Федор Михайлович Достоевский

Ф.М. Достоевский (1821 — 1881) начинал как писатель гого­левской «натуральной школы», сторонник идей В. Г. Белинского. В его произведениях человеческая жизнь предстает как неустан­ный труд души, постигающей Добро и Зло, и от этого труда зави­сит нравственное состояние общества. Художественный мир Дос­тоевского может показаться слишком мрачным, но читателю сто­ит обратить внимание на преобладание «светлых» образов в сис­теме героев практически каждого произведения и на то, что пи­сатель всегда вел повествование к победе естественной нравствен­ности над искусственными установлениями общества.

Уже при жизни Достоевского в круг чтения детей и подростков вошли его так называемые маленькие романы — «Бедные люди», «Униженные и оскорбленные», «Неточка Незванова», а также рассказы «Маленький герой», «Мальчик у Христа на елке», «Му­жик Марей». К ним добавились отрывки из больших романов, например, о детях семьи Мармеладова («Преступление и наказа­ние»), о Коле Красоткине и Илюше Снегиреве («Братья Карама­зовы»). До настоящего времени эти сюжеты и герои не имеют себе равных по силе воздействия на сердце и ум юного читателя.

На всю жизнь писатель сохранил уважение к книгам, прочи­танным им в детские годы. В «Униженных и оскорбленных» ге­рой-повествователь, в котором немало автобиографических черт, благодарно вспоминает любимый журнал своего детства — новиковское «Детское чтение для сердца и разума». В «Преступлении и наказании» сон Раскольникова о том, как ребенком он глядел на избиваемую лошадь, навеян одним из детских рассказов В.Ф. Одоевского. Мальчик из рассказа «Маленький герой» напо­минает героев Ф. Шиллера, книги которого занимали одно из первых мест в детском и подростковом чтении в XIX веке. Кроме того, произведения Гоголя, Жорж Санд, Чарлза Диккенса, Оноре Де Бальзака, Виктора Гюго, Эдгара По были в большом почете у юного Достоевского, и влияние этих авторов можно обнаружить в прозе писателя.

Страницы прозы Достоевского, посвященные теме детства, несколько напоминают сентиментально-нравоучительную детскую беллетристику, родившуюся в эпоху Просвещения и по сию пору популярную у читателей всего мира. Приемы сентиментально-нра­воучительной литературы заставляют читателя переживать вместе с героем сильное эмоциональное потрясение, являющееся след­ствием какого-либо сильного этического конфликта, не стыдить­ся слез сочувствия герою, а главное, жить по прочтении книги иначе — лучше, чище, труднее. «Детская» проза Достоевского ра­зительно отличается по своему художественному качеству от потока слащавых подделок, испортивших в конце концов репута­цию сентиментально-нравоучительной литературы.

«Дети странный народ, они снятся и мерещатся», — так начи­нается рассказ «Мальчик у Христа на елке». Видеть детей всегда означает для героев наступление момента истины, будь то сон Раскольникова о страшном эпизоде из детства или его же реаль­ные встречи с детьми. Такой момент переживает Иван Карамазов, когда произносит слова, ставшие впоследствии постулатом рос­сийского общественного сознания: «От высшей гармонии совер­шенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребенка».

Так высоко ценя детство, Достоевский был правдив в изобра­жении детских характеров. Чаще всего писатель говорил о трудных детях или о трудных, переломных моментах в их жизни, обнажа­ющих основу личности. Писал он и о тех, кто встал на крими­нальный путь. Писатель не обвинял детей, но всегда подчеркивал ответственность взрослых и вину лицемерного общества. Отвергая звание психолога, он силою художественного реализма открыл взрослому читателю забытые им тайны детства. Оказалось, что дитя влюбляется и впадает в ненависть, верит и разуверяется, что путь ребенка тернист, и тернии эти опасны тем, что незаметны для взрослых. Оказалось, что детское сердце замыкается, когда оно испытывает боль, и ребенок по-своему объясняет причины этой боли, и взрослому нужно быть очень чутким, чтобы не нарушить целомудренной тайны ребенка и все же помочь ему. Что даже на преступления ребенок идет, мечтая тем доказать свое право на любовь. Что самый благополучный ребенок все же нуждается в слезах любви-сострадания к другому существу.

Роман «Неточка Незванова» (1849, остался незавершенным из-за ареста по делу петрашевцев, вторая редакция — 1860) отно­сится к ряду произведений о «мечтателях». «Мечтатели» — это те, кто в страхе перед тяжелой, враждебной действительностью «спе­шит забиться в свой заветный золотой уголок, который на самом деле часто запылен, неопрятен, беспорядочен, грязен; в таких людях мало-помалу притупляется "талант действительной жизни"» («Белые ночи»). «Неточка Незванова» — история женщины, нача­тая с детских лет. Вначале «мечта» девочки образуется из семей­ной нищеты и болезненной любви ее к отчиму — талантливому скрипачу. Осиротевшую Неточку берет в свой роскошный дом князь X. — гуманист и благотворитель, однако здесь «мечта» Не­точки принимает иной вид: атмосфера заботы и покоя доставляет ей новую душевную боль, а деятельная, веселая дочь князя Катя становится предметом новой детской влюбленности. Подружив­шись наконец с Катей, Неточка открывает для себя действитель­ный мир таким, каков он и должен быть в детстве, — мир реаль­ного счастья. Платья и пирожные, забавы и шалости не могут дать счастья, которое заключается в понимании, сопереживании, от­крытости другого сердца: обе юные героини самостоятельно на­ходят эту истину. Поиск истины для Кати оборачивается жесто­ким допросом для Неточки:

— Зачем вы у нас живете? — спросила вдруг княжна, помолчав.

Я посмотрела на нее в изумлении, и как будто что-то кольнуло мне в сердце.

— Оттого, что я сиротка, — ответила я наконец, собравшись с духом.

— У вас были папа и мама?

— Были.

— Что, они вас не любили?

— Нет... любили, — отвечала я через силу.

— Они были бедные?

-Да.

— Очень бедные?

-Да.

— Они вас ничему не учили?

— Читать учили.

— У вас были игрушки?

-Нет.

— Пирожное было?

— Нет.

— У вас было сколько комнат?

— Одна.

— Одна комната?

— Одна.

— А слуги были?

— Нет, не было слуг.

- А кто же вам служил?

— Я сама покупать ходила.

Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне сердце. И воспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны — все это поражало, обижало мое сердце, которое обливалось кровью. Я вся дро­жала от волнения и задыхалась от слез.

- Вы, стало быть, рады, что у нас живете?

 

Этот отрывок может служить образцом психологически досто­верного, эмоционально насыщенного диалога детей, каких мало даже в классической русской литературе.

Роман состоит из двух частей. Первая часть — история семьи Неточки — занимательна своей почти «готической» фабулой, но большая глубина достигнута во второй части, описывающей житье Неточки в княжеском доме. Вторая часть с поясняющим преди­словием в детских изданиях представлена как отдельная новелла и предложена читателям среднего школьного возраста.

В целом роман сочетает в себе реалистические «диккенсов­ские» краски и приемы «страшной» романтической новеллы в духе Э.Т. А. Гофмана и Э. По. Писатель объективно отобразил со­циальную этику современников, выделил «жесткие» психологиче­ские ситуации, резко очертил характеры, создал атмосферу тай­ны (тайны взрослой жизни, тайны между ребенком и взрослым, тайны между детьми). Прием антитезы доминирует в романе. Это антитеза не типа «или—или», а более сложная, тяготеющая к диалектике перехода одного в другое, перехода-скачка, проис­ходящего после медленно растущего напряжения обоих объек­тов. Метаморфоза, произошедшая в душе Кати, явилась итогом длительного развития отношений с Неточкой: исчез ее беспеч­ный эгоизм, она стала более чутка и человечна. Неточка выздо­равливает телом и душой и освобождается от своей замкнутости. Еще одна антитеза — противопоставление предельной внутрен­ней напряженности обеих героинь и самого конфликта, с одной стороны, и внешнего благополучия и размеренного покоя — с другой. Полифонизма, характерного для большинства романов писателя, в «Неточке Незвановой» еще нет, это произведение экспериментальное (после исповеди на два голоса в «Бедных лю­дях» писатель предпочел форму моноисповеди). Но и здесь эле­менты диалогизированного повествования взрывают традицион­ную для просветительского романа монологичность. Катя, со­перница, враг и друг Неточки, — существо с не менее сложной душой, чем экзальтированная «мечтательница». Драматизм в том и заключается, что идет процесс борьбы и узнавания другого, чужого «я». Этот процесс накладывается на другой — узнавание окружающего мира, меняющихся условий существования. Отсю­да — особая, до крайней степени доходящая напряженность по­вествования.

К «мечтателям» относится и одиннадцатилетний мальчик из рассказа «Маленький герой» (написан под заголовком «Детская сказка» в 1849 году, опубликован в 1857 году под настоящим на­званием). Рассказ создавался в камере Петропавловской крепости. Несмотря на это обстоятельство, атмосфера загородного имения, образ мальчика вышли необычайно светлыми, проникнутыми романтическим настроением. Тема бескорыстной любви, рыцарственного служения Даме, типичная для баллад Шиллера и пере­водов Жуковского, получила неожиданно мягкое освещение с чуть сквозящей иронией и грустью благодаря особому приему пове­ствования — детского воспоминания рассказчика. В рассказе есть недостатки — длинноты в описаниях, схематически начертанные образы взрослых, однако цепь эмоционально насыщенных, с яр­кими деталями картин, исповедальная искренность рассказчика заставляют забыть о них. «Маленький герой» — редкий в круге чтения детей и подростков рассказ о первой любви, с желанными в этом возрасте героико-романтическими мотивами, написанный от первого лица так честно, что драма расставания с «первым детством» кажется живым психологическим этюдом.

Любовью к детям наделяет Достоевский своих любимых геро­ев — Алешу Карамазова («Братья Карамазовы»), князя Мышкина («Идиот»), Ивана Петровича («Униженные и оскорбленные»). Самая большая боль, но и самая большая любовь в творчестве Достоевского — дети. Своеобразным лейтмотивом дневниковых записей служит мечта, осуществления которой Достоевский добивался всю жизнь: «Роман о детях, единственно о детях, о герое-ребенке». Идеал Достоевского обозначен в вариантах рома­на «Подросток»: «Каждый ребенок знал бы и чувствовал, что вся­кий (кругом встречный человек) кругом него ему отец и мать». Именно дети, по Достоевскому, первыми стремятся к гармонии и, как результат, осмеливаются принять истину, какой бы она ни была.

Николай Петрович Вагнер

Н.П. Вагнер (1829—1907) был ученым; он немало сделал для науки в области естествознания и психологии. Лишь в сорокалет­нем возрасте Николай Петрович стал серьезно заниматься лите­ратурным трудом. Толчком к этому послужили издания сказок X. К. Андерсена, появившиеся в середине 60-х годов. В эссе «Как я сделался писателем?» Вагнер рассказывает: «Читая похвальные и даже восторженные отзывы об этих сказках в наших журналах и газетах, я купил их и прочел. Многие из них мне также понрави­лись, но многими я был недоволен, находил их слабыми и задал себе вопрос: неужели я не могу написать так же или лучше?»

В течение трех лет Вагнер создал несколько сказок, которые составили первый сборник «Сказки Кота-Мурлыки» (1872). Сбор­ник пользовался большой популярностью и не раз переиздавался.

Вагнер написал много художественных и научно-познаватель­ных произведений, но литературная его известность связана именно со сказками. Такой взыскательный историк и теоретик литературы, как М.М. Бахтин, писал в журнале «Педагогическая мысль» в 1922 году о том, что благодаря сказкам надо признать Вагнера классиком детской литературы.

Кто такой Кот-Мурлыка? На этот вопрос автор отвечал в пре­дисловии к первому изданию сказок. Оказывается, «это был ста­рый и весьма почтенный Кот, но, к сожалению, полный всяких противоречий... Он любил науку и терпеть не мог ученых. Любил искусство и ненавидел искусников: в особенности таких, кото­рые всю свою жизнь пели фальшивые ноты». А из предисловия ко второму изданию читатель узнал, что Кота-Мурлыку при созда­нии сказок вдохновляла фея Фантаста. Ведь «без нее рассудок ни­чего не может создать, без нее мир пуст и холоден, без нее нет жизни и красоты... Поэт, художник, музыкант, ученый приходят к ней, к ее ключу живой воды, который живет и движет весь мир».

Фея Фантаста вела Вагнера и его читателей в причудливый мир сказки, где неудержимая фантазия художника сливается с воображением философа и ученого. Этот причудливый сплав был одинаково пленителен как для детей, так и для взрослых. (Разве взрослые «сами не дети в общем росте того ребенка, которого зовут человечеством?» — задавался риторическим вопросом писа­тель.) Фантазия Вагнера питалась тем, что он получил в детстве из сказок няни, а также Жуковского, Пушкина, Ершова («Конь­ка-горбунка» он еще мальчиком выучил почти всего наизусть), от чтения переводных приключенческих повестей. Фантазия «была заложена с детских лет... Вокруг меня все было проникнуто этой интеллигентской музыкально-поэтической атмосферой», — вспо­минал Вагнер.

По мнению одного из современников, поэтически-нереальные образы сказок Вагнера ведут не просто в мир фантастики, а «через фантастику в мысль», что особенно важно для детей. Маленький принц Гайдар — сын царя Аргелана из сказки «Великое» — одер­жим мыслью о великом, но ищет его не там, где оно есть. Наконец, под влиянием принцессы Гуданы, на которой он хочет жениться, Гайдар приходит к верной мысли. «Великое, — думал он, — скры­то в истине. Кто познал ее, тот познал великое, и сердце его не мучится, не трепещет, не боится ничего, а радуется». И он начина­ет искать истину. В чем же он находит ее? В беспредельной любви матери к детям, в прощении злейшего врага, если тот раскаялся в своем преступлении, в милосердии и сострадании.

Царевна Меллина в сказке «Чудный мальчик» ради своей ста­рой няни преодолевает ложный стыд и, надев шутовские лох­мотья, принесенные колдуньей, отправляется в путь через весь город. А в городе в это время происходят странные события: неиз­вестно откуда появился забавный мальчик, заставляющий жите­лей так безудержно смеяться, что «наконец ничего не осталось на земле и на небе, над чем бы люди не посмеялись. Все было осмеяно». Но «злые искры» Чудного мальчика не могут коснуться Меллины, потому что у нее «сердце чистое, свободное, соколиное».

Трон Папы-пряника в сказке «Папа-пряник» описан так, что у детей слюнки текут, — и это понятно: ведь он — над всеми сла­стями король и всем пряникам пряник. И придворные его не хуже: дамы, например, «из белого безе со сливками, легкие, полувоз­душные, пустые внутри. Каждая из них думала, что слаще ее нет ничего на свете... А кавалеры так и таяли, потому что все были из чистого леденца».

Писатель создает такой чудесный мир, а между тем ставит пе­ред ребенком трудную нравственную задачу: кто больше заслужи­вает награды за настоящее доброе дело? Расчетливый Лупп совер­шил доброе дело, но при этом с выгодой для себя. Кин тоже ради выгоды поднял упавшего старика, преодолев свою природную злость. А Толь, спасший от смерти шестерых детей и их отца, считает, что это естественный поступок для каждого и награждать тут не за что.

К верному выбору подталкивают героев добрые советчики: Гай­дара — красавица и умница Гудана; Меллину — старый мудрый пес и ловчий сокол; у маленького Луппа, злого Кина и веселого Толя в душе живет маленькая девочка Совесть, которая горько плачет, если они делают что-нибудь дурное.

Таким добрым советчиком на все времена стремился стать для своих читателей и Вагнер. Ведь все, что случилось в сказке, «хотя и очень давно, но может случиться и сегодня, и завтра, — одним словом, когда придется, потому что срок для всего этого еще не положен».