Дипломатические отношения: кочевники

 

Контакты с Россией в политической сфере значили для Каракалпакии, Казахстана, Киргизии и Туркмении гораздо больше, чем для ханств. Набеги джунгар с востока явились главным фактором, вынуждавшим кочевников добиваться связей с Россией в первой половине XVIII века. Уже ощущая военное давление с новых российских аванпостов, таких как Омск, Железинск, Ямышевск и Семипалатинск, а также разделенные собственными внутренними междоусобицами, некоторые из казахских жузов обратились в 1716–1719 годах к России с просьбой о покровительстве или принятии в подданство. Особенно они были заинтересованы в военной помощи для отпора джунгарским захватчикам. В то время эти просьбы не получили должного дипломатического или военного реагирования, поскольку Россию занимали в основном события в Хиве и Персии. Не большего внимания заслужили предложения каракалпакского хана Абдул Музафара Давлета Саадата Ишима Мухаммада в 1722 году о заключении соглашения с Россией о мире, дружбе и покровительстве.

Эти инициативы наряду с контактами с русскими властями, предпринятыми казахами в 1726 и 1730 годах, постепенно возымели действие. Кочевники получили положительный ответ от России, когда 10 октября 1731 года казахский хан Абульхайр (пр. 1716–1748) принял от имени Младшего жуза присягу верности, обещая защищать казахско-русские границы, оберегать торговые караваны в степях, предоставлять войска в случае необходимости и платить дань шкурами диких животных. Взамен Россия обязалась поддерживать в его племени наследственную линию ханов и построить крепость в месте слияния рек Ор и Яик в целях защиты.

В конце 1731 года большинство Среднего жуза Семеке-хана также присягнуло царю. В 1734 году за ними последовали другие представители Среднего жуза. В 1740 году к ним присоединились хан Абулмамбет и хан Аблай. С 1757 до 1781 года они одновременно стали также подданными империи Цинь (Маньчжурия). Старший жуз во главе с Жолбарыс-ханом пошел в 1734 и 1738 годах по тому же пути, попросившись в российское подданство, но в действительности лишь малая часть этого жуза приняла присягу через своих представителей в Оренбурге в 1742 году. Часть каракалпаков, подобно казахам, поступила так же в 1731 и 1734 годах, а затем отправила посольство в Россию, где в 1743 году Санкт-Петербург снова принял каракалпаков в свое подданство.

Воодушевленные дипломатическим взаимодействием со степью, русские побуждали казахских вассалов активно вмешиваться также в дела Хивы, где из-за внутренней борьбы, закончившейся победой персидского правителя Надир-шаха (пр. 1736–1745), временно остался вакантным трон. Кроме того, в 1740 году русские попытались возвысить своего подданного казахского хана Абульхайра. Когда он отправился в Хиву, его сопровождали Дмитрий Гладышев, Муравин и Назимов.

Муравин проследовал в лагерь Надир-шаха, чтобы сообщить именем его императорского величества, что тот должен сдать хану Абульхайру город Хиву и что хан Абульхайр является верным подданным Российской империи. Хивинцы сами устранили эту проблему, отпугнув хана Абульхайра и его сына Нуралы. Они убили ставленника Надир-шаха Тахира и между 1741 и 1747 годами сажали на трон ряд кратковременных правителей, после чего другой казах, Каип (пр. 1747–1757) завладел властью с помощью местных доминирующих группировок. Россия снова попыталась посредничать в казахско-хивинских делах в 1753 году, когда посол Я. Гуляев безуспешно стремился примирить Нуралы-хана (пр. 1748–1786) из казахского Младшего жуза с Каип-ханом в Хиве.

Очевидная гармония в отношениях Санкт-Петербурга с казахами, проживавшими на крайнем западе, была нарушена в 1770 году. Емельян Пугачев легко нашел союзников в казахских жузах для участия в его восстании против Екатерины Великой. Казахские султаны Досалы и Нуралы, не разобравшиеся в событиях в России и пренебрегавшие своими обязательствами, уведомили Пугачева до конца 1773 года о своей поддержке в ответ на его «указ». Кроме того, Досалы позволил своему сыну Саид Али Султану посетить ставку Пугачева и обещал мятежникам дополнительную помощь.

Чтобы обуздать непослушных казахов после поражения Пугачева, царские власти на время воздерживались от дальнейших попыток заключать альянсы с ними и стремились усилить свое влияние в казахских степях средствами подкупа. Султанам, лояльным России, выплачивалось жалованье. Более того, царские чиновники приобретали авторитет среди окружения ханов, выделяя значительные пособия его должностным лицам в обмен на их готовность поселиться в Оренбурге, где ими было легко манипулировать. Ханы из каждого жуза приняли такие условия в 1780 году.

Российское влияние на казахов еще больше усилилось, когда в начале XIX века при помощи русских образовался совершенно новый жуз. В 1801 году султан Бокей (ум. 1815), один из сыновей Нуралы-хана, предпринял попытку отделиться от соперничающих родов Младшего жуза и утвердиться в другом районе степи. Петиция султана императору Павлу I с просьбой разрешить казахам откочевать на север, на земли между Волгой и Уралом, недавно освободившиеся из-за бегства калмыков, получила одобрение.

Власти справедливо посчитали, что поселение Бокеевского жуза, или Букеевской орды, как его называли русские, поблизости к царским укрепленным линиям, поможет легко контролировать кочевников. По их оценкам, распад этого рода также ослабит родительский Младший жуз и сделает его более уязвимым перед лицом русских посягательств. Так, к 1812 году царские власти именовали султана Бокея ханом «орды», однако власть хана продлилась только до 1845 года, когда русские отменили этот титул, как поступили ранее подобным образом со Средним жузом в 1822 году и Младшим жузом в 1824 году.

«Приручение» казахских ханов и некоторых султанов взятками не вывело тем не менее их отношения с Россией на уровень, удовлетворявший царя. И дипломатия уступила место жестким переговорам и военной силе, которые превалировали в первую половину XIX века. Под таким давлением в 1819, 1823 и в 1846 году десятки султанов и беев – последних свободных казахов, представлявших Старший жуз, – скрепили печатями документы с присягами верности России. Принятие этих грамот царем сделало их, по мнению русских, подданными империи.

Такие новые «подданные», как Кенесары Касымов, отказавшиеся склониться перед российской властью, были признаны «мятежниками». Мятежи, естественно, следовало подавлять, и государственные чиновники поступали соответствующим образом, привлекая армию. Отношение казахов к русским радикально менялось. Многие кочевники на практике убеждались, что договоры, заключенные предками или соплеменниками, не воспринимались как обязывающие. Даже те казахи, которые чтили прежние соглашения с Москвой или Санкт-Петербургом, являвшиеся гарантией их целостности, не без оснований считали, что русские нарушали эти соглашения, посягая на новые территории и усиливая вмешательство во внутренние дела кочевников.

В результате всего этого ширилось сопротивление азиатов, прежде более или менее дружественных России. В этой напряженной ситуации правители России и дипломаты упрямо держались мнения, что казахов все еще связывают с царем узы XVIII века. Между тем это убеждение почти утратило под собой почву, поскольку торговые караваны продолжали подвергаться нападениям, русских опять брали в плен, и целые кочевые роды демонстрировали свою независимость, перемещаясь за пределы отведенных для них пастбищ. Развязка неминуемой трагедии случилась скорее на поле брани в казахской степи, чем в посольствах, как это ожидалось.

В условиях царской бюрократической системы дела, связанные со Средним казахским жузом, административно перешли в 1821 году из юрисдикции МИДа России в ведение западносибирской Омской губернии. Букеевская орда, в свою очередь, была передана в 1838 году под контроль Министерства госимущества. Значительную часть Среднего жуза подчинили в 1854 году центральным властям, затем в 1859 году Младший жуз вошел в сферу ответственности МВД, а в 1863 году Старший казахский жуз перешел из-под опеки МИДа под контроль западносибирского военного командования. Наконец, казахи, проживавшие по берегам Сырдарьи, попали в 1864 году под юрисдикцию военного ведомства.

Некоторые киргизские роды с приближением русских войск к Иссык-Кулю в 1840 году стали просить покровительства, которое в ряде случаев было обещано в обмен на принятие русского правления. Эта практика продолжалась в отношении беззащитных родов, в то время как русские укрепленные линии продвигались все дальше в 1850-х и 1860-х годах. К 1864 году русская крепость встала на берегах озера Иссык-Куль, и представители киргизов Тянь-Шанского горного массива ратифицировали соглашения о верности царю.

В отличие от казахов и киргизов кочевые туркмены испытали меньше давления со стороны русских, потому что территория Туркмении представляла собой главным образом непривлекательную пустыню, а туркмены до 1865 года редко оказывались в положении неминуемого столкновения с русскими войсками. Внешние сношения между туркменскими родами и русскими по вопросам торговли и покровительства начали завязываться в XVII веке. Однако туркменские роды Мангышлака беспокоили серьезные продвижения русских в направлении ханств, а также неприемлемые требования со стороны хивинских и бухарских союзников или, скорее, хозяев. Они послали в 1745 году своих представителей в Санкт-Петербург просить покровительства России. Эти туркменские роды затем оказали услуги России, включившись в карательные акции по преследованию калмыков, которые в 1771 году бежали в Джунгарию, а также выступали против отрядов Пугачева в 1773–1774 годах. Об этом свидетельствовал Пирали в письме Екатерине Великой.

Хотя туркмены вновь приняли в 1791 году присягу верности России, это, судя по всему, не отразилось на позднейших отношениях сторон. Дипломатические представители Туркмении появлялись в российской столице также в 1802, 1811–1812 годах и в 1824 году. Они по-прежнему просили у царя и в 1798 и 1835 годах защиты от врагов-азиатов или персов. Парадоксального, пока туркмены отправляли петиции царю с просьбами о протекции, русские торговцы требовали жестких мер против туркменов, которые преследовали русские торговые караваны и рыбаков. Между туркменами и русскими так и не было достигнуто никаких долгосрочных соглашений по какому-либо важному дипломатическому вопросу до мирных договоров, навязанных русским оружием через два десятилетия после 1865 года.

 

Политика властей

 

В целом политика властей Средней Азии в отношении России со времени Тимура в конце XIV века, видимо, оставалась по существу пассивной, за исключением сферы торговли. Из-за огромных пространств, разделяющих населенные регионы, разительного несовпадения в климате и труднодоступных пустынь мусульманские правители всегда рассчитывали на естественные преграды внешнему вмешательству. Кроме того, некоторая апатия, порожденная слабым физическим состоянием из-за болезней, пристрастия к наркотикам, недоедания, и другие факторы сочетались со склонностью воспринимать неуправляемую международную обстановку как божественное предопределение. Поэтому, хотя религиозное рвение и горячая приверженность к политической независимости побуждали порой ханов выступать против христианского агрессора, их позиция оставалась почти всегда главным образом оборонительной и выжидательной. Вне коммерции, которой они отдавали всю энергию и умение, их политика, если можно так назвать фрагментарные и спорадические властные проявления, должна определяться как реагирование, а не инициатива.

Позиция России отнюдь не противоречила такой политике. В ней допускались некоторые оборонительные черты, которые особенно проявлялись в приверженности идее использования таких буферных образований, как Касимов и Ташкент, для защиты от азиатов. Одной из основополагающих целей, когда Россия достигла казахской территории, стало обеспечение безопасности границы. Насущная необходимость защиты этой границы от казахов в течение всего XVIII века только вырастала.

Рывок России на юго-восток объяснялся некоторого рода неизбежностью, неукротимой жаждой экспансии. Ее усматривали в укоренившейся хищной природе казачества, авантюризме русского купечества и мессианстве, связанном с наследованием Москвой православия от Византии.

Возможно, причины были проще. Россия усиливалась, ее азиатские соседи слабели. Пользуясь случаем, цари, подобно созидателям империй в Европе, тянулись туда, где существовал вакуум силы. Оправданием экспансии, если оно вообще требовалось, служили так называемые «провокации» со стороны азиатов или воображаемое превосходство русской цивилизации.

Поразительно, что аналогичная американская экспансия на индейские территории и Мексику, которая происходила как раз во время вторжения России в Среднюю Азию, также преподносилась как неизбежность, как выражение «предначертания судьбы». Знакомая риторика гласила, что Соединенные Штаты, вторгаясь в малонаселенные отсталые регионы Юго-Запада и изгоняя деспотичных и коррумпированных мексиканских правителей или невежественных вождей, заменяют их эффективными (европейско-американскими) руководителями. Они, дескать, устраняют угрозу британской интервенции, приобретают экономические преимущества, защищают американских торговцев, странствующих по данному региону, и даже способствуют разрешению некоторых проблем рабства. В случаях русской и американской экспансий при всех их различиях следовало бы признать, что в эпоху империализма сильные откровенно грабили слабых. Никакая казуистика относительно мнимых или реальных преимуществ для ограбленных и побежденных не в состоянии затушевать эти факты.

Целью царской политики XIX века объявлялось, помимо противодействия британским конкурентам, не столько лишение торговцев-азиатов преимуществ, сколько достижение в первую очередь «торгового равенства». Власти считали, что следовало установить мир и порядок в степях и пустынях, окружающих ханства, и обеспечить свободный доступ в Хиву и Бухару. Для этого необходимо было подчинить туркменов, казахов и киргизов, а хивинцев, в частности, следовало наказать. Такая завоевательная политика, направленная прежде всего против Хивы, провозглашалась российскими дипломатами со времен Петра Великого. Один русский наблюдатель, посетивший ханство, с уверенностью заявлял, что достаточно пяти тысяч солдат, чтобы «овладеть Хивой».

Российские власти начали создавать специализированные учреждения, ведающие делами Средней Азии. В 1782 году была учреждена Оренбургская пограничная экспедиция, позднее получившая название Оренбургская пограничная комиссия. Далее, царский кабинет министров собрался в 1819 году для обсуждения замыслов хана Хивы и грабежей торговых караванов со стороны казахов. В результате был сформирован царским указом от января 1820 года новый Азиатский комитет, включивший министров иностранных дел, финансов, внутренних дел и начальника Генштаба. Позже в него вошел бывший генерал-губернатор Сибири М. М. Сперанский, а директор Азиатского департамента, образованного в 1819 году в рамках МИДа, стал председателем комитета. Между 1820 и 1824 годами часто собиралась влиятельная группа государственных чиновников, уделявшая главное внимание не столько вопросу целесообразности подчинения казахских жузов, сколько вопросу скорейшего управления ими. В последующие годы, когда казахи подчинились военной силе, деятельность Азиатского комитета стала затухать, пока в 1847 году, после гибели казахского «мятежника» Кенесары Касымова, комитет прекратил существование в связи с решением главных проблем.

Азиатский департамент, наоборот, укреплялся и неуклонно расширял сферу внешнеполитической деятельности. Начав в 1819 году с мандата на ведение дел, касавшихся в первую очередь азиатских подданных России или тех, с которыми империя поддерживала отношения, департамент вначале испытывал нехватку полномочий для решения политических вопросов. Затем в 1846 году в его руках сосредоточилась вся переписка, касавшаяся азиатских дел, но в 1856 году его лишили юрисдикции в отношении казахов. Ряд официальных предложений, исходивших от Оренбургской пограничной комиссии, Азиатского департамента и Азиатского комитета, а также специалистов по Средней Азии, как правило офицеров, содержали проекты решения проблемы этой территории. К 1846 году поднимался главным образом вопрос об отношениях с ханствами, но даже в начале века такие планы не исключали использования силы.

Один из наиболее характерных «документов с изложением позиции» принадлежал генерал-майору Александру Ивановичу Веригину. Документ готовился для Александра I и был передан официально Николаю I в 1826 году. Документ под заголовком «Краткое изложение мыслей ген. – майора Веригина о необходимости занять Хиву как единственное средство для распространения и приведения в безопасность нашей торговли в Средней Азии» был составлен тогдашним начальником главного штаба Иваном Дибичем и получил одобрение. Он предусматривал дальнейшие меры «для обуздания наглости хивинцев». Словом, Веригин признавал, что российское производство и торговля не могли успешно конкурировать с европейской промышленностью из-за низких стандартов и неэффективности ни на внутреннем рынке, ни в Европе и поэтому нуждались для своего выживания в закрытом рынке – а именно Средней Азии под российским управлением. Дибич добавил к этому разоблачительные неприличные замечания, что было типично для отношения России к ханствам. Веригин тоже тревожился в связи с падением репутации России за рубежом. Он подчеркивал необходимость «повысить престиж России», страдавший от разграбления русских караванов в казахских степях.

Для улучшения международного имиджа России царь и его советники приняли в марте 1839 года еще одно решение – нанести удар по Хиве. Были проведены тайком мероприятия по подготовке экспедиции с целью заставить хана силой оружия отдать всех русских и обеспечить полную безопасность для русских торговых караванов. Эти приготовления вначале неуклюже прикрывались сообщениями о посылке научной экспедиции к Аральскому морю, а затем 24 ноября 1839 года выступили царские войска. В заявлении корпусного командира Оренбурга провозглашалось: «По приказу Его Величества Императора я выступаю против Хивы с частью войск под своим командованием. В течение многих лет Хива испытывала долготерпение могущественной и великодушной державы и наконец навлекла на себя гнев, спровоцированный ее поведением».

Планировалось, что мобилизация сил для наказания Хивы в конечном счете приведет к замене хана на «верного казахского султана». Когда эта кампания тоже завершилась неудачей, она добавила военный элемент к царскому списку неудовлетворительных отношений между Средней Азией и Россией. Пораженные провалом своих энергичных попыток возобладать в азиатском регионе, творцы российской политики во внешнеполитическом министерстве утратили веру в способность русской армии разрешить проблемы между Хивой и Россией. Явно оконфуженный министр иностранных дел России в 1841 году лично дал указание царскому послу отправиться в Хиву во главе миссии, главной задачей которой было предостеречь ханство против новых враждебных актов и получить гарантии безопасности и благополучия русских подданных. Однако министр изменил акцент в инструкциях, указав дипломату: «Главной целью вашей командировки является не столько обеспечение материальных выгод для России, сколько укрепление доверия к ней Хивы… вам надлежит руководствоваться этим во всех ваших действиях как наиболее важным условием для сохранения будущего политического влияния России на соседствующие с ней ханства Средней Азии».

Вопрос о справедливости России в отношении ханств продолжал обсуждаться публично и в приватном порядке, и министр занял примирительную позицию. Это означало, что царские чиновники отнеслись к событиям 1840-х годов с большей серьезностью. Более разумный тон, принятый, видимо, потому, что торговлю вывели за рамки внешней политики, стал характерным для МИДа вплоть до 1865 года, а может, и позднее.

То, что взгляды министра иностранных дел по этому вопросу нередко игнорировались, убедительно показывают царские военные акции с 1846 по 1865 год. Улучшение торговли объяснялось именно этими действиями. Полковники и генералы при поддержке некоторых царских советников взяли в свои руки политику в отношении Средней Азии, посылая один за другим разведывательные дозоры и отряды войск и блокируя таким образом миротворческую политику в регионе. Такой метод основывался на доктрине возможного.

Наблюдатели того времени отмечали, что азиатские кампании, по крайней мере, давали работу незанятым русским генералам и что милитаристская Россия проводила в Средней Азии, как и повсюду, политику расширения территории. Хотя зарубежные комментаторы не высказывались определенно, был ли конкретный завоевательный поход продиктован благоприятным стечением обстоятельств для захвата новых территорий или просто основывался на традиционной агрессивной политике, они сходились в оценке, что результат оставался одним и тем же.

Для азиатов серия военных поражений, приведших к окончательному броску России на Ташкент, явилась унижением, какого они не испытывали никогда прежде от европейской державы. Более того, реализация военных целей русских нанесла отношениям между победителями и побежденными шрамы, которые, видимо, никогда не зарубцуются. Хотя Ташкент не был ни первым «призом», ни последним, русские верили, что судьба всего региона зависела от судьбы Ташкента. Город приобрел в этом отношении важность, непропорциональную его реальному значению как культурного, экономического или политического центра. Однако идея захвата Ташкента стала краеугольным камнем русской политики. Но если бы русские армии остановились недалеко от Ташкента, весь юг Средней Азии навсегда остался бы свободным от прямого русского правления.

 

 

Глава 2

Население, языки и миграция

 

Туркестан получил соответствующее название потому, что его российская и китайская части представляли собой территорию, на которой компактно проживало главным образом тюркоязычное население. Этнически и лингвистически всю территорию к востоку от Каспийского моря до гор Алтая и пустыни Лоб, отделяющей пустыню Такла-Макан от Гоби (примерно между 35° и 50° северной широты), можно назвать Туркестаном. Название тем не менее в целом обозначает центральные две трети этой обширной территории.

Однако в исторических источниках название употребляется и в отношении внешних степных территорий к северо-западу от оседлых регионов в верховьях Сырдарьи и Амударьи, а также территорий близ высокогорья Средней Азии и других соседних территорий, большого региона оазисов Хорезма (Хива), расположенного непосредственно к югу в дельте Амударьи. С ростом числа тюркских племен, которые продолжали прибывать с северо-востока и востока, усиливалась тюркизация Средней Азии, и, естественно, термин «Туркестан» приобретал более широкое толкование. Но это слово так и не получило четкого определения, и его употребление не всегда соответствует размерам территории, населенной тюрками. Когда термин «Туркестан» использовался правителем Бабуром (1483–1530), то он охватывал степи и равнины, простиравшиеся на северо-запад, север и северо-восток за населенные, орошаемые земли и большие города. Это регионы, которые сегодня составляют значительную часть Казахстана.

 

Распространение этносов и языков

 

Тюркские языки распределяются с запада на восток – туркменский, узбекский, киргизский и новоуйгурский, а к северу от них – казахский и каракалпакский.

Туркмены обитают на территории, ограниченной с запада Каспийским морем, с юга хребтом Копетдаг, с востока и северо-востока Амударьей и с севера древним руслом этой реки – Узбой, тянущимся до Каспия. Это территория Туркменистана. Так как девять десятых этой территории представляют собой пустыню – знаменитую Каракум, – большинство туркменов проживают на юге вдоль северных склонов Копетдага, где перемежаются один за другим оазисы и развалины древних построек, часть которых весьма значительного размера. Туркмены также разбросаны по прилегающим территориям Ирана, в Анатолии, к северу от Кавказа близ Ставрополя, в Сирии и Египте.

Их северо-восточными и восточными соседями являются узбеки, которые наиболее компактно проживают в городах Узбекистана, в Ферганской долине, в верховьях Сырдарьи, между высокогорными областями Тянь-Шаня и Алая, а также вдоль западных отрогов Тянь-Шаня за пределами оазиса Ташкент, далее в центральной части долины Зеравшана и в низовьях Амударьи. Здесь располагается Самарканд, древняя столица империй Чагатая и Тимуридов, а также Советского Узбекистана первых лет. Далее лежит Бухара, до которой не доходят воды Зеравшана.

Узбеки проживают также в низовьях Амударьи слева от дельты, в городах Ургенч и Хива, а также вокруг них, на юге долины Зеравшана и Гиссарского хребта, в долинах, омываемых притоками Амударьи, к западу от долины Кафирнигана, которая относится к Таджикистану. К югу от Амударьи, в соседней части Афганистана, узбеки составляют немалую долю местного населения, так что земли между Гиндукушем и Амударьей по праву называются афганским Туркестаном. Границы расселения узбеков в Ферганской долине весьма изрезаны, поскольку многие долины с узбекским населением примыкают к таджикам и киргизам; часто смешанное население проживает в одной и той же долине, обычно по соседству. Соседствуют также языки и диалекты в высокогорных областях, классическим примером чего является Кавказ, хотя аналогичными чертами отличаются Гималаи и Альпы.

На востоке и северо-востоке за территориями, населенными узбекоязычными жителями, следуют территории киргизов, язык которых типичен для высокогорных регионов с глубокими долинами Восточного Алая и большей части Западного Тянь-Шаня. На киргизском языке говорят от Чаткальского хребта Западного Тянь-Шаня и центральной долины Талас на западе до исходных долин рек Текес и Или, расположенных непосредственно к западу от пиков Хан-Тенгри и Победа, высочайших пиков всего Восточного Тянь-Шаня. Территория включает верховья Сырдарьи, которая имеет здесь монгольское название Нарын, а также бассейн Иссык-Куля.

К северу граница распространения киргизского языка тянется в западном направлении хребта Кунгей-Алатау и к западу от реки Чу вдоль Александровского хребта, который в этой местности часто называют Алатау. В диаспоре киргизы встречаются на северо-западе Восточного Туркестана (провинция Синкянг), вдоль Яркенддарьи и Кашгардарьи, между городами Яркенд, Кашгар и Марал-Беши, но также далеко за пределами своего нынешнего обитания, в некоторых долинах Восточного Памира и южнее, в долинах Западного Куньлуня и хребтов Каракорума.

В высокогорье между Тянь-Шанем и Каракорумом зона распространения киргизского языка разделяет жителей, говорящих на узбекском языке, и жителей, говорящих на новоуйгурском, тюркском языке Восточного, или китайского, Туркестана. Подобно Туркменистану, эта обширная территория, которая содержит самую большую и компактную пустынную зону Азии, заселена лишь по краям у подножия могучих хребтов Тянь-Шаня – на севере, Памира – на западе и Куньлуня – на юге. Наиболее многочисленные поселения, в которых жители говорят на новоуйгурском языке, расположены вдоль верхнего течения западных рек – истоков Тарима, в таких городах, как Кашгар, Новый Гиссар, Яркенд и Каргалык, и в верхнем течении северных притоков вдоль южных склонов Тянь-Шаня. Население, говорящее на новоуйгурском языке, проживает и вдоль северных склонов Куньлуня, к югу от великой пустыни и вдоль склонов Центрального и Восточного Тянь-Шаня. Естественно, древний караванный путь – Шелковый путь, связывавший Китай с Ираном и Римской империей, – следовал через эти поселения вдоль высокогорья. К югу от Тянь-Шаня, к востоку от известных оазисов Карашар и Турфан, на новоуйгурском языке говорят на территории до оазиса Комул или Хами (Игу во время монгольского господства). В данном регионе зона распространения этого языка граничит с монгольским языком. Следует, однако, отметить, что на территории распространения новоуйгурского языка во всех крупных городах этой провинции Китая говорят на китайском языке.

К северу все пространство между Каспийским морем и горами Алтая переходит в обширную территорию Казахстана. Так как в свое время политические границы советских национальных республик были проведены на большой протяженности в соответствии с лингвистическими границами ввиду совпадения в языке, национальной или этнической принадлежности, ареал распространения казахского языка простирается от низовий Волги до подножия гор Алтая и его монгольской части, а также истоков Иртыша, главной составляющей речной системы Оби.

Вся территория довольно однообразна географически и лингвистически, но восточные диалекты несколько отличаются от западных. Лишь на востоке Хорезма каракалпакский диалект демонстрирует несколько более специфичные черты, отчасти из-за влияния узбекского и туркменского языков, так что ему предоставлен статус литературного языка, а территории его распространения – автономный регион.

Южная граница этой обширной языковой зоны устанавливается сравнительно просто, более или менее по 41° северной широты между Карабогазом и Сырдарьей, исключая Хорезм и Тянь-Шань, где говорят на узбекском, и восточнее – на киргизском языках. Эта зона соседствует с Китаем, Западной и Северной Джунгарией. На севере, однако, на всем пространстве между Волгой и Иртышом проживает в основном русскоязычное население. Нигде на протяжении этой границы в 1250 миль казахский язык не соприкасается непосредственно ни с одним тюркским языком к северу – языками казанских татар, башкир или языками западносибирских татар. Только на крайнем западе, в дельте Волги, казахи контактируют с отдельными группами диаспоры казанских татар, в то время как на крайнем северо-востоке, у подножия Алтая, казахский язык соприкасается с ойротским языком. Лишь на юге у казахов поддерживаются постоянные отношения с населением, говорящим на узбекском, киргизском и новоуйгурском языках. Контакты с туркменами имеются в Каракалпакской области. В других случаях они незначительны, поскольку пограничная зона к югу от Устюрта представляет собой пустыню.

Крупнейшую тюркоязычную группу, которая не имеет своей отдельной государственности на данной территории, представляют татары. Они разбросаны по шести республикам, и численность их такова, как и киргизов. Татарское население оказалось в такой ситуации отчасти из-за искусственных и драматических событий, в результате которых произошло рассредоточение многих национальностей СССР в 30-е годы и в ходе Второй мировой войны. Одним из таких событий была депортация Сталиным всего тюркского населения Крыма численностью около 200 тыс. человек с родных мест в Среднюю Азию в 1944 году.