Мифологическая модель культурной политики.

Элементы данной модели в отечественной государственной культурной политике на сегодня являются доминирующими. Рассмотрим их сильные и слабые стороны. Специалистами, изучающими мифы, выделяются следующие их виды: 1) теогонические (рождение богов); 2) космогонические (создание мира); 3) космологические (строение мира); 4) антропологические

(сотворение человека); 5) этиологические (происхождение природных объектов и предметов); 6) сотериологические (спасение человека);

7) эсхатологические (конец света). (11).

В современной государственной культурной политике присутствуют все варианты мифологии. Например, теогоническая мифология выражается в обожествлении национальных лидеров, (соответствующая информационно-пропагандисткая политика, официальные праздничные программы ликования с участием новых «отцов нации», включая уровень губернаторов, мэров и т.д.); космогоническая мифология основывается на воспевании создаваемого нового демократического общества с «чистого листа», соответственно предшествующий советский период объявляется как хаос, кошмар и национальная катастрофа; космологические мифы предлагают новый мир «эффективного собственника», в основе которого лежат экономические интересы как базовые элементы строения нового социума; антропологическая мифология предполагает слом устаревшей «советской ментальности» и создание нового человека с ментальностью предприимчивого самостоятельного индивида, способного бороться за свои права; этиологическая мифология выражается в распространении технократического мифа о способности человека создавать новую сверхприродную среду средствами культурно-информационных технологий; сотериологическая – утверждает в первую очередь Прометеев миф о спасении человека через его собственный активизм, подчиняющий себе жизненные обстоятельства и бросающий вызов судьбе (соответствующие герои многих кинолент, книг, театральных постановок и т.д.); и, наконец, эсхатологические мифы проявляются как демонстрация низменной природы большинства людей и соответствующей неизбежности их гибели

(распространенность культурной продукции, показывающей насилие и пороки человека).

           Мифологичность в культурных процессах и в соответствующей государственной политике является особенно востребованной в ситуациях переломов, смены ценностных нормативов и мировоззренческих установок. Генерируя «семантический срез культуры», миф выполняет по отношению к обществу следующие функции:1) социально-интегративную; 2) нормативно-регулятивную; 3) сакральную; 4) средства и способа общения;

5) коллективной памяти; 6) сигнификативно-моделирующую, обозначающую построение знаковой системы и моделей окружающего природного и социального мира(29); 7) аксиологическую; 8)телеологическую; 9)теологическую (вера в прошлое и будущее народа);

10) познавательную; 11) компенсаторную (22). Другие исследователи выделяют такие базовые функции мифа, как:1) энергетическую; 2) созидание коллективов; 3) формирование идентичности; 4) воспроизведение коллективной идентичности; 5) формирование и структурирование пространства (30). 

      Миф как сложное совмещение разных реальностей рассматривает известный культуролог В.М. Розин. Анализируя реальность мифа, он утверждает следующее: «говоря о реальности, мы имеем в виду два разных понятия – мир событий, который человек переживает и проживает

(реальности искусства, сновидений, игры, общения и т.д.) и мир, в котором человек живет; с одной стороны, этот мир не зависит от человека

(последний, так сказать, заброшен в мир), с другой – осмысляется человеком» (49, с.164). 

В современной России различные субъекты и эксперты государственной культурной политики склонны к культурному мифотворчеству, способствующему решению социальных и нравственных проблем общества. Соответственно и сама культура должна, по мнению, некоторых специалистов, стать хранительницей уже имеющихся и пространством создания новых мифов, консолидирующих общество вокруг наглядных, значимых, эмоционально проживаемых символов, ценностей. Не случайно в этой связи, что основные ресурсы государственного финансирования в сфере культуры направляются на сохранение культурного наследия, закрепляющего и распространяющего различные мифологемы, обеспечивающие национально-культурную идентичность народа. Но уже здесь возникает сложнейшая проблема – «Что следует сохранять силами государства как имеющими особое значение для общества?». Даже если сводить наследие к набору недвижимых памятников (что довольно распространено в реальной культурной политике), то, какие памятники следует сохранять? (Например, куда девать советский период?). Проблема заключается в том, что в области нового культурного мифотворчества возникло неразрешимое противоречие – официальная государственная мифология, включая ее внешние знаковые атрибуты (гербы, гимны, названия государственных структур и должностей типа «мэры», «губернаторы», «дума» и т.д.) реанимирует представления о досоветской буржуазно-либеральной России, а социально-экономическая реальность, в основном, существует как «постсоветская» с сохранением соответствующих реликтов еще досоветского сознания (всевластие бюрократического аппарата, подавление цивилизованного малого и среднего бизнеса, моноцентризм в управлении государством и т.д.)..

          Выход из этой ситуации заключается в имеющихся попытках нахождения мифологической преемственности рождающихся новых буржуазно-либеральных мифов и мифологии советского общества. Предпросылки для такой преемственности имеются, если учесть отмечаемую многими учеными устойчивую склонность к мифологизации действительности русским суперэтносом. Об этой особенности писал еще Н.Бердяев, объясняя распространенность в советской России марксистской идеологии:

«То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой, во всяком случае истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения. Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей…Русская душа стремится к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям, она стремится к Абсолютному и все хочет подчинить Абсолютному, и это религиозная в ней черта…именно русской душе свойственно переключение религиозной энергии на нерелигиозные предметы, на относительную и частную сферы науки или социальной жизни» (6, с.39).

     Но именно также отечественными реформаторами были восприняты и новые либеральные ценности, что привело к непримиримому конфликту коммунистического и буржуазно-либерального мифов в массовом сознании и социокультурной практике. Распространена среди отечественных ученых и критическая оценка заимствованных западных ценностей и верований.

Для выявления возможностей конструктивного мифотворчества в государственной культурной политике имеет смысл рассмотреть прежде всего общие и отличные черты советского и либерально-буржуазного мифа.

             Наиболее последовательно этот сопоставительный анализ осуществил выдающийся современный логик А.Зиновьев. Несмотря на то, что он редко употребляет понятие «миф», его сопоставление западной и советской цивилизации включает в себя значительный раздел, посвященный по сути дела анализу западных и советских мифологем. 

Советский миф.

            А.Зиновьев отмечает, что «с самого начала возникновения на исторической арене коммунисты рассчитывали на некие добрые прирожденные качества в людях. И даже марксисты, объявившие материальное производство базисом общества, рассчитывали на высокий уровень сознания и нравственности людей при коммунизме, считали это непременным условием реализации принципа «по потребности» и установления идеальных отношений между людьми. После революции 1917 года в России проблема воспитания нового человека, необходимого для реального коммунизма, и воспроизводства такого человеческого материала в массовых масштабах встала перед творцами нового общества как проблема первостепенной важности. Они в беспрецедентных масштабах развернули работу по воспитанию, образованию, просвещению и идеологической обработке широких слоев населения всех возрастов и сословий, и молодых поколений в первую очередь» (60, с.229).

Центральной задачей в государственной культурной политике советского периода было формирование «нового человека» в соответствии с принятым мифом о безоговорочной ценности коллективизма во всех сферах жизнедеятельности. Этот миф позволял формировать многие позитивные качества личности советского человека.

Должны были оцениваться прежде всего качества самой личности независимо от социального положения, должности и т.д. Несмотря на то, что это намерение так и не было достаточно полно реализовано в советском обществе, оно позволило выдвинуть мифологический идеал советского сверхчеловека как всесторонне образованного и всесторонне развитого, а это в свою очередь позволило создать систему образования, ставшую одной из лучших в мире.

Мощь советского мифа позволила реально изменить общество, сформировать новый тип личности в соответствии с известной теоремой Уильяма Томаса: «Если ситуация определяется как реальная, она реальна по своим последствиям». Для коммунистов такой придуманной, ставшей потом реальной ситуацией было доминирование у большинства членов советского общества альтруистических установок во всех случаях жизни, что наиболее ярко проявилось в Великой Отечественной войне. 

 Независимо от оценки суждений А.Зиновьева нельзя не признать, что советский миф – это недавнее наше «вчера», которое нельзя не учитывать в современной государственной культурной политике.

Западный миф.

В своем блестящем анализе западного общества А.Зиновьев показывает, что оно пронизано мифом о превосходстве над всем миром западных ценностей и западного типа личности. На этот миф работает так или иначе вся государственная идеологическая «машина». Причем «идеологическая обработка населения западных стран вообще построена не как принудительная обязанность и дополнительная нагрузка, а как развлечение и полезная для потребителей идеологии деятельность» (26). Отметим, что отечественные идеологи-пропагандисты, придерживающиеся западных ценностей, практикуют чаще всего этот же подход, выдавая его как «деидеологизированный», обращенный к нуждам среднего обывателя. Вернемся к А.Зиновьеву: «Ценности, которые восхваляет и пропагандирует западная идеология, общеизвестны. Это – богатство, власть, слава, мастерство, собственность, комфорт, благополучие, сила, здоровье, удовольствие, предпринимательство, свободы, права и т.д. Оргия прославления их достигла апогея в конце «холодной войны», когда стали прославлять все то, что в течение многих веков считалось пороками и наихудшими проявлениями свойств человеческой натуры» (26, с.358). Причем «благодаря масс-медиа все достижения в сфере жизненных благ стали общеизвестными. Молниеносно становится общеизвестным все то, что еще только делается в этом отношении, что будет сделано и что считается возможным. А идеология и пропаганда создают иллюзию, будто все эти сказочные блага общедоступны или в принципе могут быть доступными всем. Они играют в данном случае роль Сатаны-соблазнителя, только сулящего всеобщий земной рай» (26, с.360).

       В западном мифотворчестве в отличие от коммунистического акцент делается на наличии «Эго» как основы человеческой природы; соответственно в коммунистическом мифотворчестве акцент делается на «Альтер.

       Если принять точку зрения, что советский период нашей истории есть логичное продолжение нашей общей истории (6), то тогда советский образ жизни есть в значительной мере отражение традиционного менталитета русского народа. В то же время реанимация этого образа жизни и соответствующей системы ценностей невозможна (это признает и сам А.Зиновьев). Тогда напрашивается вывод о необходимости органичного соединения черт западного образа жизни и существенных сторон ментальности народов России. В противном случае мы получаем непродуктивное некритичное заимствование западного менталитета, о котором писал известный политолог А.С.Панарин:

«западный соблазн для нашей культуры состоит не просто в том, что данная цивилизация стала для нас «референтной группой» и мы испытываем чувство ущемленности при сопоставлении с нею наших реалий. Проблема состоит в неадекватном прочтении чужого опыта. Тонкая внутренняя игра западной культуры, состоящая в балансировании между аскезой труда и гедонизмом досуга и потребительства, на расстоянии не улавливается. Как оказалось, чужая культура не может передать другим свою аскезу (в западном варианте это, в первую очередь, протестантская аскеза). А вот ее внешние плоды, в виде высокого уровня потребления, комфорта, индустрии досуга и развлечений, впитываются как наркотик. Применяемая к нашим условиям теория модернизации многое разъясняет. Если речь идет о заимствовании «субкультуры досуга и потребительства», то для некоторых слоев нашего населения, в особенности молодежи, это уже состоялось, Если же иметь в виду продуктивную систему Запада, в основе которой лежит культура труда, профессиональной ответственности, законопослушания и т.п., то в этом отношении односторонняя имитаторская вестернизация скорее удаляет, чем приближает нас к целям подлинной модернизации»(44, с.89-90).      

Могут возникнуть вопросы: «А причем здесь мифология? Может быть достаточно просто бережно охранять собственное наследие, оставив изучение мифов ученым, этнографам, фольклористам и т.д.?»

Исследователи мифов отвечают на этот вопрос достаточно однозначно:

«По сути, в современном российском обществе не создано идейной поддержки демократических реформ, либеральных ценностей, поскольку не существует позитивной социальной мифологии, способной формировать позитивное мышление современного человека с помощью создания образцов для подражания, без чего общество деморализовано. Мифология осознается главным ресурсом модернизации страны» (11, с.140-141). И далее: «Универсальный характер мифа позволяет рассматривать культуру не как нечто фрагментарное, а как целостное, поскольку миф синтезирует и связывает различные явления философии, религии, морали, литературы, искусства, истории, науки, политики. Сходство сюжетов, образов и поэтики мировых мифологий говорит о принципиальном единстве человечества, структуры мышления различных народов, об архетипическом повторении в истории культуры комплекса экзистенциальных проблем, ситуаций, поведенческих моделей.» (11, с.141).

Таким образом, более широкий мифологический взгляд на отечественную культурную политику позволит избежать как нежелательную модель дальнейшего развития культуры, где мифологии отводится не созидательная, культуротворческая роль, а роль консерванта нежизнеспособных форм и направлений сохранения отечественной культуры вне мировых процессов культурного развития человечества. Такой устаревший подход к сохранению отживших мифологем характеризуется специалистами культурной политики следующим образом:

«Победа культурного и политического консерватизма, попытка стабилизации ситуации на основе самобытности России и ее особого пути вистории.В этом случае неминуем возврат к огосударствлению культуры

(поскольку большинство объективных тенденций действует в иных направлениях). Приоритетную поддержку автоматически получают культурное наследие, традиционные формы творчества; «иноземное» влияние всячески тормозится. Отечественная художественная классика остается предметом культа, а к эстетическим новациям общество относится с подозрением.

В этих условиях свобода маневра в области культурной политики минимальна. Можно попробовать лишь стимулировать нетрадиционные художественные поиски целевыми грантами и создавать льготные условия для дозволенных элементов коммерческой культуры. По своей природе эта модель недолговечна и неминуемо ведет к новому кризису. Но в условиях России она, победив, может просуществовать 50-100 лет» (37 с.211).

Возможно ли в современных условиях создание общенационального культурного мифа, способного с одной стороны обеспечить создание полноценного гражданского общества в России, устранить перекосы, связанные с засильем той или иной идеологии, а с другой – войти в общечеловеческое культурное пространство? Среди различных мифологических мотивов, определивших на столетия менталитет русского народа исследователи выделяют как особый – «почитание Земли как всеобщей Матери»…Исследователи и самобытные мыслители – уже ХХ века – обратили внимание на то, что представители различных стран, народов, национальностей называются по-русски именами существительными (француз, немец, лях, финн, грузин, татарин, монгол, турок, китаец, якут, чукча, эскимос и т.п.), и только русские именуют себя именем прилагательным – как воплощение своей принадлежности сущему, причастности предмету, высшему и самоценному – по сравнению с людьми, составляющими народ. Этот высший предмет, это сущее – Русь, Русская земля, а населяющие ее люди, ее защищающие, ее обрабатывающие, любящие, пользующиеся ее милостями и покровительством, ее дети – русские, т. е. принадлежащие Руси, относящиеся к ней, составляющие в совокупности это целое (будучи ее составными частями, элементами, ее строительным материалом). Русь (территория) первична; люди, включая их племенную, национальную, этническую принадлежность, - вторичны, производны от Руси: фактически все, кто живут на Русской земле, и есть русские. Русь мыслится как суперэтнос, как категория всеобщего и универсального характера. «Комплекс принадлежности» Русской земле сохраняется в менталитете русской культуры фактически до сих пор: апелляция к Родине-матери, к Матери-Сырой-Земле, к России как носительнице высших ценностей сохраняется как устойчивая доминанта национального самосознания русских, косвенно восходящая к культу национальной природы.» (33, с.47-48). Эта установка органично сочетается с фактом наличия у России 30 % мировых ресурсов и соответственно значением нашей страны для всего мира как культурно-экологического феномена.

Отметим, что этот «территориальный» миф позволяет строить мифологические модели адекватные традициям отдельных территорий России. Их интегрирование в общенациональный гражданский миф составляет объективный механизм функционирования местных региональных мифов.

В этой связи заслуживает внимания концепция культурного ландшафта, разработанная институтом культурного и природного наследия, обращающая особое внимание на изучение «памяти места», «ментифактов», составляющих «душу» того или иного региона в виде его устоявшихся духовных традиций, духовной культуры. В этом случае появляется достаточно надежный критерий для оценки различных объектов культурного наследия как общезначимых для данного региона и для всего культурного пространства России (60, с.5-21).  

          Соответственно желательна государственная культурная политика, направленная на сохранение культурных традиций, уклада жизни, обеспечивающего культурную идентичность того или иного этноса территории на основе единого выработанного культурно-мифологического «языка» жителей общего культурно-экологического пространства – России.

Мифологическая модель культурной политики задает некоторые идеально-ценностные ориентиры, без которых невозможно выстраивать ее долгосрочные стратегии. В этой связи уместно привести следующее высказывание Е.Н.Селезневой: «культурная политика – это стратегия развития сферы культуры, выход на некоторые опережающие, «вынесенные вперед» позиции. Если заведомо устраняется образ преобразований (как некое представление о целостности реформируемого социума) и приверженность какому бы то ни было единому плану преобразований трактуется как «тоталитарный принцип», а технологии долгосрочного планирования (прогнозы) соответственно – как утопические, то на место отсутствующего идеала (идеальной модели планирования) становятся социальные технологии. В таком случае методология разработки политических проектов превращается в перебор альтернативных сценариев, продуцируемых социальной технологией, по заказу номенклатурной элиты и, соответственно – в виртуальные реформы в логике политической коньюнктуры» (51,с.95).