Скорбь о смерти ближнего — это естественное состояние

Преподобный Ефрем Сирин:

«…сама природа учит человека сетовать о ближнем своем». («На кончину иерея»)

Святитель Иоанн Златоуст:

«Что же, скажешь, разве человеку можно не плакать? Да я и не воспрещаю этого… Знаю, что в этом обнаруживается природа, и что она ищет содружества и ежедневного общения. Не возможно не печалиться». (Беседа 62 на Евангелие от Иоанна // Полное собрание сочинений. Т. 8, ч. 1)

Святитель Феофан Затворник:

«Не поскорбеть — нельзя не поскорбеть. И скорбите.Это так натурально, что и Господь, везде сый, смотря на вашу скорбь, не оскорбится, что с болезнью сердца встречаете то, что Он, конечно, по любви к вам благоволил послать вам». (Письмо 90 // Собрание писем)

Георгий, затворник Задонский:

«…чувства дружества и привычка взаимно любезного обращения поражают нас при мысли о невозвратном лишении столь приятнейшего предмета, и потому естественно чувствуем в душе своей скорбь о такой бесценной утрате». (Письма, 1, 121)

Даже Иисус Христос испытал печаль при смерти Лазаря.

Блаженный Феофилакт Болгарский:

«Иисус, когда увидел ее (Марию) плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился, и сказал: “где вы положили его?” Говорят Ему: “Господи! пойди и посмотри”. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: “смотри, как Он любил его.” Так как Мария и пришедшие с нею плакали, то природа человеческая располагалась к слезам и смущалась. Господь же подавляет потрясение в духе, то есть Духом обуздывает смущение, и удерживает оное, и делает вопрос, нисколько не обнаруживая слез. Но как Господь скорбел, ибо был воистину человек, и желал удостоверить в действительности Своей человеческой природы, то позволил ей сделать свое. В то же время Он ограничивает плоть, запрещает ей силою Духа Святого; но плоть, не вынося запрещения, смущается, воздыхает и предается печали. Все это Господь допускает испытать Своему человечеству частью для того, чтобы утвердить, что Он был Человек по истине, а не по провидению…» (Толкование на Евангелие от Иоанна, гл. 11)

Такую печаль испытывали и пророки, и святые.

Святитель Василий Великий:

«Нужно ли и говорить, сколько было у меня стенания при известии о горести, причиненной смертью превосходнейшего из людей Врисона? Без сомнения, ни у кого нет такого каменного сердца, чтобы собственным опытом изведав такого человека и потом услышав, что внезапно он похищен у людей, не почел потери его общею утратою для света». (Письмо 294 (302) // Письма)

Часто печаль помогает переживать скорбь.

Святитель Феофан Затворник:

«Милость Божия, что вы плачете. Плач на половину облегчает сердечную скорбь. Поплачьте; а потом и утешение поищите!» (Письмо 1348 // Собрание писем)

Но вместе с тем, естественная печаль об умершем говорит о нашей духовной слабости.

Святитель Иоанн Златоуст:

«Итак, об этом-то ты плачешь и рыдаешь?.. Но что же делать? скажешь ты: такова природа наша. Нет, не вини природу и не почитай слез своих необходимыми. Мы сами все превращаем, сами предаемся слабостям, сами унижаем себя и неверных делаем худшими». (Беседа 31 // Полное собрание сочинений. Т. 7, ч. 1)

«Обыкновенно не свойство событий повергает нас в печаль, а наше произволение, не смерть скончавшегося, а немощь сетующих». (О Лазаре // Полное собрание сочинений. Т. 1, ч. 2)

Естественная печаль может преступать меру. Блаженный Феофилакт Болгарский говорит и о том, что Господь, скорбя о смерти Лазаря, на Своем примере показал:

«…что Он был по истине, а не по провидению, а частью для того, чтобы научить нас полагать пределы и меру печали и беспечалию. Ибо не иметь сочувствия и слез — свойственно зверям, а проливать много слез и предаваться много печали — свойственно женщинам. И так как Господь воспринял на Себя нашу плоть и кровь (Евр. 2: 14), то принимает участие и в том, что свойственно человеку и природе, и показывает нам меру в том и другом». (Толкование на Евангелие от Иоанна, гл. 11)

Многие святые отцы говорят, что печаль об умершем должна быть в меру, благопристойна и разумна.

Святитель Феофан Затворник:

«Нельзя не поскорбеть: такова уж душа наша; но в меру, — и притом небольшую». (Письмо 177 // Собрание писем)

«Плачьте, плачьте. В этом ничего нет неестественного и укорного. Диво было бы, если б мать не поплакала о смерти дочери. Но при этом надо знать меру: не убиваться и не забывать тех понятий о смерти и умерших, которые даются нам христианством». (Письмо 1274 // Собрание писем)

«Великое у вас горе! И нельзя вам не сокрушаться. Однако ж не забудьте держать и меру сокрушения. Отдайте долг природе: погорюйте, поплачьте, и за дела. О мертвых плач, а для живых другое: жив живое гадает». (Письмо 482 // Собрание писем)

Инок Агапий:

«Нет греха рыдать сообразно благочинию, благословенным образом, ибо так происходит от природы. Но чрезмерный плач — зло. Нельзя скорбеть больше меры и не желать утешения. Нельзя так болезновать, как будто ты — другой веры, и у тебя нет надежды увидеть друга в Царствии Небесном. Ты оплакиваешь его так, будто он потерян совершенно и пошел в погибель». (Грешников спасение. Ч. 1, гл. 29)

Святитель Иоанн Златоуст:

«…будем плакать, но без нарушения благопристойности, как-то: не будем рвать (на себе) волос, обнажать рук, терзать лицо, надевать черные одежды, а только в душе будем тихо проливать горькие слезы. И без этого обряда можно горько плакать, а не шутить только: в самом деле, нисколько не отличается от шуток то, что некоторые делают. Эти публичные терзания бывают не от сострадания, но напоказ, из честолюбия и тщеславия; многие (женщины) делают это по ремеслу. Плачь горько и стенай долго, где никто не видит…» (Беседа 28 // Полное собрание сочинений. Т. 11, ч. 1)

О таком благопристойном отношении к смерти говорит преподобный Феодор Студит, повествуя, как в обители, в которой он жил, монахи воспринимали смерть братиев:

«У нас все ино, не по-мирски. Так, когда случится смерть, здесь не бывает плача и воплей, как у животолюбивых, но в тишине совершается погребение почившего: ибо здесь ни жена не голосит, ни дети не кричат, ни родные не слагают плачевных песней, припоминая то одно, то другое, но и исход бывает с радостью, и вынос с благой надеждою; хотя и слезы бывают, по духовной любви к отшедшему: в чем ничего нет неуместного; так как и Господь плакал при гробе Лазаря, по свойству естества нашего (Ин. 11: 35)». (Добротолюбие. Т. 4, гл. 332)

Об умершем должна быть теплая память, а не долгая безутешная печаль.

Святитель Феофан Затворник:

«Вы думаете, что и время не уврачует скорби вашей. Это не так. Останется, наконец, тихая — не скорбь, а утешение приносящая память». (Письмо 424 // Письма)

«Отвечайте же и вы спокойною, немятущеюся, теплою памятью о ней». (Письмо 1274 // Собрание писем)

«Все скорбите. Это в порядке вещей. Но пройдет. Улягутся скорбные чувства, — и останется тихая память». (Письмо 1369 // Собрание писем)

Слезы бывают своевременны, когда человек еще болеет, но когда он умер — иногда правильнее перестать плакать.

Святитель Иоанн Златоуст:

«…остается мне привести один пример из древности, который может доставить всякое утешение и который пусть выслушают все слухом сердца, хотя бы и страждущего. Великий царь Давид весьма сильно скорбел, когда любимый его сын, которого он любил, как свою душу, был поражен болезнью (2 Цар.12: 16 и след.); а так как человеческие средства уже не приносили никакой пользы, то он обратился к Господу, отложив царскую пышность, сел на земле, лег во власянице, не ел и не пил, молясь Богу целых семь дней, в надежде, не будет ли ему возвращен сын его. Старейшины дома его приступили к нему с утешениями и просили его вкусить хлеба, опасаясь, чтобы он, желая жизни сыну, сам прежде него не дошел до изнеможения; но не могли ни убедить его, ни принудить, потому что нетерпеливая любовь обыкновенно презирает и сами опасности. Царь лежал в мрачной власянице, а сын его болел; ни слова не доставляли ему утешения, ни сама потребность пищи не действовала; душа его питалась скорбью, грудь дышала печалью, вместо питья текли из глаз слезы. Между тем совершилось то, что было предопределено Богом: младенец умер; жена была в слезах, весь дом наполнен был стонами, слуги в страхе ожидали, что будет; никто не смел известить господина о смерти сына, опасаясь, чтобы царь, который так горько оплакивал еще живого сына, не лишил себя жизни, услышав об его смерти. Между тем, как слуги совещались между собою, между тем, как они в унынии то советовали, то запрещали друг другу говорить, Давид понял и предупредил вестников, спросив, не скончался ли сын. Не имея возможности отрицать, они слезами объявили о случившемся. При этом было необыкновенное опасение, сильное ожидание и страх, как бы нежный отец не подверг сам себя опасности. Но царь Давид немедленно оставляет власяницу, весело встает, как будто получив весть о безопасности сына, идет в умывальницу и умывает свое тело, приходит в храм, молится Богу, вкушает пищу вместе с приближенными, подавив вздохи, отложив всякое сетование, и с веселым уже лицом. Домашние удивляются, приближенные изумляются этой необыкновенной и внезапной перемене и, наконец, осмеливаются спросить его, что это значит, что при жизни сына он так скорбел, а по смерти — не скорбит? Тогда этот необыкновенный по своему великодушию муж отвечал им: пока сын был еще жив, то необходимо было и смириться, и поститься, и плакать пред лицем Господним, потому что была надежда на

возвращение его к жизни; но, когда воля Господня совершилась, то безрассудно и нечестиво терзать душу бесполезным плачем; теперь, говорит он: “я пойду к нему, а оно (дитя) не возвратится ко мне” (2 Цар. 12: 23). Вот пример великодушия и мужества!» (Об утешении при смерти. Слово 2 // Полное собрание сочинений. Т. 6, ч. 2)