Теории личности в западно-европейской и американской психологии. Хрестоматия по психологии личности. -Самара, 1996. -С. 325-328; 332-337; 340-347; 354-374.

Кули Чарльз Хортон (1864 - 1929)

Американский социолог, социальный психолог, автор «зеркального Я» теории, один из основоположников теории малых групп. Общетеоретическими источниками социологической концеп­ции Кули послужили функциональная психология У. Джемса, со­циология О. Конта, Г. Спенсера.

В основе социологической теории Кули лежат социальный ор-ганицизм и признание основополагающей роли сознания в форми­ровании социальных процессов. Называя себя монистом, Кули рассматривал общество, социальные группы, и индивида как еди-г ный живой организм. Но органицизм Кули далек от биологических аналогий; его холизм основан на ментальной природе социального организма - «сверх-Я», «большом сознании». «Социальное» и»индивидуальное» - две стороны ментальной целостности, лич­ность,и. общество едины как части общего целого. В этом единстве «социальное» лишь кумулятивный аспект целостности, а «индивидуальное» - ее дискретный аспект. Кули не дает однознач­ного определения этой целостности, обозначая ее метафизической категорией «человеческая жизнь». Приобщение индивидуальных ментальных процессов к «большому сознанию» - это и есть соци­альный процесс, который Кули понимает как социализацию инди­видуального сознания, основываясь на социальной психологии У. Джеймса. Социализация индивидуального сознания начинается в первичной группе (семья, соседская община), где есть непосредст­венный психологический контакт. Оно развивается от инстинктив­ного «самоощущения» («selffeeling»), в котором «Я» - это «эмоции», «возбуждения», до социальных чувств (любви, уваже­ния, сочувствия и др.). При этом Кули не различает строго чувства и рассудок- Сознание сводится здесь к различным «умонастроениям» («feeling states»), взаимосвязь которых осуще­ствляется разумным началом - движущей силой социальных про­цессов. Результатом социализации являются «образы», или «представления» («imaginations»). В «представлениях» «самоощущения» индивида ассоциируются с общепринятыми сим­волами и становятся в результате «социальными чувствами». «Социальные чувства», по Кули - это основа социальной органи­зации и социального контроля. Потенциальная разумная природа индивидуального «Я» приобретает социальное качество лишь в коммуникации, межличностном общении внутри первичной группы, Усваиваемые индивидом представления о своем «Я», которые возникают в сознании «других», Кули называет «представлениями

представлений» («imaginations of imaginations»). Они признаются в качестве социального факта и являются основным предметом со­циологии Кули. «Социальное» на микроуровне сводится к индиви­дуальному психологическому опыту, а на макроуровне выступает как посредник, координирующий функционирование частей целост­ного разумного организма - «человеческой жизни». Ее функциони­рование в коммуникации подчеркивает ее социальный характер;

содержанием ее является сумма индивидуального опыта и опыта первичных групп. «Человеческая жизнь» постоянно изменяется, эволюционирует, и представить ее можно, лишь описывай отдель­ные социальные факты.

Социология Кули повлияла на развитие интеракционистских концепций, на развитие социально-психологических теорий, а так-же на теории, соединяющие элементы органицизма и интеракцио-низма.

Следуя общеметодологической интеракционистской традиции американской социальной мысли, Кули утверждал, что собственно «общественное» возникает только в общении, коммуникации, взаимодействии субъектов действия... Иначе говоря, социальная сущность человека определяется его «функционированием» в со­циальном окружении, которое формирует его.

Эта теория Кули вошла в историю социологии,под названием теории «зеркального Я» (looking-glass self). Речь шла о том, что в ' обществе человек постоянно смотрится в «зеркало», в качестве которого выступают другие люди - их мнения, их поведение, их ре­акции. Субъект бессознательно начинает ориентироваться на эти зеркальные отражения и выстраивать свое собственное Я согласно этим отражениям. Подобная ориентация на, «отражения» проходит, по мнению Кули, три стадии своего формирования.

1. Конструирование в воображении своей собственной внеш­ности.' Человек планирует свой внешний образ; он представляет себе, как он выглядит со стороны, он формирует свой облик. В особенности это касается так называемых «значимых других» (significant others), то есть тех, чье мнение имеет значение для субъекта.

2. Интерпретация реакций других. Человек анализирует то, как «другие» реагируют на него и совпадает ли субъективное самовос­приятие с восприятием его другими.

3. Конструирование собственного образа. Соединяя изначаль­ную мотивацию с реакциями «других», человек формирует собст-

венный образ, который детерминирует социальное поведение ин­дивида.

Взгляды Кули оказали большое влияние на Чикагскую школу и

на социологию Дж.Г. Мида

Тексты по истории социологии Х1Х-ХХ вв. Хрестоматия... -М., 1994. -С. 373-374. Современная западная социология:

Словарь, -М., 1990. -С. 146-147.

Ч.КУЛИ

СОЦИАЛЬНАЯ САМОСТЬ

С самого начала следует заметить, что под словом «самость» (self) в данном контексте подразумевается попросту то, что в обы­денном языке обозначается местоимениями первого лица единст­венного числа «я», «меня» (I, me), «мое» (my), «я сам» (myself)..

Здесь обсуждается то, что психологи называют эмпирической самостью, т.е., самость, которую можно воспринять и удостоверить с помощью обычного наблюдения Я определяю ее словом «социальная» не потому, что подразумеваю существование само­сти, которая не является социальной,- я думаю, что «я» обыденно­го языка всегда более или менее отчетливо соотносится с другими людьми, как и сам говорящий. Я называю ее социальной потому, что хочу подчеркнуть этот ее социальный аспект и подробно на нем

остановиться.

Отличительной чертой идеи, именами которой являются ме­стоимения первого лица, выступает, очевидно, некий характерным тип чувства, которое можно назвать «чувством моего (my-feeling)» или «чувством присвоения (sence of appropriation)». Почти все ви­ды идей могут быть связаны с этим чувством и быть поэтому на­званы «я» или «мое», но это чувство и, казалось бы, только оно является определяющим фактором в данном вопросе. Как говорит профессор Джемс в своем замечательном анализе самости, слова «я» (те), и «самость» означают «все вещи, которые способны про-изводить в потоке сознания возбуждение некого особого рода»...

Чувство, или ощущение, самости. глубоко укоренено в исто­рии человеческого рода и, очевидно, необходимо для любой сис­темы жизни вообще, которая схожа с нашей. По-видимому, оно присутствует в смутной, хотя и действенной, форме с момента ро­ждения каждого индивида и, как и другие инстинктивные идеи или зачатки идей, должно определяться и развиваться опытом.

Социальная самость - это просто какая-то идея или система идей, извлеченная из коммуникационной жизни и взлелеянная ра­зумом как своя собственная. Главным образом самоощущение располагается внутри общей жизни, а не вне ее; то особое стрем­ление или тенденция, эмоциональным аспектом которого оно яв­ляется, находится в основном в мире личностных сил,.отваженуом в сознании миром личностных впечатлений. •

Будучи связанной с мыслью о других людях, идея самости все­гда есть сознание человеком особого дифференцированноп^ас-пекта своей собственной жизни, потому что'это тот аспект, который должен поддерживаться целенаправленностью и стремлением; и его более агрессивные формы имеют тенденцию присоединяться ко всему тому, что человек находит одновременно благоприятст­вующим его собственным намерениям и расходящимся с намере­ниями других людей, с которыми он находится в состоянии мен­тального контакта...

То, что «я» обыденного языка имеет значение, содержащее в себе определенного рода отношение к другим людям, предполага­ется в самом том факте, что это слово и те идеи, которые оно представляет, суть феномены языка и коммуникационной жизни. • Сомнительно, что вообще можно пользоваться языком, не думая при этом более или менее отчетливо о ком-либо еще, и, несомнен­но, те вещи, которым мы дадим имена и которые занимают боль­шее.место в рефлексирующем мышлении, почти всегда запечатле­ваются в нашем сознании в результате общения с другими людьми. Там, где нет коммуникации, не может быть никакой его уомен.кла-туры и никакого развитого мышления. То, что мы называем «я» (те), «мое», или «я сам», является в таком случае какой-то обо­собленной от общей жизни, но наиболее интересной ее частью, интерес к которой вырастает из самого того факта, что' она являет­ся одновременно и общей и индивидуальной. Иначе говоря, нас она занимает как раз потому, что именно эта сторона сознания жи­вет и борется в общественной жизни, пытаясь запечатлеть себя в сознании других людей. «Я» - это воинственное социальное стремление, старающееся удержать и расширить свое место в об­щем потоке стремлений. Настолько, насколько оно может, оно воз­растает, как и вся жизнь. Мыслить его отдельно от общества - яв­ная нелепость...,,

Так, если мы думаем о каком-нибудь укромном уголке леса как о «своем», это происходит потому, что мы также думаем, что дру­гие туда не заходят. Что касается тела, я сомневаюсь, имеем ли

мы какое-либо чувство собственности (my-feeling) в отношении лю­бой его части, которое не полагалось бы, пусть даже очень смутно, имеющим какое-то действительное или возможное отношение к кому-то еще...

«Я»... - это не все сознание целиком, но какая-то особенно сосредоточенная, энергичная и сплоченная его часть, обособлен­ная от остального, но постепенно сливающаяся с ним и все же об­ладающая некоторой фактической вычлененностью, так что чело­век в общем достаточно ясно показывает в своем языке и поведе­нии, что есть его «я» в отличие от тех мыслей, которые он не при­сваивает...

Отношение к другим людям, предполагающееся в чувстве са­мости, может быть отчетливым и детально определенным, как, на­пример, когда какой-нибудь мальчик испытывает стыд, застигнутый матерью за занятием, которое та запретила, либо оно может быть смутным и расплывчатым, как, например, когда человек испытыва­ет стыд, совершив нечто такое, что одна только его совесть, выра­жающая чувство социальной ответственности, может обнаружить и осудить, но оно всегда присутствует. Нет никакого чувства самости в гордости или стыде помимо его коррелята - чувства тебя, его, их...

* * *

Мы видим наше лицо, фигуру и одежду в зеркале, интересуем­ся ими, поскольку все это наше, бываем довольны ими или нет в соответствии с тем, какими мы хотели бы их видеть, точно так же в воображении воспринимаем в сознании другого некоторую мысль о нашем облике, манерах, намерениях, делах, характере, друзьях и т.д., и это самым различным образом на нас воздействует.

Самопредставление такого рода, очевидно, имеет три основ-' ных элемента: образ нашего облика в представлении другого чело­века, образ его суждения о нашем облике и какое-то самоощуще­ние, например гордость или унижение. Сравнение с зеркалом едва ли предполагает второй элемент - воображаемое суждение,- кото­рый является весьма существенным. К гордости или стыду нас тол-' кает не просто наше механическое отражение, но некое вымыш­ленное мнение, воображаемое воздействие этого отражения на сознание другого человека. Это явствует из того факта, что харак­тер и влияние этого другого, в чьем сознании мы видим себя, су­щественным образом определяют различия нашего самоощуще­ния. Мы стыдимся показаться уклончивыми в присутствии прямо­душного человека, трусливыми - в присутствии храброго, грубыми

- в глазах человека с утонченными манерами и т. д. Мы всегда во­ображаем и, воображая, разделяем суждения другого сознания. Перед одним человек станет хвалиться таким своим поступком -скажем, ловкой торговой сделкой, - о котором ему будет стыдно рассказать другому.

..ребенок не вырабатывает первоначально идею «я» и, «ты» в какой-то абстрактной форме. Местоимение первого лица есть в конечном счете знак какой-то конкретной вещи, но эта вещь явля­ется прежде всего не телом ребенка или его мышечными ощуще­ниями как таковыми, но феноменом s агрессивного присвоения, осу­ществляемого им самим, наблюдаемого у других, возбуждаемого и истолковываемого наследственным инстинктом.

...первоначально ребенок связывает «я» (I, me) только с теми идеями, по отношению к которым пробуждается и определяется чувство присвоения. Он присваивает свой нос, глаз или ноги почти точно так же, как и игрушку - в противоположность другим носам, глазам и ногам, которыми он не может распоряжаться. Маленьких детей нередко дразнят, грозя отнять один из этих органов, и они ведут себя именно так, как если бы это находящееся под угрозой «мое» действительно было каким-то отделимым объектом, подоб­но всем известным им объектам. И -как я предположил, даже во взрослой жизни «я» (I, me) и «мое» применяются в строгом смысле только к тем вещам, которые выделены среди прочих как свойст-венные лишь нам одним, через определенное противопоставление. Они всегда подразумевают социальную жизнь и отношение к дру­гим людям. То, что наиболее отчетливо представляется моим, яв­ляется очень личным (private), это верно, но это та часть личного, которую я храню в противовес остальному миру, не отдельная, но особая часть. Агрессивная самость есть, по сути; некая воинствен­ная сторона сознания, очевидной функцией которой является сти­мулирование специфических деятельностей, и хотя эта воинствен­ность может и не проявляться в явной, внешней форме, она всегда присутствует в качестве некой психической установки.

Процесс, в ходе которого у детей развивается самоощущение зеркального типа, можно проследить без особых затруднений. Изу­чая движения других столь пристально, как они'это делают, они вскоре замечают связь между своими собственными действиями и изменениями этих движений, т.е. они замечают свое влияние на других людей или власть над ними. Ребенок присваивает видимые действия своего родителя или няни, свое влияние на которых он обнаруживает, совершенно таким же образом, каким он присваива-

ет одну из частей своего тела или какую-нибудь игрушку, и он пы­тается сделать что-нибудь с этой своей новой собственностью...

Юный актер вскоре выучивается разыгрывать разные роли для разных людей, тем самым показывая, что он начинает понимать индивидуальность и предвосхищать, механизм ее действия. Если мать или няня более нежна, чем справедлива, она почти наверняка будет «обрабатываться» систематическим плачем. Повсеместно замечено, что дети часто ведут себя со своей матерью хуже, чем с другими, менее симпатичными, людьми. Очевидно, что некоторые из новых людей, которых видит ребенок, производят на него силь­ное впечатление и пробуждают желание заинтересовать их и по­нравиться им, в то время как другие ему безразличны или отталки­вают его. Причину этого иногда можно узнать или отгадать, иногда ' - нет, но сам факт избирательного интереса, восхищения, прести­жа становится очевидным к концу второго года жизни. К этому вре­мени ребенок уже заботится о своем отражении в одной личности больше, в другой ~ меньше. Более того, он вскоре объявляет близ­ких и сговорчивых людей «моими», классифицирует их среди про­чего своего имущества и защищает эту свою собственность от но­вых посягательств...

Я сомневаюсь, что существуют какие-либо регулярные стадии ^. развития социального самоощущения и самовыражения, общие для большинства людей. Самоощущения развиваются, поднимаясь по незаметным переходным ступеням от грубого инстинкта при­своения новорожденных, и их проявления могут быть самыми раз­ными в различных конкретных случаях. Многие дети с первого же полугодия жизни очевидным образом выказывают самосознание; у других же его проявления очень незначительны в любом возрасте. Третьи проходят периоды аффектации, длительность и время на­ступления которых, очевидно, могут быть самыми разными. В дет­стве, как и во все периоды жизни, поглощение некоторой идеей, отличной от идеи- социальной самости, имеет тенденцию вытес­нять самосознание.

Половое различие в развитии социальной самости очевидно с самого начала, девочки обладают, как правило, более впечатли­тельной социальной восприимчивостью; они более откровенно за­ботятся о социальном образе, изучают его, больше размышляют о нем и, таким образом, даже на первом году жизни выказывают больше утонченности (finisse) аффектации, которых мальчикам по сравнению с ними часто недостает. Мальчики больше заняты мы­шечной активностью ради нее самой и созиданием, их воображе-

ние несколько меньше занято личностями, больше вещами. В де­вочке das ewig Weibliche*, трудноописуемое, но совершенно без­ошибочное, проявляется, как только она начинает замечать людей, и одной из сторон его, конечно, является менее простое цустрйчи-вое эго, более сильное побуждение перейти на точку зрения друго­го и поставить радость и печаль в зависимость от образа в его соз­нании. Можно не сомневаться, что женщины, как правило, зависят от непосредственной личной поддержки и поощрения больше, чем мужчины. Мышление женщины нуждается в фиксации на каком-либо человеке, в сознании которого 'она может найти устойчивый) неотразимый образ самой себя, которым она может жить. Если та­кой образ - в реальном или идеальном лице - найден, преданность этому образу становится источником силы. Но подобная сила зави­сит от этого личностного дополнения, без которого женский харак-тер способен некоторым образом превратиться в брошенный ко­мандой и плывущий по течению корабль. Мужчины, -более пред­расположенные к агрессии, обладают большей по сравнению с женщиной самостоятельностью. Но в действительности никто не может выстоять в одиночку, и видимость самостоятельности обя­зана просто большей инерции и континуальности характера, кото­рый накапливает в себе (свое) прошлое и сопротивляется непо­средственным воздействиям. Воображение того, какими мы пред­ставляемся другим, является прямо или косвенно той силой, кото­рая контролирует любое нормальное сознание.

Смутные, но сильнодействующие стороны самости, связанные с инстинктом пола, можно рассматривать подобно другим сторонам в качестве выражения потребности осуществлять власть, соотне­сенного с личностной функцией. Юноша, я полагаю, застенчив именно потому, что осознает неясные импульсы агрессивного ин­стинкта, не зная ни как осуществить его, ни как подавить. С проти­воположным полом, наверное, дело по большей части обстоит так же: робкие всегда агрессивны в сердце, они сознают заинтересо­ванность в другом лице, в потребности быть чем-то для него. А бо­лее развитая сексуальная страсть у обоих полов есть в значитель­ной степени переживание власти, господства, присвоения. Нет та­кого состояния, которое говорило бы «мой, мой» более неистово. Потребность быть объектом присвоения или господства, которая, по крайней мере у женщин, равным образом сильна, имеет, по су­ти, ту же самую природу, поскольку цель ее - привлечение к себе

Вечно таинственное - Примеч. перев. 91

некой деспотической, страсти. «Желание мужчины - женщина, а желание женщины - желание мужчины»*..

Простота - приятная черта у детей, да и вообще в любом воз­расте, но она не обязательно должна вызывать восхищение, равно как и аффектация не является целиком и полностью злом Чтобы быть нормальным, жить в мире, как дома, с видами на власть, по­лезность или успех, человек должен обладать способностью к той проницательности воображения, проникающего е чужие сознания, которая лежит в основе такта savoir-faire, морали и благотвори­тельности. Эта проницательность предполагает усложнение, неко­торое понимание и разделение тайных импульсов человеческой природы. Простота, которая есть просто отсутствие подобной про-ницательности, указывает на определенный недостаток

Существует, однако, и другая разновидность простоты, которая является принадлежностью утонченного и чувствительного харак­тера, который в то же время имеет достаточно силы и ясности ума, чтобы содержать в строгом порядке множество импульсов, кото­рым он открыт, и таким образом сохранять свою непосредствен­ность и единство. Можно обладать простотой простофили, а можно быть простым в том смысле, который имел в виду Эмерсон, когда говорил: «Быть простым - значит, быть великим». Аффектация;

тщеславие и подобное указывают на отсутствие подлинного усвое­ния воздействий, исходящий от нашего ощущения того, что другие думают о нас Вместо того чтобы формировать индивида посте­пенно и не нарушая его равновесия, эти воздействия подавляют его до такой степени, что он кажется уже не самим собой, позируя безо всякой надобности, последовательно, глупым слабым и дос­тойным презрения. Показная улыбка, «дурацкий восхваления лик» - это типичная для всякой аффектации внешняя, надеваемая на себя маска, слабая и глупая мольба об одобрении. Когда человек быстро растет, с рвением учится, поглощенный чужими идеалами, ему грозит опасность этой потери равновесия, мы действительно замечаем ее у чувствительных детей, особенно девочек, у молодых людей между 15 и 20 годами и в любом возрасте - у лиц с неустой­чивой индивидуальностью

Это нарушение нашего равновесия в результате того. что во­ображение ставит нас на позицию другого лица, означает, что мы подвергаемся его влиянию В присутствии того, кто для нас важен,

Приписывается мадам де Сталь.

мы склонны разделять и - путем сопереживания - принимать его суждения p нас, придавать новое значение идеям и целям, пере­сматривать жизнь в свете этих суждений У очень чувствительной натуры эту наклонность зачастую легко заметить в обычном разго­воре и в каких-то тривиальных случаях Благодаря импульсу, исхо­дящему непосредственно из утонченности и его восприятия, такой человек беспрерывно воображает, каким он представляется сво­ему-собеседнику, и отождествляет на данный момент этот образ с самим собой Если другой показывает, что считает его хорошо ин­формированным в каком-либо темном предмете, он охотно напус­кает на себя ученый вид; если его принимают за рассудительного, он выглядит так, как будто он таким и является, если упрекают в нечестности, он кажется виноватым, и т.д. Короче говоря, чувстви­тельный человек в присутствии какой-то впечатляющей его лично­сти имеет склонность становиться на это время своей интерпрета­цией того, чем он представляется, другому Только тугодум не по­чувствует, что это в некоторой степени верно для всех нас. Конеч­но, явление это обычно временное и в чем-то поверхностное; но оно типично для всякого влияния (ascendancy) и помогает нам по­нять, как люди приобретают над нами власть, каким-либо образом захватывая наше воображение, и как растет и оформляется, уга­дывая облик нашей наличной самости для других сознаний, наша индивидуальность.

До тех пор пока характер открыт и способен к росту, он сохра­няет соответствующую впечатлительность, которая не является слабостью, если только она не растворяет в себе способность ус­воения и организации Я знаю людей, чья карьера является дока­зательством характера устойчивого и агрессивного, которые обла­дают почти женской чувствительностью в отношении того, какими они кажутся другим. В характере, как и во всякой стороне жизни, для здоровья требуется равноправный союз устойчивости и гибко­сти.