Глава двадцать третья: последние дни

 

1

 

Почти месяц потребовалось маленькой «Юноне», чтобы добраться до острова Ситки. Путешествие было нелегким, корабль порядочно потрепало и свирепыми штормами, и бурными волнами.

Только под вечер 8 июня корабль подошел к входу в бухту Новоархангельска. Наступил штиль, и корабль стал на якорь. Резанов распорядился дать несколько пушечных выстрелов, чтобы Баранов узнал об их прибытии. Он и офицеры корабля долго прислушивались, ожидая ответного салюта крепости, – но в ответ было гробовое молчание.

Что случилось в Новоархангельске? Может быть, все население вымерло от голода? Или больных людей перебили индейцы? – задавали они себе вопросы, ответа на которые не было. На всякий случай, если придется вступить в схватку с колошами, был отдан приказ изготовить к бою десять пушек на корабле. Стало темнеть, и решили переждать ночь в проливе, а завтра рано утром осторожно направиться к порту.

Перед рассветом часовые вдруг заметили несколько байдар, бесшумно приближавшихся к кораблю. Вызванные на палубу Хвостов и Резанов настороженно вглядывались в подходящие лодки… ожидая неминуемой индейской атаки. Их сомнения, однако, рассеялись, когда они увидели на байдарках своих русских промышленных и алеутов… но как они выглядели! Это были полуживые скелеты.

И как же были обрадованы приехавшие, когда, поднявшись на палубу, узнали, что трюмы корабля полны продуктами. Это было чудесное спасение в самый последний момент, потому что вся колония находилась на грани гибели от голода. Возвращение «Юноны» спасло жизнь всем оставшимся жителям Новоархангельска.

Немедленно был поднят якорь «Юноны», и байдарки отбуксировали корабль на место его стоянки в порту. Подходя к крепости, «Юнона» опять произвела надлежащий салют в семь пушечных выстрелов, на которые после некоторого ожидания крепость, как бы нехотя, ответила редкими выстрелами – их было тоже семь.

Невозможно описать чувства Резанова, офицеров, доктора Лангсдорфа и сытой команды корабля, когда, сойдя на берег, они увидели жителей – беззубых, тощих… Люди едва стояли на ногах. Казалось, смерть подстерегала их за углом! Страшен был вид Баранова, выглядевшего не лучше других. Правитель тем не менее вышел из крепости и приветствовал камергера, встретив его на полпути к пристани.

– Как ужасно выглядят люди, Александр Андреевич…, – тихо заметил Резанов, – но мы привезли продуктов, много провизии, люди быстро поправятся!.. Наша экспедиция была успешной, даже успешнее, чем мы могли мечтать.

Баранов скептически посмотрел на него и сначала ничего не сказал, но потом, когда узнал, что «Юнона» привезла более четырех тысяч пудов провизии, глаза его засверкали, и он повеселел:

– Вот это хорошо!.. Пришли вы в последнюю минуту, когда мы потеряли надежду на спасение… Чудо… истинное чудо спасения…

Баранов провел гостя в свои «покои», где они долго беседовали, как о том, что произошло в Калифорнии, так и о жизни в Новоархангельске и на Кадьяке. Узнал Резанов, что за время его отсутствия цинга косила людей налево и направо. Умерли семнадцать промышленных, не считая нескольких десятков алеутов… Мало того, еще шестьдесят русских лежали без движения на койках, ожидая неминуемой смерти. Только в конце марта в море появилась сельдь, которая поддержала силы людей настолько, что теперь оставалось только шесть тяжелобольных.

Самой же главной опасностью было ожидание неминуемого нападения индейцев. Колоши прекрасно знали о состоянии здоровья защитников Новоархангельска, и по сведениям, полученным Барановым, подтянули к крепости большие силы. Каждую минуту можно было ожидать атаки и полного разгрома крепости. Защитников ожидала судьба разгромленного Михайловского форта.

– Очевидно, индейцы ожидают только моего отъезда в Кадьяк, чтобы расправиться с крепостью, – сказал Баранов. – Я предполагал съездить туда, посмотреть, как они там живут, но остался, полагая, что мне нужно быть здесь со своими соратниками во время нападения варваров… Врасплох они нас здесь не поймают… Мы готовы… орудия стоят заряжены день и ночь… все промышленные имеют свое оружие при себе и никогда с ним не расстаются.

Вечером после ужина Баранов с Резановым опять уединились в конторке, где обсуждали дела колонии. Тяжелое положение Ситки и Кадьяка довело терпение Баранова до предела, и он опять настоятельно просил Резанова освободить его от обязанностей правителя.

– Я устал от этой работы, а главное – разочаровался во всем. Как я могу заставлять людей под моим началом работать, если они не получают самого необходимого для жизни. Компания больше интересуется барышами, не беспокоясь о том, как эти барыши добываются. Нет, Николай Петрович, моему терпению пришел конец, и я надеюсь, что это мой последний год в этом Богом забытом месте. Следующей весной поеду в Бостон, меня зовут бостонские торговцы. Они считают, что там я буду им полезен, да и по дороге побываю на Сандвичевых островах, повидаю своего друга, короля Камехамеха…

– Весьма сожалею, что у вас такое настроение, – сказал Резанов, – а я разработал большие планы по расширению деятельности компании. Я планирую переместить главную колонию на юг, в устье реки Колумбии, где не будет чувствоваться недостаток в продуктах… Страна там девственная и исключительно богатая.

– Да… да… Все это я уже слышал не раз. Планы и планы из Петербурга… все эти планы разработаны на далекое будущее, а пока что люди мрут, как мухи, от цинги. Кто будет осваивать эти земли, кто пойдет на юг, когда у нас не хватает людей для защиты этой крепости? – с горечью возразил ему правитель.

– Александр Андреевич, я еду в Петербург тотчас и лично приму там меры к разрешению вопросов, поднятых вами. Будут приняты немедленные меры к улучшению вашего положения… даю вам мое честное слово…

– Очень вам благодарен, ваше превосходительство, но чувствую, что здесь на моем месте нужен человек помоложе. Однако я рад, что вы нас поддерживаете в Петербурге. И тем не менее настаиваю на своем желании выйти в отставку и уехать в Бостон…

– Не могу вам противиться, Александр Андреевич, если вы на этом настаиваете, – сухо ответил Резанов.

Баранов посмотрел на него через прищуренные щелки глаз:

– Считаю необходимым доложить вам, Николай Петрович, – добавил Баранов, – что за время вашего отсутствия нашу колонию постигло большое несчастье. 26 апреля прибыл из Кадьяка корабль «Александр» с известием, что наше селение на Якутате со всеми поселенными там крестьянами‑землепашцами снесено с лица земли враждебными индейцами. Селение было захвачено еще в октябре, полгода тому назад. Из всех людей там спаслись только восемь мужчин, две женщины и три мальчика, и только потому, что они были на покосе. Эти люди скрывались в лесу некоторое время, пока их не переловили индейцы. Сейчас они в плену, и индейцы требуют за них выкуп. Мы потеряли на Якутате также пять пушек и пять пудов пороху…

– Это ужасно, – только и смог промолвить Резанов. – Я понимаю ваши чувства.

Расставшись с Барановым, камергер уединился в свей комнате, где долго сидел за столом, описывая все происшедшие события графу Румянцеву. В своем письме он открыл Румянцеву свои заветные планы продвижения на юг, в Калифорнию. Надо понемногу и незаметно начать двигаться из Ситки на юг, в направлении Сан‑Франциско. Прежде всего следует основать селение в устье реки Колумбии. Дальше он предполагал, что через десять лет колония настолько окрепнет, что можно будет включить

Калифорнию в состав русских владений. Испанцы там очень слабы, докладывал он, приписав ниже свои сожаления, что в 1798 году, когда Россия была в состоянии войны с Испанией, Шелиховская компания, которая была единственной реальной силой в этих частях земного шара, могла легко захватить Калифорнию от 34 градуса северной широты до миссии Санта‑Барбара и удержать ее в своих руках навсегда. Местные испанцы вряд ли смогли бы получить военную поддержку из Мексики…

Все написанное говорило о том, что Резанов всерьез подумывал о захвате Калифорнии.

 

2

 

Следующий и все другие дни до отъезда из Новоархангельска Резанов лихорадочно разрабатывал планы еще одного срочного проекта. Резанов не мог простить японцам того унижения, которому они подвергли посланника российского императора. Их нужно было проучить. Зазнавшиеся сыны Японии не могли и не должны были остаться безнаказанными. Оскорбление должно быть смыто кровью.

Как‑то вечером, в теплый июньский день, Резанов пригласил обоих морских офицеров – Хвостова и Давыдова к себе на совещание. Когда офицеры вошли в его комнату, там уже сидел правитель Баранов. После обмена обычными любезностями, Резанов сразу приступил к делу:

– Господа, – заявил он, – я разработал план наказания Японии за то оскорбление, которое этой империей было нанесено мне, личному и чрезвычайному посланнику российского императора. Я предписываю вам, лейтенант Хвостов, отправиться немедленно на «Юноне» в Охотск, куда вы отвезете накопившуюся у меня почту для Петербурга. Главное же, в Охотске вы произведете генеральный ремонт судна, установите добавочные орудия, получите амуницию и будете ждать моего прибытия, когда получите добавочные и последние инструкции для этой секретной военной экспедиции. Ко времени моего прибытия в Охотск я, вероятно, получу инструкции от высших властей из Петербурга. Мичман Давыдов, вы останетесь здесь со мной; мы будем ждать окончания постройки тендера «Авось». Как только «Авось» будет готов, мы немедленно отправимся на нем в Охотск, где вы с вашим кораблем присоединитесь к «Юноне» лейтенанта Хвостова. Там я назначу день, когда оба корабля выйдут в море и направятся на остров Сахалин, где вашей миссией будет уничтожение каждого японского селения, каждой деревушки. Этот акт будет нашим ответом на оскорбление, нанесенное японцами российскому посланнику. Что касается вас, Александр Андреевич, – обратился он к Баранову, – я буду благодарен, если вы распорядитесь назначить один из островов Ситкинского архипелага местом заключения для японских пленников.

Баранов поднялся со своей табуретки и подошел к стене, где висела карта владений Российско‑Американской компании… посмотрел… усмехнулся и сказал:

– Я думаю, что ответ на ваш вопрос находится вот здесь, – и он ткнул толстым, огрубевшим пальцем в остров, находившийся недалеко от Новоархангельска. Остров названия не имеет, поэтому назовем его Японским.

– Ну и хорошо. С этим вопросом покончено. Со временем, Александр Андреевич, японцев, привезенных сюда, после того как они обживутся, можете использовать как рабочую силу, пополнить ряды ваших промышленных…

Резанову не терпелось закончить все приготовления и отправиться в обратный путь. Он торопился покинуть Новоархангельск, чтобы скорее попасть в Охотск, а оттуда сразу же выехать в Петербург. Время было дорого, и ему еще так много нужно было сделать, прежде чем он сможет вернуться к своей Кончите.

Он еще раз посмотрел на офицеров:

– Есть вопросы?

– Никак нет… все понятно!

– Ну тогда вы свободны.

Офицеры вытянулись, щелкнули каблуками и вышли.

Снаружи Давыдов хмуро посмотрел на Хвостова и смачно выругался. Хвостов насмешливо оглянулся на него:

– Ну и дела, – сказал он, – выходит так, что наши два суденышка готовы начать войну против Японии!

– А, что нам остается, – кивнул головой Давыдов, – приказ есть приказ. Он же наш начальник.

– Да, действительно, заварил он кашу, которую нам придется расхлебывать. А попробуй не исполнить приказания – бунт… конец карьеры! Мы не можем не исполнять приказаний старшего по чину. А главное, ведь Резанов – действительный камергер государя императора.

Обоим офицерам, как видно, не очень улыбалась перспектива отправиться в военную экспедицию против Японии, с которой Россия не находилась в состоянии войны. Им казалось, что Резанов отправляет их в пиратскую операцию, не будучи уверенным, имеет ли он полномочия для подобных действий несмотря на всю широту данных ему прав и его высокий пост. Им ничего другого не оставалось, как начать немедленные приготовления к отъезду в Охотск.

«Юнона» была готова к отплытию через несколько дней, о чем Хвостов и доложил Резанову.

Резанов был очень удивлен, когда к нему явился доктор Лангсдорф, затянутый в сюртук, и очень официально заявил, что явился получить разрешение отправиться в Охотск на корабле «Юнона». Отъезд Лангсдорфа означал, что Резанов лишался доктора, но ничего возразить он не мог.

Лангсдорф, поджав губы и сердито глядя на камергера, категорически заявил ему, что он больше не считает себя состоящим на службе его превосходительства. Господин «барон» чинил ему препятствия на каждом шагу, не давал возможности полностью отдаться научным исследованиям в области ботаники.

Птичье лицо эскулапа покраснело и даже побагровело, когда Резанов равнодушно пожал плечами и сказал:

– Если вам так угодно, вы свободны. А каковы ваши планы в Охотске? Поедете дальше в Петербург?

– Нет, господин барон, я намереваюсь немедленно же выехать на Камчатку и в течение года заняться научными исследованиями, и надеюсь, что на этот раз препятствий не будет… – и он опять с обидой поджал губы.

Резонов улыбнулся:

– Лично я ничего против вас не имею; как доктор вы делали все, что было в ваших силах для оказания мне помощи. Я вам напишу рекомендательные письма высшим чиновным лицам как в Сибири, так и в Петербурге.

Планы Лангсдорфа переменились к лучшему, когда в порту неожиданно появился маленький «Ростислав» под командой де Вульфа, вернувшегося из Охотска. Вульф на этот раз намеревался идти в Петропавловск‑на‑Камчатке, что очень устраивало Лангсдорфа, и он сразу же перебрался в каюту капитана на «Ростиславе». 19 июня «Ростислав» ушел, а следом за ним вышла и «Юнона».

С отъездом Хвостова и Лангсдорфа Резанов, не покладая рук, стал готовиться к отъезду. Каждый день он бывал на верфи, наблюдая за тем, как идет постройка тендера «Авось». Давыдов уверял его, что судно будет построено гораздо раньше назначенного срока. Резанов с сожалением думал о приближающемся отъезде, настолько он привык к колонии и сжился с ее людьми и с их интересами. Но в то же время, особенно вечерами, оставшись наедине со своими мыслями, он вдруг мучительно вспоминал Сан‑Франциско и свою нареченную, Кончу. Каждый раз ему казалось, что он слышит веселый, колдовской смех Кончиты, и тогда ему хотелось скорее мчаться в Петербург, чтобы, не теряя времени, опять вернуться в Калифорнию и сжать Кончу в своих объятиях.

Наконец маленькое судно спустили на воду, и все работы на палубе были закончены. Мичман Давыдов доложил, что судно готово к путешествию.

– Ну, с Богом!… Проверьте запасы провизии и пойдем на Охотск, – обрадовано сказал Резанов.

Отъезд был назначен на 25 июля и вечером, накануне отъезда Резанов с Барановым опять уединились и долго обсуждали дальнейшие планы компании. Энтузиазм камергера заразил Баранова, и тот опять загорелся. Снова стал он мечтать о дальнейшей экспансии на юг. Планы отъезда в Бостон испарились, и Баранов опять превратился в прежнего энергичного конкистадора.

Он знал и верил, что с поддержкой влиятельного Резанова в Петербурге теперь сможет горы двигать. Резанов не только понимал и одобрял его планы, но и думал о более грандиозных перспективах и, конечно, солнечная Калифорния занимала не последнее место в этих планах.

На прощание Резанов встал, крепко пожал руку Баранову и сказал:

– Александр Андреевич, помните, что очень скоро вы услышите от меня определенные новости об утверждении наших планов… Эти новости будут для вас сигналом – полный ход вперед!

Утром 25 июля под звуки пушечных выстрелов новенький «Авось», подняв паруса, вышел из бухты Новоархангельска и направил путь на Охотск. Резанов долго стоял на палубе и с грустью смотрел на постепенно удалявшуюся в белесой туманной дымке крепость…