Беседа с джульеттой Симионато

— Скажите, как Вы оцениваете русский язык на слух и какова

разница в звучании русской, итальянской и, скажем, английской речи?

— Английский язык я слышу как несколько горловой. Русский

для меня на слух очень мелодичен и напоминает в этом смысле итальян

ский. Когда я слышу где-либо разговор двух-трех людей, то первое впе

чатление, пока не вслушаешься, что они говорят по-итальянски. Только

потом по каким-то нюансам улавливаешь, что это не итальянский. По-

моему, русский и итальянский языки роднят, прежде всего, мягкость и

мелодичность речи. Как в образовании гласных, так и в произношении

согласных тоже много общего. По-моему, в этих языках одна и та же

манера формирования гласных и согласных. Мне русский язык так нра

вится, что очень бы хотелось научиться говорить на нем!

— Все же есть ли разница в звучании, например, гласных «Е» и «И»?

— Ну, конечно, есть, но русское произношение такое мягкое, что

это не замечается. Вообще, это язык очень мелодичный.

— Каково Ваше мнение о дыхании в пении, много ли его надо набирать?

Каким типом дыхания Вы пользуетесь?

— На этот вопрос ответить довольно трудно. Могу только сказать,

что вообще в пении я всегда следовала и следую принципу естественнос

ти, натуральности. Это относится и к вопросу о дыхании. Я считаю, что в

пении нельзя делать ничего искусственного, специального. Нельзя приви

вать никаких специальных способов дыхания, надо только следовать

природе, естественности. Я могу сказать, что дышу в пении также нату

рально, как в речи. В том, как держать рот, я также специально ничего

не делаю, а только ищу, чтобы все было натурально, естественно, само

Произвольно.

— Все же каким типом дыхания Вы пользуетесь? Вдох осуществляете

грудью или дышите более низко?

— Только диафрагмой! Я пользуюсь несколько мужским дыхани

ем, и, скорее, по инстинкту, интуитивно. Я просто чувствую необходи

мость дышать так, то есть пользоваться межреберным (костоабдоменаль-

ным. — Л.Д.) дыханием. По моим наблюдениям, так, при помощи диаф

рагмы, дышат все мужчины. Они становятся такими полными, толсты

ми, когда работают диафрагмой, для того чтобы поддержать звук. Но они,

как мне кажется, толкают дыхание вперед для поддержки звука, а я же,

наоборот, стараюсь удержать дыхание внутри. В этом, по-моему, основ-

ное отличие моего дыхания от дыхания мужчин. А по типу дыхания я при-

держиваюсь межреберного и считаю, что пользоваться грудным дыхани-

ем не следует. Грудное дыхание короткое, и оно плохо удерживается.

— Ну, а количество дыхания при вдохе Вы учитываете?

— Вообще, все это происходит само собой, естественно. Теперь

я не думаю о количестве дыхания, но все же, когда впереди длинная

фраза, то я, взяв нормальное, естественное дыхание, думаю о его рас

пределении на всю фразу. Я ищу правильную его дозировку. Вместо

того чтобы сразу отдать дыхание, стараюсь давать его поменьше, что

бы распределить на всю фразу. Здесь надо следовать требованиям вы

разительности.

— Где Вы чувствуете опору голоса?

— Опору голоса я чувствую только в «маске». В области мягкого

нёба, которое находится между носом и горлом, опираются для меня все

звуки певческого голоса. Голос должен быть всегда высоким (по пози

ции. — Л.Д.), даже на низких нотах. Он должен быть высоким по звуча

нию на всем диапазоне, причем высоким и мягким одновременно. Мяг

кость должна тоже всегда присутствовать на всех звуках диапазона. Если

этого нет, то голос становится жестким.

— Каково Ваше мнение о положении гортани в пении? Опускаете ли

Вы ее и думаете ли вообще о ней?

— Нет-нет, я вообще этого не знаю. Ищу только, чтобы все было

естественно, натурально.

— Контролируете ли Вы деятельность своих голосовых связок?Как

организуете звук? Думаете ли о его начале или о его направлении, посыле?

— Моя певческая карьера — это постоянная работа, постоянное

учение. Когда я училась, а училась я всегда, то делала это, главным обра

зом, внутренне, мысленно. Я всегда искала естественности звучания свое

го голоса. Я старалась понять, что нужно моему горлу, моей диафрагме,

слизистым оболочкам и т.п. Я старалась все контролировать головой, стре

милась к тому, чтобы голос был как бы «радиоуправляем мозгом». [/

— Имеете ли Вы определенную установку в отношении направления

звука во время пения? Надо ли звук, например, всегда держать около резцов

передних зубов или в каком-либо другом месте рта, головы?

— Если держать звук за передними зубами, то логически он будет

идти назад. Надо сказать, что это очень субъективно и нельзя прикла

дывать один и тот же метод ко всем одинаково. Нельзя требовать от каж

дого горла одних и тех же движений, одной и той же эмиссии звука (одной

и той же манеры образования звука. — Л. Д.). Я не могу предлагать уче

нику того же, что делаю сама. Нельзя преподавать по принципу: «Я де

лаю так, и вы делайте то же самое». Надо понимать естество, природу

другого голоса, горла ученика. Необходимо понимать требования другого

Горла и следовать им.

— Нас интересуют именно Ваши личные ощущения. Скажите, как

Вы практически решаете вопрос использования резонаторов? Как

относитесь к различным регистрам голоса? Употребляете ли грудной

регистр?

— Нет-нет, его я не употребляю. Я всегда чувствую резонанс в голо

ве, в «маске». Там же я чувствую и низкий регистр, никогда не в горле, а

обязательно в лицевой части головы. В пении практически всегда должна

Резонировать голова.

— Арезонаторные ощущения, — изменяются ли они при переходе от

низких нот к высоким?

— Нет, все звуки всегда должны иметь одинаковый резонанс, они

должны быть одинаковыми по окраске. На практике это достигается

хорошей поддержкой звуков дыханием, которое вообще является базой

правильного звукообразования.

— Как Вы избегаете регистровых переходов?

— Облегчая на переходных звуках голос. Подходя к переходу, я

смягчаю звук и никогда его не толкаю, не нажимаю.

— Сколько оперных партий Вы спели за Вашу карьеру?

— Семьдесят! Среди них, конечно, партии разных характеров.

Я больше люблю роли страстные, романтические. Но приходилось петь

и веселые, лирические, комические.

— С какими наиболее интересными дирижерами Вы пели?

— Их было очень много. Первый, кого хочется назвать среди них,

— это, конечно, Артуро Тосканини. Он один из самых замечательных

дирижеров оркестра. Мне посчастливилось исполнять под его управле

нием партию Рубрии в опере «Нерон» Бойто, когда он дирижировал один

из последних спектаклей. Это было для меня величайшим счастьем, ве

личайшей радостью. Конечно, я пела и с Де Сабато, и с Караяном, Гуар-

ньери, Маринутти, Террацини и многими другими. Ведь у меня за пле

чами длительная карьера. Мне посчастливилось знать почти всех боль

ших дирижеров последней четверти века, таких как Бруно Вальтера,

Фуртвенглера, Санцоньо.

— Когда Вы получаете новую партию, как Вы ее готовите?

— Кроме музыки, которую надо прочувствовать, понять, основ

ной материал для создания будущего образа дает чтение литературных

источников, различных материалов о той личности, которую надо воп

лотить. Прежде всего необходимо понять персонаж, провести его че

рез свои чувства и найти в себе возможности, средства для воплоще

ния, то есть приспособить свои данные для создания полнокровного

образа. Тут приходится мобилизовывать всю свою способность понять

образ, всю свою чувствительность, эмоциональность. Если это исто-

рический персонаж, то ориентируюсь на точные указания о том, каков

он был в жизни. Но часто это выдуманный образ, и тогда приходится

пускать в ход свою фантазию, чтобы ясно себе его представить.

— Работали ли Вы с Луиджи Висконти? Как он работает с певцами,

ведь он, в основном, режиссер кино?

— Висконти, когда ставит оперу, много беседует, стараясь возмож

но глубже и тоньше разработать образ. Он внимательно изучает артиста,

оценивает его способности, его возможности перевоплощаться, чтобы

характерные черты образа и особенности индивидуальности артиста

хорошо совмещались.

— Менялись ли Ваше поведение на сцене, принципы интерпретации,

манера воплощения образа на протяжении Вашей карьеры?

— У меня довольно мягкий характер, и я принадлежу к числу стес

нительных людей. Потому в начале карьеры я стеснялась со всей откро

венностью выражать на сцене свои чувства, боялась их показать. Но со

временем эта стеснительность исчезла, и я стала играть более свободно.

Научилась, выходя на сцену, полностью отдаваться образу, перевопло

щаться в изображаемый персонаж. Сейчас это стало привычкой и полу

чается автоматически.

— У Вас поразительный дар перевоплощения! Как Вы этого

достигаете?

— Этот дар перевоплощения я не считаю своей личной заслугой.

По-моему, это такой же дар природы, как ум, темперамент и другие ес

тественные свойства. Он просто мне дан в числе других способностей.

Я сожалею, что в период московских гастролей была не в форме, плохо

себя чувствовала и не могла показаться в полную силу. Голос все время

был не в порядке. Все же не могу не выразить своей большой благодар

ности московской публике за тот исключительно теплый прием, кото

рый она мне оказала.

— Что Вы можете вообще сказать о нашей публике?

— Ваша публика — клад для артистов! Она исключительна по своей

интеллигентности, чувствительности, благожелательности, гостеприим

ству. Она хорошо понимает музыку, всегда хорошо аплодирует, одобряет

артистов. Я надеюсь, что, когда Большой театр приедет в Милан, он най

дет такой же благожелательный прием.