Послевоенное творчество А. Ахматовой. 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Послевоенное творчество А. Ахматовой.



В 1939 после полузаинтересованной реплики Сталина решаются издать ее сборник «Из шести книг», включавший наряду с прошедшими цензурный отбор старыми стихами и новые сочинения. Пастернак писал Ахматовой, в очередной раз лежавшей в больнице, что очереди за ее книгой растягивались на две улицы. Вскоре книга попала под запрет и была изъята из библиотек.

В первые месяцы Великой Отечественной войны Ахматова пишет плакатные стихотворения. По распоряжению властей ее эвакуируют из Ленинграда до первой блокадной зимы, два с половиной года она проводит в Ташкенте. Пишет много стихов, работает над «Поэмой без героя», эпосом о Петербурге начала века.

В первые послевоенные годы Ахматова навлекает на себя гнев Сталина, узнавшего о визите к ней английского историка И. Берлина. Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» за 1946 было направлено против Ахматовой и Зощенко. Снова возник запрет на публикации. Исключение было сделано в 1950 году, когда Ахматова написала стихи к юбилею Сталина в отчаянной попытке помочь сыну, арестованному в очередной раз.

Годы войны в творчестве Анны Ахматовой ознаменованы тяготением к эпосу. "Поэма без героя" создавалась на протяжении многих лет. "Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом, - пишет о ней Ахматова, - в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок. посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады. "Поэме без героя" Ахматова придавала принципиальное значение. Это произведение, по ее замыслу, должно было стать (и стало) своего рода синтезом важнейших тем и образов всего ее творчества. В ней нашли свое выражение некоторые новые художественные принципы, выработанные поэтессой главным образом в годы Великой Отечественной войны, и среди них главнейший - принцип неукоснительного историзма. Поэма начата в 1940 году.

В "Поэме без героя" она возвращается далеко назад: время действия ее произведения - 1913 год. Он назван в поэме "последним", и это верно: он действительно был последним мирным (перед войной) годом романовской империи, отметившей тогда свое трехсотлетие. Празднично и пышно убранный фасад государственного здания тщательно и затейливо маскировал неотвратимо приближавшийся конец. Из ранней лирики Ахматовой мы помним, что неясный тогда для нее подземный гул уже тревожил ее поэтическое сознание и вносил в стихи мотивы приближающейся катастрофы, всеобщей гибели и мрака. Этот смятенный, глубоко тревожный и мрачный облик "последнего года" Ахматова перенесла и в свою поэму. все герои "Поэмы без героя" - ряженые. Перед нами маскарад, карнавал, лица без лиц, одни лишь тени, одни лишь названия, не соответствующие своим прямым смыслам. Но ряженой, маскарадной, призрачной была ведь и сама эпоха 1913 года - с Распутиным, с эпидемиями самоубийств, с предчувствиями конца, оправдывавшими любое кощунство... Безошибочное художественное чутье продиктовало Ахматовой именно этот сюжет: вереница маскарадных лиц и в центре - самоубийца. Перед нами развертывается карнавал, но за галереей потешных лиц неотступно маячит тень трагедии, подлинная кровь и подлинная смерть. Какою же ценой оплачен этот трагический фарс? Ахматова отвечает прямо: ценой совести. И в сущности ее поэма есть Поэма Совести. Все - относительно, нет ничего настоящего, подлинного и устойчивого. Какой, например, год собрались встретить пришедшие к Автору потусторонние гости и он сам? Гости, по-видимому, собрались встретить, как и встречали уже когда-то, год 1913-й, а Автор в замешательстве и испуге понимает, что наступает 1941-й. Время действия поэмы, таким образом, раздваивается, оно словно бы исчезает - как в книге одного из библейских пророков; в какой-то момент поэма останавливается, она застывает и как бы повисает в некоем странном, призрачном инобытии - вне времени и пространства.

Современникам Ахматовой восприятие ее поэмы облегчено хотя бы тем, что они пережили описываемую ею эпоху биографически; ее намеки, полутолкования и некоторые детали могут быть в таком случае поняты с полуслова. Недаром К. Чуковский в уже цитированной мною статье "Читая Ахматову" пишет: "Уверенной кистью Ахматова изображает ту зиму, которая так живо вспоминается мне, как одному из немногих ее современников, доживших до настоящего дня. И почти все из того, что младшему поколению читателей может показаться непонятным и даже загадочным, для меня, как и для других стариков петербуржцев, не требует никаких комментариев...".

Но для "младшего поколения читателей" поэма в некоторых своих местах, особенно в первой части, создает определенные трудности. Сама Ахматова в полупародийных "Примечаниях" писала: "...тем же, кто не знает некоторых петербургских обстоятельств, поэма будет непонятна и незанимательна".

Приведя в канун 1941 года далекий 1913-й (в первой части), Ахматова не могла, конечно, предполагать, что и этот, сорок первый год станет в своем роде тоже "последним", что он останется в памяти людей символом тяжких военных испытаний, легших на плечи народа. "Поэма без героя" могла бы закончиться, как это и мнилось поэтессе, "Петербургской повестью" - ведь в ней были уже подведены все основные итоги, совершена переоценка былых ценностей и состоялся тот разговор с "неукротимой совестью", который она вела и во многих других стихах предвоенных лет..."Эпилог" продиктовала сама война, и это еще раз говорит об импровизаторском характере всей поэмы, о том, что она двигалась не расчерченным наперед планом, а внутренними произвольными толчками душевной работы, обусловленной течением самого Времени.

В "Петербургской повести" перед нами, как помним, возникали в изображении Ахматовой две России и несколько разных Петербургов, Та пряная, бесстыдная, порочная, самоуслаждающаяся и самоуверенная эпоха, которую она сравнила с мертвой листвой, безжизненно шуршащей под ногами современников, - эта эпоха начисто исчерпала себя, ушла в небытие, исчезла. Характерно и символично, что в "Эпилоге" нет даже намека на ее былое существование. Для того великого, всенародного испытания, которое началось с трагического лета сорок первого года, она оказалась ненужной, бесполезной, как бы никогда не существовавшей:

От того, что сделалось прахом, Не сраженная смертным страхом И отмщения зная срок, Опустивши глаза сухие И сжимая уста, Россия В это время шла на восток

Прежде поэма кончалась так:

А за мною, тайной сверкаяИ назвавши себя "Седьмая"55,На неслыханный мчалась пир...Притворившись нотной тетрадкой,Знаменитая ленинградкаВозвращалась в родной эфир.

"Поэма без героя" кончается на самом тяжелом времени войны. Воскресив в ее начальной главе далекий 1913 год, осознав и запечатлев, как всегда, бескомпромиссно и сурово, внутренние повороты своей жизни, Ахматова пришла в "Эпилоге" к великому и нетленному образу Родины, вновь стоящей на самом переломе двух грандиозных эпох. Поэма как начиналась, так и кончается трагедийно, но трагедийность "Эпилога" существенно отличается от самой атмосферы "Петербургской повести". В "1913 годе" героиня, вовлекаемая в хоровод призраков, нередко находилась на грани трагической опустошенности. Видения прошлого вызывали у нее сознание трагической вины, как бы сопреступления, соучастия в некоей общей драме, где она тоже сыграла свою - и немаловажную - роль.

В "Эпилоге" автор, не забывая о прошлых и тяжких для души напластованиях времен, целиком отдается сегодняшнему дню. Заботы и треволнения, новая, на этот раз всеобщая и потому несравненно более серьезная, народная беда волнуют его в чрезвычайной степени. Образ воюющей России, возникающий в "Эпилоге" как торжественный венец всей поэмы, достойно и логично заканчивает это обширное поэтическое создание Ахматовой - одно из самых серьезных и интересных произведений современной советской поэзии.

Все стихи Ахматовой последних лет почти тождественны и по своему смыслу, и по своему облику разбитому и полуобреченному, а может быть и вполне обреченному человеческому миру современности. Как никому из других поэтов, Ахматовой было суждено запечатлеть эту раздробленность, возможно, знаменующую близкий конец человеческой вселенной, и - ужаснуться ему. Ее традиционная фрагментарность, когда-то говорившая о раздробленности и израненности индивидуального чувства, о жестокости любовной драмы и т.д., теперь стала почти документальным свидетельством последней расколотости мира, которого даже, может быть, уже и нет - он существует лишь в нашем инерционном сознании, потому что поэтическая интуиция, подобно радару, нащупывает в поздней поэзии Ахматовой одни лишь хаотические глыбы, подчиненные апокалипсической центробежной силе.

Но, может быть, все это мрачное, исполненное тягостных предчувствий ощущение - лишь дань возрасту? Тому очень большому возрасту, когда уже действительно даже сама старость позади и когда, по другому выражению Ахматовой, вся природа напоминает лишь о смерти?

Нет, все это не случайно. В ее поздних стихах, неизменно подернутых каким-то плотным мраком, рассеяно множество вроде бы мимолетных признаний о "тайном знанье", о "последнем часе", о "последнем слое сна", о незримом потоке небытия, о "бездонных пропастях сознанья", о том, что мир, при всем своем мраке, видится ей странно прозрачным, так что и сама тьма - прозрачна и потому как бы светла... Такие признания у нее слишком многочисленны и даже по-своему категоричны, чтобы быть случайными. Они, эти признания, создают в своей совокупности особую музыку позднего ахматовского стиха, а кроме того, они так тщательно отгранены и так неукоснительно сформулированы, что действительно похожи на знаки некоего последнего знания о мире, дарованного ей на краю жизни.

Между тем все мы, читая стихи поздней Ахматовой, не можем не чувствовать, что ее мрак не пессимистичен: он - трагедиен. Ее последние стихи, в особенности те, что навеяны комаровской природой, все время внимательно и бережно останавливаются на тех мелочах и приметах жизни, где сквозит ее прелесть и очарование. Она всматривается в эти приметы с грустью, но и с благодарностью: ведь жизнь все еще продолжается и, может быть, по каким-то высшим законам, она не оборвется, не соскользнет в пропасть, уже вырытую человеческим неразумием.


18. «Потаенная» литература 1930-1950-х гг. (О. Волков, Д. Андреев, Н. Нароков, А. Баркова и др.).

Предельно широкий и глубокий гуманизм десятилетиями загонялся в подполье в качестве «абстрактного». Сразу после революции началась «эпизация» литературы и мифологизация общественного сознания. В 30-50-е годы новоэпическая героическая концепция советского человека утверждается официально и воспринимается большинством как должное. Эпическое сознание - такое, при котором один человек, герой, воплощает в себе жизненные силы всего коллектива, как былинный богатырь.

В 1947 Андреев арестовывается по 58-й статье, причиной чему послужил донос и роман «Странники ночи». Обвиненный в создании антисоветской группы, антисоветской агитации и террористических намерениях, Андреев получает по приговору Особого совещания при МГБ СССР 25 лет тюрьмы (высшая мера наказания в СССР на тот момент).Ни одно произведение Андреева не было издано при жизни.

По мнению исследователей Даниил Андреев (1906-1959) является одной из самых ярких фигур эзотерической мысли.

Попробуем в этом разобраться. Вначале выясним, что же такое эзотеризм.

Согласно философскому словарю, эзотеризм – это учение, предназначенное для посвященных; учение, направленное внутрь, вглубь явлений; учение, выявляющее внутреннюю, существенную связь явлений.

Отличительной особенностью является то, что эзотерическое учение и эзотерическое знание не существует без эзотерической практики, эзотерической жизни.

Основные идеи эзотерических учений заключаются в следующем: убежденность в иллюзорности обычной жизни (то, что мы видим, – не подлинное бытие, а всего лишь Майя); соотнесенность микрокосмического плана с макрокосмическим; придание большого значения в жизни человека психических центров; а также в особенностях психотехнической работы человека над собой и др.

Даниил Андреев не только пытался изобразить реальность, какую он представлял себе и куда он стремился всеми силами своей души, но и был сам этой личностью, верящей в существование этой духовной реальности. Мироощущение мыслителя противоречиво. Но это вполне объяснимо. Первая и основная причина – нахождение в условиях несвободы, в тюрьме. Именно здесь, испытывая лишения, Д. Андреев смог изложить на бумаге свою исповедь, выплеснуть наружу страдания изболевшей души, предложить свой вариант выхода из надвигающейся катастрофы.

Даниил Андреев не только мыслитель, но и художник (писатель, поэт). Достоинство его трудов именно в художественности. Он строит не обычное эзотерическое учение, а художественную реальность, в которой отражается мир души Д. Андреева. По мнению некоторых исследователей, Д. Андреев – философ, обладающий ярким поэтическим даром, поэт, способный мыслить философскими категориями.

Центральной идеей книги «Роза Мира» является возрождение России. Способность к творчеству является «залогом восстановления утраченных взаимосвязей слоев планетарного космоса и слоя бытования человека». Д. Андреев в книге «Роза Мира» возлагает надежду не только на самосовершенствование личности (использование методик «духовного делания», «самосовершенствования», «просветления» и др.), не только на неоформленное эзотерическое движение (пока еще неоформленное), но и на общественную этическую всемирную организацию (Лигу). В этом заключается его особость от других эзотерических мыслителей. Д. Андреев определяет задачи Лиги очень широко: это и объединение земного шара в Федерацию государств с этической контролирующей организацией над ней; и распространение материального достатка и высокого культурного уровня на все народы мира; и воспитание поколений облагороженного образа; а также воссоединение христианских церквей и свободная уния со всеми религиями светлой направленности; и совсем уже невероятно, сказочно – превращение нашей планеты в Сад, а государств в братство; одухотворение природы, просветление (духовное развитие и совершенствование) «Шаданакара», то есть нашей планеты со всеми ее духовными существами.

Можно по-разному относится к творчеству Даниила Андреева, можно не понимать (или не принимать) его произведений, но все же необходимо отметить, что такие произведения как «Роза Мира» помогают нам по-иному посмотреть на место человека в мире, задуматься о высшей (духовной) реальности. С помощью учения Д. Андреева можно критически взглянуть на мир и на себя в этом мире, понять альтернативное мироощущение другого человека, задуматься серьезно над фундаментальными вопросами нашего бытия.

Николай Нароков. Самым известным произведением писателя считается роман "Мнимые величины", изданный в США в 1952 году. Практически сразу же после выхода в свет книга стала бестселлером, её перевели на многие европейские языки. Успех книги объясняется просто, автор мастерски изобразил советскую действительность сталинского периода. Произведения: "Мнимые величины" (1952),"Никуда" (1961) — роман об отношениях мужчины и женщины в дореволюционную эпоху, "Могу" (1965) — роман о советском карьеристе

Один из главных персонажей «Мнимых величин», чекист Ефрем Любкин, возглавляет НКВД в провинциальном городке. Он не верит в коммунистические догмы и утверждает, что все провозглашаемые коммунизмом цели — лишь громкие слова, «суперфляй», а настоящая задача - заставить всех людей безропотно подчиняться ("чтобы каждый знал, нет его"). Однако по ходу развития сюжета Любкин убеждается, что исповедуемая им сверхидея - такой же "суперфляй". Причиной такой перемены является знакомство со скромной и благородной Евлалией Григорьевной.

.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-12-15; просмотров: 2157; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.135.190.101 (0.013 с.)