Изменения в русском произношении

 

Современные произносительные нормы складывались постепенно на базе вариантного столкновения произношения в разных территориальных диалектах, в разных социальных группах и отчасти в разных стилях. Кроме того, различие вариантов может оцениваться и хронологически как младшая и старшая нормы. Новое произношение вытесняет старое, но зачастую и то и другое сосуществует довольно длительное время: изживание старого произношения - процесс более сложный, нежели отказ от устаревающих слов и даже грамматических форм. Во всяком случае на протяжении жизни одного поколения трудно освободиться от произносительных особенностей своей среды, семьи.

 

Произносительные нормы фиксируются орфоэпическими словарями, в задачу которых входит и отражение норм ударения. При установлении произносительных норм обычно учитывается соотношение фонетических и фонематических вариантов, последние отражаются и в орфографии (ср.: ноль и нуль, валериана и валерьяна и др.). Причины изменения в произношении коренятся в действии внутренних законов языка - закона традиции, закона аналогии и др. Наряду с этим прослеживается и влияние социальных факторов, например, борьба московского и петербургского произношения активизировалась в периоды обострения претензий Москвы и Петербурга (Ленинграда) на статус столичного города. В какой-то мере проявляются причины и чисто эстетического плана, в частности, традиции старейшего русского драматического Малого театра в Москве, труппа которого сформировалась еще в 50-е годы XVIII в. (в 1824 г. стал называться Малым театром, а с 1919 г. - академическим), активно отражали старомосковское произношение и поддерживались в течение десятилетий, оказывая влияние на формирование образцового произношения. В XX в., и особенно ближе к его концу, пожалуй, на первый план среди социальных причин выдвигается влияние печатного слова (имеется в виду активизация зрительного восприятия графического облика слова).

 

Усиление «буквенного» («графического») произношения - одна из наиболее сильных тенденций в современном русском языке. Об этом писал еще в 1936 г. Л.В. Щерба, указывая на явное сближение произношения с написанием: родился (вместо родилс[а]); тихий (вместо тих[о]й); произношение сочетания [чн] вместо [шн] в словах типа булочная, перечница; [чт] вместо [шт] в словах что, чтобы и др. Сейчас уже только некоторое количество слов с данными сочетаниями сохранило в качестве литературного произношения [шн], [шт] - конечно, что, что-то, ничто, очечник, скучно, нарочно, прачечная, девичник, Никитична, Ильинична, яичница и некоторые другие. Колеблются формы скворечник, булочная - [шн] и [чн] и др. Есть случаи, когда произношение подчеркнуто орфографией: городошник, двурушник, киношник. Таких написаний в середине и конце XVIII в. было значительно больше: см. в Словаре Академии Российской (1789-1794): галстушный, колпашный, фабришный, кожешный, лавошник и др. Такие орфографические (и особенно произносительные) колебания были и в XIX в., и в начале XX в. В произведениях А.С. Пушкина, например, заметно избирательное отношение к вариантным формам: он рифмует скучный (шн) - равнодушный; скучный (чн) - однозвучный.

 

В условиях усиления «графического» произношения изменилось соотношение вариантов с [е] - [о]. Это фонематическое варьирование связано с внедрившейся в практику русского письма заменой буквы [ё] буквой [е], так написание победило произношение, вернее, подчинило его себе: блёкнуть блекнуть; белёсый белесый; рубеж, зарубежный рубеж, зарубежный; акушёр акушер. В подобных случаях до сих пор еще сохраняется вариантность, причем указания на этот счет в словарях противоречивы: в одних случаях литературным признается вариант с [ё], в других - с [е]; даются даже запретительные пометы - блеф [не лё], помпезность [не пё] и т.д. Такие разночтения касаются слов жёлчь - желчь; манёвр - маневр; блёклый - блеклый и др. Например, в Словаре С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой дается только форма белёсый, а в БАС как нормативный дается и вариант белесый; чем ближе к нашему времени, тем чаще в литературе встречается форма белесый (у Солоухина, Ваншенкина и др.). Воздействие орфографии особенно хорошо просматривается в тех случаях, когда новый вариант поддерживается словообразовательно: желчь (вместо жёлчь), так как есть термины, где спорный звук (буква) находится не под ударением - желчегонный, желчепровод.

 

В приведенных иллюстрациях (переход [о] в [е] под ударением) фиксируется лишь часть этапа взаимоотношений вариантов, однако если обратиться к предшествующему периоду в истории этих взаимоотношений, то окажется, что первичным было как раз [е]. Весь процесс перехода представляется как [е - о - е]. Ср.: раскаленный - раскалённый -?; современный - современный - современный; разношерстный - разношёрстный -?; разновременный - разновременный - разновременный; слезный - слёзный -? Словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой в последнем случае связывает норму слёзный со слёзка, а слезный со слезница (дает с пометой «устар.» и «ирон.»). Форма современный фиксируется только в начале XX в.

 

Значит, процесс взаимоотношений форм [е - о - е] практически еще не завершился, и разные слова, задействованные в этом процессе, как бы находятся на разном участке пути. Это относится к литературной норме, вернее, к тому, как она фиксируется в словарях. Как видим, довольно противоречиво. Что же касается живой разговорной речи, то здесь наблюдается явное желание заполнить некоторые «пустые» ячейки. Например, атлет, афера и др. вытесняются просторечными (для нашего времени просторечными!) формами хребёт, шлём, опёка, атлёт, афёра. Особенно устойчивы и широко распространены формы опёка и афёра. Естественно, что «этапы пути» форм необходимо корректировать, если речь идет о заимствованных словах, в частности, слово акушер вошло в русский язык именно в форме акушёр (фиксируется произношение источника - фр. яз.), современный русский язык в качестве нормы использует новую форму акушер, а форму акушёр - акушор словари помечают как устаревшую (см., например, Орфоэпический словарь 1983 г. и след.).

 

Тенденцией в области произношения можно считать и фонетическую адаптацию иноязычных слов - процесс постоянно действующий в пределах групп слов, заимствованных в разные периоды истории языка, процесс усиливающийся или затухающий соответственно изменяющейся степени интенсивности самого процесса заимствования. Язык заимствующий всегда стремится подчинить заимствования своим правилам и законам, особенно язык сильный своей системой.

 

Русификации подвергается, прежде всего, произношение безударных гласных в позиции перед ударением; изначально сохранялось, в частности, четкое [о] в словах типа поэт, бокал, боа, команда, вокзал, досье, роман. В Орфоэпическом словаре 1959 г. «Русское литературное произношение и ударение» (Словарь-справочник, под ред. Р.И. Аванесова и С.И. Ожегова) слова поэт, поэма, поэтесса даются с пометой [по и доп. па], а слово досье только [до]. На сегодняшний день такое [о] считается устаревшим и по закону русского вокализма заменяется редуцированным звуком, близким к «а» [ъ]. Хотя, учитывая высокую стилистическую окраску слов поэт, поэзия, а также некоторую экзотичность слова боа, желательно сохранить старое четкое [о]. Слова же вокзал, бокал, команда, быстро перешедшие в разряд бытовых, произносятся на манер русских с редуцированным гласным, более того, подчеркнутое [о] в этих словах демонстрирует немотивированную вычурность произношения.

 

Много внимания словари уделяют иноязычным словам со звуком [э] в разных позициях - ударных (ректор) и безударных (декан). Русификация подобных слов заключается в замене твердого согласного перед [э] на смягченный, орфографически это обозначается [е], произношение типа рэктор, пионэр считается претенциозным и неграмотным; в случае же безударной позиции (декан - д'эикан) произношение звука [э] после смягченного согласного еще и качественно меняет звук - «э» близкое к «и» [эи]. Иноязычных слов с указанным звуком в современном русском языке очень много, грамматически они давно освоены русским языком - многие из них склоняются, однако произношение часто сохраняется исконным, особенно это характерно для терминологической лексики: фонема [нэ], интеграл [тэ], детектор [дэтэ], де-юре [дэ, рэ], де-факто [дэ], дешифровать [дэ], децентрализовать [дэ], дефиле [дэ], детерминизм [дэтэ], детектив [дэтэ], диатез [тэ], тенденциозный [тэ, дэ], термос [тэ], термостат [тэ], теннис [тэ], тент [тэ], тенденция [тэ, дэ], артерия [тэ]. Наряду с этим другие специальные слова подверглись обрусению: детонатор, детонация, дефиниция, дефектолог, дефектология, дефис, дефицит, темп, терминал, термин, термит, термометр, теория; при этом [э] могут сохранять бытовые слова типа декольте [дэ, тэ], кашне [нэ], диета [иэ], кабаре [рэ].

 

Интересно проследить поэтапное изменение отношения лексикологов к становлению нового произношения заимствований с [э]. В середине XX в. требовались еще указания на этот счет даже в таких словах, как текст, текстолог, тембр, тенор, тент. В Словаре-справочнике 1959 г. есть пометы текст [не тэ], тема [не тэ], текстолог [не тэ], тенор [не тэ]. Стойко сохраняют [э] слова тембр [тэ], тенденция [тэ и дэ], тент [тэ] (ср. словари 1959 и 1998 гг.), зато слово темп подверглось фонетическому изменению: словарь 1959 г. - темп [тэ], словарь 1998 г. - темп [т'э]. То же произошло и с другими словами: словарь 1959 г. - демонтаж [дэ], деморализация [дэ], депрессия [дэ, не рэ]; словарь 1998 г. во всех этих словах дает [де]. Как видим, процесс идет неровно, унификации не произошло даже в конце XX в. Причем мягкий и твердый варианты сосуществуют в однотипных группах слов. Например, в словах с компонентом пресс, пресса [ре], компресс [ре], пресс-конференция [ре] - закрепилось мягкое произнесение, а в словах репрессии, экспресс допускается наряду с мягким вариантом твердый. В массовом употреблении предпочтительным оказывается твердый вариант, вопреки указаниям словарей. Возобладание твердого варианта поддерживается и практикой употребления других слов с ре: прогресс [рэ], стресс [рэ], конгресс [рэ], рейтинг [рэ], где норма предусматривает мягкий вариант. Как безусловно ненормативный вариант можно встретить даже произнесение берет [рэ], корректно [рэ], коррекция [рэ]. Безусловно сохраняется сочетание с [э] в собственных именах: Декарт [дэ], Тетчер [тэ], Вольтер [тэ], Торез [рэ] и др. Хотя топонимы могут иметь в качестве рекомендации мягкий вариант: Техас, однако более широко употр. Т[э]хас.

 

Как видим, процесс русификации протекает неравномерно и противоречиво, с трудно уловимой закономерностью. Мало помогает в установлении данных изменений и хронология, и отнесенность к разной сфере употребления. Например, часто более «свежие» заимствования быстрее переходят на русский вариант, чем старые; с другой стороны, бытовые слова могут стойко сохранять произношение источника, тогда как терминологические, книжные - переориентироваться на замену произносительной нормы. Все это создает причины неустойчивых и неоднозначных характеристик в словарях.

 

Фиксация вариантов в словарях меняется на протяжении нескольких десятков лет, что вряд ли может отражать объективное положение вещей. Интересно провести сопоставление данных современных словарей с данными Словаря-справочника «Русское литературное произношение и ударение» 1959 г. В следующих словах словарь дает произношение [дэ]: дефект, дефективный, дефектный, дефиниция, дефектология, деформация, деформировать. Во всех этих случаях современное произношение [де]. Совпадение обнаружено в словах дефис, где даже есть помета в словаре 1959 г. [не дэ] и дефицит [де]. Совпало и произношение слова дефилировать [дэ]. В некоторых словах отмечаются довольно сложные взаимоотношения «старого» и «нового», например, в слове д[э]формировать: [дэ] - деталь из прошлого, а ударение на «и» - новое (ср. старое ударение - деформировать).

 

Интересно отметить следующий факт: в большинстве случаев с [э] и [е] орфография опережает произносительные нормы - в написании везде дается [е]. Видимо, поэтому в слове мэтр (учитель, наставник) фиксируется орфограмма метр (Словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой, 1995), вопреки произношению и тому факту, что мэтр (наставник), и метр (единица измерения), и метр (термин в стихосложении) - разные слова. В Словаре С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой только в 1998 г. появилось новое написание мэтр с фиксацией значений: 1) учитель, наставник; 2) деятель искусства или науки - почитаемый авторитет среди своих учеников, своего окружения. Таким образом, в данном случае произношение оказывается смыслоразличителем и потому разная орфография не только желательна, но и необходима. В 1991 г. написание мэтр (для двух значений - «учитель, наставник» и «достигший наивысшего мастерства в своей области») было узаконено в Орфографическом словаре; Орфографический словарь русского языка, под ред. В.В. Лопатина (1999 г.) дает написание мэтр.

 

Итак, произносительная вариантность «э» и «е» в современном языке в целом оказывается непоследовательной и противоречивой не только в массовом употреблении, но и в нормативных рекомендациях словарей. Указания «правильно» и «неправильно» бывают крайне субъективны и исторически трудно объяснимы: новые заимствования могут быстро получить русскую смягченную огласовку, а старые, с вековой историей употребления слова, долго держаться в рамках «иностранного» варианта. И в таком случае предостережения и рекомендации словарей оказываются тщетными. Примером может, в частности, служить безрезультатная борьба с твердым вариантом в словах шин[э]ль, т[э]рмин и кр[э]м.

 

Для данного явления трудно рекомендовать строгие, единые правила, видимо, потому, что заимствование подобных слов растянуто во времени, сроки их жизни в русском языке различны, как и степень освоения русским языком. Часто слова мгновенно становятся общеупотребительными, но они не «успевают» попадать вовремя в словари, и норма складывается стихийно, трудно объяснимы подчас и рекомендации словарей. Например: Словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой (1995) рекомендует новое (новейшее) по употреблению слово рейтинг с [е], а достаточно пожившее в языке слово реквием с [э].

 

Еще одна тенденция в области произносительных норм - это нивелировка произношения в социальном плане, стирание особенностей территориального произношения и др. Объясняется это общими причинами - ростом общего образования, приближающего к единой литературной норме, а также влиянием средств массовой информации, особенно радио, телевидения.

 

В качестве примера этого процесса можно привести факт борьбы московского и петербургского произношения. Например, при общей тенденции к буквенному произношению московское произношение сохраняет формы, противоречащие орфографии в большей степени, нежели петербургское произношение. Причем именно эти варианты закреплены в норме: произношение [шн], [шт] на месте орфографического [чн], [чт]: скучно, что, конечно и др. Или долгий [ш] на месте буквы «щ»: щука, щи, ящик, щетка (петербургское произношение [ш'ч'].

 

Нивелировка территориального плана затронула и произношение звука [г]. Южнорусский фрикативный звук [г], близкий к [х], заменен взрывным [г]. Фрикативный [г] фиксировался в словах типа бо[γ], бла[γ]о, [γ]осподи (бог, благо, господи). По современной норме фрикативный [γ] сохранился только в междометиях ага, господи и в слове бухгалтер.

 

Становление нормативного произношения и выявление тенденций в этом процессе тесно связано с оценкой фонетических и фонематических вариантов. Фонематическая вариантность особенно свойственна заимствованным словам. Это и понятно: вариантность возникает именно благодаря разному «переводу» данных лексем в русскую орфографию (русское написание). И уже через орфографические варианты возникают варианты произносительные. Такие фонематически-орфографические варианты фиксируются в словарях как варианты нормы.

 

Прежде всего, вариантность, допускаемая нормой, характерна для собственных имен: Осирис - Озирис (бог плодородия); Немезида - Немесида; Заратустра - Заратуштра; Дульцинея - Дульсинея; Брунгильда - Брюнхильда; Гекуба - Гекаба (жена троянского царя); Изида - Исида (супруга и сестра Осириса); Евтерпа - Эвтерпа (муза лирической поэзии); Элизий - Элизиум (поле прибытия; Елисейские поля). То же в названиях титулов, обращений: халиф - калиф; махараджа - магараджа; сеид - сейид (господин у мусульман). Двойная орфография и соответственно разное произношение допускаются и во многих заимствованных словах других лексических пластов (лексика бытовая, профессиональная, культовая и др.): свинг - суинг (стиль джазовой музыки); воляпюк - волапюк (один из искусственных языков); фьерд - фиорд; сандвич - сэндвич; бунгало - бенгало; подиум - подий; икебана - икэбана; фляер &nbso;– флайер (лучшая лошадь на скачках); рамазан - рамадан (месяц строгого поста у мусульман); ситар - сетар (перс., музыкальный инструмент); шабаш - шабес (др.-евр., суббота); жига - джига (струнный инструмент и парный танец); ханака - ханега (странноприимный дом с мечетью и кельями); бакан - бакен; орангутанг - орангутан; кирка - кирха; камфара - камфара и мн. др. Вариантность допускается и в общеизвестных бытовых словах русского словаря: камса - хамса, изюбр - изюбрь; камушек - камешек; зверушка - зверюшка; сострагивать - состругивать.

 

По мере накопления статистических данных из жизни подобных вариантов возникает потребность признать один из вариантов в подобных парах в качестве единственного, литературного. Так случилось, например, с вариантами развалюха - развалюга: в Словаре С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой устойчиво присутствовала эта пара, но в 1995 г. (С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова) уже исключен вариант развалюга. Нет его и в новом орфографическом словаре (В.В. Лопатин, 1999). Хотя в других случаях такого единства в оценках вариантов нет. Например, В.В. Лопатин дает вариантную пару дискутировать - дискуссировать, а Н.Ю. Шведова исключает форму дискуссировать, хотя правомернее было бы именно ее и сохранить, так как все словесное окружение, данное в словаре, выводит именно на эту форму: дискуссия, дискуссионный, дискуссионность - что и соответствует лат. discussio (рассмотрение, исследование).

 

К равноценным вариантам Орфографический словарь 1974 г. относит многие термины, наименования экзотических реалий и др.: акселерация и акцелерация; каприччио и каприччо; кизиль и кизил; нотабена и нотабене; планшир и планширь; боржом и боржоми; тоннель и туннель; фортепьяно и фортепиано и др.

 

В Русском орфографическом словаре (под ред. В.В. Лопатина, 1999) исчез вариант акцелерация, при варианте кизил дана помета «устар.»; все остальные варианты сохранены.

 

Стойко литературной традицией охраняются варианты боржом и боржоми; фортепьяно и фортепиано; валерьяна, валерьянка и валериана, хотя параллельное употребление форм в конце концов привело к стилистическому размежеванию (фортепиано, диакон, бриллиант, валериана - получили оттенок книжности, а фортепьяно, дьякон, брильянт, валерьянка - сохранили стилистическую нейтральность) и постепенному вытеснению отдельных форм, например, в паре вариант - варьянт победу одержал вариант (варьянт признается устаревшим), а в паре валерьянка - валериана устаревающим оказался вариант книжный - валериана.

 

Как видим, современный русский язык, при очевидности общих тенденций, все-таки еще не пришел к окончательному выбору нормы, хотя в XVIII в. и XIX, по признанию К.С. Горбачевича, вариантов было еще больше.

 

Таким образом, фонематическая вариантность, отраженная в орфографии и воспроизведенная орфоэпически, обнаруживает тенденцию к убыванию, но не исчезла вовсе. Поддержанные в прошлом социально-стилистическими причинами, варианты утрачивают почву для своего существования, и происходит, хотя и медленно и не всегда последовательно, канонизация одного из произносительных вариантов. Для заимствованных лексем причиной ликвидации вариантности оказалась фонетическая адаптация, при которой наиболее адаптированный вариант становился победителем. Именно он, как правило, и закрепляется орфографией.

 

Например, часть сложных слов ауто (от греч. autos - сам) оказалась предпочтительнее фонетически адаптированного авто в небольшом ряде специальных терминов (аутогемотерапия, аутогенная тренировка), тогда как часть авто получила широкое распространение при образовании слов с разными значениями: «автоматический» (автосцепка, автопилот, автооператор, автоукладчик); «самодвижущийся» (автодрезина, автомобиль, автокар, авторулевой); «свой», «само» (автопортрет, автограф, автолитография, автореферат); «предназначенный для авто» (автобаза) и др.

 

При заимствовании слов с возможной разной огласовкой регулирующим и канонизирующим фактором становится, как правило, орфография (вернее, фиксация одного из возможных вариантов в словарях), например шлягер, а не шлагер (от нем. Schlager); мохер, а не могер (от англ, mohair).

 

В решении вопросов орфоэпической вариантности и нормативности существуют некоторые разногласия. Даже само понимание орфоэпии неоднозначно: в орфоэпию включаются все произносительные нормы (Р.И. Аванесов) или только те, которые допускают вариантность; в таком случае исключаются явления, фиксирующие в произношении действие фонетических законов языка (М.В. Панов). Кроме того, в орфоэпию могут включаться только произносительные нормы (состав фонем и их реализация в разных позициях) или, наряду с этим, нормы ударения, интонации. Широкое представление об орфоэпии практически поддерживается орфоэпическими словарями, которые, в частности, фиксируют не только произнесение слов, но и расположение ударений в них.

 

Орфоэпия рассматривает и социально значимые варианты произношения. Стилистические возможности произношения используются в художественном тексте, где отступления от произносительных норм имеют целью создание «речевых масок» или служат сигналом связи двух социально значимых речевых систем, как, например, в «Анне Карениной»: Вронский произносит «мамзель» при разговоре с лакеем, подлаживаясь под его речь. Имитация произношения иной (чуждой) социальной среды, таким образом, выполняет художественно-эстетическую функцию.