Глава 8. Книга в бархатном переплете

Раннее утро на Гриммо, я делаю шаг из камина, мне бы надо торопиться, раз я считаю, что мой сегодняшний сон действительно является ключом, который вручает мне сам великий Феофилус Клеве, но я отчего-то медлю. Может быть, просто опасаюсь, что это очередная обманка — сколько раз за прошедшую неделю я замирал с какой-нибудь книгой в руках на ступенях шаткой лесенки, надеясь, что стоит мне всего лишь перевернуть страницу, и спасение от проклятия будет найдено. И вместо того, чтобы броситься вверх на второй этаж, я останавливаюсь, придерживаясь за каминную полку, и на несколько секунд позволяю себе приобщиться к волшебству разгорающегося дня.

Признаться, я давно отвык от этого ощущения: когда свет из высоких окон рисует на полу расчерченные перекладинами рам ровные прямоугольники, и кажется, что впереди у тебя бесконечный длинный день, в который может вместиться так много всего… Я никогда не любил подниматься рано, но, если это удавалось, я всегда поддавался очарованию этой утренней иллюзии — все в твоих руках, да, вот так просто, раз ты правильно начинаешь день.

Кричера нигде не видно: он и без того особо не блистал усердием, да и годы берут свое, так что он наверняка еще сонно ворочается в своей каморке, досматривая старческие сны о величии рода Блэков, о неприступных мрачных хозяевах, отдающих ему царственные приказы. Пусть спит, мое появление в столь ранний час он вряд ли считает событием, ради которого стоит прерывать свои грезы о былом.

Я взбегаю по лестнице на второй этаж, миную знакомые двери, приближаясь к пятну света из окна в торце коридора — солнечные нити словно притягивают меня все ближе и ближе. Та дверь из моего сна… кажется, она должна быть последней. По левую руку, да, точно… Но… ее тут просто нет. Я не могу сдержать разочарования, так что просто усаживаюсь на пол и смеюсь чуть ли не в голос. Вещий сон! Как же! Ты принимаешь книгу из рук Великого, он по-отечески благословляет тебя и говорит: Иди, сын мой, да будут легки шаги твои во все времена! Спаситель Поттер с несуществующей книгой в руках! Как я мог не вспомнить раньше? Той двери из моего сна нет и никогда не было — когда мы бывали здесь, мы часто курили у открытого окна, облокачиваясь о покрытую потрескавшейся штукатуркой совершенно ровную стену.

Наверное, я сижу так несколько минут, трудно сказать… Вскочив утром, я даже и не сомневался, что спасение в моих руках. А что теперь? Может быть, тебе стоит признать, что все безнадежно? Они уходят один за другим… былые недруги — предатели, мои друзья — победители… Если Малфой прав и во мне действительно та неведомая сила, что могла бы дать мне возможность превозмочь проклятие, то заклинания, что некогда использовал Феофилус, по-прежнему мне неведомы. Я не стану обольщаться: я не такой великий маг, чтобы изобрести их за те несколько дней, хорошо, пусть не несколько дней, пусть даже у нас в запасе и пара недель… Что я могу? Я не умею придумывать хитроумные сплетения слов, при помощи которых можно творить новое волшебство. Насколько мне известно, нечто подобное было подвластно лишь Снейпу. Если во мне сила Волдеморта, в чем лично я до сих пор сомневаюсь… возможно, я несколько дольше смогу сопротивляться его проклятию, только и всего. В таком случае мне предстоит «проводить» их всех — Нарциссу и Люциуса, Герми. Чтобы потом слепая сила Alea aetatis увлекла за собой и меня, непомнящего, неведающего — палача, предателя или жертву. Мне кажется, я больше подойду для последней роли.

Что, мистер Поттер, думали, мир готов пасть к вашим ногам? Поднести вам на блюдечке готовые ответы? Привыкли быть баловнем судьбы? Я даже усмехаюсь, хотя мне вовсе не весело: я слишком хорошо знаю, кто мог бы это сказать. Легко представить, как кривятся его губы, пряча недобрую улыбку, холодным отсветом отражающуюся в темных глазах. Я видел его во сне читающим приговор. Может быть, вещим был мой первый сон, в котором гибли Драко, Невилл и Гермиона? А то, что мне привиделось потом, было лишь игрой моего подсознания, ищущего утешения? Нет, я не думал, что мир падет к моим ногам, открывая все свои тайны, профессор, сэр… Поэтому я сейчас поднимусь с пола и отправлюсь в библиотеку, чтобы вновь перебирать там книгу за книгой, раз больше нам ничего не остается.

Какой-то звук со стороны лестницы — я поднимаю голову, не ожидая увидеть в особняке кого-то еще в столь ранний час. Черт, Кричер… Наверное, все же слышал, как я прибыл сюда через камин, и решил, что самое время появиться и изобразить усердие. Плетется ко мне еле-еле, почти волоча руками по полу. Пугало огородное…

______________________________________________________________

Арт от jozy:

Хранитель покоев: http://www.pichome.ru/tg

______________________________________________________________

— Хозяину что-то угодно?

Кофе попросить у него, что ли? Я ничего не ел с утра. Это-то он сможет? А он подходит ближе и почему-то смотрит на стену, к которой я прислонился.

— Хозяин что-то ищет?

И вдруг… я не знаю, почему мне вдруг приходит в голову эта странная мысль, но раз в библиотеке есть скрытое хранилище, то почему бы…

— Кричер, скажи мне, — говорю я, стараясь придать своему голосу повелительные интонации: это чучело же обязано повиноваться приказам. — Скажи мне: на этом месте что-то было раньше?

Он явно не желает отвечать, но противиться мне ему не позволяют законы его племени.

— Кричер, отвечай, — говорю я уже требовательнее, — почему ты так посмотрел на эту стену? Здесь что-то скрыто?

Все еще молчит. Хорошо, попробуем иначе.

— Послушай меня, — говорю я, стараясь поймать его взгляд, который почти всегда, когда я обращаюсь к старому домовику, устремлен отвесно вниз, словно все время, которое Кричер тратит на беседы со мной, должно быть посвящено созерцанию досок пола. — Кричер, я вполне допускаю, что сам я тебе осточертел. Тебе невмоготу видеть здесь моих друзей, оскверняющих жилище твоих бывших хозяев. Но сейчас… Ты же любишь Нарциссу, она всегда была добра к тебе… Если ты не хочешь помочь мне, сделай хоть что-то для любезных тебе Малфоев, потому что пройдет еще несколько дней — и они провалятся в тартарары вместе со мной.

Кричер удивленно поднимает на меня глаза — водянистые, словно подернутые мутной поволокой. Он и вправду очень стар.

— Госпожа Нарцисса?

— И госпожа Нарцисса, и господин Люциус — все мы прокляты! Ты что, не понимаешь, почему мы тут крутимся целыми днями? Тебе наплевать на Рона и Невилла, но проклятие уже унесло Драко! А ты стоишь тут и молчишь! Можешь сколько угодно меня ненавидеть, но хоть кто-то тебе должен быть дорог!

— Кричер не ненавидит хозяина, — отзывается домовик, а потом, явно превозмогая себя, продолжает, — хозяин ищет комнату госпожи Вальбурги?

— Комнату госпожи Вальбурги? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Хозяин сидит у самой двери, но не видит ее, — почти шепчет хранитель очага Блэков с сознанием собственного превосходства. — Госпожа пожелала перед смертью, чтобы я запечатал ее покои, она не хотела, чтобы недостойный (думаю, он имеет в виду Сириуса) входил туда и трогал ее вещи.

Значит, комната все же существует…

— Ты можешь открыть ее, Кричер?

— Господин приказывает мне сделать это?

— Да.

Я отодвигаюсь от стены, а мой домовик, нехотя повинуясь моим словам, рисует в воздухе прямоугольник — и очертания двери начинают проявляться там, где до этого был лишь ровный слой штукатурки, покрывающий кладку.

— Хозяин может войти, — приглашает меня Кричер, словно любуясь своей работой.

И я делаю шаг в царство пыли и забвения.

Покои Спящей Красавицы… Наверное, они и выглядели примерно так, когда в них вступил тот самый принц, преодолев непроходимые заросли и наложенные на зачарованный замок заклятия. Тонкие струнки паутины, соединяющие выцветший полог кровати с резными подлокотниками кресла в ее изголовье. Они тянутся дальше, прокладывая паучьи дорожки к массивной люстре, круглому столику на высокой витой ножке… а на нем та самая ваза с засохшими цветами из моего сна. И большая кукла в облачении волшебницы, с длинными волосами, которые некогда были фиолетовыми. Я бы ничуть не удивился, если бы обнаружил здесь и спящую вечным сном Вальбургу Блэк, только вот вряд ли мне пришла бы в голову мысль разбудить ее поцелуем…

— Госпожа Вальбурга жила в этой комнате, еще когда была девочкой, — благоговейно сообщает мне Кричер чуть ли не шепотом, словно опасается, что громкими разговорами мы сможем потревожить покой тех, кто некогда населял особняк.

А мой взгляд скользит по оплетенной паутиной шкатулке с россыпью маленьких круглых ободков — колец, посеревших от пыли и времени. Зеркальце в оправе из нефрита, бусы, ставшие похожими на горстку обглоданных мелких косточек… Как странно представлять себе давно ушедшую грозную Вальбургу девчонкой… Невозможно. Такое же странное чувство охватывало меня и раньше, когда я входил в комнаты Сириуса или Регулуса — будто врываешься в запечатанный от посторонних мир, куда тебя вовсе не звали.

— Хозяин что-то ищет здесь? — Кричеру, похоже, не очень нравится, что я вторгся в место, которое для него сродни святилищу, и стою посреди комнаты, бесцельно разглядывая то, что вовсе не предназначено для чужих глаз.

— Кричер, а …

Я уже было собираюсь спросить его про шкафчик, на двери которого вырезана виноградная лоза, но тут вспоминаю, что волшебник из моего сна вовсе не бродил по комнате, а просто сделал несколько шагов от двери. Значит, шкаф где-то напротив входа. Но здесь полумрак, пыль, часть мебели закрыта чехлами, а в том углу, где стоял Феофилус, держа в руках книгу, тени залегают так густо, что, кажется, их можно потрогать руками. «Люмос», — говорю я и слышу, как за моей спиной удивленно охает Кричер, похоже, беспалочковая магия и холодный бледный огонек, загорающийся на кончиках моих пальцев, производят на него должное впечатление.

— Открывай! — решительно приказываю я ему, когда обнаруживаю, что дверка, украшенная деревянными виноградинами, не поддается на обычную Аллохомору.

Домовик смотрит на меня с явным сомнением, вероятно, я представляюсь ему бесцеремонным захватчиком, вторгшимся в святая святых и тянущим жадные руки к сокровищам.

— Кричер, открывай! В лягушку превращу!

До меня доносится сдавленный старческий смешок — он не верит, что благородный Поттер способен и на такое. Он правильно делает — до подобного я еще не дошел, хотя, если он будет испытывать мое терпение и дальше, я могу и попробовать.

— Здесь вещи госпожи Вальбурги, — он все же пытается увильнуть от исполнения моего приказа, — зачем они хозяину?

— Кричер!

Я и не подозревал, что смогу буквально прошипеть такое простое имя, так что ему приходится сдаться — створка открывается просто от щелчка уродливых пальцев. И я запускаю руку в темное чрево шкафа под его негодующим взглядом. Но все же демонстрирую почтительность и благоговение, извлекая на свет рассыпающийся в моих руках гербарий, коробку с лентами, маленькую черную книжицу, покрытую золотыми узорами — судя по виду, явно личный дневник девицы Блэк. А потом мои пальцы касаются бархатистой матерчатой обложки — и мне становится страшно взглянуть на то, что оказалось у меня в руках.

Я выхожу с обретенным сокровищем в коридор, на свет, неверяще смотрю на книгу в бархатном фиолетовом переплете, медленно, словно боюсь спугнуть свой сон, открываю ее… И глаз как-то сам собой сразу цепляется за две витиеватые литеры, отпечатанные красным: Th и С. На миг мне даже кажется, будто буквы бросаются врассыпную от моего взгляда, так как я пару секунд не в состоянии прочесть ни слова — столь неправдоподобной кажется мне моя находка. Но вот из пляшущих черных человечков наконец складывается то самое название, в которое я все никак не могу поверить: «Правдивое жизнеописание Феофилуса Клеве, составленное его учеником Готфридом Льежским со слов Мастера». А в самом низу страницы большая алая печать: «Библиотека Хогвартса. 1499 год».

Кричер замер рядом со мной, смешно задрав мордочку кверху. Какое-то замешательство и будто даже неловкость в его взгляде. Ему стыдно за хозяйку, укравшую книжку из библиотеки? Да, точно, потому что он немедленно пускается в объяснения, которых от него никто не требовал.

— Хозяин Гарри, — о, оказывается, его голос может звучать и вот так заискивающе, — госпожа Вальбурга была маленькой девочкой, когда привезла это с собой из Хогвартса. Только я видел, как она достала книжку, когда распаковывала свои вещи. Она велела мне никому не говорить — и я не сказал.

— Ты молодец, Кричер, — тут я готов даже поддержать его, — ты хорошо служил своей семье. Раз это тайна, ее нельзя было выдавать.

— Да-да, — похоже, он рад моему одобрению, — она тоже сказала, что это большая тайна. Блэки вели свой род от Готфрида Льежского, того самого, который написал эту книгу. Он был великим магом! Госпожа говорила, что эта вещь должна принадлежать ее семье, а в Хогвартсе… — он на секунду замолкает, но все же не может удержаться, — а в Хогвартсе ее касаются грязнокровки! Каждый может схватить ее своими нечистыми руками, бросить на стол, испортить. А это — святыня рода, и место ее — здесь, в особняке Блэков!

Значит, гордая девица Блэк решила выкрасть книгу из библиотеки Хогвартса, чтобы ее не касались руки недостойных… А мы перебрали чуть ли не все трактаты по Темной Магии…

— Все хорошо, Кричер, — говорю я ему, — ты можешь опять запечатать комнату. Думаю, мне здесь больше ничего не понадобится.

И я спускаюсь вниз, чтобы вызвать через камин чету Малфоев и позвонить Гермионе, потому что больше не сомневаюсь — в моих руках именно то, что мы так упорно искали.

 

* * *

Я жду их прибытия в холле внизу, перелистываю страницы, но мне все еще кажется, что я от волнения просто ничего не вижу: я выяснил только одно — интересующее нас заклятие здесь описано. Думаю, все остальное мы прочтем вместе, здесь не так уж и много, нет, книжка довольно толстая, но так как жизнь Феофилуса Клеве была долгой и вмещала в себя не только преодоление проклятия Alea aetatis, мы вполне можем пренебречь началом и серединой. Хотя узнать о том, какие заклятия и зелья изобрел великий маг, будет весьма поучительным, но, полагаю, мы займемся этим в более спокойной обстановке. И еще — я нахожу здесь портрет Феофилуса, и у меня больше не остается сомнений — это именно тот старик, которого я видел сегодня во сне. Он сам указал мне путь, значит, черт, наверное, у нас все получится!

Замечтавшись, я даже представляю себе, как мы — все вместе, да-да, Малфои, Снейп, Рон, Герми, Невилл и я — будем сидеть на диванах в одной из гостиных Малфой мэнора… потом, когда все закончится… Да, будем пить чай и не только, вспоминая минувшие дни. В этот миг я счастлив так, будто все уже позади.

Я опоминаюсь, только когда Люциус Малфой что-то говорит мне и почему-то тянет драгоценную находку к себе, а я все не отдаю.

— Гарри, это то, что мы искали? — судя по его тону, он задает мне этот вопрос уже не в первый раз.

— Кажется, да.

Вскоре появляется и Герми, и мы перемещаемся в гостиную. Кричер, только лишь взглянув на нас, немедленно прячет свою подобострастную мордочку обратно за дверь. Гермиона и Нарцисса, похоже, даже не решаются дышать, в то время как Люциус в молчании пролистывает первые страницы. Я не помню, почему книга оказалась у него в руках, кажется, он убедил меня в том, что по-латыни он читает гораздо лучше и быстрее, чем я, а я и не возражал. Мой сон, эта находка… у меня солнечные зайчики в голове, им тяжело управиться с буквами.

— Что там, мистер Малфой? — Гермиона не выдерживает первой.

— Пока ничего интересного, миссис Уизли, — с ней он подчеркнуто официален. — Думаю, сведения о том, где и когда родился великий маг Феофилиус, как звали его учителя, велика ли была его семья и прочее, мы можем пока что пропустить. Упоминания о зельях и заклинаниях, которые он изобрел, тоже есть во всех общедоступных источниках.

Он вновь замолкает, довольно быстро перелистывая кажущиеся ломкими листы пергамента, а мы замерли в ожидании, не решаясь спросить, есть ли в манускрипте то, что нам нужно. И когда Люциус начинает переводить для нас вслух заинтересовавший его отрывок, я даже вздрагиваю от неожиданности:

«И вот я дошел до того момента моей повести, когда весь магический мир счел величайшего волшебника своего времени пропавшим или погибшим. Но для меня то был наисчастливейший миг моей жизни, так как я, ничтожный Готфрид, годный до той поры лишь для того, чтобы служить разносчиком зелий и микстур в лавке Ван Хааса в Антверпене, был удостоен чести стать учеником Феофилуса Клеве. Я, недостойный, в тот миг даже не возблагодарил Бога за свое счастье, потому что Мастер Феофилус предстал передо мной в лохмотьях и в рубище, так что я просто счел его безумным нищим старцем, ожидающим милостыню на ступенях храма. И прошел бы мимо, даже не оглянувшись, если бы великий маг и провидец не окликнул меня по имени. И с той поры я оставил свою постылую службу для того, чтобы странствовать с Мастером Феофилусом, долгое время даже не догадываясь о том, кто он такой на самом деле.

— Так вот в чем дело! — внезапно восклицает Нарцисса. — Во всех книгах, где мы видели упоминания о Феофилусе, написано, будто бы он исчез в 1480 году, однако не было никого, кто мог бы подтвердить его смерть. Значит, Готфид встретил его уже позже! В каком году он издал книгу?

— В 1498, — отвечает Люциус, сверившись с обложкой. — Если я не ошибаюсь, до этого Феофилус жил во Франции, а Готфрид встретил его в Антверпене. Значит, он скрывался… Что ж, попробуем выяснить, почему.

Научив меня неисчислимому количеству магических и врачебных премудростей, мой господин до самой смерти не открывал мне своего настоящего имени. Но однажды, предчувствуя, что час его близок, он призвал меня к себе, велел сесть рядом с ним и в точности записать все, что он расскажет мне, дабы спасительное знание о том, как он, простой смертный, смог превозмочь необоримое проклятие Alea aetatis, было передано в руки тех достойных, что, подобно ему, отважатся пожертвовать собой, не ожидая благодарности и прочих воздаяний, дабы спасти своих близких, пойманных в сеть времени. Он поведал мне, как много лет тому назад к его младшей дочери посватался некий могущественный темный маг, а так как человек тот был не мил девушке, родители, пекущиеся о благе своего дитя, отказали ему. Но тот маг затаил злобу и наложил на всю семью Мастера Феофилуса страшное древнее проклятие, что должно было бросить их всех в пучину безжалостного времени, лишить памяти о прошлом…

— Я могу выпустить подробности о самом заклятии? — Малфой поднимает глаза от книги, — здесь все то, что нам уже известно. Темный маг проклял самого Феофилуса, его жену, двух дочерей и мужа той из них, которая ему отказала. Alea aetatis забрало их одного за другим, но Мастер Клеве сумел разгадать тайну исчезновений и сразился с обидчиком.

Мы молча соглашаемся, и Люциус переводит дальше:

«Запиши, — велел мне мой Мастер, — тот, кто отважится пройти этим путем, должен владеть частью силы мага, наложившего проклятие. Силу ту можно получить, только одолев злодея на поединке, переломив его магию своей, утвердив свое превосходство».

— Мистер Малфой, вы думаете, что я… — я понимаю, что мой вопрос покажется ему глупым и абсурдным, но ведь я не могу сказать, что переломил магию Темного Лорда своей.

— Гарри, кто еще, если не вы? — голос Нарциссы звучит так мягко, будто она уговаривает ребенка.

Еще бы она меня не уговаривала! Но мне и так приходится согласиться — никто кроме меня Волдеморта вроде не побеждал…

«Такой маг должен добровольно, не ожидая, пока проклятие коснется его самого и сделает игрушкой слепого времени, как и тех, кто ушел до него…»

— Получается, я должен ждать, пока Alea aetatis заберет всех, чтобы потом последовать за вами?

— Видимо, да, — у Люциуса этот момент тоже не вызывает сомнений.

«…должен … произнести заклятие Ante diem…»

— Ante diem — значит «до дня или до срока?» — уточняет Гермиона.

— Вы совершенно правы, миссис Уизли, — Малфой даже пытается улыбнуться, видя ее осведомленность. — Приведенное здесь заклятие перемещения значительно длиннее, но Ante diem — ключевые слова.

— Вероятно, это значит, что маг готов совершить свое путешествие раньше, сохранив память о прошлом, — предполагает Нарцисса.

Люциус лишь согласно кивает, потому что его взгляд уже скользит по тому, что написано дальше.

«Произносящий заклятие Ante diem свободно действует в том мире, который определил неумолимый жребий времени: оказавшись среди латинян эпохи Цезаря, он помнит о том, кто он. Он свободен выбирать путь и творить многое из волшебства, что ранее было ему доступно. Одного лишь стоит избегать: пусть даже и не думает он использовать заклятия перемещения, ибо в чуждом ему мире подобная неосторожность может завести в места, неведомые смертным.

Те же, кто пали жертвой проклятия, подобны слепым игрушкам. Но как бы ни был он раздосадован тем, что его близкие более не знают его, должен он помнить одно: они невинны, какие бы злодейства они ни совершали. Только он волен вмешаться в ход событий и развеять роковые чары. Труден путь такого мага: ни от кого не получит он помощи, жена предаст его, а друг захочет убить. Но пусть не держит он на них зла, ибо то не они творят низости и беззакония — то говорит в них страшная сила Alea aetatis».

— Но, мистер Малфой, — Герми, кажется, даже не решается договорить до конца то, о чем она только что подумала, — по всему выходит так, что мы не только не будем помнить себя и попытаемся уничтожить друг друга, но и лишимся магии?

— Я не вижу возможности толковать эти слова иначе, миссис Уизли, — спокойно отвечает он. — Если Гарри рассказал вам об обстоятельствах исчезновения мистера Лонгботтома, вы, возможно, обратили внимание на то, что его палочка так и осталась лежать на столе в Сокровищнице.

— А Драко? А мистер Снейп?

Люциус лишь качает головой.

— Их волшебные палочки, скорее всего, находились при них. Мы не знаем, что с ними стало. Но, думаю, в отличие от нас, у Феофилуса была возможность удостовериться в том, что подвергшимся проклятию магия была недоступна.

— Значит, Гарри будет один против нас всех?

— Совершенно необязательно, миссис Уизли. Схема действия проклятия нам неизвестна.

Ничего не скажешь, звучит многообещающе… Представить своими противниками всех Малфоев и Снейпа — легко! Но вот Рона, Герми и Невилла? И что бы они ни делали — они невинны… Пожалуй, то, что магия будет только у меня, при подобном раскладе даже и неплохо: не хотел бы я сражаться с Люциусом, Снейпом да и с той же Гермионой на магической дуэли. Да и Нарцисса вряд ли стала бы для меня легким противником. А Драко? Нет, пусть магия будет у меня одного, так проще. И, судя по всему, аппарация будет под запретом…

Люциус тем временем продолжает читать:

«Тогда я попросил Мастера Феофилуса рассказать мне о том, что же случилось с его семьей, и в какое время забросило их страшное проклятие, но на этот вопрос он не пожелал дать мне ответа. «Готфрид», — молвил он, с трудом переводя дыхание, так что я видел, как жизнь уходит из него, — «я бежал из своей страны и более не видел никого из своей семьи. Поверь, не оттого, что мне было стыдно за них, нет, да и сам я не совершал столь ужасных преступлений, что мне страшно было взглянуть им в глаза. Раз они были невинны — к чему было им знать, что кто-то из них покрыл себя позором? Разве могло подобное знание принести им счастье? Я скрылся, дабы они могли пребывать в неведении. И пообещал себе, что не выдам их тайны. Пусть так оно и будет».

— Гарри! — Гермиона вновь прерывает Малфоя и смотрит на меня чуть ли не с ужасом, — но ты же так не сделаешь? Что бы мы ни натворили! Поклянись, что ты никогда…

— Боюсь, вы не вправе требовать от Гарри ничего подобного, миссис Уизли, — задумчиво произносит Нарцисса. — Мы не знаем о том, что может произойти с нами, с ним… мы можем лишь просить его не поступать так, как Феофилус, если он, конечно, сочтет это возможным.

Мне сейчас даже странно думать о том, что я захочу скрыться подобно Мастеру Феофилусу. Что бы там ни было, как он мог решиться на то, чтобы больше никогда не видеть своих близких, ради которых он пожертвовал всем? Ради их блага? Нет, сейчас я даже не могу себе представить нечто подобное. Если мы вернемся, это же будет немыслимое счастье! Я ведь даже чаепитие уже нафантазировал… зачем бежать, скрываться? Я же не пускался в бега, убив Волдеморта!

Люциус выразительно смотрит на нас, показывая, что осталось просмотреть всего лишь несколько страниц:

«И более мы не говорили об этом, ибо время его истекало, а он не мог уйти, не оставив мне знания о том, как преодолеть Alea aetatis. «Тот маг, что бросит вызов проклятию, должен помнить одно», — молвил Феофилус, собравшись с силами, — «ни один из тех, за кого он в ответе, не должен погибнуть, иначе невозможным станет возвращение. Пусть он уловками и хитростью соберет их вместе и произнесет над ними заклятие Возвращения Alia tempora. В тот же миг чары падут — и они обретут свободу».

И с этими словами Люциус переворачивает хрупкие листы пергамента, я вижу, как его взгляд быстро пробегает по строчкам.

— Гарри, — говорит он, отрываясь от книги, — здесь нет заклятия Возвращения. Последняя страница отсутствует.

Глава опубликована: 15.09.2013

Глава 9. Вавилонская башня

— Как? — Гермиона не может удержаться от восклицания и чуть ли не вскакивает с кресла, стараясь заглянуть в книгу. — Мистер Малфой! Вы уверены?

Люциус лишь невесело усмехается.

— Можете сами в этом убедиться, миссис Уизли! Но последнее, что есть на этой странице: «Вот заклятие Возвращения Alia tempora, которое я слово в слово записал за Мастером Феофилусом…» Далее текст обрывается — следующий лист отсутствует. Посмотрите сами, — и он протягивает книгу через стол, чтобы я и Герми могли видеть, что он нас не обманывает.

— Это же…

При взгляде на неровные зубчики, которые оставил после себя вырванный лист пергамента, Герми, кажется, попросту лишается дара речи. Что, скажешь, это нечестно? Несправедливо? Такого не может быть, раз мы уже почти у цели? Ты просто забыла, что не все пути ведут прямиком туда, куда рассчитываешь попасть — порой они заводят и в тупик. Вспомни, Герми, тот седьмой год, который мы провели вне стен Хогвартса. Разве что-то было иначе? Но тогда мы были настолько глупы, что ухитрились так и не заметить, что дело, за которое мы отважно взялись, выглядело совершенно безнадежным. А теперь что? Нарастили мозги? Стоит ли прыгать в темную нору, если не знаешь, как вернуться обратно? Конечно, нет, но иного выхода не существует — его не было тогда, нет его и сейчас.

— Мистер Малфой, — спокойно уточняю я, — если я не ошибаюсь, книга издана в 1498 году. А через год попала в библиотеку Хогвартса.

Мне кажется, он догадался, о чем я думаю.

— Мы же считаем, что проклятие отправляет нас в шестнадцатый век?

Люциус согласно кивает, в его взгляде любопытство и недоверие. Что, мистер Малфой, не предполагали, что я способен на подобное? Но нет, его следующий вопрос свидетельствует о том, что он все понял.

— Гарри, вы хотите сказать, что в шестнадцатом веке страница могла быть еще на месте?

— Ты собираешься… — да, у Герми даже не хватает дыхания на то, чтобы договорить.

— А что еще делать, Герм? У нас есть какие-то другие варианты? Нас одного за другим забирает проклятие. Мы обречены. Пойми, раз выхода все равно нет, попробовать стоит. Будем надеяться, что студенты Хогвартса в те времена имели бóльшее почтение к книгам и не вырывали из них страницы при каждом удобном случае.

Судя по тому, что пишет этот Готфрид, я единственный, у кого есть хоть какой-то шанс. Только я могу уйти сам, свободно. Я — тот маг, кому выпала задача попытаться спасти всех остальных. Так о чем мы говорим? Если в шестнадцатом веке книга еще пребывала в целости, кто мешает мне проникнуть в Хогвартс и узнать то самое заклинание? Тем более что, по словам Готфрида и Мастера Феофилуса, я не лишусь магии, значит, колдовской замок будет для меня по-прежнему доступен.

— Гарри! А если это просто случайность, что все вещи, к которым прикасались пропавшие, относятся к 16 веку? Что, если мы попадем в какое-то иное время?

— Я не думаю, что совпадения случайны, — спокойно произносит Малфой, заинтересованно наблюдая за нашей перепалкой. — Однако… такое впечатление, что те, кто заканчивал Гриффиндор, в свободное от занятий время посещали особый факультатив: «Как, не раздумывая, ввязываться в безвыходные ситуации». Нам такого не преподавали, правда, Нарси? Главное начать, а остальное — как пойдет?

Его супруга лишь кивает, глядя на меня и Гермиону с грустной улыбкой. Да, Темный Лорд в свое время даже не предполагал, с кем он связался — только Снейп точно знал, что мы просто безмозглые, особенно я. Даже обычная Сортировочная Шляпа — и та обо всем догадалась, лишь только коснулась наших упрямых лбов. Правда, в моем случае она все же взяла время на раздумье.

— Здесь нечего обсуждать, — просто говорю я. — Нет ни малейшей возможности обмануть Alea aetatis, да и если бы она существовала — мы не можем бросить тех, кто уже находится в прошлом. Вы тоже уйдете, не обижайтесь, что я говорю об этом вот так прямо — вам это прекрасно известно. Даже если предположить, что я каким-то образом смог бы избежать проклятия — хотя, насколько это можно понять из слов Феофилуса, оно рано или поздно настигнет и меня — бросить остальных — это не по мне. Так что, да, мистер Малфой, я готов довольствоваться билетом в один конец, ведь заклинание Ante Diem нам известно. Я и намерен им воспользоваться. В конце концов, вариант сгинуть от проклятия Волдеморта всегда в нашем распоряжении.

— Ну что же, Гарри, — задумчиво произносит аристократ, — пожалуй, я соглашусь с вами. Другого выхода нет, вам придется действовать вслепую. Я могу скопировать книгу? Мне бы хотелось подробнее изучить ее на досуге. Полагаю, оригинал вы заберете с собой в Вену?

Разумеется, он получает мое разрешение — и листы пергамента под действием заклинания сами ложатся перед ним в аккуратную стопку. И на них, словно букашки, буквы, слова, из которых складываются загадки и разгадки.

Вскоре мы прощаемся, договорившись извещать друг друга обо всем новом, что удастся обнаружить. И молчим о том, что и так ясно — если кто-то в ближайшее время исчезнет, то те, кто входит в наш тесный круг обреченных, узнают об этом первыми.

 

* * *

А потом наступает непривычное затишье: я по-прежнему живу в квартире Рона и Герми, правда, ее страх начинает притупляться, так что она даже решается спать не на диване в гостиной, а в их супружеской спальне, только дверь оставляет открытой и никогда не гасит свет; дела в «Маджитерре» идут своим чередом, и порой мне кажется, будто наши сотрудники начинают считать исчезновение Рона неудачной шуткой — ведь мы-то с Герми на месте, распоряжаемся, ведем переговоры, бегаем по экскурсиям, как ни в чем не бывало… А по вечерам мы устраиваемся у камина, и моя подруга читает мне вслух ту самую книгу в бархатном переплете, не спеша, останавливаясь чуть ли не после каждого абзаца, когда ей чудится, что в какой-то фразе или слове она уловила намек, подсказку — что-то, что мы не заметили сразу. Но главного там все равно нет — страница, на которой Готфрид Льежский запечатлел для мира заклятие Возвращения, по-прежнему не желает возникнуть из небытия. И я кляну того нерадивого школяра, который некогда вырвал последний лист, наверное, застигнутый строгой библиотекаршей, торопливо сунул его в карман мантии и, озираясь, словно вор, выбежал из-под сводов книжного царства. Что он сделал с ним потом? Выбросил, когда тот стал ему не нужен? Кто знает, не сам ли Темный Лорд в свое время решил подобным образом позаботиться о том, чтобы мы не смогли найти ключ к возвращению?

— Гарри, я тут вот что подумала, — говорит Герми одним из вечеров, когда мы вновь устраиваемся на наши книжные посиделки, хотя мне кажется, что биографию Мастера Феофилуса я теперь смог бы поведать без запинки с любого места, — во всем этом есть одна загвоздка.

Теперь, когда мы нашли, а отчасти и не нашли главное, и наступила эта странная передышка, больше похожая на затишье перед окончательным наступлением катастрофы, нас начинают волновать детали.

— Загвоздка? Я-то думал, целый гвоздь, знаешь, такой толстый, длинный, да к тому же и кривой, так что его ни забить, ни вытащить…

— Нет, правда, — серьезно продолжает она, — все эти вещи… они же не из Англии.

— И что?

— А то, — грустно говорит Герми, а вот раньше стала бы спорить и злиться на мою недогадливость, — ты не думал, на каком языке мы будем там разговаривать?

— Нет, — честно признаюсь я, — меня пока что мало заботит, как мы там устроимся. Главное — выбраться оттуда. А мне еще и попасть до того момента, пока не сработает проклятие.

— Ну, о последнем я не беспокоюсь, — горько улыбается она. — По-крайней мере, меня там ждут без всяких приглашений.

— Извини.

Она лишь отмахивается, мол, стоит ли извиняться из-за какой-то ерунды, которая и так всем очевидна. И я, как и все эти дни, поспешно отворачиваюсь, боясь увидеть в ее глазах слезы, которые я не знаю, как осушить.

— Гарри, я понимаю, ты не думаешь о мелочах, это ни хорошо и ни плохо — просто ты так устроен. Но посуди сам: мало того, что мы окажемся во времени, о котором имеем смутное представление…

Ерунда, она полночи читает книги по истории, я же вижу, пытается и мне что-то рассказывать, я мгновенно тону в потоке чужих имен и событий: Гентское восстание, перебои с подвозом зерна, Филипп II, принц Вильгельм Оранский, кальвинистские консистории, кардинал Гранвелла, Союз дворян, гёзы, герцог Альба… «Ты должен, понимаешь, должен знать, куда отправляешься», — говорит она, — «ты же сможешь помнить обо всем! Ты не будешь слеп в отличие от нас!» И я тоже принимаюсь за чтение, и свет свечей, падающий на страницы, крадет у нас обоих короткие летние ночи. Для Герми это спасение — когда она что-то учит или читает, ей кажется, она делает что-то важное. Я так не умею, вернее, я не умею обретать смысл, складывая в стопки факты, подшивая даты и лица в воображаемые папки. Мы собираемся во Фландрию… А Снейп? Ведь в его руках был испанский трактат. Я и понятия не имею, на какие берега занесет меня Ante diem, я не понимаю, к чему мне надо быть готовым. Война с испанцами? Весьма вероятно. Кто знает, может быть, мне предстоит сойти с борта корабля в обличье морского гёза, приплыть заморским купцом в Брюгге или Антверпен, имея в трюме груз шотландской сельди? Может быть, Люциус Малфой в разодранных одеждах станет проповедовать селянам учение Кальвина?

Однако еще одну попытку прояснить ситуацию мы все же предприняли. В тот день, когда я и Герми вернулись домой с площади Гриммо, прижимая к груди жизнеописание Феофилуса Клеве, мы почти сразу же аппарировали в Антверпен в попытке прояснить, в какое время проклятие забросило ее мужа. Разумеется, мы были крайне осторожны: обычные туристы, заказали пиво, расспрашивали официантку о кружках, что действительно в изобилии украшали полки по стенам полуподвального заведения. Однако ничего определенного выяснить не смогли. «Очень старые», — все, что она могла сообщить нам. Когда я осмелился подойти к коварным круглобоким раритетам поближе, на одном из них я все же заметил год — 1563. Значит ли это, что Рон оказался именно в том времени? Или же даты произвольны?

Все эти годы… начало гражданской войны со временными перемириями и затишьями: порой фламандцы даже достигали соглашения с испанцами, те вели себя тише, чтобы потом, уже в августе 1567 года оскалиться высадкой карательной армии герцога Альбы. Порой мне кажется, что лучше отбросить догадки, позволив себе просто действовать в предлагаемых обстоятельствах. Наверное, мне проще — я не рассматриваю себя как жертву, а вот Герми…

— Гермиона, но ведь Феофилус как-то справился.

— Ты же сам видишь: все сведения, что он оставил, крайне скудны — он не пожелал рассказать о том, что было с ним и его семьей там, куда их забросило проклятие. Вот смотри: мы не знаем, на каком языке они говорили. Может быть, они оказались во Франции, где и жили до этого, только несколько раньше.