Самаринский Кружок. Деятельность М. А. Новоселова

 

В то же историческое время в России совершалась и иная, вначале неприметная созидательная деятельность православных просветителей. Это были ныне прославленный Церковью М. А. Новоселов, Ф. Д. Самарин и их соратники по «Кружку ищущих христианского просвещения». Мысль А. С. Хомякова о том, что путь русской философии может пролегать только в недрах Церкви, его представление о благодатности и полноте соборного единства, рассуждения славянофилов о знании, окормляемом Церковью, – все это было безнадежно утеряно искателями новой формы христианства. Соборность была низведена до простого социального единства, Церковь представлена как институт освящения быта и культуры развивающегося общества. Создававшиеся в начале XX в. кружки, собрания и общества пытались обрести соборность «общественного сознания» в оторванности от тела Церкви. Эту стихию низведения Неба на землю и старались образумить представители той части российской интеллигенции, что выросла в лоне Церкви и, «ничтоже сумняшеся», оставалась там всегда. На этом поприще потрудились, как мы здесь видели, епископ Никон (Рождественский), архимандрит Феодор (Поздеевский), круг этот дополнили миряне – люди, обладавшие духовным опытом, позволявшим видеть смысл происходящего.

Федор Дмитриевич Самарин был государственный и церковный деятель, сын известного общественного деятеля Д. Ф. Самарина. Среди преподавателей, обучавших его на дому, были воспитанники Московской духовной академии, в том числе известный проповедник и основатель религиозно‑философского журнала «Вера и разум» будущий архиепископ Харьковский Амвросий. Библию Ф. Самарин знал с детства досконально, не говоря о догматах православия. Он закончил историко‑филологический факультет Московского университета в 1880 г. со степенью кандидата по историческому отделению. С 1880 по 1903 г. служил в земских отделениях, примерно в эти же годы состоял Богородским уездным предводителем дворянства и с наступлением русско‑японской войны и революции 1905 г. стал одним из лидеров консервативной части московского дворянства, вошел в монархический славянофильствующий Кружок москвичей, некоторые из участников которого, П. Б. Мансуров, В. А. Кожевников, как и он сам, вошли впоследствии в «Кружок ищущих христианского просвещения» и «Братство святителей московских». Павел Флоренский писал о Самарине: «Живое предание славянофильства явилось нам в лице Федора Дмитриевича. Из его рук мы, внуки, получили нить, связующую нас со славянофильством золотого века».[1183] В. А. Кожевников писал о роли Ф. Самарина в создании Кружка: «Внимание его сосредоточилось на проекте духовного сплочения, вначале хотя бы небольшого числа лиц, близко принимавших к сердцу запросы религиозные, в группу, которая носила бы характер не столько ученого религиозно‑философского общества, сколько духовного, интимно‑дружеского братства, члены коего… практической деятельностью в церковном духе объединялись бы друг с другом, содействовали… взаимному духовному росту… пытались бы в том же смысле влиять и на окружающую среду, преимущественно современной молодежи» [1184].

От имени кружка Ф. Самарин в апреле 1906 г. приветствовал Всероссийский съезд русских людей. 1906 г. – начало периода в жизни Ф. Д. Самарина, когда он предстает как религиозный мыслитель и церковный общественный деятель. Он разрабатывает устав Кружка ищущих христианского просвещения, готовит доклад о задачах и характере устраиваемых кружком бесед, пишет «Вступление к беседам на Евангелие от Матфея», обсуждает их содержание с М. Новоселовым и В. Кожевниковым. Как видно из письма В. Кожевникова к Ф. Самарину (1907), взгляды Ф. Самарина относительно развития вероучения Церкви не являлись ортодоксальными: Ф. Самарин предполагал, что система «отживших свой век богословских формул» будет вскоре заменена «законченной и стройной религиозно‑философской системой». Но уже спустя некоторое время в споре афонских иноков об имени Божьем он видит некоторое «догматическое самоутверждение» и твердо принимает сторону Синода, о чем и сообщает в письме М. А. Новоселову в 1913 г.

В 1909 г., став председателем совета Братства святителей московских, он произносит на его открытии программную речь о задачах братства, которую публикуют «Московские ведомости». В 1912 г. Ф. Самарина, человека «особенно чуткой церковной совести» (Е. Трубецкой), избирают почетным членом Московской духовной академии «во внимание к его деятельности на пользу Святой Церкви как путем литературным, так и прямым участием в работах Предсоборного Присутствия», а также за «сочувствие интересам Православия и сильное правдой обличение врагов его», как писали в 1912 г. в 12‑м номере «Богословские вести», Ф. Самарин по приглашению П. Извольского принимал участие в работе совещания по организации прихода, и если бы не его кончина в 1916 г., ему нашлось бы место и среди участников Поместного Собора Всероссийской Православной Церкви 1918 г. «Кружок ищущих христианского просвещения» как тогда, так и теперь многие называют «Самаринским». Он, действительно, очень близко принимал и деятельность членов кружка, и само его значение для духовного просвещения России. Авторитет кружка был так высок, что Ф. Самарин подумал даже о его закрытии, когда М. Новоселов без общего совета членов кружка опубликовал сочинение отца Антония (Булатовича) в защиту «имяславия», осужденного Синодом.

Священник П. Флоренский писал В. Розанову, характеризуя отношения между членами кружка и самый способ его бытия: «Весь смысл московского движения в том, что для нас смысл жизни вовсе не в литературном запечатлении своих воззрений, а в непосредственности личных связей. Мы не пишем, а говорим, и даже не говорим, а скорее общаемся. …Вас удивляет отсутствие зависти. Но ведь у нас друг к другу не может быть зависти, ибо почти все работается сообща, и лишь небольшая часть работ в том или другом случае падает на того или другого. Дело другого, скажем Новоселова, Булгакова, Андреева, Цветкова и т. д. и т. д., для меня и для каждого из нас – не чужое дело, не дело соперника, которое „чем хуже – тем лучше“, а мое дело, отчасти и мое. В совершенстве его заинтересованы все, как и успех относят часто и к себе. Поэтому естественно, что каждому хочется вплесть в это гнездо хоть одну соломинку, исправить хоть одну ошибку в корректуре или чем‑нибудь помочь. В сущности, фамилии „Новоселов“, „Флоренский“, „Булгаков“ и т. д., на этих трудах надписываемые, означают не собственника, а скорее стиль, сорт, вкус работы»[1185].

Михаил Александрович Новоселов – бывший толстовец, ставший глубоко православным человеком, за свои духовные знания был прозван друзьями «авва Михаил». Именно он вместе с Ф. Д. Самариным создал в Москве религиозно‑философское общество, которое и было названо «Кружком ищущих христианского просвещения». Это общество сложилось на основе издаваемой М. А. Новоселовым с 1902 г. «Религиозно‑философской библиотеки» и объединило строго православных богословов, философов, ученых и общественных деятелей.

М. Новоселов был свидетелем зарождавшегося движения НРС, наблюдая его с первых дней на собраниях Петербургского религиозно‑философского общества, которые посещал, будучи представителем церковной стороны, приходившей на собрания с миссионерской целью. Его круг общения долгие годы включал людей, близких мережковцам, но хранивших верность церковным догматам, а впоследствии полностью возвратившимся к ортодоксальному мышлению и закончивших жизнь горячими приверженцами Православной Церкви. Сказать о том, что выступления М. Новоселова не хотели слушать в ПРФС, было бы не сказать ничего. Реакция кружка Мережковского бывала очень резкой, а высказывания в адрес Новоселова не всегда сдержанны. Как убежденный сторонник православия, он с первых своих слов оказался чужд основному составу ПРФС, – светской интеллигенции. Она услышала в его речах только одни наставления в вере, тогда как от Новоселова, как от человека светского, ими ожидался совместный поиск новых форм выражения для «развивающегося» христианства, и предложения церковных реформ.

М. Новоселов, хотя и родился в православной семье, где оба деда были священниками, в юности стал жить по заветам Л. Н. Толстого. В 1887 г. он размножил брошюру Л. Толстого «Николай Палкин», и только вмешательство самого писателя спасло его от ссылки в Сибирь. Запрещение жить в столице толкнуло его на создание в селе Душно Тверской области толстовской общины, которая просуществовала около двух лет. После 1892 г. пути М. Новоселова и Л. Толстого расходятся. М. Новоселов приписывал свое обращение старцу Зосимовой пустыни, известному подвижнику отцу Алексею (Соколову), который любил беседовать с интеллигентами и особенно теми из них, кто был захвачен идеями Л. Толстого. М. Новоселов в изданиях «Религиозно‑философской библиотеки» стал выступать против бывшего учителя, вначале отдавая ему должное. Так, М. Новоселов писал: «Мы должны, отвергнув все неправое в его писаниях, принять к сведению… то доброе, что он выдвигал в Евангелии в укор нам, а вместе с тем должны сказать, что истинное разумение, а тем более достижение нравственного Евангелия возможно только при условии правой веры, т. е. в Церкви»[1186]. Позднее М. Новоселов полностью освободился от своего пиетета к писателю и в 1906 г. написал Открытое письмо графу Л. Н. Толстому по поводу его ответа на постановление Святейшего Синода. В Открытом письме, говоря об отношении Толстого к Христу, Новоселов отметил: «Служить вы хотите не Ему и не тому Отцу Его Господу, Которого знает и признает вселенское христианство… а какому‑то неведомому безличному началу, столь чуждому душе человеческой… Вы никак не можете выйти из заколдованного круга собственного „я“»[1187]. К 38‑летнему возрасту М. Новоселов четко определил для себя религиозные приоритеты. Понимая, что дружеских отношений с прежним учителем быть не может, он писал Л. Толстому: «Пока между нами стоит Он, Господь мой и Бог мой, молитву к Кому вы считаете кощунством, и Кому я молюсь ежедневно, а стараюсь молиться непрестанно»[1188]. Л. Толстой незадолго до кончины принялся за чтение книжек новоселовской «Библиотеки» и даже попросил секретаря впоследствии прислать ему недостающие издания.

На Собраниях ПРФО 1901–1903 гг. М. Новоселов резко контрастировал с большинством выступавших тем, что твердо придерживался церковной точки зрения. Его речи были сжаты и немногословны, главным аргументом его выступлений в прениях являлась следующая позиция: для чего искать Бога по мудрованиям человеческим, если можно прийти в Церковь и встретиться с Ним, взять хранимое там знание. В 1902 г. в Религиозно‑философском обществе состоялся доклад иеромонаха Михаила (Семенова) «О браке. (Психология таинства)»[1189] и его обсуждение, где активно выступали архимандрит Антонин (Грановский), Д. Мережковский и профессор С. Соллертинский, и др. Затем состоялся доклад «О христианском браке» М. Новоселова, в прениях участвовал епископ Сергий, Д. Мережковский и иеромонах Михаил. Прения захватили и следующее собрание, на котором М. Новоселов обратился к аудитории с вопросом «К чему искать разъяснения понятия „брак“ в Священном Писании или еще где‑то, если можно спросить у Церкви?» «Брак тот хорош, в который люди вступают для удобнейшего служения Богу», – сказал он. Затем М. Новоселов определил христианство «по‑розановски» как «христианство без креста», за что Д. Мережковский обвинил его в несострадании «духовным мукам» В. Розанова.

В обсуждении вопроса о браке М. Новоселов полагал и брак, и безбрачие подчиненными цели спасения. В РГАЛИ сохранился неполный текст стенограммы обсуждения доклада М. Новоселова о браке с выступлениями Д. Мережковского и замечаниями епископа Сергия (Страгородского) и иеромонаха Михаила (Семенова). Председательствовал на нем соратник Д. Мережковского Н. Минский. Он и предложил после доклада М. Новоселова выступить Д. Мережковскому, который от лица собравшихся заявил: мы сейчас выслушали проповедь, обращенную к неверующим от человека, который убежден в том, что обладает абсолютной истиной. Мы, сказал Д. Мережковский, сходимся здесь, чтобы «помогать друг другу, разделять друг с другом страдания… искать истину»[1190], если же человек обладает полнотой истины, зачем ему работать с нами? И, обращаясь лично к М. Новоселову, произнес: «Вы слишком скоро решили (о В. Розанове. – И. В.), что это „глубины сатанинские“. Человек страдает, а вы зачеркиваете его» [1191].

На заседании, обсуждавшем доклад князя Волконского о необходимости свободы совести в России, М. Новоселов замечанием определил центр спора: «Решения не только этого, но и многих вопросов, мучающих нас, состоят в том, чтобы встать каждому перед лицом Христа… стать общником Его жизни… приобщившись к Нему… Мы забыли Его таким, каким Он появился… Некоторые их тех, которые считаются руководителями и учителями, совершенно искажают христианство, отрицают в нем крест… таинство распятия… Другие много говорят о тайне Крови, Плоти, но слишком слабо сами приходят к этому Таинству и слишком мало призывают других. …Интеллигенты православные до того утратили живое отношение к христианству, что кроме внешних форм церковных у них трудно что‑нибудь найти»[1192]. Противоречия, связанные с вопросом о свободе совести, продолжил он, снимаются только приобщением каждого той Истине, которая делает человека свободным.

Позиция М. Новоселова своей твердостью и определенностью вызвала раздражение околоцерковной интеллигенции, не считавшей его равным себе по начитанности и умению рассуждать и мыслить. Он вызывал зависть и раздражение тем, что имел твердую уверенность в истинах веры там, где другие только говорили и говорили, не приходя к итогу. Возможно, именно эти посещения Собраний ПРФО и натолкнули его на мысль о необходимости православной просветительской работы в российском обществе, на создание «Библиотеки». Основной целью этой деятельности стало воцерковление молодежи.

В 1902 г. в Вышнем Волочке М. Новоселов публикует брошюру «Забытый путь опытного Богопознания», где пишет в послесловии о важности личного религиозного опыта в деле Богопознания, сообщает о начале издательской деятельности Кружка ищущих христианского просвещения. Началось издание новоселовской «Библиотеки», розовые книжечки которой скоро стали известны по всей России. Многие из них были написаны самим Новоселовым или при ближайшем его участии, другие – его друзьями, некоторые книжки выдержали по два‑три издания.

Брошюры выходили с 1902 по 1917 г. В Москве и Сергиевом Посаде вышло 39 выпусков «Религиозно‑философской библиотеки». М. Новоселов являлся и автором‑составителем листков «Религиозно‑философской библиотеки». Листки «Библиотеки» состояли из писаний святых отцов или религиозной жизни выдающихся русских подвижников. Как разъясняла газета «Колокол», целью этих изданий было «привести отбивающихся от веры в Церковь, дать им возможность пережить живое христианство, христианство со Христом»[1193].

Главная особенность изданий была в их свободе от пороков рационалистического мышления, они обращались к духовным сокровищам, собранным святыми отцами и подвижниками Православия. «Словно живой водой брызнули на сухие богословские схемы, будто бы в душную атмосферу начетнически отвлеченной богословски‑отвлеченной мысли ворвалась вдруг струя свежего и чистого воздуха» – так отзывался об изданиях «Библиотеки» их читатель, современник М. Новоселова[1194]. В отличие от других изданий такого рода книжки М. Новоселова отвечали на насущные вопросы, чем оказали благотворное влияние на развитие многих людей. На страницах 29‑го выпуска можно было прочесть, например, что есть «знание головное», а есть знание спасительное, сердечное, приобретаемое откровением Духа Божьего[1195].

В ряде выпусков приводились примеры обращения к вере под влиянием пережитого религиозного опыта. Обосновывалась необходимость «связать богословие с религиозно‑нравственным подвигом, поставив его… на почву внутреннего опыта»[1196]. Отмечалось, что «современные школьные богословы» не могут этого делать, т. к. заражены протестантским рационализмом, убивающим живые начатки религиозной жизни, подменяющим веру правильным мнением. Это приводит к тому, что представление о правильном движении к Истине подменяется представлением о правильном мнении об Истине, ниже стоит только «метафизическое лепетание»[1197]. «…Какой полнотой, жизненностью, глубиной и высотой отличаются воззрения благодатных рабов Христовых сравнительно с худосочными богословскими дисциплинами наших дней», – писал М. Новоселов». «К сожалению, современные наши богословы в огромном большинстве своем не могут… связать богословие (Богопознание) с религиозно‑нравственным подвигом… ибо, будучи зачастую переводчиками и исследователями святых отцов, они в то же время чужды их духа и разумения, нередко прямо враждебны им по внутреннему настроению, по характеру и направлению своего мышления»[1198]. Эти замечания, безусловно, были связаны с печальным опытом общения Новоселова с «неохристианами» в начале века и последующим чтением их публичных выступлений.

Осмысливая вопрос о том, как поправить обозначившийся рациональный крен в религиозном мышлении околоцерковной интелилигенции, М. Новоселов писал: «Для водворения у нас подлинного духовного просвещения… нам необходимо в своем сознании передвинуть центр тяжести из сферы интеллектуализма… в подлинную область религиозного познания… Мы должны утвердить положение, что только на почве возрожденной во Христе Иисусе души может произрасти ведение тайн Царствия, которые проповедовал Господь Иисус. Мы должны посмотреть прямо в глаза той бездне ученого суемудрия, которая, втягивая в себя души, добре не обученные и не управленные, скрывает от них небо, живыми причастниками коего они… стали бы…»[1199].

Откликаясь на мнение деятелей НРС о значимости социального единства в обновленном обществе, Новоселов писал в предисловии к четвертому выпуску «Библиотеки»: «Когда человек, забывая Бога, погружается в „томление духа“, оторванного от истинного отечества своего, – суррогатом утерянной духовной жизни чаще всего для наиболее высоких и благородных личностей является жизнь социальная» [1200]. Человек увлекается ею, замещая жизнь с Богом, «но нигде и ни в чем… не может уйти от природы своей: ни в личном счастье, ни в общественном устройстве не может он достигнуть положительных результатов, если не будет жить всей полнотой своей природы. А эта природа, будучи в главнейшем элементе своем духовною, только в связи с Богом развивается широко, глубоко и правильно. Взаимные отношения человеческих существ сложатся гармонически только в том случае, если господствующий тон этих отношений будет создан в соответствии с духовной природой личности. Без этого тщетны усилия создать цветущую и плодоносящую общественную жизнь»[1201]. «Напрасно старался бы человек, забывший Бога, а потому не способный и среди своих сограждан стоить отношения на основе связи с Богом, – напрасно бы он старался создать такое общество, в котором мог бы найти удовлетворение лучшим запросам своего духа. …Эти соображения сами собою подводят к вопросу об отношениях личности и Церкви. Так как христианское общество очевидно может явиться только при нормальных отношениях личности и Церкви, подобно тому, как ими порождается и христианское государство»[1202]. М. Новоселов предупреждал: «Только религиозная личность способна дать государственный строй, где сохраняются одновременно и высшие идеалы, и необходимая общественная дисциплина» [1203].

Ряд выпусков был посвящен теме Церкви, желанию оградить ее от сектантства, римо‑католицизма, протестантизма, ложно мнящих о себе как о носителях и обладателях «подлинной Христовой Истины». В этих выпусках сравнивается разгоряченная и исступленная в мечтательстве католическая мистика и мистика Церкви Православной, как основанная на трезвении, простоте, смирении, призывающая не к высоте видений, а к покаянному видению своих грехов (вып. 31, 34, 38). Обращаясь к вопросам, волнующим новообращенных, издания РФБ говорили на темы нравственного богословия, что должно было помочь ставшим на путь духовной жизни; заводилась речь и о ноуменах, которые предлагала сознанию современность. В этой связи сущность гуманизма, обсуждавшаяся в выпуске 27, предстала как суть истории нового времени. К 1907 г. «Религиозно‑философская библиотека» приобрела особенную популярность, большинство вопросов, затронутых в ней (темы опытного постижения догматов, стяжания Духа Святого как цели хриетианской жизни, Церкви и социальной активности христианина, трезвения и христианской мистики, гуманизма и его развития – социализма) давно витали в воздухе, возбуждая общественный интерес.

В 1904 г., после указа 12 декабря о свободе совести, в печати начались обсуждения предполагаемых в Русской Церкви реформ. В «Русском деле» появилась статья с предложением восстановления прихода как церковно‑общественной единицы по почину самой Церкви. Под статьей стояла подпись «Мирянин». За этой подписью скрывался М. Новоселов, который и впрямь, будучи мирянином, проявлял себя как духовноопытный пастырь.

Когда «Церковный вестник» опубликовал записку «32‑х» петербургских священников с призывом к реформам, а Святейший Синод постановил ходатайствовать перед государем о восстановлении патриаршества и созыве Поместного Собора, М. Новоселов 23 марта выступил в собрании частного Кружка православных ревнителей Церкви. В докладе «О воссоздании живой церковности в России» он охарактеризовал ситуацию в Русской Церкви, признал необходимость реформ и отметил, что за двести лет синодального строя сложилось множество неправильных узаконений, пересмотр которых требует известного времени. По предмету реформ не происходило опроса даже среди епископов Церкви, отмечал он, не говоря о мирянах, в чем проявилась привычка церковного управления действовать изолированно от православного народа, этого тела Церкви. Такое срочное введение «соборности» соратники М. Новоселова посчитали «профанацией» и наметилась оппозиция петербургским «реформаторам». «Поспешность поистине поразительная», – писал М. Новоселов. «Православные люди не могут предоставить патриарху тех преувеличенных прав», какими был наделен Синод, рассуждал он, и потому должны просить Государя отложить созыв Собора до окончания военных действий с Японией[1204]. М. Новоселов высказался за то, чтобы во главе Церкви был «поставлен патриарх с Синодом, причем в Синоде должны быть не только лица разных чинов священства, но и миряне»; «органом возрождения должно явиться не правительство, а Поместный Собор».

Издатель «Русского дела» С. Ф. Шарапов опубликовал его доклад на следующий же день – 24 марта в особом приложении к одиннадцатому номеру своей газеты[1205]. 25 марта «Московские ведомости» завели речь о «церковном перевороте», связав между собой записку «32‑х», митрополита Антония (Вадковского), «слухи об отставке» обер‑прокурора К. П. Победоносцева, решение Святейшего Синода «о введении патриархата в России и созыве для избрания патриарха всероссийского духовного собора»[1206]. Через неделю в газете вновь появилась небольшая заметка М. Новоселова о поспешности в решении вопроса о созыве Собора. Здесь он поставил вопрос: если это ложные слухи, почему Синод не хочет опровергнуть их?[1207] Тема, поднятая публикацией доклада М. Новоселова, вызвала широкие отклики[1208] и немало способствовала направлению общественного мнения о созыве Собора в 1905 г.