Глава десятая: одиссея тараканова

 

1

 

С хорошим попутным ветром, на всех парусах, «Ильмень» быстро покинул холодные берега Русской Америки. Русские промышленные радовались, что будут иметь возможность охотиться у теплых калифорнийских берегов, а не в ледяных водах около Ситки или Алеутских островов. Капитан Вудсворт по соглашению с Барановым обязался выплачивать охотникам их заработки. В том случае, если с кем‑либо из русских или алеутов произойдет несчастье, Вудсворт обещался платить семьям погибших по двести рублей. Старшим над всеми охотниками поставили Тимофея Тараканова. Как представитель Баранова, он должен был следить за тем, чтобы капитан Вудсворт в точности выполнял условия заключенного соглашения.

Первая часть пути до форта Росс прошла без сучка и задоринки. Тараканов побывал у Кускова, повидался со своим приятелем и был совершенно поражен, насколько форт Росс под управлением Кускова преуспел и разбогател. Люди жили хорошо и зажиточно, все раздобрели, обзавелись хозяйством – жизнью своей были довольны. Тараканов позже отмечал в своих воспоминаниях о полном удовлетворении жителей форта Росс и особенно о тех дружественных отношениях, что у них установились с соседними индейскими племенами. Позже он отмечал контраст в отношениях русских и испанцев к индейцам. Он писал, что испанцы обращались с индейцами с неимоверной жестокостью.

«Ильмень» провел несколько дней в районе форта Росс и залива Бодега, прежде чем опять были подняты паруса, и корабль отправился дальше на юг – к берегам теплой Южной Калифорнии. И чем дальше корабль удалялся от Ситки, тем больше капитан стал показывать свой истинный характер. Как с командой корабля, так и с алеутами, доверенными Тараканову, он обращался с нечеловечной жестокостью. Пил он много и часто, но никто никогда не видел его очень пьяным.

Из форта Росс «Ильмень» зашел в бухту Сан‑Франциско, где капитан Вудсворт занялся с испанцами меновой торговлей, правда, не особенно прибыльной, а затем, как только корабль вышел в открытое море, Вудсворт отдал приказание алеутам начать промышлять морских бобров у берегов Калифорнии. Капитан знал, что занимается незаконной охотой, со злорадством поглядывал на берег, понимая, что испанцы следят за ним в полном бессилии.

Через несколько дней он решил пополнить запасы питьевой воды, которая быстро расходовалась из‑за большого количества охотников на борту. Вудсворт подошел к устью небольшой речки, «Ильмень» стал на якорь, и капитан послал на шлюпке четырех алеутов на берег. Не успели те выйти с бочонками на берег, как к ним бросился из‑за песчаной дюны отряд испанских солдат.

– Гишпанцы! – завопили алеуты и кинулись к шлюпке.

Им посчастливилось избежать захвата, и шлюпка вернулась на корабль с пустыми бочонками.

Полупьяный гигант Вудсворт рассвирепел:

– Ерунду вы чешете! – заревел он и сжал свои громадные кулаки. – Марш на берег, и без воды не возвращайтесь!

Испуганные алеуты снова направились на шлюпке к берегу и, как и следовало ожидать, на них опять напали испанцы, от которых им вновь пришлось бежать и возвращаться обратно на корабль, не пополнив запасов.

Капитан буквально озверел, когда увидел, что алеуты вернулись ни с чем.

– Почему вернулись без воды, сукины дети?! – заревел он.

Один из алеутов пытался объяснить что‑то, но Вудсворт схватил железный прут и с размаху ударил им беднягу по голове. Алеут, как подкошенный, с разбитой головой свалился на палубу. Остальные испугано попятились назад.

Убийство алеута привело в шок остальных охотников и Тараканова. К несчастью, капитан совершенно не считался с Таракановым и вел себя на корабле, как полновластный хозяин.

Тимофей, потерявший своего лучшего охотника, пошел в каюту капитана, где нашел того по обыкновению с большой кружкой рома в руке.

– Капитан Вудсворт, – сурово заявил ему Тараканов, – вы совершили преступление, чему нет никакого оправдания, и от имени правителя колонии я протестую против подобных актов.

Вудсворт насмешливо воззрился на него, ожидая, что еще скажет ему этот смешной русский гигант, который, пожалуй, физически был не менее силен, чем сам Вудсворт, разве что помоложе.

Тимофей посмотрел на него и понял: этот лоб ничем не прошибешь, но считал, что он должен высказаться до конца, и продолжал:

– Вернуть к жизни этого человека, моего лучшего охотника, мы не можем. Так как он умер – а его убили вы, – то по условиям контракта, заключенного вами и правителем Барановым, вы обязаны уплатить мне двести рублей для передачи семье убитого, а что касается самого акта убийства, то вы сами за него будете отвечать правителю.

Вудсворт прищурил глаза и презрительно посмотрел на Тимофея:

– Протесты заявляешь, а!.. Хочешь двести рублей! Ты от меня не получишь ни копейки, а если рот еще откроешь, то вместо двухсот рублей получишь двести плетей, а потом пойдешь акулам на кормежку – понял?

Потом он усмехнулся, точно какая‑то новая, дьявольская мысль родилась в его пьяном мозгу:

– Нет, пожалуй, лучше закую тебя в кандалы, да так в цепях и отвезу на берег и передам испанцам…

Ты у них там поработаешь и не за двести рублей, а за удары плетью… им нужны рабы – работники на маисовых полях, а пока… вон из моей каюты!

 

2

 

Корабль отправился дальше на юг, потому что охота на морских бобров оказалась недостаточно успешной. Дня два пробыли недалеко от Монтерея, и это совсем не понравилось Тараканову. Меньше всего хотел он заниматься охотой на морского зверя у входа в бухту, где находилась столица Новой Калифорнии; Кусков, как и Баранов, всегда старался избегать столкновений с испанцами. Говорить об этом капитану Вудсворту было бесполезно. Он не терпел никаких указаний, и все разговоры с ним обычно оканчивались угрозами с его стороны. По приказу Вудсворта, шлюпки с охотниками были спущены для поисков морских бобров. Охота оказалась удачной – за два дня было убито около двухсот животных. Довольный капитан направился дальше на юг в поисках большего количества бобров. Следующая остановка была около Санта‑Барбары, где добыча тоже оказалась удачной, так же как и около Сан‑Луис Обиспо. Несколько дней лавировало судно у берегов Южной Калифорнии, то там, то здесь останавливаясь для охоты на бобров. Капитан был доволен, так как трюмы были полны мехов. Пришла пора собираться и в обратный путь.

В последний раз «Ильмень» стал на якорь у мыса Кончепчион, где капитан решил пополнить запасы провизии свежим мясом. Берег казался пустынным. Ни людей, ни строений не было видно. Кругом – песчаные дюны, поросшие травой и кустарником, и нигде ни души.

– Хорошее место для охоты, – пробурчал капитан, обращаясь к дону Элиоту Кастро. – Можно подстрелить дикого козла или барана.

Он отобрал группу охотников в одиннадцать человек – русских и алеутов – и приказал им спускать две шлюпки. Матросам‑гребцам было приказано держать шлюпки наготове у берега, если охотникам придется спешно отступать от испанцев.

Когда люди были уже в шлюпках, взгляд капитана упал на Тараканова

– А вот ты как раз и нужен! Ты очень заботишься о своих людях, так вот и поезжай с ними на охоту… смотри, чтоб с ними ничего не случилось на берегу!.. Ну, полезай в шлюпку!

Тимофей пожал плечами и, ничего не сказав, спустился в одну из шлюпок.

– Капитан, – обратился к Вудсворту дон Элиот Кастро, – насколько можно видеть отсюда, берег совершенно пустынный и там никого не видно. Я думаю, что будет вполне безопасно, если я тоже поеду на берег, – если, конечно, не будет препятствий с вашей стороны.

Вудсворт в недоумении посмотрел на него:

– Если вам хочется, пожалуйста! – как‑то безразлично разрешил он.

Кастро радостно спустился следом за Таракановым.

Шлюпки быстро подошли к берегу. Тараканов и Кастро тщательно осмотрели прибрежные дюны и кусты. Испанских солдат нигде не было видно. Охотники осторожно направились к дюнам, за которыми виден был лесок, где можно было поохотиться.

Как Тараканов, так и охотники не знали, что испанцы следили за их кораблем, незаконно охотившемся за бобрами в прибрежных водах, еще с Сан‑Франциско. Испанские власти были озлоблены пиратской деятельностью Вудсворта, и солдатам было наказано следить за продвижением корабля и не допускать выхода команды на берег, а если те посмеют сделать это, то доставить их в Монтерей. И нужно было, чтобы Тараканов, который обычно оставался на корабле, когда охотники уходили на охоту, в этот день был отправлен на берег. Очевидно, его обычное «счастье» сопутствовало ему.

Не успела группа войти в лесок, как их неожиданно окружил отряд испанских кавалеристов, бросившихся на перепуганных охотников с обнаженными саблями. Все тринадцать человек были захвачены, что называется, на месте преступления и обезоружены. Затем солдаты крепко связали им руки сзади сыромятными ремнями.

Пораженный всем случившимся дон Элиот запротестовал, что с ним, джентльменом, обращались подобным образом.

– Вы еще поплатитесь за такое обращение! – громко заявил он солдатам по‑испански.

Один из солдат повернулся к нему и наотмашь ударил по лицу.

– Заткнись, пират! – прохрипел солдат и крепче затянул узлы ремней.

Кровь бросилась в лицо Кастро от полученного оскорбления:

– Я представитель благородного сословия и требую, чтобы со мной обращались подобающе. А что касается тебя, негодяй, – посмотрел он на солдата, ударившего его, – то я о тебе доложу его превосходительству губернатору и потребую для тебя достойного наказания.

Солдату это показалось забавным и он обратился к своим товарищам:

– Этот тщедушный цыпленок будет жаловаться губернатору! – не мог удержаться он от смеха.

По команде капрала солдаты вскочили в седла и погнали группу связанных пленников перед собой.

– Вперед, марш! – командовал капрал и для большей острастки щелкал бичом. – Вперед, скоты!

Несчастные пленники медленно поплелась куда‑то вперед. Вид у всех был ужасный – руки, крепко стягивали ремни, узлы которых врезались в кожу. Но больше всего мучило нещадно палящее яркое южное солнце, немилосердно обдававшее их своими жгучими лучами.

Тринадцать пленников уныло и молча плелись по пыльной дороге, с обеих сторон которой видна была засохшая желтая трава – земля эта долгое время не видела ни капли дождя. Вокруг пленных лениво покачивались в своих седлах испанские солдаты, некоторые даже дремали. Изредка какой‑нибудь солдат доставал свою фляжку, чтобы выпить из нее какую‑то жидкость, скорее всего, вино.

Пленники сильно страдали от жажды и усталости после нескольких часов пути. Иногда, когда они замедляли шаг, солдат лениво взмахивал кнутом и больно стегал им по спине ближайшего пленника. Раздавался стон, и группа прибавляла шаг.

Только вечером остановились для отдыха, и солдаты стали располагаться на ночлег, не обращая никакого внимания на пленников. Они сытно поели, запили свой ужин обильным количеством вина, оставили часового следить за задержанными и завалились спать, даже не предложив воды охотникам.

 

3

 

Рано утром солдаты встали, закусили, подняли пленников на ноги и погнали их опять, как скот на убой. Идти было еще труднее, чем накануне… связанные руки онемели, да и ноги были в ужасном состоянии от долгого пути. Опять пленникам ничего не дали – ни пищи, ни воды.

Около полудня группа остановилась на короткий отдых, после чего несколько солдат отделилось и, забрав с собой Кастро, быстро поехали на север, видимо, направляясь в Монтерей. Все остальные в конце мучительного дня добрались до испанской миссии, носившей название Санта‑Барбара. Все эти два дня пути по солнцепеку Тараканов постоянно думал: почему капитан Вудсворт не пришел к ним на помощь – ведь у него было несколько пушек, которыми он мог рассеять отряд испанской кавалерии; он мог высадить десант вооруженных моряков и отбить пленников.

Ничего этого Вудсворт не сделал. Как только шлюпки вернулись, и матросы доложили ему о захвате охотников испанцами, капитан приказал поднять паруса и взять курс на Сандвичевы острова. Вероятно, он считал, что с окончанием охоты и с трюмами, полными мехов, охотники были для него обузой, ненужным балластом!

Миссия Санта‑Барбара была маленькой, грязной, пыльной деревушкой, посреди которой каким‑то странным, инородным явлением выглядела изумительно красивая церковь, казавшаяся здесь пришелицей из другой жизни. Тараканов заметил около церкви монахов и несколько откровенно умиравших от скуки испанских солдат.

Военный эскорт, пощелкивая бичами, загнал пленников в приземистую темную казарму без окон с настолько низким входом, что всем нужно было сгибаться, чтобы войти внутрь, даже малорослым алеутам. В казарме уже находилось несколько заключенных индейцев.

– Как видно, их здесь не очень балуют, – заметил Тараканов, увидев лежавших на простом земляном полу индейцев. – У нас свинарники лучше.

Он посмотрел вокруг.

– Ну, будем устраиваться. Постарайтесь отдохнуть, а то ведь мы не знаем, чего еще можно ожидать от этих гишпанцев.

Не успели они расположиться на полу, как вдруг распахнулась узкая дверь, и в темницу вошел молодой испанский офицер в великолепной форме с широким сомбреро и звонкими, невероятно огромными шпорами. Следом за ним вошли несколько солдат.

– Где они? – спросил он, стараясь различить фигуры людей в полумраке. Солдаты показали на Тараканова и его группу.

Офицер подошел к Тараканову, в котором он признал старшего и стал допрашивать его с высокомерным видом. Горохом сыпалась незнакомая испанская речь. Тимофей знал несколько испанских слов, но ничего не мог понять из того, что быстро лопотал офицер. Тараканов только молча посмотрел на него и показал на свои руки, связанные ремнями. Руки пленников побагровели и онемели.

Офицер посмотрел, нахмурился и что‑то быстро сказал солдату, который подошел к Тараканову и развязал ему руки. Остальные одиннадцать узников также были освобождены от ремней, Тараканов пытался подняться с пола, но ноги отказали, и он повалился на землю. Офицер еще что‑то сказал и с самодовольным видом покинул казарму.

Дверь закрылась, и в казарме стало почти совсем темно, пока глаза не привыкли к полумраку. Развязанные люди стали растирать затекшие руки, чтобы как‑то восстановить кровообращение.

Прошло часа два, двери снова открылись и вошел солдат с большой миской вареного маиса и арбузом – это была первая пища для двенадцати голодных пленников за два дня. Моментально все было съедено до последней крупинки.

Прошло дня три, и люди понемногу пришли в себя. Отцы миссии решили, что новые рабы достаточно бездельничали, и приказали солдатам погнать их с индейцами на работу в поле, тем самым приписав их к сословию крепостных. Каждый день Тараканов с остальными узниками должен был вставать на рассвете и работать на полях под присмотром солдат и падре до самого заката солнца. Если солдатам казалось, что кто‑либо замедлял работу, его тут же свирепо избивали кнутами до потери сознания, в назидание всем остальным.

Несмотря на тяжелую, адскую работу под палящими лучами солнца, несмотря на побои, у Тараканова никогда не терялась надежда на то, что правитель Баранов вызволит своих из беды, если только узнает об их пленении. Он верил в свое спасение, хотя бы потому, что уже дважды чудом спасался из индейского плена.

Почти каждый день Тараканов был свидетелем исключительно жестокого обращения испанцев с индейцами, и не только солдат, но и монахов. Нелегко жилось и русским с алеутами. Однажды тяжело заболевшего алеута навестил в казарме падре из миссии, который сказал бедняге, что если тот хочет излечиться от болезни, ему нужно принять католичество.

Тараканов, присутствовавший при этом, позже в своих воспоминаниях записал, что алеут ответил священнику на это, что он с детства был приучен креститься по православному обряду и не может позволить себе креститься по‑иному – это будет противно его православной вере.

Падре рассвирепел, приказал вытащить больного на двор, и там беднягу свирепо отхлестали бичом.

 

4

 

Прошло шесть месяцев, и в судьбе Тараканова все еще не произошло никаких перемен. Он со своими алеутами был в сущности рабом испанцев. По‑прежнему они работали на полях миссии под постоянным надзором солдат, жили в том же грязном хлеве, а главное – всегда голодные.

Тараканов за шесть месяцев научился немного говорить по‑испански и мог теперь довольно хорошо понимать своих тюремщиков. Все это время он старался узнать от них – не пытается ли компания добиться их освобождения. При каждом удобном случае он незаметно прислушивался к разговорам монахов – вдруг те проговорятся. Он был уверен, что и Баранов, и Кусков принимают меры к его освобождению, но он знал также, что все делается в официальных сферах медленно, не спеша. Нужно только запастись терпением. Он старался сблизиться с солдатами, оказать им хоть какую‑то услугу, так же как и завязать дружбу с индейской прислугой в миссии. При каждом удобном случае он пытался переслать записку Кускову в форт Росс, дать ему знать о своем положении.

Тараканов однажды заметил, что в миссии началось необыкновенное оживление. И монахи, и солдаты находились в каком‑то возбуждении. Двор миссии был подчищен. Он решил, что ожидается приезд важной особы. И, действительно, вскоре во двор миссии въехала большая кавалькада – отряд солдат и среди них какой‑то пожилой военный в особенно красочной форме. Тараканов решил, что это какой‑то крупный чиновник из Монтерея, а возможно, и сам губернатор.

Выбрав момент, когда никто не следил за казармой, Тимофей выбежал на площадь, подбежал к высокому гостю и закричал на ломанном испанском языке:

– Я русский… русский!..

Один из монахов быстро загородил ему дорогу и сердито закричал:

– Нет, нет… это индеец! Пошел вон… вон отсюда!

Солдаты подскочили к нему и потащили прочь со двора, подталкивая его подзатыльниками и градом ударов тростью. За свою выходку Тараканов и вся его группа охотников были наказаны дополнительной работой на полях и сокращением рациона.

Вечером, лежа на земляном полу в своей казарме, Тараканов заметил, что алеуты выглядели в этот день очень подавленными. Они о чем‑то тихо перешептывались.

– Что вы там шепчете? – спросил он ближайшего алеута.

Тот замялся, но потом прямо сказал, что все алеуты потеряли надежду когда бы то ни было вернуться домой.

– Ты, Тимофей, во всем виноват, – хором заговорили все. – Ты заговоренный. Каждый раз, когда люди едут с тобой, ты попадаешь или в руки индейцев, или гишпанцев, и всегда в этих случаях много людей гибнет!

Тимофей пытался успокоить их, положиться на милосердие и помощь Бога.

– А насчет того, что я приношу несчастье, стыдно вам так говорить. Вы такими словами Бога гневите… – сердито сказал он им. – Вы не язычники, а истинные православные христиане, и не должны так думать и хулить имя Божье!

Уговорил их Тимофей да не надолго. Видно, терпению алеутов пришел конец. Через несколько дней алеут Василий подошел к Тараканову и сказал, что он решил жениться на индейской девушке и что монахи обещали дать ему землю, избу и всякий инвентарь, если он откажется от своей православной веры и станет католиком.

– Я решился на этот шаг, – сказал он. – Помощи нам ждать не от кого, а работать рабом на полях всю жизнь я не хочу.

Тараканов был в ужасе от таких слов.

– Да как ты можешь говорить такое! Как же это можно отказываться от истинной, православной веры!.. Ты с ума сошел! А потом ведь тебя жена ждет на Кадьяке!

Василий угрюмо посмотрел на него:

– Не видать мне жены никогда, Тимофей! Мы все останемся здесь навсегда. Я не хочу быть больше рабом. Посмотри на нашу одежду… истрепались мы совсем, изголодались…

Тимофей сделал еще одну попытку уговорить его:

– Ты же понимаешь, почему они хотят дать тебе индейскую девушку в жены? Да потому, что из тебя сделают индейца, а ты сам знаешь, как живут индейцы в этих миссиях. Ты их видишь каждый день, одетых в отрепья. Они рабы – работают каждый день на полях… Нет у них ни праздников, ни отдыха, а обращаются с ними хуже, чем с собаками. Да что там говорить… Сам видишь их жизнь.

Алеут потоптался на месте, но потом упрямо заявил:

– Их священник сказал, что я буду жить, как свободный человек, а если я стану католиком, то могу опять жениться!

Тараканов покачал головой и только горько добавил:

– Ты не прав, Василий, не прав! Это все, что я могу тебе сказать. Подумай, что ты услышишь от своей жены, когда вернешься домой и скажешь ей, что у тебя в Калифорнии другая жена и, мало того, – ты стал католиком!

Василий опустил голову, но, как загипнотизированный, монотонным голосом повторил:

– Мы никогда не вернемся… останемся здесь… и я хочу жить здесь лучше, чем мы живем теперь… хочу иметь жену!

В следующее воскресенье Василий женился на индианке и покинул своих товарищей – поселился где‑то с молодой женой на ферме. Вскоре и остальные алеуты заколебались. Через несколько дней четыре алеута тоже изъявили свое согласие поселиться на ферме и жениться на индианках. С их уходом осталось только шесть человек, включая Тараканова.

Испанские патеры стали подвергать оставшихся постоянному нажиму, пытаясь склонить их к католичеству. Возможно, из‑за того, что оставшиеся были русскими, которые не мыслили для себя никакой другой веры, кроме православной, или же высокое моральное влияние Тараканова на них подействовало, но никто из них уговорам монахов не поддался.

Однажды Тараканов был свидетелем попытки массового побега индейцев. Индейцы, работавшие в поле, подняли шум и крики. Видно было, что они были страшно возбуждены. Какой‑то молодой индеец обратился к ним с речью, очевидно, призывая к мятежу и массовому побегу.

Вдруг, как по команде, все индейцы прекратили работу, побросали свои инструменты и кинулись бегом с поля по направлению к горам,

Пораженные видом убегавших индейцев два солдата, охранявшие их, сначала остолбенело смотрели им вслед. Потом один галопом поскакал в миссию за помощью. Не прошло и нескольких минут, как из миссии вылетел на конях весь его гарнизон и пустился в погоню за мятежными индейцами‑рабами. Конники довольно скоро догнали беглецов и согнали их в стадо.

Индейцев привели на двор миссии, где немедленно начались экзекуции. Ни один не избежал побоев плетьми. Били всех до исступления. Главарь мятежников – молодой индеец был отделен от других, и после того как все были избиты плетьми, началась экзекуция главаря. Хлестали его тяжелыми сыромятными бичами все солдаты по очереди, пока он не превратился в бесчувственный кровавый кусок мяса. Монахи принесли затем свежую шкуру, только что снятую с убитого теленка, завернули избитого индейца в еще мягкую шкуру и зашили ее на нем. Остаток дня индеец пролежал на солнцепеке. Окровавленная шкура засохла, сузилась и, как клещами, сильно сдавила тело индейца. Прошла ночь, и когда утром разрезали ремни, которыми шкура была стянута на несчастном, он был мертв – умер ли он от зверских побоев, или же задохся в засохшей шкуре, – никто не знал. Индейцы хорошо усвоили этот урок, и за время пребывания Тараканова в плену побегов больше не было.

 

5

 

Время шло, и Тараканов уже потерял счет дням. Видя, что на полях миссии крепостные по старинке пахали землю деревянными сохами, Тараканов как‑то предложил монахам свои услуги и сказал, что он умеет делать железные плуги, которыми гораздо легче и лучше пахать. Толстый падре выслушал его и спросил, где и когда он научился этому искусству. Тимофей ответил, что и в форте Росс, и на Ситке русские уже давно делают плуги, и он долгое время работал там в кузнице.

Монах недоверчиво посмотрел на него. Ему не верилось, чтоб русские «варвары» на севере могли иметь лучшие сельскохозяйственные орудия. Однако повел его в низкую избу, похожую на свинарник Тараканова. В избе, в отличие от помещения пленников, было окно, и в ней было сравнительно светло. У окна стоял большой стол, где лежал топор и еще какие‑то примитивные инструменты. Это была так называемая мастерская миссии.

– Ну, показывай, как ты можешь делать железные плуги.

Тараканов в изумлении посмотрел на него:

– Так здесь же нет никакого инструмента… мне нужна кузница, а главное – инструмент.

Монах нахмурился:

– Какой тебе инструмент?.. Видишь, здесь все есть… Ты врешь, что умеешь плуги делать… хочешь получить легкую работу!..

Он показал солдатам на Тимофея:

– Взять его обратно в поле… и удвоить ему задание!

Солдаты тычками выгнали Тимофея из «мастерской» и погнала его на работу в поле.

Так проходили недели, месяцы. Тимофей продолжал работать на полях под палящими лучами солнца, которое, казалось, никогда не скрывалось за облаками. Монахи, однако, не забыли предложения Тараканова, навели справки в миссии Сан‑Франциско, в Монтерее и даже в столице страны – в городе Мехико. Узнали, что действительно нужны инструменты – плугов голыми руками не сделаешь. Приобрели необходимое, главным образом в форте Росс.

Тараканов совершенно потерял счет времени. Прошло шесть, а может быть, и семь или восемь месяцев после его разговора с толстым монахом. Неожиданно его вызвали в канцелярию миссии, где на этот раз его принял помощник, аббата, маленький, щупленький падре.

– Ты говорил, что сможешь делать железные плуги, если будут необходимые инструменты, – сказал он, сверля Тимофея своими колючими глазками, – инструмент мы достали, пойдем в мастерскую.

В мастерской Тимофей действительно нашел инструменты, но так как они приобретались неопытными людьми, то некоторых вещей не хватало, а других было больше, чем нужно. Тем не менее Тараканов сказал, что он может начать работать, если ему дадут помощника в кузницу. В помощники он взял одного из алеутов. С этого времени жизнь в заключении стала для них гораздо легче.

Обоим механикам из‑за недостатка нужных инструментов потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы построить первый плуг, но тем не менее через несколько недель первый новенький железный плуг выкатили во двор к необычайному восторгу монахов и солдат. Репутация Тараканова сразу же возросла, и его больше никто не тыкал и не называл «собакой» или «свиньей», как раньше. Тараканова опять выручила его русская смекалка, как это было и в индейском плену, где он запустил самодельного змея в небо и с тех пор стал считаться чуть ли не колдуном или шаманом.

Монах, убедившись в талантах Тараканова, немедленно стал составлять планы, как развить дело, построить «фабрику» плугов и продавать их соседним миссиям. Тимофею обещали дать нужное число работников‑помощников. Мало того, Тараканову даже стали платить за каждый сделанный им плуг; платили, правда, мизерную плату, но даже и таких денег он не видел уже много месяцев, со времени своего пленения.

Успехи Тараканова в изготовлении плугов привели к тому, что монахи опять стали приставать к нему с требованиями перехода в католическую веру и обещали дать ему в жены любую из индейских девушек, какую он только пожелает.

Несмотря на его протесты, что он женат и вновь жениться не собирается, что он верный сын православной веры, монахи по очереди приходили к нему и часами рассказывали о тех преимуществах и благах, которыми он будет пользоваться, если согласится стать католиком – и жену красивую обещали, и жизнь вечную в раю, и богатства на этой земле.

Отказ Тимофея от всех этих благ так разъярил монахов, что они готовы были опять отправить его на полевые работы, но потом благоразумие взяло верх – репутация искусного мастера по изготовлению железных плугов, топоров и прочих инструментов спасла его.

Несмотря на тяжелую работу, Тараканов не только не терял веры в свое спасение, но и сохранял свою природную наблюдательность. Позже, вернувшись домой, он подробно описал жизнь и нравы испанцев в миссии, где он был в заключении.

А нравы среди испанских солдат были самые низменные. Захваченных индейских девушек они превратили в наложниц, что особенно оскорбляло пуританские чувства Тимофея, хотя нечто похожее он наблюдала порой и в Русской Америке, но гораздо в меньшей степени. Обилие индейских женщин в миссии привело к большому «урожаю» незаконных детей. Этих детей в своих воспоминаниях Тараканов называл «солдатскими сиротами».

За несколько месяцев работы на своей «фабрике» Тимофей, получая мизерную плату, сумел тем не менее скопить четырнадцать пиастров. К несчастью, один из солдат видел, как Тараканов пересчитывал свои «сокровища». Он отправился к аббату миссии и сказал, что Тимофей украл у него четырнадцать пиастров. Суровый падре приказал привести Тараканова к нему на суд за кражу денег у солдата.

Тимофей клялся и божился, что это его деньги, что он их заработал. Аббат, видимо, не совсем доверял обвинениям солдата, но, с другой стороны, при обыске Тараканова была найдена точная сумма в четырнадцать пиастров. Тогда падре вынес поистине «соломоново» решение.

Он сказал, что возьмет деньги «на хранение» на год, а через год обе стороны опять получат возможность доказать свою правоту, и тогда будет вынесено окончательное решение. Излишне говорить, что Тимофей этих денег больше никогда не видел.

 

6

 

Шли месяцы… шли годы, но Тимофей не терял надежду на свое освобождение. Он знал, что пройдет много времени, прежде чем Баранов узнает о его пленении, а затем его протест и требование об освобождении Тимофея дойдут до губернатора Новой Калифорнии. Еще несколько месяцев потребуется на получение ответа от губернатора. В те времена человек должен был обладать огромным терпением.

И вдруг… Тимофей узнал, что в бухту Сан‑Франциско пришел русский военный фрегат. Это был «Рюрик» под командой лейтенанта Отто Коцебу, того самого Коцебу, который когда‑то юным кадетиком принял участие в первой кругосветной экспедиции на корабле Крузенштерна.

Можно себе представить изумление Коцебу, когда ему было доложено, что у испанцев уже больше трех лет томятся русские пленные. Он потребовал их немедленного освобождения.

О том, что в его судьбе скоро произойдут изменения, Тараканов понял по тому возбуждению, которое вдруг воцарилось в миссии. Монахи стали бегать из кельи в келью, шептаться, советоваться друг с другом, солдаты немного присмирели. И как‑то утром Тараканова вызвали к аббату, который смущенно заявил ему, что из Монтерея пришел приказ немедленно отправить «российского кавалера» Тараканова в Монтерей. И сразу же аббат заявил, что он предоставит «эль кабальеро руссо» самую лучшую лошадь миссии. Тараканов был плохим наездником, но быстро и лихо вскочил на спину лошади, и также быстро лошадь сбросила незадачливого всадника на землю. Тимофей при этом сильно зашиб ногу и несколько дней хромал.

Из‑за этого случая он смог добраться со своими товарищами до Монтерея только дней за десять. Оттуда был доставлен в Сан‑Франциско.

Стоял погожий осенний день 28 октября 1816 года, когда Тараканов, приехав в Сан‑Франциско, вдруг увидел на рейде родной фрегат «Рюрик» с Андреевским флагом, весело шевелившемся от легкого дуновения ветра. Невозможно описать те чувства, которые охватили Тимофея при виде этого зрелища – неужели он свободен и наконец скоро вернется домой!

На корабле его встретил командир корабля, лейтенант Коцебу. Небольшого роста, суховатый, моложавый, с непомерно длинным носом, Коцебу произвел на Тараканова неприятное впечатление. «Опять немец», – подумал он.

Коцебу посмотрел на него, даже не подал руки… Тараканов для него был простым промышленным, человеком низшего класса… и только спросил:

– Сколько вас приехало?

– Семь человек, считая меня.

Коцебу снова взглянул на Тимофея и сказал:

– К сожалению, всех взять с собой не могу. У меня места найдется только для трех человек, да еще Элиот Кастро поедет с нами!

Тараканов остолбенело посмотрел на него:

– Так эти же люди провели три года в заключении, рвутся домой… Как же можно их здесь оставлять опять!

Коцебу смотрел мимо него… спорить и доказывать что‑то Тимофею он не собирался, только добавил:

– Остальные задержатся здесь недолго. Я договорился с губернатором, за ними вскоре придет другой корабль… Можешь идти, и выбери себе двух компаньонов, которые поедут с нами.

Когда Тараканов повернулся, чтобы идти, Коцебу заметил вскользь:

– Мы не идем в Новоархангельск. Я тебя доставлю на Сандвичевы острова, а оттуда ты доберешься до дома на другом корабле.

На следующий день Коцебу отправился в Монтерей для переговоров с губернатором относительно форта Росс, который якобы был самочинно построен Кусковым в Калифорнии.

Освобожденные пленники решили воспользоваться своей свободой и отправились на охоту, закончившуюся трагически. Приятель Тараканова Иван Строганов был сильно изувечен от нечаянно загоревшегося пороха и в тот же день умер. Какая насмешка судьбы! Больше трех лет провести в неволе и в первый день своего освобождения потерять жизнь!

Через несколько дней после возвращения капитана Коцебу «Рюрик» поднял паруса и направился к Сандвичевым островам.