Глава 42. Демон (часть первая)

Сейчас глубокая ночь, и звуки по отдельности падают в каменный колодец двора, как капли давно прошедшего дождя, задержавшиеся на ветвях или на крыше. Вот поскрипывает мелкая галька под шагами караульного, солдат опускается на бортик почему-то умолкшего сегодня фонтана, аккуратно прислоняя к камню алебарду — можно различить едва внятный стук. Надрывный птичий крик где-то неподалеку, мягкие удары крыльев ночного мотылька о ставни — и вновь тишина. Я сижу на полу, обхватив руками колени, и жду, когда в окне напротив погаснет пламя свечи. Мне не хочется прикасаться ни к каким вещам в комнате, которую я некогда называл своей: всего несколько часов — и уже ничего не будет так, как прежде. Мистер Поттер и без того загостился в резиденции Верховного Инквизитора, пора отпустить себя на волю. Странно, еще недавно мысли так и теснились в голове, я словно в горячке хватался то за одну, то за другую, метался по своей крохотной каморке, но теперь, когда решение принято, я пуст и спокоен. То, что раньше представлялось столь сложным и неразрешимым, теперь, под давлением обстоятельств, кажется выполнимым, хотя, да, признаю, довольно трудоемким. Но мне некуда деваться и нечего больше ждать, а спасать других — это такая привычная работа, ведь так? Ты просто успел подзабыть...

Конечно, глупо было бросаться за помощью к НЕМУ, я и сам мог бы догадаться, если бы как следует подумал. Катарина, Ян — кто они для него? Дьявольский стрелок и ведьма, варившая запрещенные зелья... сознавшаяся ведьма. Все, что так или иначе связано с колдовством — наведенная порча, проклятия, зарытые под порогом кости, осквернение Святых Даров — не вызывало в нем ничего, кроме брезгливого презрения. Насколько я мог понять, он всегда придавал большое значение признанию обвиняемых. Ведь те девушки, что якобы летали на шабаш, они же не оговорили себя, хотя их продержали в тюрьме не один месяц. Или и впрямь бывают столь чистые души, что никакая скверна не может их коснуться? А Герми... почему она так легко возвела на себя напраслину? Сама понимала, что премудрость, которой, как она верила, научила ее бабушка, очень далека от всего, о чем говорит Святая Церковь? Или ее обманули, пообещав жизнь в обмен на признание? В книгах, которые лежат на столе отца Альваро, написано, что в подобных делах допустима любая ложь. Отчаялась? Не выдержала их допросов? И что с Питером? Что он мог рассказать обо мне? Слишком много вопросов, ответ на которые я могу получить лишь в том месте, к которому предпочел бы не приближаться никогда, но куда сейчас и планирую направиться. Боюсь, у меня нет иного выхода.

Мой план прост, и он далек от совершенства, я уже сейчас готов это признать, но главное на данный момент — вытащить всех троих из тюрьмы, чего бы мне это ни стоило. Устранить прямую угрозу их жизни, а уж потом... Вывести их из камер, наложив на всех нас чары невидимости, не смогут идти — левитировать, выйти из города и спрятать их в лесу. Моей магии вполне хватит для этого. Я абсолютно не представляю себе внутреннее устройство тюрьмы, но, думаю, мне удастся отыскать своих. Не получится освободить всех сразу, что ж, никто не помешает мне вернуться — ведь я действительно владею магией, которой здесь все так боятся. Единственное, с чем мне не справиться — исцеляющие чары, надо же было быть таким идиотом, чтобы тогда, в Вене, отказаться от краткого курса беспалочковой колдомедицины — так, первая помощь, ничего больше — но там, в нашей благополучной жизни, я был слишком уверен, что ничего подобного мне никогда не понадобится. Дурак, пожалел времени, чтобы бездарно убить его в поисках маггловских увеселений! Но что сейчас сожалеть об этом? Что сделано, то сделано. В конце концов, есть Питер и Катарина, сгодятся и их познания. Что, если они не захотят пойти со мной, особенно Питер? Но эту мысль я немедленно отметаю — никогда не поверю, что они предпочтут смерть на костре возможности спасения. И, когда мы будем в относительной безопасности, мне придется рассказать им все, заставить их поверить. Мы что-нибудь придумаем, я не отдам их проклятию. Заманить остальных представляется не таким уж трудным: дона Иниго и отца Альваро можно подловить на желании поймать сбежавших колдунов, Мартина и вдову... я измыслю какой-нибудь предлог и для них. Я же буду не один, на смекалку Драко и Герми я вполне могу полагаться. Да, сложно, но... я не представляю себе, как еще отвести опасность. И кто-то из них прочтет заклятие вместе со мной — я надеюсь, желание спастись поможет разбудить их магию.

Почему ОН не уходит из кабинета? То время, что ты похищаешь у ночи... отдай его мне! Я не рискну покинуть резиденцию, зная о том, что он не спит. Мне неведомо, что взбредет в голову отцу Альваро. Хотя... вряд ли он захочет видеть меня немедленно после сегодняшней стычки. Я уже давно сложил покрывало на кровати так, что в темноте его можно легко принять за спящего человека. Это несложный трюк, если не подходить вплотную, то ничего и не заметишь, а я не верю, что сейчас ему захочется приближаться ко мне. Почему ты не идешь спать? Что тебе стоит убрать свои бумажки, задуть свечу и отправиться в спальню, отложив разговор со мной на завтра? Ты ведь уверен, что я никуда не денусь, что буду сидеть и дрожать, ожидая расправы или милости. Нет, ты не отправишь в тюрьму своего секретаря и любовника, и причины нам обоим прекрасно известны.

Минуты растворяются в темноте, становясь бесконечностью. Свет свечи в окне напротив колеблется, дрожит и наконец гаснет — я придвигаюсь к самой двери, прижимаю ухо к замочной скважине, чтобы удостовериться, что он не идет сюда. Нет, шаги удаляются, он направляется к себе, с негромким стуком притворяет дверь. Все, теперь выждать еще немного, только вот сердце бьется так громко, что вот-вот выдаст меня. Я считаю удары... десять... сорок шесть... сто шестнадцать... Караульный внизу вновь обходит внутренний двор, гулко ступает по камням колоннады. Незримые часы отмеряют наше время... его и так почти не осталось... И я вновь становлюсь магом, одними губами произнося: Алохомора! Дверь открывается беззвучно — я позаботился о заглушающих чарах — невидимка покидает резиденцию отца инквизитора, устремляясь к центру ночного города.

 

* * *

В этот час Брюгге крепко спит, погруженный во тьму, кажущуюся сейчас такой густой и осязаемой, что ее можно пощупать руками. Она великодушно принимает и меня, ни луне, ни звездам на небе не услышать моих шагов. Я иду напрямик, не опасаясь случайной встречи с патрулем или припозднившимся гулякой, мне и без того пришлось прятаться слишком долго. На площади перед зданием суда два солдата стоят у костра, освещающего пятачок перед самым входом. И это мне на руку — увлеченные разговором, они не замечают, как дверь, которую им следовало бы охранять более тщательно, беззвучно отворяется, пропуская меня внутрь.

Я решил проникнуть к казематам через проход, по которому в зал заседаний трибунала попадают узники, вряд ли он сейчас кому-нибудь понадобится. Здесь кромешная тьма, но я опасаюсь засветить Люмос и выдать себя, так что мне приходится идти, придерживаясь за стену, а пальцы сами собой отмечают ее шероховатости, промежутки между плотно прилегающими друг к другу камнями. Черт, чуть было не оступился — мог бы, кажется, и догадаться, что рано или поздно этот ход должен закончиться ступенями. И теперь я уже различаю слабый желтоватый отсвет, проникающий снизу — коридор, где расположены камеры, разумеется, освещен. Я инстинктивно прячусь за каменным выступом, отделяющим лестницу от нижнего помещения: в нескольких футах от меня маячит спина стражника, в конце узкой галереи можно разглядеть конторку с разложенной на ней книгой. И там угадывается еще один спуск, а слева от него неплотно притворенная дверь в комнату, из которой доносятся довольно громкие голоса и хохот — по всей видимости, это караульня.

Что там внизу? Тоже камеры или подвал, в котором проводятся допросы? В коридоре, где я сейчас стою, всего-то десять или двенадцать дверей — не может же быть такого, чтобы в тюрьме славного города Брюгге было так мало заключенных? Тем более сейчас, когда сюда свозят подозреваемых из окрестных деревень. А обычные воры, разбойники, конокрады? Им ведь тоже требуется место. Как мне узнать, за какими дверями искать Катарину, Яна и Питера? Отчего я вообразил, что смогу почувствовать, где они? И все же я попробую спуститься ниже, мне кажется, что обвиняемым в тяжких преступлениях — а колдовство, безусловно, относится к подобным — там самое место.

Тем временем страж, дошедший до конца коридора, не собирается возвращаться назад — он останавливается возле приоткрытой двери, наверное, ему скучно без толку бродить туда-сюда и считать шаги, а так можно послушать, над чем смеются другие. Хоть какое-то развлечение. Вот почему бы тебе не зайти внутрь? Судя по стуку, раздающемуся оттуда, солдаты увлечены игрой в кости, караульный медлит в дверном проеме, видимо, решив все же узнать, насколько удачен будет очередной бросок. А, возможно, чем черт не шутит, и сам не прочь попытать удачу. Какие могут быть происшествия в такой час? Те, кого вы держите здесь, не умеют летать на метлах и вызывать дождь, им не пройти сквозь стену и не отомкнуть запертых дверей, пусть вы и судите их за это. И я, воспользовавшись тем, что путь свободен, проскальзываю вперед, чуть промедлив возле конторки: в книге записаны имена узников, а напротив каждого какие-то знаки, буквы и латинские цифры наверняка обозначают номера камер. Вот они, Питер, Ян и Катарина — три, пять и восемь, именно в такой последовательности.

Позади меня раздается шорох, и я, более не оборачиваясь, устремляюсь вниз. Я ожидал очутиться в тесном проходе с низким потолком, но нет, свод довольно высокий, а вот коридор значительно уже, чем наверху... что ж, в случае, если придется сражаться, это несколько усложнит задачу. И вот здесь, едва оказавшись вблизи тяжелых окованных железом дверей, я буквально ощущаю смрад чужого страха и отчаяния, он так осязаем, что хочется вжаться в камень. Часовой... далеко от меня, рядом с укрепленным в стене факелом. Ему не на что отвлекаться, он почти неподвижен. Не тороплюсь действовать и я, дверные проемы по обеим сторонам коридора — пять с одной стороны и столько же с другой. Я бы начал отсчет справа, от того места, где стоит солдат, но у тех, кто обустроил это узилище, вполне может быть своя логика, отличная от моей. В любом случае, дверь, расположенная в середине прохода с любой из его сторон, должна привести меня к одному из проклятых: это будет либо Питер, либо Катарина. Я предпочел бы начать с нее. А вот от солдата придется избавиться, нет, капитан Элворд, я не убиваю магглов, с него достаточно будет и обычного сонного заклятия, подходящего для расшалившегося ребенка. Я успеваю подхватить закованное в доспехи тело, чтобы до верхних помещений не донесся шум от падения, а затем направляюсь к выбранной мной камере, отпирая ее заклинанием.

Спертый кислый воздух, удушливая тьма... в отсветах факела, падающих из коридора, я различаю только что-то темное у стены на убогой кровати... прерывистое дыхание, будто всхлип.

— Катарина? — неуверенно зову я.

— Кто здесь? — ее голос дрожит от страха и сдерживаемых слез, кажется хриплым, чужим.

— Не бойся, это я, Иеронимус, — надо попытаться успокоить ее, — ты ведь меня помнишь?

— Иеронимус? — вновь неверие и сомнение, — откуда ты здесь? Почему я не вижу тебя?

Черт, я и не подумал, что напугаю ее, явившись невидимкой невесть откуда, и снимаю чары. Теперь она хотя бы может угадать в полумраке очертания моей фигуры. Сейчас, еще немного — и все закончится, я вытащу ее отсюда, потом вернусь за остальными. Никогда не слышал, чтобы она говорила так... словно старуха, хотя я не могу ошибаться — передо мной Герми.

— Я пришел за тобой. Я выведу тебя отсюда, нас никто не увидит. Ты... ты ведь можешь идти?

— Покажись, — просит она, и я, не задумываясь, засвечиваю на ладони холодный огонек Люмоса.

Ее одежда изодрана, дрожащие пальцы пытаются поплотнее запахнуть на груди платье, лоскуты которого свисают лохмотьями, руки покрыты свежими ожогами, она вся сжалась в углу, словно пытается закрыться от меня. Искусанные до крови губы, дорожки слез на щеках. Нахохлившаяся подбитая птица. Моя Герми...

— Пойдем со мной, я спрячу тебя в безопасном месте.

Я пытаюсь дотронуться до ее запястья, но она испуганно отодвигается, не сводя глаз с искры света, освещающей стены камеры.

— Даже огонь подвластен тебе, — словно в трансе произносит она.

А ведь она боится меня, не верит... но почему?

— Катарина, я маг, такой же, как и ты. Я все тебе объясню, потом, сейчас мы должны торопиться.

Мы теряем время, что, если кто-то из солдат спустится вниз? Неужели даже ее придется вытаскивать отсюда силой?

— Как и я? — с сомнением повторяет кружевница. — Нет, я ничего такого не умею.

— Неправда! Ты настоящая волшебница, ты просто забыла!

Нет, об этом позже, если я буду растолковывать ей нашу историю от рождения Волдеморта, сюда сбежится весь гарнизон дона Иниго.

— Скажи мне, как ты вошел сюда?

— Как...

Разумеется, мне стоило взять у стражника ключи, так, кажется, положено поступать магглу, который хочет освободить друзей из тюрьмы? Такая мелочь, я просто не подумал об этом.

— Послушай, Катарина, я все расскажу тебе потом. Сейчас надо вызволить отсюда тебя и Яна. Вы сможете пожениться, ты понимаешь?

Да, пусть я солгу сейчас: в нашем настоящем мире свадьба художника и кружевницы представляется мне событием едва ли более вероятным, чем здесь. Но я же не стану признаваться, что там, куда я так горячо зову ее, она уже давно стала женой мельника? Но что бы я ни говорил, она словно не слышит меня.

— Я видела, как свет вспыхнул в замочной скважине — а потом появился ты и заговорил со мной. И огонь послушался тебя...

Мне кажется, она говорит сама с собой, и я не понимаю, чего мне ждать от нее дальше. Если даже упоминание Яна, само известие о том, что и он тоже здесь, не произвели на нее никакого впечатления... Что, если она безумна?

— Так ты — сам дьявол, точно такой, как они говорят, — как-то отрешенно произносит она, не сводя с меня неподвижного мертвого взгляда.

Но внезапно ее лицо будто преображается, оживает, я уже было собираюсь продолжить уговоры, приободренный этой неожиданной переменой в ней, но она вдруг кричит, громко, звонко:

— Стража! На помощь! Кто-нибудь! Здесь демон, хватайте его!

Ее крик будто раскалывает каменный склеп тюрьмы, сверху раздаются встревоженные команды, шум, торопливые шаги: ей удалось поднять тревогу. И я не успеваю ничего сделать — ни обездвижить ее, ни наложить Силенцио, а с той стороны нижнего коридора, где я, видимо, не заметил скрытой двери, уже слышатся топот и лязг извлекаемого из ножен оружия. Я в ловушке.

— Послушай меня, ты погибнешь, если останешься здесь! — я продолжаю говорить с ней, отбрасывая к стене первого из подоспевших солдат. — Тебя отправят на костер, что бы они ни обещали! Разве ты не понимаешь?

— Я погибну, если пойду с тобой!

Я еще успею бросить взгляд через плечо, чтобы запомнить ее такой: заплаканную, с просветленным взглядом, устремленным мимо меня, обличительно указывающую своим врагам на дьявола, пришедшего украсть ее душу. Моя смелая Гермиона... Солдаты, всего в нескольких шагах, у противоположной стены, напротив открытой двери. На меня нацелены мушкеты — они боятся приближаться к колдуну. Но им достаточно лишь нажать на курок, чтобы у прОклятых не осталось ни малейшей надежды на спасение. Я не должен позволить им отнять свою жизнь. И вот уже меткие стрелки падают, пораженные простым Ступефаем, у меня есть небольшая передышка, но теперь голоса приближаются со стороны лестницы, я вылетаю в коридор, сразив еще двоих. Исчезнуть? Я заперт в этом тупике, мне будет непросто проскользнуть мимо охранников, но все же стоит попытаться. Сколько их здесь? Магия, которую я только что так щедро выплеснул на нападавших, потребовала слишком много сил, я с трудом перевожу дух, но мне надо вырваться отсюда. И на секунду я вижу себя будто со стороны: стоящего в узкой каменной галерее над телами поверженных врагов, вытянув руки, с которых только что срывались молнии заклятий в сторону в ужасе замерших караульных. Демон, пришедший собрать кровавую жатву... А кто ты еще для них?

Какая-то заминка там, впереди, недоуменные возгласы — они расступаются, чтобы пропустить кого-то. Высокая фигура в черном одеянии врывается в галерею, словно камни сами выталкивают его. И, когда я вижу отца Альваро, я окончательно понимаю, что проиграл: в его лице нет ни страха, ни волнения, только губы презрительно кривятся, когда он подходит ко мне. Не боится...

— Не приближайтесь к нему, отец Альваро, — кто-то из солдат, сгрудившихся у подножья лестницы, пытается остановить его, но он даже не поворачивает головы, одним лишь небрежным жестом заставляя того умолкнуть.

— Так это правда, Хиеронимо... — произносит он, а я опускаю руки, зная, что не стану сражаться с ним. Просто смотрю ему в глаза и усмехаюсь. Верховный Инквизитор должен знать, как правильно говорить с пойманным дьяволом.

— Как видите.

Откуда тебе было здесь взяться? Неужели пошел за мной? Но как? Или я покинул резиденцию слишком рано, и он обнаружил мое отсутствие?

— Ты убил всех этих людей? — он окидывает взглядом поверженные тела.

Они действительно кажутся мертвыми: их руки и ноги неестественно вывернуты, а остекленевшие глаза неподвижно смотрят в одну точку.

— Нет, они околдованы.

Я не убийца, которым вы готовы меня считать...

— Освободи их. И не смей трогать остальных. Тебе все равно не выбраться отсюда живым.

А вы и вправду ничего не боитесь, отец Альваро... Думаете, что даже сейчас станете приказывать мне? Да, я мог бы устроить здесь настоящее побоище и скрыться, но я не стану этого делать. У меня хватает ума признать, что сегодняшнее сражение проиграно.

— Не выбраться? Вы так полагаете?

На меня направлены стрелы арбалетов и дула мушкетов, в узком горле каменного коридора я — идеальная мишень. Мой кардинал... единственный, кто пока что стоит между мной и смертью. Ему стоит всего лишь подать незаметный знак... а ведь для него так было бы лучше: мертвые не склонны болтать языком.

— Не причиняй больше никому вреда — и солдаты не тронут тебя.

— Чтобы потом отправить на костер?

— Это решит суд.

Теперь мне не надо склонять перед ним голову, мне легко выдержать его взгляд, тяжелый, распластывающий ниц любого, кто осмелится ему прекословить. Но надо мной он больше не властен.

— Думаете, мне так нужно выторговать у вас несколько дней жизни?

— Чего ты хочешь?

Вы намерены защитить от меня солдат и вернуть к жизни тех, кто уже подвергся заклятию, Ваше Преосвященство... Что, готовы предложить разумную цену? Кажется, я знаю, о чем попросить. Последняя надежда обойти проклятие, пусть и призрачная.

— Обещайте мне, что придете исповедать меня, отец Альваро. Вы же всегда хотели знать правду, — говорю я так тихо, чтобы никто, кроме нас двоих, не услышал моих слов.

— Есть и иные способы вытащить ее из тебя, ты так не считаешь?

— То, что нужно вам... нет. Вы же любите загадки?

Тень пробегает по твоему лицу. Что, ты тоже не забыл, когда сказал мне эти слова? И ты киваешь, словно скрепляя наш договор.

— Возьмите его!

Отец Альваро подзывает все еще парализованную ужасом стражу, а я почти беззвучно шепчу Finite incantatem и поднимаю руки в знак того, что не намерен оказывать сопротивление.

Они приближаются, поначалу боязливо, но потом, осмелев, пытаются нарочитой грубостью пересилить свой страх. Меня вынуждают подняться наверх, чтобы обыскать уже в караульне, но всякий раз, когда одному из солдат приходится коснуться меня, они оглядываются на стоящего в дверях отца инквизитора, словно он может защитить их.

— Что это? — он брезгливо указывает на листок с заклятием, найденный у меня в куртке.

— Колдовской свиток, разве и так непонятно? — злая усмешка будто против воли кривит мне губы.

Мне почему-то хочется рассмеяться, когда он отдает приказ передать находку трибуналу в качестве улики... ты держишь в руках наше спасение, но не знаешь об этом.

— В цепи его и не спускать глаз.

Он резко отворачивается, полы черной сутаны очерчивают полукруг... и удаляется, невозмутимый, безразличный. Словно это не он только что остановил чуть было не разгромившего тюрьму демона... бывшего секретаря, бывшего любовника. Хи-е-ро-ни-мо... только горечь остается на губах.

Глава опубликована: 10.08.2014