Епископ Феодор (Поздеевский) и НРС

 

Появлявшиеся в печати обновительские программы обществ, критика бездействия Синода и государственных структур, призывы к «христианской политике» и воцерковлению светской культуры, выступления против монашества заставляли выступать с откликом на них и видного представителя ученого монашества архимандрита Феодора (Поздеевкого) [1146]. Как воспитатель будущих пастырей, он никак не мог пройти мимо «неохристианства» – в его речах и сочинениях в той или иной степени затронуты все аспекты доктрины о «новом религиозном сознании и общественности». Он постоянно выступал в защиту Церкви и обличал представителей богословствующей литературной элиты, и в этом смысле был ярким представителем лагеря консерваторов: «Наш простой народ по духовному укладу жизни, по запросам… религиозной совести… по тому нравственному началу, которым он хочет жить и в общественной мысли, гораздо ближе к официальному старообрядчеству, нежели к новообрядческой интеллигенции, и разделение между интеллигенцией и народом факт неоспоримый. Глубины народного духа мало имеют или, вернее, ничего не имеют общего с иссохшей и измельчавшей душой нашей quasi‑интеллигенции» [1147].

В 1907 г. член Государственного Совета, председатель дворянского монархического союза Ф. Д. Самарин выступил с предложением создания «Кружка ищущих христианского просвещения». Кружок в эту сложную пору всеобщего духовного разброда стал примером «подлинного соборного единения людей, преследующих цель „осоления“ разлагающегося общества»[1148].

Вслед за образованием Кружка ищущих христианского просвещения, где Ф. Д. Самарин, М. А. Новоселов, П. Б. Мансуров и другие предпринимали меры к просвещению российского общества истинами православия, архимандрит Феодор предринял свои действия и в 1907 г. выступил в печати со статьей «Современная моральная беспринципность в приложении к вопросу о характере христианской жизни»[1149]. Статья разъясняла, чем на деле является отрицание «исторического христианства» ищущей обновления православия религиозной интеллигенцией. Голосом архимандрита Феодора (Поздеевского) заговорила глубоко образованная часть русского духовенства. К слову сказать, в своих публичных выступлениях архимандрит Феодор действительно являл пример соборного церковного мнения: его статьи были как собственным анализом общественных движений современности в свете христианской истины, так и итогом обсуждений современных проблем на семинарских занятиях в Кружке ищущих христианского просвещения.

«Важно для нас и характерно для общественного настроения то, – писал архимандрит Феодор в статье, – что теперь часть интеллигенции непосредственно обратилась к христианству и в нем видит высшее откровение смысла жизни… Христианство при этом обычно понимается не как совершенно новая, духовная жизнь, которую, главным образом, должен всецело усвоить себе человек, а как только известного рода теория, с характером или по преимуществу отвлеченно‑философским, или социальным…»[1150]. «Наша интеллигенция, решившись идти за Христом, почувствовала, что ведь идти‑то за Христом, как Он есть в Церкви и в Евангелии, слишком трудно и больно, от многого для сердца придется отказаться, и вот вместо того, чтобы сознаться в этой как бы слабости своей воли и трусости пред той высотой, на которую христианство поднимает человека, они сказали: „Историческая Церковь Христова не поняла Христа и христианство, лик Христов ею подменен, и Церковь 2000 лет обманывалась сама и обманывала других; мы будем искать нового пути христианской жизни и найдем подлинный лик Христа“. И нашли. По крайней мере, они сами так говорят. Что же нашли они? …Что так называемое историческое христианство, существующее 2000 лет, испорчено монахами‑аскетами, ему придан чисто искусственно неестественный характер и дух, и поэтому‑то историческое христианство можно считать неудавшимся или неудачным, т. к. оно не дало доселе человеку тех благ жизни, которые должно было дать…» Архимандрит подчеркивает, что «виновниками всей этой неудачи исторического христианства искатели „новых путей“ считают исключительно только монахов, забравших якобы в свои руки главное течение и направление церковной христианской жизни и подернувших все христианство не розовым светом радости и веселия жизни, а мрачным и унылым колером черных одежд…»[1151], «считая… что аскетизм в его историческом явлении есть своего рода хронический недуг, вроде перемежающейся лихорадки, или странное и непонятное явление чисто психопатического характера»[1152]. Архимандрит Феодор не обходит в этой статье стороной выступления на ПРФС ни В. Тернавцева, ни В. Розанова, о деятельности которых он был хорошо осведомлен, по всей вероятности, не только из печатных их работ, но и имея источником рассказы бывшего участника ПРФС М. А. Новоселова, часто гостившего у него в Лавре.

«Наличность‑то в христианстве аскетизма, – пишет архимандрит, – по словам другого обновителя христианства Тернавцева, и служит главной причиной отделения интеллигенции от Церкви… Обновители христианства хотели бы сделать самое христианство не так уж небесным и возвышенным… а имеющим упование свое в приложении к этой земной жизни… Вообразивши, что христианский аскетизм, в принципе, отрицательно относится к браку как бы к чему‑то постыдному самому по себе и скверному, они прямо заявляют, что отрицательное отношение к самому источнику жизни вызывает лишь только массу лжи, лицемерия и фарисейства. И вот, с целью защитить брак от мнимого врага и утвердить его, или как выражается Розанов, „театизировать пол и сенсуализировать религию“, они о христианстве и о браке и об аскетизме составляли свою особую, по меткому выражению одного критика, „философическую порногр афию “»[1153].

В той же статье архимандрит Феодор (Поздеевский) писал: «На самом же деле обновители христианства полагают лишним считаться с подлинным взглядом христианства на человека, его природу, смысл его жизни и, создавая свой идеал жизни, по нему судят о христианстве, желая его привлечь как бы в качестве наиболее подходящего жизненного фактора к осуществлению своего идеала» [1154]. «Христианство… утверждает в качестве идеала жизни такое единство жизни, чтобы плоть и дух составили гармонию и пришли в согласие, но не на правах, так сказать, равноправности, а по принципу подчинения плоти духу, чтобы плоть, послушная велениям духа, была только орудием его деятельности и, получая необходимое для себя, не отвлекала дух от идеала его жизни»[1155]. «Отношения между интересами духа и плоти таковы теперь у человека, что во имя первых необходимо подавлять последние. Христианство и объясняет эту необходимость учением о грехе и о расстроенном состоянии природы человека, уклонившейся от нормы своего бытия»[1156]. «Трудно, конечно, с уверенностью сказать, забыл Мережковский или просто не знал и не считал нужным справиться со взглядом слова Божия на тело человека как на храм Духа Святого и на нравственную задачу человека‑христианина представить и душу и тело непорочными в явление Господа Иисуса Христа. Вернее, конечно, последнее, – что Мережковский просто не считал нужным справляться с учением слова Божия в своих суждениях о христианстве, и это явление… общее… для всех искателей „нового христианства“»[1157].

Религиозным рассуждениям Д. Мережковского Феодор (Поздеевский) уделил особенно пристальное внимание, подчеркнув, что «часть интеллигенции, ищущей Бога, подошла к христианству с… намерением реформировать его не чем иным, как… декадентством… Ведь декадентство тем и характерно, – писал он, – что в нем выразился крайний упадок каких бы то ни было строго определенных… объективно ценных категорий – красоты ли, правды ли, истины ли»[1158]. С упадничеством «в приложении к религиозной жизни» он связал усиленное навязывание «христианству характера языческого культа плоти» и объяснил это как «слабость воли», которая не привыкла «руководиться каким‑то определенным принципом», «моральной беспринципностью, которая хочет всю жизнь свести… к нравственному безразличию» по отношению к тяготам жизни[1159].

Архимандрит Феодор ясно показал, отчего возник в НРС аспект «плоти», требующей, по мнению мережковцев, освящения. «Вопрос о грехе ими совершенно обойден, и самого понятия о нем у них нет. Вот почему, например, у того же Мережковского… нет ведь объяснения, откуда это раздвоение у язычников и почему они жили только утверждением плоти. …А христианство и говорит, что эта гибельная раздвоенность и разлад в природе человека не совне навязаны ему, а живут в нем как следствие греха. Достаточно бы, кажется, прочитать хотя бы седьмую и восьмую главы Послания апостола Павла к Римлянам… Христианство говорит об этой раздвоенности, но не утверждает ее как должную, напротив, христианство ее отрицает, как порчу и болезнь, а утверждает в качестве идеала жизни такое единство жизни, чтобы плоть и дух составили гармонию и пришли в согласие… по принципу подчинения плоти духу… Язычникам ведь и нечем было жить, как только утверждением плоти, т. к. закон жизни по духу был утерян человеком через грех, и человек был бессилен сам возвратить его; так и оставалось жить только плотью»[1160].

Затем архимандрит Феодор прикровенно обращается к высказываниям В. Розанова и Н. Бердяева о том, что Христос благосклонно относился к проявлениям плотской жизни, и пишет: «Нам могут сказать… „Хорошо, пусть норма жизни по христианству есть жизнь на началах духа по преимуществу… но… если кто и явил нам идеал этой жизни, то Сам Основатель христианства… Где же у Него тот суровый аскетизм?..

Не явил ли Он Себя сразу… покровителем радости жизни, семейного веселия именно Своим присутствием на браке в Кане, и потом являл ли Он в Своей жизни хотя нечто из того, что подвижничеством введено как бы в догму?“ …Христос постился сорок дней и молился уединенно и часто… при любви к детям и покровительстве семейной жизни остался Сам одиноким»[1161].

«Забывают в данном случае одно… что жизнь христианина есть жизнь человека спасающегося, борющегося с грехом… который от рабства и болезни греховной при помощи христианства восходит к свободе нравственного совершенства. А жизнь Христа есть жизнь святой уже Личности… Богочеловеческой»[1162]. Христианство нужно понимать как целый процесс жизни в приложении к человеку, а не в идеале, и это процесс борьбы с грехом. «…Этот процесс есть попытка человека уничтожить в себе внутреннее раздвоение личности – вражду плоти и духа…» «Человек потому должен сокращать свое тело, что греховная его жизнь и выражается особенным служением именно телу…»[1163]

В ответ на замечания деятелей НРС о том, что историческая Церковь не подходит для решения их обновительских задач, автор отмечал: «Христианство же немыслимо без Церкви, или, вернее, оно есть Церковь как живое воплощение и реализация тех новых начал жизни, кои принес на землю Христос, так и тех условий, кои необходимы для воплощения этого идеала; посему без Церкви нет и не может быть христианства в собственном смысле слова, а есть только христианствование или христианизация известной области мышления или другой какой области жизни человека». «Церковь как реализация идеала христианской жизни… является… ареной той борьбы греха и зла, которая проходит и составляет… сущность всего мирового процесса…»[1164]

Проходившую красной нитью мысль теоретиков НРС Д. Мережковского, В. Розанова, Н. Бердяева, Н. Минского о том, что Церковь, дабы не оттолкнуть интеллигенцию, должна изменить то многое, что для мирской интеллигенции в ней неприемлемо (как‑то: союз с самодержавным государством, поминание императора и членов его семьи за богослужением, введение (в богослужение) новых молитв и догматов) архимандрит Феодор прокомментировал в статье «Разные пути».

Феодор (Поздеевский) рассмотрел положение НРС о том, что России необходима «новая религиозная общественность», взяв за основу два понятия: «государственная общественность», т. е. та анархистского толка, но все‑таки государственная общественность, которую предполагал Д. Мережковский, и понятие «церковная общественность», т. е. мало зависимая от мира с его злобой дня и живущая по законам Христа. «Выяснение идеи Церкви, как совершенно новой и особенной общественности, занимало умы лучших наших мыслителей, каковы, например, Владимир Соловьев, Алексей Степанович Хомяков, Достоевский и другие. В „Духовных основах жизни“ В. С. Соловьев старается между прочим раскрыть эту сторону идеи Церкви и высказывает весьма глубокие мысли», – писал он[1165]. «…Внутренняя природа церковной и обычной человеческой общественности (т. е. государственной) совершенно различны. Первая восстановляет норму человеческой жизни, и в ней восстановляется… соборная природа человечества как цельного некоего организма… нарушенная грехом, и природа жизни в этой церковной общественности вполне соответствует идеальной природе человека и ее проявлениям в условиях жизни личной и общественной. Вторая, т. е. государственная, общественность выражает собой испорченную грехом природу и жизнь человека в ее разнообразных проявлениях, она характеризует человечество не как цельный живой организм, а просто как собрание или совокупность внутренне чуждых и далеких единиц – личностей. …До греха не было такого отъединения и самозамкнутого отделения людей…»[1166]

«…B государстве, как известной форме быта, взятом вне христианских начал никогда не было и теперь не может быть в качестве основной зиждущей силы той любви, какая открылась людям во Святом Духе, зачала новую церковную общественность и пребывает в Христовой Церкви выну»[1167]. «Государственная общественность зачалась вовсе не от Духа Святого и не с момента сошествия Его на апостолов, а даже помимо Его, и совершенно на иных началах. Это просто совместность человеческой жизни, далекая от внутреннего единства, это просто дань инстинкту общежития…»[1168] «Есть мыслители, коим особенно хочется возвести естественный исторический культурный рост человечества в самодовлеющую ценность, а христианство поставить и признать за начало, освящающее все человеческое. Жалко как бы расстаться с этим капиталом и продуктом человеческой самости, вменить в уметы все ради Христа… для этого… нужно иметь ум уже Христов (1 Кор. 2, 16) и воспринимать факт греховности человека и падения как реальный факт…»[1169]

Феодор (Поздеевский) затронул и вопрос о разделении Церкви и государства, так настойчиво обсуждавшийся с начала века.

«Этот вопрос об отношении Церкви и государства теперь особенно оживился под влиянием так называемых освободительных идей… (он. – И. В.) недалек от тенденции полного отделения Церкви от государства, как это уже случилось на западе», – писал он. Последнее есть «следствие утерянности людьми сознания возможности какого‑либо другого объединения, кроме юридически‑государственного… почему и религия… считается делом только частным»[1170]. «Христианство… есть прежде всего Церковь… нечего и отделять Церкви, как особого проявления и устроения жизни личной и общественной, от государства… их и соединить‑то никак и никогда нельзя, и никогда они не соединялись внутренно… как имеющие совершенно различные природы» [1171]. «…Самая государственность у нас зачиналась на религиозных началах… пока не иссякла окончательно самая вера христианская… нельзя и говорить об отделении Церкви от государства»[1172]. «…Государству нужно состоять всецело из неверующих, чтобы отделиться от Церкви, и это отделение произойдет тогда само собой и будет уже, собственно, отпадением от Церкви, церковной анафемой, как и должно быть по существу»[1173].

Нет сомнения, что в глазах такого ученого‑богослова, как архиепископ Феодор (Поздеевский), христианско‑модернистское движение под названием «новое религиозное сознание» предстало очередной ересью, которых в истории Церкви было предостаточно. «Нам думается, что и весь многовековой процесс усвоения исторической жизнью человеческой христианства и его начал есть в то же время постоянный процесс, постоянная попытка, постоянная историческая тенденция человечества к подделке христианства, к приспособлению его к своим чисто человеческим запросам и вкусам… по „духу мира сего“»[1174]. «Об этом… говорят все ереси и лжеучения, об этом серьезно заставляет подумать и теперешнее современное нам… так называемое „обновленческое движение“ в области церковной жизни, зиждущееся на недовольстве „историческим“ христианством… Естественно, конечно, отсюда – попытка своего, якобы чистого, подлинного христианства, а отсюда – полная возможность новой подделки христианства»[1175]. «Ведь и самое „обновленческое“ движение может быть вполне законно рассматриваемо как одно из проявлений этого же общего закона усвоения христианства жизнью» и, «может быть, наиболее даже выпукло иллюстрирует эту постоянную тенденцию человечества претворить по своему вкусу христианство»[1176]. «…Работа ведется очень дружно, и подделка… идет успешно, ибо она рассчитана на живые, очень чувствительные запросы человека все на ту же постоянную тему – благо и довольство жизни» [1177].

Приметой этого «приспособления» христианства к «нуждам века сего» стало нежелание признать основным и главным делом Крест Христов. «Теперь особенно упорно и настойчиво не хотят признать за Христом только этого дела – спасения Им мира от греха – и с каким‑то непонятным ослеплением и взаимным ожесточением непременно хотят вплести это святое и чистое имя в круговорот человеческих страстей… его написать на том флаге, который они делают символом своих житейских стремлений и убеждений»[1178]. «В этом есть что‑то чисто бесовское… весьма похожее на то, что пытался сделать в пустыне лукавый дух… поставить Его на путь служения житейской необходимости и мирской власти над человеком. Как будто этого одного мало, что Христос пришел спасти мир от греха…»[1179]

Особенность новой ереси – поставление Христа Богом, решающим социальные вопросы справедливости через решение экономических проблем человечества, комментировалась архимандритом Феодором (Поздеевским) так: «Если бы мы принимали Христа в Его собственном разуме и в разуме церковном… поняли бы ту… силу Его, которая пересоздавала жизнь и людей и куда‑то устраняла от них эти „проклятые вопросы“»[1180]. Он прибегает в своей статье по этому вопросу к цитированию И. С. Аксакова и говорит: «Нет никакого сомнения, что девиз первой французской революции: „свобода, равенство, братство“ – евангельского происхождения. Мы не станем оспаривать ни высокую искренность первых энтузиастов этой революции, ни даже наивность их веры в быстрое осуществление провозглашенных ими начал. Но именно оттого, что они эти принципы пообчистили от их божественной сущности и низвели их на степень юридических понятий, в их девиз и на их знамя не попало то слово, в котором одном – основа и жизненная сила всех вышеперечисленных христианских начал, это слово – „любовь“. …Провозглашенные революцией начала стали девизом террора!»[1181] В нынешнее время «социальный вопрос в христианстве превращается в вопрос социально‑моральный, который теперь… искусственно превращается в вопрос экономический… Вот почему и принимается Христос на земле… как реформатор в социальной области… А отсюда… недалеко уже и шатание на Христа и восстание на Него… когда подделанное христианство не удается»[1182].

Выступления в печати архимандрита Феодора (Поздеевского) заняли свое место среди публичных выступлений тех представителей Церкви и современников «неохристиан», которые разъясняли увлекшимся обновительскими планами НРС сущность этого религиозного течения и конечную его цель. Как нельзя более своевременно они были поддержаны издательско‑пропагандистской деятельностью членов «Кружка ищущих христианского просвещения».