Выражение авторской точки зрения в стихотворении А. Пушкина “Разговор книгопродавца с поэтом”.

Пушкин – создатель лирической концепции творчества. В ней он выразил свои представления о месте поэта в мире, о взаимоотношениях поэта и общества, о творческом процессе. «Разговор К. с П.» - 1824 год, Михайловское.

«Блажен, кто молча был поэт» - сопоставимо с «Невыразимым» Жуковского и «Silentium» Тютчева. Схожие авторские позиции. Лучше молчать, лучше быть поэтом самим с собой, так до конца жизни и не обретя славу.

Первоначально речь поэта высокая, наполненная метафорами, эпитетами и прочими – под конец он соглашается с торговцем и его тон меняется. «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся» - последние слова поэта.

В данный период у Пушкина происходит смена эстетических ориентиров, происходит отказ от романтической концепции. Данное стихотворение во многом это подтверждает. Стремился к «поэзии действительности». В «разговоре» это во многом соблюдается – жизненная ситуация, отказ от молчания, страсть к славе, согласие с торгашем.

«Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать».

Поэт отказывается от лиры, от славы и выбирает свободу.

 

Личное и государственное в “Медном всаднике” А. Пушкина.

Последняя поэма Пушкина, написанная в Болдино в 1833 – худ. итог размышлений Пушкина о личности Петра, о «петербургском» периоде русской истории. В поэме две темы – тема Петра и тема простого, маленького человека.

Пушкин преодолел каноны ист. поэмы. Написано не о времени царствования Петра, а об его итогах, т.е. о современности. 1-й смысловой план поэмы – исторический, рассказ о наводнении. Конфликт между городом и стихией. 2-й план поэмы – условно-лит., вымышленный – задан подзаголовком «Петербургская повесть». Евгений – её центр. персонаж.

Ист. и усл-лит. планы господствуют в реалист. сюж. повествовании. 3-й смысловой план – легендарно-мифологический. Задан заголовком поэмы «Медный всадник». Когда статуя оживает, Петербург теряет свои очертания, пространство становится условным.

Легендарный Пётр думал о городе и гос. интересах, Евгений – о простом, житейском. Мечты правителя сбылись – мечты Евгения разрушились, умерла Параша.

Величественный и «ужасный» вид памятника в двух сценах выявляет противоречия, существовавшие в Петре – величие гос. деятеля, заботившегося о благе России и жестокость, бесчеловечность самодержца.

Живой царь бессилен противостоять божией стихии.

Город чиновников, торговцев, «злых детей», бросающих камни в безумного Евгения, кучеров, стегающих его плетьми. Но это «державный» город – над ним парит «кумир на бронзовом коне».

Евгений – укор Петру, Евгений – антипод «кумира на бронзовом коне». У него есть сердце и душа. Он способен мечтать, печалиться, думать о любимой.

Гуковский: «Собственно тема «Медного всадника» - это, как известно, конфликт личного и государственного начала, символизированного образом Фальконетова памятника». Конфликт поэмы – это конфликт «единичного человеческого бытия, частных целей человека с общими коллективными целями массы». Гуковский считает, что Евгений в этом конфликте побежденный. «Личность подчинена общему, и это закономерно и необходимо. Частные цели и индивидуальное счастье Евгения при столкновении с целями государственными должны быть принесены в жертву… И этот закон благ».

Фантастика и реальность в “Пиковой даме” А. Пушкина.

Главным критерием для выделения фантастической повести как самостоятельного жанра считается представление о «двоемирии», лежащее в основе произведения.Оно может обусловливаться особенностями мировоззрения автора или быть только литературным приемом, что имеет существенное значение. Вместо порыва к запредельному и романтического томления на грани миров, свойственного немецким романтикам, мы сталкиваемся в ней с живым интересом к вопросу о существовании сверхъестественного и о причинах настойчивого тяготения к нему.

В 30-е годы XIX в. в русском обществе заметно усилилась тяга к сверхъестественному, или, как тогда говорили, к «чудесному». Постараемся определить некоторые конкретные точки сближения и расхождения «Пиковой дамы» с массовой фантастической повестью. Действительно, в Пушкинской повести обнаруживаются если не все, то очень многие фантастические мотивы: связь азартной игры со сферой «сверхъестественного», тайна, передаваемая из поколения в поколение, магические карты, суеверия, роковые предчувствия, наконец, привидение, без которого не обходилась почти ни одна фантастическая повесть. Но если обычно именно сверхъестественное событие определяло развитие сюжета такой повести, то в «Пиковой даме» ни один из этих мотивов не разрабатывается как мотив фантастический, ни один не становится стержнем сюжета. Автор не только не старается обыграть мотив сверхъестественного, но как будто нарочно снижает наиболее выигрышные в этом отношении моменты. Например, о графе Сен-Жермене говорится довольно скептически, с сомнением относительно того «чудесного», что о нем рассказывают. Разговор о таинственных картах неожиданно обрывается очень прозаическим замечанием: «Однако пора спать...»

Обычно в фантастических повестях русских авторов огромная смысловая нагрузка ложилась на разговоры героев по поводу таинственных явлений. Здесь же разговор дает только толчок к развертыванию действия. А развертывается действие в тесном переплетении совершенно реальных, жизненных интересов и поступков героев, которых сами по себе сверхъестественные события вовсе не интересуют. Конечно, именно анекдот, рассказанный Томским, явился причиной всех последующих событий.

Конечно, можно ответить на вопрос, почему выиграли карты, так или иначе, легко выстроив цепь доказательств — либо фантастических, либо правдоподобных, но ни одно из них не правомерно, так как мы насильно вырываем из произведения лишь одну линию по своему выбору. Стремясь решить: «случай или фантастика?», мы возвращаемся к началу повести (рассказ Томского вызвал следующие реплики: «Случай!», «Сказка!», «Порошковые карты!») и, таким образом, попадаем в замкнутый круг. Сама постановка вопроса как бы вставляет «Пиковую даму» в схему, характерную для массовой русской фантастической повести. Между тем Пушкин отводит эту схему в самом начале своей повести. Он дает ее в миниатюре в I главе «Пиковой дамы» (Томский рассказывает фантастическую историю, а гости высказывают противоречивые предположения) и сразу уходит от нее в своем повествовании. Этим Пушкин не просто ломает литературный шаблон, но иронически подчеркивает его исчерпанность и бесплодность. Следовательно, обсуждать события «Пиковой дамы» с точки зрения их правдоподобия — идти по заранее отвергнутому Пушкиным пути.

Непроясненность и двойственность происходящего поддерживаются в «Пиковой даме» главным образом благодаря подчеркнутой неопределенности позиции автора.

Та же непроясненность и двойственность сквозит и в обрисовке образов главных героев.

Графиня на протяжении повести предстает перед нами в четырех сменяющих друг друга ликах: своенравная красавица, дряхлая ворчливая старуха, странный безмолвный манекен и, наконец, привидение. Эти столь разные лики трудно соединить в одном представлении. Они наплывают друг на друга, но не сливаются в ясный отчетливый образ.

Естественно предположить, что эпиграфы «Пиковой дамы» являются опорными вехами, по которым можно проследить авторский замысел. Но это ошибочно, ибо эпиграфы каждый раз не вполне верны, не вполне точны. Они являются привычными, лежащими на поверхности объяснениями – жизнь в повести движется по другим законам.

В «Пиковой даме» схвачены только зарождающиеся процессы, о которых еще трудно сказать, во что они выльются. «Зыбкость» реальности в повести – начало реализму.

Фантастика легко и органично входит в общую атмосферу повести, хотя и не растворяется в ней. В «Пиковой даме» сохранена граница между фантастикой и реальностью, но эта граница не установлена. Автор как бы не берется ее определить, отсюда — бесконечность колебаний.