принципе являются исключительными; между федеральным законодательством и законодательством коммун или регионов отсутствует иерархия; региональные и коммунальные институты в принципе определяются только федеральным законодательным органом, хотя для введения этого законодательства в действие необходимо одобрение говорящими на голландском и французском языках группами в обеих палатах федерального парламента [277].

Взаимоотношения основных этнолингвистических групп Бельгии получили отражение как в структуре самой федерации, так и в закрепившей ее конституции. Полномочия сторон федеративных отношений, как уже говорилось, перечислены в Конституции и специальном законодательстве, основанном на конституции. Поэтому можно говорить о конституционном разграничении предметов ведения и полномочий в бельгийской федерации.

В силу деволюционного характера формирования бельгийской федерации определены в первую очередь предметы ведения и полномочия субъектов федерации. Остаточные же полномочия принадлежат федеральному центру. Институциональные реформы 1993 г. дополнили Конституцию Бельгии статьей 35, которая предусматривает полностью противоположное распределение полномочий: те, которые принадлежат федерации, должны получить отражение в основном законе государства, субъекты же федерации должны быть наделены остаточными полномочиями. Однако указанная статья не вступила в законную силу и, по мнению некоторых специалистов, вряд ли когда-нибудь приобретет такую силу. В настоящее время она сохраняет чисто символический характер.

Другая особенность распределения полномочий обусловлена структурой бельгийской федерации, в которой в качестве субъектов федерации выступают и коммуны (общины), и регионы. Население страны состоит из трех этнолингвистических групп – из 6 млн. говорящих на голландском языке (фламандцев), проживающих в северной части страны и Брюсселе; 4 млн. франкоговорящих (валлонов) в южной части страны и Брюсселе; 70 тыс. говорящих на немецком языке, обитающих на востоке страны вдоль границы с Германией.

Несмотря на то, что по бельгийской конституции страна состоит из названных трех этнолингвистических коммун с признанием трех официальных языков, Бельгия, тем не менее, считается биполярной федерацией, поскольку главной пружиной всей политической и экономической жизни является конфликт интересов между двумя самыми многочисленными группами – фламандцами и валлонами[278]. Достаточно показательным является тот факт, что в Бельгии в отличие от некоторых других федераций конфликтные отношения характерны скорее не для отношений между федеральным центром и субъектами федерации (по вертикали), а для конкурентных отношений между двумя регионами страны – Валлонией и Фландрией (по горизонтали) [279].

Правда, фактором, пересекающим этнолингвистические различия, выступает религия. Так, католическое меньшинство среди валлонов по религиозным взглядам и убеждениям является естественным союзником католического большинства среди фламандцев, хотя политические и экономические интересы объединяют валлонов в одну группу, а фламандцев – в другую соперничающую группу.

Другая группа субъектов бельгийской федерации – это регионы Фландрия, Валлония и Брюссель как отдельный регион, расположенный во Фландрии, но большинство населения которого составляют франкофоны. При этом Фландрия как регион и фламандская община слились в один субъект федерации.

Предметы ведения и полномочия, которые имеют коммуны и регионы, различаются и довольно существенно. Исключительная компетенция коммун (сообществ), закрепленная в бельгийской Конституции, включает решение вопросов, связанных непосредственно с человеком. К ним отнесены культура, образование, здравоохранение, искусство, библиотеки, отдых и туризм, политика в сфере языка, работа радио и телевидения, помощь индивиду, защита молодежи и т. п.. Регионы обладают полномочиями, связанными с территорией (городское планирование, планирование использования земли, обновление городов, реконструкция заброшенных промышленных территорий, защита окружающей среды, использование природных ресурсов, производство и распределение воды, реконструкция сел и сохранение природы, жилищная, сельскохозяйственная, экономическая и энергетическая политика, развитие инфраструктуры, общественный транспорт, посредничество в трудовых отношениях, внешняя торговля и др.

В остатке находятся предметы ведения федерального центра, к которым относятся оборона, правосудие, внутренняя безопасность, политика в области налогообложения и социальное обеспечение, политика в области цен и доходов, интеллектуальная собственность, коммерческое и трудовое право и некоторые другие предметы ведения.. Хотя список прерогатив федеральной власти довольно широк, однако многие из них подпадают под регулирование со стороны Европейского Союза.

В целом предметы ведения федерации и субъектов федерации в Бельгии разграничены достаточно строго. Это разграничение осуществляется в целом в соответствии с действующими правовыми нормами, хотя, как отмечается в литературе, «при более детальном сравнении теории и практики можно наблюдать определенные различия между законом и практикой». Одна из причин – недостаточная проработанность некоторых правовых норм. «Рожденные в трудных компромиссах правовые тексты, касающиеся распределения полномочий в Бельгии, имеют пробелы и неясные места, которые почти неизбежно приведут к дальнейшим спорам».[280]

Несмотря на указанные проблемы, бельгийская федерация основывается на принципе юрисдикционной исключительности, который означает, что решение каждого конкретного вопроса относится к юрисдикции только одной власти – федерального правительства, коммун или регионов; юрисдикция любой другой власти в этом случае исключается. Исключительный характер полномочий сторон федеративных отношений сокращает возможности федерального центра вмешиваться в дела регионов и коммун и наоборот. «Объем конкурентной или совместной компетенции, которые требуют совместно принятых решений фламандскими и франкоговорящими политиками, сокращен до абсолютного минимума… Бельгийская федеративная система была сконструирована таким образом, чтобы требовалось как можно меньше межправительственного сотрудничества».[281]

Однако, как считают специалисты, принцип исключительности должен применяться разумным способом, при уважении принципа пропорциональности. «Ни одна власть, федеральная ли, коммунальная или региональная, не может осуществлять свои полномочия таким образом, чтобы сделать невозможным или исключительно трудным осуществление полномочий другой властью».[282] Таким образом, принцип юрисдикционной исключительности означает невмешательство сторон федеративных отношений в компетенцию друг друга.

Федеральная власть и власти коммун, регионов могут заключать специальные соглашения о сотрудничестве и предусматривать в них, в частности, совместное осуществление полномочий и выступления с совместными инициативами. Такую меру в литературе называют смягчением принципа исключительности.

Если предмет ведения является общим для субъектов федерации и федерального центра, четко разделяются полномочия обеих сторон. Так, охрана окружающей среды остается в основном делом регионов, которые обладают почти полным пакетом исключительных прерогатив в этой сфере. В компетенцию регионов входит: защита окружающей среды, например, защита почвы, воды и воздуха, борьба против шума и т. д.; управление отходами; внешний контроль над опасными, вредными для здоровья производствами, за исключением внутреннего контроля за охраной труда; производство и снабжение водой, включая установление технических норм по качеству питьевой воды, очистку использованной воды и канализацию; управление окружающей средой и сохранение природы, что включает, в частности, укрепление почвы, защиту и сохранение природы, зеленые пояса, парки и зеленые пространства, леса, охоту, рыболовство, рыбное фермерство, сельскохозяйственную гидравлику, не навигационные водные пути, включая их берега, дренаж, русла.

Ограниченный и строго определенный законом круг вопросов окружающей среды остается под федеральной юрисдикцией. К компетенции федеральной власти относится: формулирование норм для продукции, т. е. критериев с точки зрения защиты окружающей среды, которым должна отвечать производимая продукция (за исключением качества воды); сбор налогов на экологию; защита против ионных лучей, включая ядерные отходы; транзит отходов с гарантиями выполнения европейских и международных правил.

Этот пример распределения полномочий в области окружающей среды между федерацией и регионами указывает на строгое разделение федеральной и региональной юрисдикции при минимальной роли федерального правительства. Политика в области окружающей среды проводится тремя региональными правительствами раздельно. Однако есть обстоятельство, которое, по мнению бельгийских ученых-политологов, создает парадоксальную ситуацию. Хотя прерогативы указывают на региональное доминирование в вопросах окружающей среды, и регионы несут главную ответственность за осуществление политики в этой сфере, федеральное правительство продолжает играть немаловажную роль. Оно держит в своих руках два существенных орудия политики, значение которых в стратегии защиты окружающей среды увеличивается. Это нормы, которым должна отвечать производимая продукция с точки зрения охраны окружающей среды, и эко-налоги. Федеральному правительству принадлежит полномочие регулировать состав, меру, вес и т. д. любой продукции и товаров, поставляемых на рынок. Региональные полномочия начинаются там, где заканчивается федеральная власть.[283]

Несмотря на стремление творцов конституции провести строгое разграничение предметов ведения и полномочий, фактически эта идея не осуществима. Как указывается в бельгийских источниках, социальное страхование (страхование безработицы, здоровья) – предмет федерального ведения, а профилактическое здравоохранение – компетенция коммун. Политика в области рынка труда разделена между коммунами и регионами (коммуны координируют профессиональную подготовку, а регионы ответственны за трудоустройства безработных). Коммуны ответственны за образование, но регионы координируют школьный транспорт, в то время как федеральное правительство выплачивает учителям пенсии и устанавливает их профессиональную квалификацию. Федеральное правительство контролирует железнодорожную систему, регулирует движение воздушного транспорта и использует Брюссельский международный аэропорт, регионы же ответственны за другие транспортные каналы, а коммуны организуют программы доступа для людей с пониженной мобильностью.[284]

Полномочия коммун и регионов имеют исключительный характер в том смысле, что федеральная власть не вправе вмешиваться ни в определение их состава, ни в их осуществление. По вопросам своего ведения субъекты федерации издают законы, которые имеют такую же силу, как и федеральные законы, за исключением актов, издаваемых властями брюссельского региона. Обладая исключительными полномочиями в сфере законодательной и исполнительной власти, регионы как субъекты бельгийской федерации одновременно не имеют своей судебной системы. Вопросы организации, деятельности и ответственности судов и трибуналов относятся к ведению федеральной власти.

Законы, издаваемые коммунами, распространяются на граждан, относящимся к соответствующим этнолингвистическим группам. Коммуна, объединяющая лиц, говорящих на французском языке, распространяет на них и действие издаваемых ею законов, так же как и законы, издаваемые фламандской общиной, распространяются на людей говорящих на голландском языке, а законы немецкой общины – на население, говорящее по-немецки. Сложнее ситуация с регионом Брюссель. На него тоже распространяется юрисдикция фламандской и валлонской коммун. Однако она касается только институтов. Каждая из двух коммун действует в пределах своих полномочий, но независимо одна от другой. Жители Брюсселя подчиняются законам той или другой коммуны в зависимости от того, кто регулирует деятельность института, который они используют. Например, в области образования родители подчиняются законам коммуны говорящих на голландском языке, если они выбрали для своих детей фламандскую школу. Если же родители предпочли послать своего ребенка во французскую школу, то они связаны законами франкоговорящей коммуны. Таким образом, «соприкосновение юрисдикций двух коммун в брюссельском регионе - один из наиболее ярких примеров персонального федерализма в бельгийской институциональной структуре».[285]

Еще одна особенность в распределении полномочий в бельгийской федерации заключается в том, что некоторая часть компетенции не передается какому-то конкретному уровню власти. Эта компетенция известна как вспомогательная или параллельная. Она принадлежит всем уровням власти постольку, поскольку составляет необходимое неотъемлемое дополнение к их собственной компетенции.

В силу действия в бельгийской федерации сильной центробежной тенденции и связанной с нею деволюции власти институт разграничения предметов ведения и полномочий претерпевает определенные изменения в виде уменьшения полномочий федеральной власти в пользу субъектов федерации. Процесс деволюции приобретает в Бельгии настолько интенсивный характер, что ставит под угрозу само существование федерального центра со своими предметами ведения и полномочиями[286]

Происходит это, во-первых, за счет переговоров между региональными политическими партиями, представляющими интересы противоборствующих фламандской и валлонской коммун. Так, принятый в 2001 г. закон наделил регионы полномочием вводить и собирать новые налоги, уменьшать налоги для своих граждан. Между тем со строго юридической точки зрения передача новых полномочий – дело федеральной власти, поскольку только она может изменять Конституцию и законы, устанавливающие институциональную структуру государства. На практике же голосования по конституционной или законодательной реформе просто подтверждают соглашения, достигнутые представителями политических партий севера и юга страны, представляющих интересы своих коммун и регионов.

Во-вторых, институциональные изменения политического характера могут происходить и вне указанных выше переговоров и соглашений. Это изменения, которые касаются отдельных случаев. Некоторые из них являются результатом соглашения, достигнутого между федеральной властью и регионом по отдельному вопросу, в то время как другие являются делом региональных законодательных органов и правительств, хотя строго говоря, и в том, и в другом случаях нарушается принцип конституционного распределения властных полномочий. В-третьих, этой же тенденции расширения полномочий коммун и регионов за счет федерального центра способствовали и суды.[287]

Таким образом, для разграничения предметов ведения и полномочий в бельгийской федерации характерно то, что оно осуществляется в основном на конституционном уровне. Оно свидетельствует о высокой степени децентрализации власти. Все полномочия, распределенные по уровням власти, являются исключительными по своему характеру. В результате, как считает Р. Уоттс, возникла значительная асимметрия между субъектами двух видов – коммунами и регионами.[288]

Нынешнее состояние проблемы разграничения предметов ведения и полномочий в Канаде обусловлено, с одной стороны, историческими условиями формирования канадской федерации, уровнем экономического развития, включая сильные региональные различия, социальным и этническим составом ее населения, институциональным дизайном, с другой – конституционными поправками, судебными интерпретациями, межправительственными переговорами. Немаловажной проблемой является расхождение между реальными политическими процессами и конституционными положениями. «Писаная конституция Канадской федерации имеет ограниченную пользу в объяснении того, как действует федеративная система».[289]

Особо следует сказать о факторе Квебека. Канада относится к числу биэтнических федераций. Ее характерными чертами являются территориальная концентрация этнокультурной группы в пределах границ провинции (Квебек); этническая биполяризация, выражающаяся в том, что одним из полюсов поляризации является франкофонское меньшинство, которое концентрируется на одной территории. Франкофоны составляют четверть населения Канады и 85 процентов населения канадской провинции Квебек. Причем это не просто большинство населения провинции, а большинство, разделяющее глубокое чувство квебекской национальной идентичности.

Далее, характерной чертой канадской федерации является институционализация конфликта, поскольку правительства Квебека около 50 лет и особенно после 1960 г. взяли на себя ответственность по защите франкофонского большинства в провинции Квебек.[290] Если кратко подытожить суть противоречий между властями федерации и провинции, то она заключается в борьбе Квебека против доминирования федерального центра и за большую автономию и децентрализацию. В отличие от этого девять англоязычных провинций часто выступают совместно с федеральной властью, «чтобы находить совместные общенациональные решения того, что они рассматривают как общенациональные вопросы».[291]

Канада пошла по пути введения определенных институциональных элементов, обеспечивающих защиту этнического меньшинства, в том числе и таких элементов, которые усиливают асимметрию. При этом конструкция канадского федерализма непрерывно совершенствуется, вследствие чего канадский федерализм заслужил в политической науке репутацию «пантеона политических экспериментов». «Федеративный опыт Канады, - пишет Колин Вильямс, - предлагает захватывающее проникновение в способ, которым политические силы приспосабливают широкое разнообразие различных интересов и требований, периодически ставящих под вопрос все политическое здание, основанное на сообщественном федерализме. Можно было бы утверждать, что национальный спорт Канады – это не профессиональный хоккей на льду, а, скорее, профессиональное конституционное реконструирование».[292]

К числу характерных особенностей канадского федерализма относится то, что, хотя, несомненно, существуют противоречия между провинциями, в том числе между англоязычными провинциями и франкоязычной провинцией Квебек, все-таки основное противоречие, затрагивающее этнические интересы, проходит по вертикали – между федеральным правительством и правительством Квебека и в первую очередь по вопросу о распределении предметов ведения и полномочий. «В течение последних 40 лет руководители Квебека требовали (и обычно получали) полномочия в таких областях, как культура, иммиграция, рабочая сила, международные отношения и экономическое развитие». При этом, чтобы придать своим требованиям легитимность, они подчеркивали лингвистическую и культурную исключительность провинции, создавая в этом процессе особую идентичность. Сопротивляясь передаче полномочий и защищая мощь и масштабы канадского государства, федеральные элиты ссылались на канадскую идентичность, направленную на преодоление лингвистических и региональных расколов.[293]

В настоящее время Канада является сильно децентрализованной федерацией с большой автономией ее субъектов – провинций. Отношения между федерацией и провинциями не столь тесные, как в некоторых других федерациях. Эти отношения, как отмечалось в литературе, не имеют конституционной или законодательной базы. Ad hoc координация, часто лишь двусторонняя, остается доминирующей формой взаимодействия[294].

Как и всякая федерация, она не лишена соперничества, конкуренции между провинциями, а также между федеральным центром, с одной стороны и субъектами федерации – с другой. В то же время наличие общенациональных интересов и целей делает необходимым сотрудничество властей разного уровня, достижения согласия, в том числе в сфере распределения предметов ведения и полномочий.

В Конституции Канады закрепляются законодательные полномочия федерации и провинций, а также конкурентные полномочия, а оставшиеся полномочия рассматриваются как полномочия федеральной власти. Однако в последующем развитии на разделение полномочий заметное влияние оказали судебные органы и, прежде всего, Верховный Суд Канады. По мнению некоторых авторов, они перевернули централистскую конституцию с ног на голову, ослабив федеральные полномочия и усилив провинции.[295] И если первоначально доминировала федеральная власть, то с течением времени ее полномочия значительно ослабли. Поэтому судить сейчас по канадской конституции о реальном распределении предметов ведения и полномочий между властями федерального и регионального уровней не имеет большого смысла.

Ситуация в этой сфере в настоящее время обстоит таким образом, что в некоторых сферах федеральные органы государственной власти и органы государственной власти провинций действуют самостоятельно, независимо друг от друга. Но в большинстве сфер федеральное правительство и правительства провинций должны координировать свои действия, хотя бы потому, что решение многих вопросов требует выхода за рамки юрисдикции властей обоих уровней. Иначе говоря, в Канаде и на федеральном, и на провинциальном уровне решаются вопросы, относящиеся к одному и тому же предмету ведения. Например, если взять в качестве предмета ведения природные ресурсы, то в целом собственность на эти ресурсы принадлежит провинциям, но за исключением оффшорных ресурсов и добычи урана, которые находятся под юрисдикцией федерального правительства.

Разграничение предметов ведения и полномочий в американской федерации тоже представляет весьма существенную проблему. Как было замечено одним американским автором, «в начале двадцать первого века баланс власти федерального правительства и правительств штатов остается фундаментальным вопросом федерализма».[296] В разделе 8 статьи 1 Конституции США определяются права федерального центра, причем сделано это в виде перечисления прав Конгресса США, который в данном случае выступает олицетворением всей федеральной власти. Таких полномочий называется восемнадцать. Среди них – введение и взимание налогов, сборов, пошлин и акцизов; оборона страны; регулирование торговли с иностранными государствами, между отдельными штатами и индейскими племенами; введение единообразных правил о натурализации и единообразных законов о банкротстве на всей территории Соединенных Штатов; чеканка монет, установление единиц весов и мер, создание почтовых служб и почтовых путей; учреждение судов, подчиненных по отношению к Верховному суду; объявление войны и другие полномочия. Само перечисление в Конституции предметов ведения федеральной власти свидетельствует об исчерпывающем характере этого перечня.

Американская Конституция не содержит особого перечня предметов совместного ведения федерации и штатов, но предусматривает случаи, когда необходимы совместные действия федеральных органов власти и властей штатов (например, в XX и XXII поправках к Конституции США). Согласно доктринальному толкованию, «делегирование национальной Конституцией специфических полномочий Конгрессу не обязательно препятствует штатам осуществлять те же самые полномочия, так как не все полномочия, делегированные Конгрессу, являются исключительными по своей природе. Эти конкурентные полномочия включают взимание налогов, заимствование денежных средств, создание судов и строительство магистральных дорог».[297]