Н. Бердяев и мережковцы. Противостояние

 

После конфликта, вспыхнувшего в один из вечеров у Мережковских в Париже, Бердяев, бывавший у них, написал 15–18 марта 1908 г. резкое письмо Д. Философову о том, что у Мережковских с ним «публично свели счеты» и обвинили в предательстве Христа. С 1915 г. Бердяев активно сотрудничает в «Биржевых ведомостях», где выступает против Мережковского[490].

17 октября 1916 г. бывшие «единомышленники разбирали на заседании ПРФО, насколько далеко ушел Н. Бердяев от того учения об НРС, которое они разрабатывали с 1901 г.[491] А. Мейер прочел свой доклад «Новое религиозное сознание и творчество Н. А. Бердяева». В обсуждении участвовали Д. Мережковский, Д. Философов, А. Карташев. Чтение стенограммы показывает, в чем разошлись к 1916 г. взгляды бывших соратников по внедрению «нового религиозного сознания» в России. Теория НРС, которую вывел Н. Бердяев в «Смысле творчества», оказалась до некоторой степени враждебна социальной модели практического христианства мережковцев. А. Мейер в докладе напрямую упрекнул философа, что он спешит, и, зная о том, что «требуется еще некоторое завершение или восполнение истины исторического христианства»[492], публично делает заключения о содержании и цели НРС. В своем докладе о книге «Смысл творчества» А. Мейер говорил: «Н. Бердяев… не дает себе ясно отчета в том, в чем же заключается это восполнение, и в то же время, ему хочется построить теорию этого нового религиозного сознания. Он пытается дать философскую работу, которая бы в терминах современной философской мысли раскрывала бы совершенно „новое религиозное сознание“». И делает это тогда, когда еще «никто из сторонников нового религиозного сознания… не высказывает таких претензий… и не пытается давать действительно законченную стройную философскую систему… которая вполне выявила бы все содержание нового религиозного сознания»[493]. А. Мейер сказал, что считает, что на горизонте истории пока не появилось «нового факта», который послужил бы толчком для осуществления нового в религиозном сознании.

То, что он имел в виду под «новым фактом», А. Мейер сформулировал в статье «Новое религиозное сознание»[494]: «Новый факт заключается в наличии новых чаяний, связанных с… сдвигами в области социальных (курсив мой. – И. В.) отношений». К тому же осмысление такого факта, говорится в докладе, «может быть только каким‑то большим коллективным опытом, и… построения того или другого философа могут сказать очень мало», «оставаться вне всяких фактов… это значит – строить религию из себя»[495].

Опять о Н. Бердяеве говорили как о фантазере, но на этот раз это были не марксисты, а его соратники по религиозному движению. Для мережковцев «живая религия» (А. Белый) не могла быть не связана с революцией: полагая «бездну между чаяниями живой религии» и стремлением к общественному обновлению, считал А. Белый, Бердяев соединял религию с реакцией[496]. Сам Н. Бердяев еще в 1907 г. выразил свое отношение к революции в контексте НРС в письме Д. Философову: «И… не вам говорить мне о моем равнодушии к революции. <…> Ваше отношение к русской революции… основано не на живом восприятии ее духа, а на гностической схеме по поводу отношения самодержавия и православия». «Всякое расшаркивание перед революцией по „тактическим“ соображениям я считаю безнравственным и безбожным»[497]. Через год, видя сближение «триумвирата» с террористами и атеистами‑революционерами, Н. Бердяев, рассорившись с Мережковскими, высказал свое мнение относительно их заигрываний с революцией: «Когда по приезде в Париж я увидел ваше соединение с революцией и многое другое, я потерял ясное чувство того, к какой религии вы идете»[498].

А. Мейер, судя о Н. Бердяеве как о философе, писал, что он был несогласен опираться в своих религиозных построениях ни на какую эмпирическую данность: «ни на существующую Церковь, ни на существующую общественность», ни на грядущие социальные перемены. С точки зрения НРС, это было чрезвычайно важно, т. к. для мережковцев религия, будучи по природе явлением сакральным, все‑таки есть «исторический факт»[499].

В своем докладе А. Мейер заявил, что Н. Бердяев вообще уходит с позиций христианства, в его возвеличивании человека даются откровения не христианского толка. Взгляды философа на человека, высказанные в «Смысле творчества», также не устраивали мережковцев. Человек Бердяева, говорит А. Мейер, может «обойтись без общения на земле, потому что… есть человек в духовной плоти и только»[500]. В свою очередь, доктина НРС рассматривалась мережковцами как новая идеология «общения», как то, что скрепит будущее общество. Что касается темы «святой плоти», без которой не мыслится мережковцами религиозная жизнь будущего общества, то, хотя Н. Бердяев, говорил А. Мейер, и отдает некоторое место «плоти», но «это создание новой духовной плоти», «социологическая проблема» у него здесь не затрагивается, из‑за того что Н. Бердяев «не находит ясного ответа на вопрос, в чем же заключается общение на земле», «неизвестно, чего он ждет: преображения плоти или новой исторической эпохи на земле. И этим объясняется, почему он вообразил, что вся суть нового религиозного сознания заключается… не в проблеме плоти, а в проблеме человека и человеческого творчества»[501].

Философа, по сути, обвинили в том, что главный догмат «неохристианства» о «святой плоти» в его трактовке «нового религиозного сознания и общестенности» подменен «догматом» о человеке и его призвании к творчеству. Ставя свою проблему творчества, «Н. Бердяев… думает, что можно восполнить христианство… чисто физическим пониманием творчества», и «смешивает его с понятием творения». А. Мейер подчеркивает здесь и неприятие мережковцами «творчества из ничего»: «может быть, Бердяев здесь и открывает новые пути, но, несомненно, пути антихристианские… Я думаю, что это творение из ничего уже граничит с какой‑то магией. И Н. Бердяев недаром так сочувственно говорит о светлой магии, которая преобразит мир. …Магию как восполнение… проповедует Н. Бердяев»[502].

Но А. Мейер смотрел на позицию Бердяева под своим углом зрения, не понимая того, что для философа вовсе не был отменен или подменен «догмат» о плоти, Н. Бердяев подходил к его истолкованию согласно своим религиозно‑философским представлениям, в том числе о назначении и месте человека. Иначе к чему было бы упоминать об освящении культуры («плоти» мира), которая и есть, согласно философии Бердяева, форма объективации творчества человека?

Н. Бердяев критиковал Церковь как исторический институт. Мережковцами «историческая» Церковь стала к этому времени восприниматься как отработанная схема «коллектива», где возможно религиозное общение свободных личностей. «Мне кажется, – говорил А. Мейер, – он не чувствует действительно проблемы нового религиозного сознания. Она заключается в проблеме свободного общения, т. е. общения творчества… Но общение… многих творящих личностей предполагает непременно творчество коллектива… целого, которое не уничтожает личности. Это и есть схема Церкви… это есть задача, требование, которое поставило себе христианство… к решению этой задачи мы должны идти»[503].

А. Мейер считал, что Н. Бердяев, оставаясь в исторической Церкви, не усвоил главного: существо нового религиозного сознания «есть проблема новой церковности, новой Церкви, а не проблема человека и творчества вообще»[504]. Не зная этого «существа», говорит он, Н. Бердяев «остается в старом религиозном сознании», пытаясь «здесь быть непослушным сыном Церкви и больше ничего», и такое положение, «подновляемое некоторыми современными философскими теориями, представляется ему очень удобной… гаванью»[505]. Н. Бердяев, действительно, всегда хотел принадлежать к православию и Русской Церкви и, интересуясь философским осмыслением религии и модернизацией церковного христианства, оставался вне «кружка Мережковского», представлявшего не столько религиозную, сколько идейную общность[506]. Но ему не удавалось оставаться вне круга религиозных идей, присущих мережковцам, и эти обновительские идеи, в той или иной трактовке, видоизмененные и узнаваемые, проникали на страницы его сочинений.

Свое отношение к Н. Бердяеву Д. Мережковский показал, выступив тогда же на заседании по поводу написания «Смысла творчества». Он объявил, что его мнение совпало с мнением А. Мейера, и добавил, что Н. Бердяев предпочитает идти в одиночку, «по прежнему, старому пути индивидуализма», думая, что «можно спастись в совершенном одиночестве». Д. Мережковский вновь, но по‑своему подчеркнул, что, строя теорию НРС, Н. Бердяев ничего не понял в «плоти». «Становится совершенно понятно, – сказал Мережковский, – почему его абсолютно не интересует проблема Церкви, почему он даже не понял, что такое значит плоть. …Он совершенно не понял, что проблема Церкви есть проблема плоти, ибо что такое Церковь, как не Тело Христово?» «Церковь… есть тело, движущееся в истории. Но как тело вообще не интересует Н. Бердяева… ничего, относящегося к телу, к плоти… также абсолютно его не интересует и история»[507]. Для Мережковского история и христианство взаимосвязаны своей динамикой. «Недаром в Символе Веры так точно обозначен именно момент исторического зарождения христианства», – говорил он, упрекая Н. Бердяева в выпадении «в пустоту». «Слияние Бога с человечеством связано с этим мировым процессом». Н. Бердяев, по мнению Мережковского, отвергая историю как процесс, отвергает «самый главный догмат христианский… воплощение Христа», «он думает, что все христианство зиждется на догмате искупления», «ему представляется вся мировая нива… сплошным полем плевел… (где. – И. В.) нечего беречь»[508].

«Белую магию» и рассуждения Н. Бердяева об оккультизме Д. Мережковский называет «пошлостью несомненнейшей»: «все абсолютно магии, и белая, и черная, и синяя, несомненно демоничны», «Христос совершил… чудо любви, когда раздал хлеб… Мы великолепно сейчас чувствуем здесь силу этой черной магии: хлеба довольно в стране, но ни у кого нет хлеба, ибо нет любви. Стоило бы немножко сдвинуть это в сторону, чтобы почувствовать, до какой степени вопрос о чудесности построения жизни связан с вопросом о новой любви. …Только тогда маг обладает силой, когда он… отрекается от Имени Божьего. Это… необходимое условие»[509]. И Д. Мережковский подчеркивает, что Бердяев оговаривает неизбежность при этом отречения от Бога.

Примечательно, что Д. Мережковский, считая «условие отречения» болезненным отклонением, забывает при этом, что он сам обосновал возможность отречения от Бога для тех, кто потом обретет веру, войдя в церковь нового социального общества. Не он ли оправдывал богоборчество революционеров скрытым или неосознанным стремлением их к Богу? А о приходе индивидуума к НРС отмечал, что для этого нужно сначала «выйти» из старого религиозного сознания, т. е. из церковного христианства.

Когда на обсуждении книги Н. Бердяева возьмет слово А. В. Карташев, то также подчеркнет, что Бердяеву вовсе нет дела до Церкви. В книге даже нет такой главы, которая, говоря о Церкви, подчеркнула бы, в чем состоит Церковь эпохи «нового религиозного сознания», отметит А. Карташев. «Нет главы (о новой Церкви. – И. В.)… которая бы раскрывала глаза людям религиозным, ортодоксальным, к которым он себя причисляет», религиозное значение доктрины НРС. Он все время говорит, что «наступит новая религия, апокалиптическая эпоха, что христианство устарело… Он… Церковь Петрову передает Церкви Иоанновой[510], но что это в смысле реального поступка, в смысле отношения к канонам и к законам священным… об этом нет ни слова…»[511]. Он «говорит о преодолении священства, но все это ляпсусы, оговорки», «нет никакого другого вывода, кроме того, что ты одинок, что это путь созерцания. Религия есть созерцание», он «предполагает, что эти одинокие созерцатели между собою соединены. Стоит добавить какой‑нибудь орден, и получится осязательный ответ на то, в каком же положении этим одиноким мистикам быть»[512].

Таким образом, Н. Бердяева упрекали за то, что, замахнувшись на философскую систематизацию учения о «новом религиозном сознании и общественности», он только профанировал идею[513]. Он не поставил акцент на главном «догмате» – «святости» плоти. По теме «святой плоти», подчеркивает А. Карташев, «он не говорит ничего о воплощении… и в этом смысле является странным ересиархом, а что он ересиарх, скажет каждый исповедник. …Не понимая природы Церкви, позволяя себе так вольничать, как никакая Церковь не позволит, заключает, что Церковь думает еретически, ибо он говорит, что Церковь есть только духовная плоть… как если бы сказать, что… Христос есть духовное, а не материальное явление и… во Христе не два естества, а одно»[514]. А в основе религиозного движения «неохристиан» лежит утверждение о том, что «подлинная эпоха Духа будет уже не символической, а реалистической»[515].

А. Карташев, конечно, преувеличил, называя Н. Бердяева «ересиархом». Он был одинок, и никого в этом смысле за собой не вел. Это так называмое «обсуждение» по недоброжелательности выступавших очень напоминало другое, состоявшееся два года назад, и тоже над участником НРС – В. Розановым. И девиз был один: мысли как мы или уходи. При всей своей философской независимости Н. Бердяев, как и А. Карташев, не решался совсем порвать с движением: на «правом берегу» с М. Новоселовым, епископом Феодором (Поздеевским) и даже с когда‑то близким С. Булгаковым он чувствовал себя духовно скованным, несвободным.

В итоге можно очертить круг аспектов, по которым мережковцы в 1916 г. признали НРС «по‑бердяевски» не соответствующим своему пониманию – «по‑мережковски». И это следующие пункты:

– отношение к значению темы о «святой плоти»,

– отношение к социальной революции,

– отношение к тезису о религиозном значении социального единства,

– отношение к ценности творчества в христианстве,

– отношение к проблеме «плоти и духа»,

– отношение к Русской Церкви.

Но, как бы ни разводило Н. Бердяева с Д. Мережковским истолкование философом названных выше положений НРС, оба считали, что без соединения всех Церквей и конфессий в одну вселенскую Церковь невозможен приход новой религиозной эпохи. Н. Бердяев писал: «Все убеждает в том, что достижение христианского единства предполагает новую эпоху в христианстве… Как бы новое излияние Духа Св. в мир. Это будет означать религиозное преодоление ограниченности исторических конфессий, не интернационализм… а сверхконфессионализм…»[516]. За единение христианских Церквей философ будет выступать и в эмиграции.

А. Белый писал, что с 1908 г. для Мережковских, искавших поддержки общественного мнения в виде привлечения к движению видных культурных и общественных деятелей, «религия» Н. Бердяева представляла собой «мертвый» для общества идеал аскетического христианства, она вырвана из истории в «холод мирового пространства» и словами своими он «мертвит… новое религиозное сознание»[517]. Сакрализация Н. Бердяевым культурного творчества вначале сблизила его с Д. Мережковским. Оба разрабатывали и тему «плоти» в христианстве, но Д. Мережковского и его кружок увлекла идея социально‑религиозного синтеза в НРС, Н. Бердяева – тема неограниченной «божественной» свободы человека в новой религиозной эпохе. И у одного, и у другого в ходе их религиозных поисков сложилось понятие о спасении, которое совершается человеком вне «религии Искупления», вне «исторического», церковного христианства.

Н. Бердяев, оставаясь человеком церковным, участием в разработке доктрины НРС внес свой вклад в формирование в общественном сознании представления о том, что христианство не является неизменным и абсолютного рода знанием об обношениях человека с Богом. Человек в его «божественной» свободе был поставлен философом вне и в стороне от Бога, хотя и обязанным работать Ему. И, хотя сам философ не являлся сторонником социального элемента в доктрине НРС, его религиозные воззрения в основе своей поддерживали его. Таким образом, вроде бы в 1910‑е гг. ощущая себя в стороне от мережковцев, Н. Бердяев и внешне оставался в самом движении и не был ему чужд.