Глава двадцатая: неожиданный оборот дела

 

1

 

С раннего утра 12 апреля в доме Аргуэльо царило оживление. Из комнаты в комнату метались слуги. Вся огромная семья Аргуэльо готовилась к большому событию в их жизни. Сегодня камергер Резанов устраивал парадный обед на борту «Юноны» в честь коменданта Аргуэльо, его супруги, доньи Игнасии, их трех сыновей и четырех дочерей. Наряжались они долго. Туалеты швырялись налево и направо, пока не был выбран подходящий. Служанки с ног сбились, стараясь услужить своим госпожам. И когда пришло время к отъезду из президио, донья Игнасия и ее четыре дочери представляли собой красочное зрелище, напоминающий веселую клумбу, полную ярких цветов. Не менее красочно выглядели комендант и его старший сын дон Луис в своей экзотической военной форме и столь же невероятных огромных шпорах, которыми они особенно гордились, хотя, видимо, ходить с такими шпорами по земле было нелегким делом.

Их возбуждение было вполне понятным: как‑никак, в первый раз в жизни семья Аргуэльо была приглашена на парадный обед, устроенный на борту иностранного корабля.

На борту «Юноны» беготни и приготовлений было тоже не меньше. Резанов хотел показать корабль с самой лучшей стороны, и понятно, что командир корабля Хвостов и его помощник Давыдов стремились продемонстрировать традиционную чистоту и порядок на борту российского военного судна. Нелегко досталось команде корабля, которую подгоняли оба офицера и боцман, чтобы на судне все было, как говорится: без сучка и задоринки.

Резанов решил пригласить семью Аргуэльо на обед на корабле по двум причинам: ему хотелось прежде всего отблагодарить их всех за радушие и гостеприимство, оказанное ему этой семьей, а во‑вторых – у него была и некая задняя мысль, – он решил как бы невзначай показать им огромные запасы товаров в трюмах «Юноны». И, конечно, никто из его окружения и не подозревал, что главной, скрытой причиной приглашения было то, что этот строгий, холодный сановник, дипломат, который казался человеком абсолютно бесчувственным, на самом деле, возможно бессознательно, хотел показать, по‑мальчишески похвалиться своим судном только одному человеку – маленькой худенькой пятнадцатилетней красавице Кончите. Ему хотелось видеть и слышать, как она будет восхищаться его судном, по‑детски хлопать в ладоши и удивляться богатству и обилию всевозможных красивых товаров, как она будет радостно восклицать… ему хотелось слышать звуки ее возбужденного голоса… В последнее время не было такой минуты, когда бы он не думал о Конче!

 

2

 

Шлюпки подошли к трапу «Юноны», и гости поднялись на корабль. У трапа и на борту их ожидали приодетые подтянутые матросы, в чистых и наутюженных формах. Мичман Давыдов встретил почетных гостей на берегу и затем сопровождал их на шлюпках на корабль. На палубе коменданта и его семью торжественно встретил командир судна лейтенант Хвостов в своей великолепной парадной форме. Он подошел к коменданту, отдал честь и громко отчеканил:

– Имею честь приветствовать ваше превосходительство и донью Игнасию на борту Императорского Российского флота корабля «Юнона». Прошу в каюту господина посланника, который уже ожидает вас.

На старого солдата произвели большое впечатление почести, оказанные ему, и он, как петух, выпятил грудь вперед и важно последовал за Хвостовым. Донна Игнасия с Кончей следовали за ним, потом дон Луис и, наконец, остальные члены многочисленного семейства. Конча с большим интересом разглядывала все по сторонам. Вот каков корабль, на котором живет

Резанов; корабль, на котором он, вероятно, скоро отправится домой.

В каюте их радушно приветствовал хозяин:

– Сеньор Аргуэльо… Донья Игнасия… и прекрасный цветок Калифорнии, сеньорита…

– У сеньора очень милая каюта, хотя и маленькая, – заметила Конча, – вы проводите все свое время здесь… работаете и думаете?

– Да, сеньорита, все свое время, кроме тех часов, которые я провожу среди вашей милой семьи, да вечерних прогулок по палубе, когда я имею возможность подышать свежим воздухом… А что, вам каюта не нравится?

– Нет, почему, она очень уютная, но… такая маленькая и темная. Неудивительно, что сеньор так бледен!

Несмотря на размеры каюты, в ней стоял большой стол, за которым свободно уместились гости и хозяева. Кроме девяти гостей, за столом было четверо хозяев: Резанов, Хвостов, Давыдов и доктор Лангсдорф. Резанов посмеялся, когда кто‑то заметил, что за столом сидели тринадцать человек – несчастливое число!

– Я надеюсь, господа, что вы не суеверны и вас не беспокоит это число – чертова дюжина!

– А что, в вашей стране оно тоже считается несчастливым? – боязливо спросила его Конча.

– Да, суеверные люди говорят, что это число приносит несчастье кому‑нибудь из тринадцати, – небрежно ответил ей Резанов. Потом он шутливо решил припугнуть ее, сам придумав суеверие:

– Говорят, сеньорита, что один из тринадцати умрет в течение года… чтобы снова была настоящая дюжина, – засмеялся он.

Конча испуганно посмотрела на него:

– Матерь Божия, какие ужасы вы говорите! – Она набожно перекрестилась: – Нельзя шутить такими вещами, сеньор.

– Простите меня, пожалуйста, я не хотел вас пугать!

После обеда Резанов предложил гостям пройти в другую каюту, где аккуратными рядами лежали образцы товаров, имевшихся в трюмах корабля.

– Боже мой! – воскликнула донья Игнасия. – Какое богатство! И это только образцы! Да вы можете купить всю Новую Калифорнию.

И действительно, на столах и полках можно было найти все то, в чем особенно нуждалась Калифорния. Ряд за рядом лежали топоры, лопаты, молотки, бочонки с гвоздями, наковальни кузнецов и молоты, а с другой стороны – рулон за рулоном – материалы самых разнообразных рисунков. Там были бумажные и шерстяные материалы, и на что особенно обратили внимание гости – несколько рулонов роскошного бархата. Ах, какие же бальные платья можно было сшить из них! Дон Луис тоже с интересом ощупывал великолепный бархат, мысленно представляя себе, что он смог бы сшить из него необыкновенную форму, которой он поразил бы не только всех красавиц Калифорнии, но и своих молодых сверстников гидальго!

Конча молча разглядывала товары, и только горящие глаза, сверкавшие искорками звезд, красноречиво выдавали ее возбуждение. Резанов исподтишка поглядывал на нее. Он видел, что она вдруг стала серьезной. Наверное, снова какая‑то новая мысль или новый план появились в ее голове.

Он подошел к ней:

– Что это вы задумали, сеньорита?.. – спросил ее, улыбаясь. – Опять что‑то планируете?

– Нет… Я только подумала, какие разговоры пойдут по всей Новой Калифорнии, когда новости о том, что мы видели сегодня, распространятся по миссиям!.. Сеньор, все женщины будут умолять губернатора дать разрешение купить эти роскошные материалы, и я, откровенно говоря, не знаю, как он сможет противиться всему этому…

– Сеньорита, дорогая… пожалуйста, не думайте, забудьте все ваши политические планы. Я хочу, чтобы вы хорошо провели здесь время, весело и беззаботно, а не хмурили свои красивые брови. Пойдемте на палубу и полюбуемся закатом. Сегодня, не как в другие дни, – нет тумана и погода просто идеальная. Я побывал во многих частях света, но, думаю, что самое красивое, самое необычайное зрелище – это закат солнца в заливе Святого Франциска!..

На палубе они подошли к перилам и некоторое время молча смотрели на запад, любуясь заходящим солнцем.

– Да, красиво здесь, – согласилась Конча, – закат особенно красив отсюда, с борта корабля… Я так привыкла к этому, даже перестала обращать внимание… Но теперь я вижу, что эта никогда не меняющаяся картина заката на самом деле имеет много разных, часто совершенно неожиданных форм… И теперь я вижу закат, совсем не похожий на тот, что видела из нашего дома… Посмотрите на яркое освещение вон тех скал, с двух сторон охраняющих вход в наш залив… В первый раз я вижу такое зрелище с борта корабля… И я должна благодарить вас, сеньор, за это, такое новое и необыкновенное удовольствие, которое вы доставили мне, пригласив нас на корабль.

– Не благодарите меня, сеньорита… Это я должен благодарить вас за оказанную мне честь. Я горжусь тем, что ваши маленькие ножки касались этой палубы.

Резанов начал было терять голову; но перед ним снова стояла Конча, которая спустила его с облаков на землю.

– Вы надо мной смеетесь, – пожурила она его, – говорите мне опять комплименты, которых я не должна слышать. Вы сами знаете, что я просто‑напросто деревенская девушка!

– Эта «деревенская девушка» могла бы быть жемчужиной в короне любого европейского королевского двора… Как хотел бы я видеть вас там и гордиться тем, что это именно я нашел вас в пустынной Калифорнии.

– Сеньор, пожалуйста, не будите во мне неисполнимых желаний.»

– Почему неисполнимых?.. Держу пари, – серьезно сказал Резанов, – что пройдет совсем немного времени, и вы будете… царить в самом высшем столичном обществе…

Конча посмотрела на него и так же серьезно сказала:

– Хорошо… я принимаю ваше пари… вы не представляете себе… я отдала бы все на свете за то, чтобы оказаться там…

Конча мечтательно посмотрела в сторону пролива, где солнце уже почти опустилось за горизонт. Деревья на скалах с правой стороны пролива еще золотились последними лучами заходящего солнца, которое также освещало и белые домики президио слева, на невысоком холме… Стало прохладно, и Конча зябко закуталась в теплую шаль.

– Как прекрасен и чудесен Божий мир! – тихо прошептала она.

Позади послышались шаги, и к ним подошла донья Игнасия.

– А, вы здесь? Любуетесь нашим закатом, сеньор? Не правда ли, эти минуты заката – самое необыкновенное зрелище? Я уверена, что вы этих закатов солнца никогда не забудете, когда вернетесь домой.

– Да, сеньора… Здесь, в Сан‑Франциско, я как‑то особенно почувствовал величие нашего мира – как творения Бога. Только здесь я осознал всю красоту нашей Земли.

– Не пора ли нам возвращаться домой, Кончита? Становится поздно и прохладно.

– Да, пожалуй, мама.

Она повернулась к Резанову и протянула ему руку:

– Надеюсь увидеть вас завтра утром, как всегда, в нашем доме. Нам нужно приналечь на ваши испанские уроки. И… не засиживайтесь слишком долго сегодня вечером. Вы ведь очень поздно ложитесь спать, сеньор. – Она кокетливо погрозила ему пальчиком. – Берегите свое здоровье.

Подошел дон Хосе.

– Очень вам благодарен, сеньор, за ваше чудное гостеприимство и за то, что вы дали нам возможность посмотреть образцы товаров. Завтра весь наш форт и соседняя миссия не будут ни о чем другом говорить, как о богатых товарах на борту вашего корабля… не без помощи наших дам, – со смехом заметил он.

После отъезда гостей Резанов переоделся и долго, допоздна стоял на палубе, иногда медленно прогуливаясь от борта к борту, глубоко занятый своими мыслями.

Взошла луна, и все вдруг осветилось голубоватым светом ночного светила. Резанов стоял неподвижно и смотрел на залив, на холмы, окружающие его, романтически освещенные мистическим лунным светом. Это голубоватое свечение так гармонировало с теми чувствами, которыми он был полон в сегодняшний вечер. Был очень поздний час, а Резанов все продолжал тихо ходить по палубе.

«Да спит ли он когда‑нибудь?» – подумали вахтенные матросы, на расстоянии наблюдавшие за ним. Он будто даже не слышал звуков корабельных склянок, каждые полчаса регулярно отбивавших время.

 

3

 

На следующее утро Резанов, как обычно, прибыл в дом Аргуэльо на завтрак, и тут Конча сообщила ему новость, которая его страшно поразила.

После завтрака, когда он уединился с Кончей, чтобы заняться уроком испанского языка, он заметил, что она была как‑то необычно серьезна и задумчива.

– Что с вами, сеньорита? Вы сегодня не похожи на себя. Что вас беспокоит?

Она посмотрела на него:

– Скажите, сеньор, а вам уже начали доставлять зерно и другие продукты?

– Нет… И это меня не только удивляет, но и беспокоит. Ваши падре еще пять дней тому назад обещали начать немедленную доставку продуктов, но до сего дня ни одного зернышка не привезено. Я посылал своего офицера в миссию… узнать, в чем задержка, и тот вернулся с какими‑то пустыми извинениями. Откровенно говоря, эти извинения кажутся мне простыми отговорками.

– Я думаю, что я теперь знаю причину, сеньор, – с каким‑то оттенком грусти сказала Конча, – вчера вечером я невольно подслушала разговор и узнала, что губернатор распорядился перевести часть монтерейского гарнизона в наш район. Двести солдат уже прибыли в близлежащую миссию Санта‑Клара, которая находится отсюда на расстоянии каких‑нибудь пяти или шести часов езды на лошадях. Эти солдаты находятся в непосредственном подчинении сеньора де ля Гуерра.

Конча печально посмотрела на Резанова:

– Ходят упорные слухи о войне между Испанией и Россией. Война может быть объявлена в любой момент, если она уже не началась.

– Я не могу этому поверить, – горячо возразил Резанов, – это совершенная бессмыслица! И потом губернатор всегда так мил и любезен со мной.

– Слухи ходят очень упорные. И я должна вам сказать, что эти сведения о передвижении монтерейского гарнизона очень секретные. О них никто ничего не знает, кроме губернатора, моего отца и сеньора де ля Гуерра, который, как вы знаете, занимает пост коменданта монтерейского гарнизона. И знаете, сеньор, у меня есть сильные подозрения, что наши падре пронюхали об этом. Они большие специалисты в этих делах и часто знают новости, которых не знает даже мой отец. Может быть, поэтому они медлят с доставкой продуктов. Если слухи о войне подтвердятся – а они уверены, что ваш корабль будет захвачен и все товары будут конфискованы, – они получат все, что им нужно, не заплатив ни одного песо. Мало того, мне кажется, что я слышала мельком, будто из Старой Калифорнии сюда уже направляется испанский фрегат. Не знаю, насколько правдивы эти слухи, и, очевидно, губернатор им верит, – иначе зачем бы ему понадобилось вызывать сюда двести конных солдат!..

– Конча, дорогая… Я надеюсь, вы разрешите называть вас этим уменьшительным именем… Вы не представляете себе, какую огромную услугу вы оказали мне тем, что сообщили эти конфиденциальные сведения. Я вижу, что мне ничего больше не остается как поспешить с выходом из залива, если я не хочу, чтобы наш корабль и все мы были захвачены, – если, конечно, те сведения, которые вы сообщили мне, верны. Однако я не хотел бы делать этого шага, не узнав сначала, действительно ли война объявлена?.. Как ужасно,

Конча, не знать, что творится в Европе, быть оторванным от своей страны, от правительства, не знать, что творится дома, в России… Конча, – он посмотрел ей в глаза, – меня теперь страшит мысль, что я должен уехать… – Резанов несколько заколебался, но потом, видно, решился и тихо сказал: – Вы как‑то мне говорили, что хотели бы поехать за границу, посмотреть Мадрид и Париж… Вы все еще думаете, мечтаете о том, чтобы покинуть Калифорнию?

Конча вдруг как‑то притихла и ничего не сказала. Она потупила взор и стала упорно разглядывать носок своей туфельки. Потом она подняла голову:

– Почему вы спрашиваете это? Вы же знаете, что мучаете меня этими вопросами, нарушаете мой покой!..

– Конча, я хочу, чтобы вы поехали со мной… чтобы мы поехали вместе в Мадрид, в Париж, а потом в Петербург… Конча, вы понимаете, что меня изводит мысль о разлуке с вами, что я должен уехать и не видеть вас больше! Я не могу с этим примириться… Согласитесь ли вы быть моей женой, Конча?

Кончита побледнела и судорожно прижала обе руки к сердцу:

– Сеньор, я не знаю, что вам сказать… Все это так неожиданно… Я никогда не думала, не смела и мечтать стать вашей женой когда‑либо… я… бедная маленькая девочка из дикой Калифорнии… когда у вас в столице так много красавиц… Вы не шутите, сеньор… не смеетесь над маленькой глупенькой девочкой, которая так много болтала лишнего, болтала о своих мечтах убежать из Калифорнии в далекие страны… вы пошутили, правда?.. – и глаза Кончи наполнились слезами.

– Кончита, дорогая, неужели вы думаете, что я мог позволить себе такую глупую шутку? Все, что я хочу сейчас знать, услышать от вас – есть ли у вас хоть немного чувства ко мне, думаете ли вы, что захотели бы быть моей… быть со мной навсегда, до конца наших дней?

Резанов взял ее руки и покрыл их поцелуями.

– Хочу ли я?! – вскрикнула Конча. – Да я почту себя счастливейшей девушкой в мире, которой выпала честь стать вашей женой. Я поеду с вами в самые удаленные места на Земле, куда вы захотите, только скажите мне честно, что я действительно нравлюсь вам, что вы меня немножечко любите… – и она вопросительно посмотрела на него.

– Спасибо, Конча. Это все, что я хотел знать. Я буду помнить этот час, эту минуту, как самый счастливый момент в моей жизни. Я пойду к вашему отцу сейчас же и сообщу ему о нашей помолвке, скажу ему, что мы любим друг друга и что мы хотим венчаться в самое кратчайшее время. Не думаете ли вы, что это будет самым правильным шагом теперь? Я думаю, что надо спешить, если я хочу увезти с собой свою молодую жену и не оказаться пленником в Монтерее… Постараюсь закончить переговоры с губернатором сегодня или завтра, а там – и домой!

Резанов притянул к себе ее руки и поцеловал их опять:

– Может быть, сейчас, раз мы помолвлены, не будет нарушением ваших обычаев, если я поцелую вас!..

Он притянул Кончу к себе, тело которой вдруг стало податливым, послушным, и поцеловал ее в губы. Она не сопротивлялась сначала, но потом вдруг отпрянула от него.

– Нет, не надо, сеньор. Это против обычаев нашей страны. Нехорошо делать это!..

Резанов засмеялся:

– Как всегда, подчиняюсь вам, больше не буду пытаться целовать вас… сегодня!

– Все это так неожиданно, сеньор Резанов… – она счастливо улыбнулась, – подумать только, что я стану вашей женой… что я поеду с вами в Россию, увижу так много стран…

– Конча, дорогая, пожалуйста, не зовите меня сеньором, или сеньор Резановым. Мы с вами помолвлены, и у меня есть имя… христианское имя… я хочу, чтоб вы с этого времени меня звали по имени – Николай! Пожалуйста, скажи – Николай!.. Я хочу слышать, как ты произносишь мое имя.

– Николай!.. Любовь моя!..

– Конча… жемчужина Калифорнии… Красивейшая из красивейших… как я счастлив теперь!

– Николай, – вдруг сказала Конча, – а что если мои родители не согласятся на брак, тогда что? Я страшусь думать – вдруг, это случится после тех нескольких блаженных минут, когда я узнала, что ты любишь меня! Что мы будем делать тогда?

– Мы найдем способы убедить их. А потом, что они могут иметь против меня? Не думают же Они, что я более низкого происхождения, чем ваша семья!

– Нет, конечно, нет… Есть другое – не забудь, что ты другой национальности, из другой страны, а главное – твоя религия другая. Для них ты еретик!

– Ну мы увидим, что будет дальше, а пока что не будем портить эти минуты разными домыслами. Лучше подумаем о нашем счастье, о нашем совместном счастливом будущем.

– Николай, – Конча вспомнила вдруг, что Резанов еще не добился разрешения от губернатора продать свои товары, – я приму все меры к тому, чтобы убедить губернатора. А теперь, – и она лукаво посмотрела на него, – так как мы теперь помолвлены, ты должен быть со мною совершенно откровенен, должен доверять мне полностью, чтобы мы могли вместе, сообща разрабатывать «наши» планы. И прежде всего я хочу знать, какие у тебя были истинные, наверняка более грандиозные планы, когда ты решил приехать в Калифорнию… ведь не приехал же ты сюда, чтобы торговать… ты не торговец, а камергер!.. Что у тебя за планы? Я маленькая деревенская девочка, но я не такая уж дурочка!..

Резанов с улыбкой посмотрел на нее:

– Я вижу, что от тебя не может быть секретов… Ты читаешь мои мысли, как открытую книгу. Ничто не может скрыться от твоих любознательных, проницательных глаз. Твои догадки недалеки от правды. Когда я решился отправиться на юг, в Калифорнию, то, кроме желания добыть провизию, я хотел также обследовать побережье от Ситки до Сан‑Франциско. И должен тебе сказать, что я серьезно намереваюсь перенести нашу главную квартиру с холодного острова Ситки на юг, в более теплые места… может быть, в устье реки Колумбии… Ты знаешь, где находится эта река… Я тебе о ней говорил… Правда, это место не очень‑то теплое, но все же лучше, чем Ситка. Если мы переберемся туда, то сможем выжить, пережить суровые зимы, а главное, сможем заняться земледелием. Кто знает… в будущем можем продвинуться и дальше на юг… – заметил он осторожно, наблюдая за реакцией Кончи на эти слова.

Конча радостно посмотрела на него, точно хотела поблагодарить Резанова за его откровенность.

– Я тебя вполне понимаю, Николай. Понимаю твое желание помочь своим соотечественникам. Места на Севере, должно быть, ужасные, со всеми этими холодными ветрами и дождями, да к тому же и дикие индейцы только и ждут случая напасть на вас и уничтожить молодое селение. Насколько же велика разница между вашими владениями на Севере и здешними землями. Нас здесь ничто не беспокоит… приятный климат, обильные урожаи, изобилие плодов… Я думаю, что все это сделало всех нас ленивыми… Нет у нас той энергии, которую мы замечаем у вас. Ваши люди в постоянной борьбе за существование закалились и не боятся никаких невзгод…

– Знаешь, Конча… смотрю я на тебя и не перестаю удивляться. Слушая тебя я забываю, что тебе еще нет и шестнадцати лет. Так как ты говоришь и рассуждаешь, можно подумать, что ты старше, много старше!

Она о чем‑то задумалась… может быть, не слышала даже его последних слов… Казалось, она прислушивалась к своему внутреннему голосу, который что‑то шептал ей. Потом кивнула головой, точно согласившись с этим внутренним голосом, подняла глаза на Резанова и медленно сказала:

– Николай… я думала… то, что ты сказал о необходимости продвижения на юг… поселиться в устье реки Колумбии. Я подумала… почему останавливаться на полдороге… почему удовлетворяться полумерами?.. А что ты скажешь о Калифорнии, о заливе Сан‑Франциско, даже о Санта‑Барбаре – разве ты не хотел бы приобрести эти места. Места эти богатые, еще не достаточно разработанные. Они ждут энергичных людей…

– Конча! – поразился Резанов, – Надеюсь, ты не думаешь об этом серьезно?.. Ведь если я говорил о землях на север от Сан‑Франциско, то только потому, что они совершенно необитаемы… они только, может быть, формально принадлежат испанской короне… Я мог бы легко занять те земли, но говорить о занятии этого форта, и земель, и миссий на юге – это же враждебные действия!..

– А почему бы и нет? – возразила Конча. – Если вы не возьмете этих земель, другие придут и возьмут – англичане или янки… так почему бы им не достаться моему нареченному?.. Испания все равно их потеряет в недалеком будущем.

– Конча… мои планы никогда так далеко не заходили… у меня просто нет слов – не знаю, что и сказать! Мне нужно хорошо продумать твой план, взвесить все стороны, обдумать различные неожиданные осложнения… Нет, конечно, так сразу решиться на такой план нельзя… Но, с другой стороны… твоя идея мне начинает нравиться… Пожалуй, ты права – это смелая и вполне достижимая идея.

– И если это случится, Николай, – радостно оживилась Конча, довольная тем, что ее план Резанову понравился, – то мы с тобой вернемся сюда из Петербурга… ты вернешься как вице‑король, личный представитель русского императора, и я буду здесь вместе с тобой. Мы будем править этими землями так, как ими надо править. Ты, Николай, построишь здесь прекрасные новые города, страна зацветет… Здесь на песчаных дюнах Святого Франциска вырастет большой, чудесный город с тысячами людей; залив здесь будет самым оживленным во всем мире. Город в Сан‑Франциско будет больше и богаче Мадрида, и ты будешь первым человеком на этих землях… вице‑король Калифорнии…

Мечты Кончи унесли ее далеко вперед, в будущее, и она говорила точно была в состоянии транса… изрекала пророчества!

Резанов осторожно коснулся ее руки и сказал тихо:

– В первый раз в жизни я потерял дар речи благодаря твоим неограниченным амбициям. Конечно,

Конча, мы вместе можем добиться головокружительных высот – было бы желание, – а этого у тебя вдоволь…

– Да, Николай, прекрасное будущее, но мы не знаем, никто не знает, как далеко оно впереди… Ну хорошо, я думаю, что наши занятия «испанским языком» сегодня закончились… Я думаю, что пора идти.

– Конечно, пора идти, но я пойду прямо к твоим родителям, просить твоей руки…

– Не завидую тебе, Николай. Родители будут страшно расстроены… Они ведь набожные католики, и я боюсь, что им будет трудно согласиться на брак дочери с «еретиком», – засмеялась Конча.

– Ну, посмотрим… Я твердо решил, что не поеду обратно без тебя… ты поедешь со мной в Петербург.

– Ну, желаю тебе счастья.

Конча стояла у двери, скрестив руки на груди, и долго смотрела вслед Резанову, отправившемуся для переговоров с комендантом и его женой.