Любовные отношения при мазохизме

 

У женщин с депрессивно-мазохистической личностной органи­зацией мазохистические любовные отношения нередко составляют доминирующую психопатологию. Довольно часто бывает так, что пережитая в подростковом или юношеском возрасте влюбленность в идеализируемого, недоступного, фрустрирующего или глубоко разочаровывающего мужчину накладывает отпечаток на будущую любовную жизнь женщины. Влюбленность в “недоступного” муж­чину может приводить либо к романтическим встречам в бесперс­пективных ситуациях, завершающихся разочарованием, либо к питаемым в течение многих лет романтическим фантазиям о том, что могло бы быть. Влюбленность в недоступного мужчину вооб­ще можно считать нормальным проявлением реактивации эдиповых конфликтов в юности, но для отношений, о которых здесь идет речь, характерно сохранение и в особенности усиление пережива­ния любви именно после того, как выясняется ее безнадежность. В последующих отношениях у этих женщин не наблюдается харак­терного для нормального развития постепенного преодоления иде­ализации недоступных мужчин и более реалистичного выбора объек­тов. Фиксация на травме вынуждает их бесконечно воспроизводить один и тот же опыт.

У женщины с мазохистической психопатологией проявления сексуальных страхов и запретов могут чередоваться с импульсивны­ми сексуальными контактами при неприятных или даже опасных обстоятельствах. Примером может служить пациентка, воспитан­ная в условиях пуританского и карательного отношения к любому сексуальному опыту и имевшая романы с несколькими мужчина­ми, в которых она неизменно противилась любой сексуальной бли­зости. Ее первый сексуальный контакт произошел с мужчиной, которого она знала всего одну ночь; его агрессивная и даже потен­циально угрожающая манера поведения оказала на нее мощное со­блазняющее воздействие.

Мазохистические женщины с хорошо интегрированными фун­кциями Супер-Эго и невротической личностной организацией в начале своей сексуальной жизни могут испытывать некоторую сек­суальную скованность, а затем, порой случайно, им доводится пережить в сексуальном взаимодействии опыт, связанный с особен­ной болезненностью, унизительностью или подчиненностью, вок­руг которого и формируется сексуальная перверсия. Например, когда во время сексуального акта одной пациентки с депрессивно-мазохистической личностной структурой ее любовник, игриво де­монстрируя ей свое доминирование, так сильно вывернул ее руку, что боль стала невыносимой, она впервые испытала оргазм при сексуальном акте. Этот опыт положил начало паттерну мазохисти­ческих сексуальных отношений: для максимального возбуждения и оргазма ее руки должны были быть скручены за спиной.

И в этом случае имеет место отклонение от нормальной интег­рации садомазохистических фантазий и переживаний. Ранний трав­матический сексуальный опыт может дать начало мазохистическим фантазиям, сопровождающим и стимулирующим сексуальный акт при условии удовлетворяющих любовных отношений и сексуальных взаимодействий. В особенности устойчивы бывают мастурбацион­ные фантазии, что равносильно замкнутому в себе мазохистичес­кому сценарию, порожденному ранней подростковой инициацией в сексуальную жизнь. Дамские романы, эти ориентированные на женщин продукты массовой культуры (столь не похожие на стан­дартные порнографические романы для мужчин), обычно повеству­ют об отношениях неопытной молодой женщины со знаменитым, неприступным, непостоянным, привлекательным, но опасным или угрожающим мужчиной, зачастую пользующимся дурной славой. Вопреки всему, после многочисленных разочарований и неудач, после опасностей соперничества с другими, могущественными женщинами, героиня в конце концов оказывается в объятиях это­го великого мужчины (чьи положительные качества к тому момен­ту восстановлены в правах) и теряет сознание на его руках.

Типично мужские фантазии и переживания ранней юности типа “мадонна-проститутка” под влиянием мазохистической психопато­логии непомерно разрастаются. Обычно “невозможная любовь” включает в себя крайнюю идеализацию любимой женщины — дос­тупной или недоступной, и связанный с этим запрет препятствует установлению отношений, в то время как сексуальная активность мужчины ограничена мастурбационными фантазиями отношений или самими сексуальными отношениями с обесцененными женщи­нами, которые могут включать черты садизма, но при этом переживаются как фрустрирующие, постыдные или унизительные. Идеализация сопровождается скованностью, недостатком напора, бессознательной тенденцией оставлять поле боя сопернику или провоцировать обстоятельства, заранее гарантирующие неуспех.

Как у женщин, так и у мужчин безответное чувство усиливает любовь, вместо того что бы ослаблять ее, как положено при нор­мальной печали. У мазохистических мужчин и женщин годами можно наблюдать обыкновение влюбляться в “невозможных” лю­дей, чрезмерно подчиняться идеализированному партнеру и именно этой подчиненностью бессознательно подрывать отношения, одно­временно отрицая возможность других, более удовлетворяющих от­ношений.

То, что для женщин более, чем для мужчин, характерны длин­ные цепочки неудачных романов, часто объясняется ссылками на культурное давление, которое подкрепляет и даже провоцирует и поощряет поведение женщин, заведомо обрекающее их на неуда­чи, а также на ограничения, вызванные экономической эксплуа­тацией женщин, нежеланными беременностями и культурным одоб­рением садистического поведения у мужчин. Все это действительно мощные воздействующие факторы, однако не следует упускать из виду, что у женщин раньше, чем у мужчин, формируется способ­ность устанавливать глубокие объектные отношения в контексте сексуального взаимодействия — способность, которая берет нача­ло в переключении маленькой девочки с матери на отца как объект в начале эдипова периода, когда маленький мальчик, напротив, сохраняет устойчивую привязанность к первоначальному объекту. Женщины раньше мужчин обретают способность быть преданны­ми в любви, и их мазохистические привязанности могут усиливаться от одной к другой.

Четкие ранние отличия в психосексуальном развитии мальчиков и девочек сглаживаются во взрослой жизни. Вероятно, наибольшие различия между мужчинами и женщинами имеют место в поздний юношеский и ранний взрослый периоды, когда женщины должны ассимилировать новое сознание менструации, вынашивания ребен­ка и материнства, в то время как мужчины — прийти к принятию своей мощной амбивалентности по отношению к матери, неизмен­ному первичному любовному объекту. В любовных отношениях пациентов после тридцати и сорока лет по сравнению с теми, кому еще нет тридцати, лучше видны отличия ситуации мазохистической патологии характера и обычных жизненных перипетий.

Врач, влюбленный в свою красивую и творческую жену-худож­ницу, поощрял ее дружбу с другими художниками (мужского пола), погружаясь в свою профессиональную деятельность настолько, что эмоциональные нужды жены оказывались все более и более фруст­рированы. Когда же она оставила его ради одного из своих друзей-художников, он впал в тяжелую депрессию и был готов сквозь паль­цы смотреть на ее романы с другими мужчинами. Аналитическое исследование обнаружило, что неразрешенное чувство вины по поводу сильного соперничества с эдиповым отцом и связанное с этим желание гомосексуально подчиниться ему, побуждало врача бессознательно толкать жену в объятия других мужчин, при этом идентифицируясь с ней. Он интенсивно идеализировал недоступ­ных женщин, служивших для него репрезентацией матери, кото­рая умерла в его раннем детстве, и бессознательно воссоздавал фантазийные отношения с утраченной матерью.

Важно различать преимущественно мазохистические личности с вторичным нарциссическим подкреплением мазохистических моде­лей и собственно нарциссические личности, промискуитет которых нередко напоминает мазохистические паттерны. Преимущественно нарциссические личности имеют тенденцию идеализировать потен­циальных партнеров, когда те кажутся недоступными, и обесцени­вать их, как только становится ясно, что они доступны; для них представляет огромную трудность терпеть обычные фрустрации и амбивалентности любовных отношений. Мазохистические личности ищут высоко идеализированных, потенциально недоступных парт­неров, но они способны к глубоким объектным отношениям, осо­бенно с фрустрирующими и садистическими партнерами. Однако в клинической реальности сложные комбинации затрудняют прове­дение этой прогностически важной дифференциации на этапе пер­вичного сбора данных (Купер 1988). Когда в процессе психоаналитической терапии нарциссических личностей приходит конец их патологическому грандиозному Я, то они от неконтролируемого сексуального промискуитета могут переходить к установлению ма­зохистических любовных отношений; в данном случае состояние мазохистической преданности по сравнению с прежней изоляцией может восприниматься как облегчение.

До сих пор я говорил об индивидуальных мазохистических паттер­нах. Бессознательный сговор партнеров может превратить удовлет­ворительные отношения в кошмарный сон. Чаще всего происходит так, что взаимная проекция требований и запретов садистического Супер-Эго подкрепляется взаимно провоцирующим вину поведени­ем партнеров, идентифицировавшихся с собственными интроекта­ми садистического Супер-Эго. Один или оба партнера часто имеют хроническую тенденцию подчиняться невыполнимым требованиям другого, обусловленную иррациональной виной, а затем восставать против этих требований с потенциальным ущербом для самих себя.

Несколько зависимый мужчина был женат на женщине с тяже­лым депрессивно-мазохистическим личностным расстройством и характерологической депрессией. Ей ничего не стоило начать пе­реживать, что ее не уважают собственный муж, друзья, родствен­ники, а он приспосабливался к ней, пытаясь убеждать друзей и родственников быть особенно тактичными по отношению к ней. В то время как окружающие считали его подкаблучником, сам он винил себя за то, что считал своей неспособностью сделать более приемлемой жизнь своей одаренной и чрезмерно впечатлительной жены. Она же использовала его мотивируемое чувством вины по­ведение для того, чтобы укрепляться в своем убеждении, что он плохо с ней обращается, и полагала, что злая судьба обрекла ее жить с настоящим бесчувственным чудовищем. Проекция на него свое­го бессознательного чувства вины временно облегчала ее депрессию. Однако то, что он принимал ее обвинения, служило для нее до­полнительным подтверждением ее оскорбленных чувств и питало дальнейшую депрессию. Эта женщина отыгрывала эдипово подчи­нение по отношению к садистической, провоцирующей вину ма­тери, при этом бессознательно надеясь на спасение могуществен­ным хорошим отцом; примирительное же поведение мужа еще более усиливало ее подчиненность матери.

Мужчина с давним паттерном неудачника на работе и парано­яльной позицией по отношению к власти, авторитетам и началь­ству — как он считал, источнику его проблем — был женат на силь­ной, опекающей женщине, которая пожертвовала карьерой, чтобы посвятить себя мужу, чьими достижениями она чрезвычайно вос­хищалась. Дома он находил безопасное убежище от реальных и воображаемых нападок на работе, а она удовлетворяла свою потреб­ность быть опекающей и дающей. С годами, однако, она не могла не заметить, что муж вносит собственный вклад в трудности, ко­торые он испытывает. Боясь своего раздражения его поведением на работе и чувствуя себя виноватой в несоответствии своему представ­лению об идеальной жене, она становилась еще более заботливой, при этом все более замыкаясь социально. Он, в свою очередь, ста­новился все более зависимым от нее, находя подтверждение свое­му, убеждению, что мир несправедлив. Он начал злиться на свою возраставшую зависимость, но ему трудно было признаться в этой злости даже самому себе — настолько он боялся лишиться един­ственной поддержки. Ее чувство вины по поводу собственной неадекватности и его страх дать выход своей фрустрации постепенно нарастали. Жена, пытаясь справиться с усиливающейся тревогой, начала злоупотреблять лекарственными препаратами, и это в кон­це концов привело их в терапию.

Еще один распространенный стереотип — то, что можно назвать “мазохистическими сделками”: индивид или пара бессознательно жертвует важной жизненной сферой ради успеха и удовлетворения во всех остальных. Эта игра в русскую рулетку с судьбой, приво­дящая к вовлечению в угрожающие ситуации, в которых могут быть разрушены фундаментальные жизненные ожидания, — еще одна форма отыгрывания глубинных мазохистических потребностей.

В русскую рулетку можно играть и нападая на любимого чело­века и таким образом провоцируя отрицание со стороны объекта любви, при этом надеясь, что любовь все же победит. Интелли­гентная, напряженно работающая, творческая, привлекательная женщина была замужем за человеком с аналогичными качествами. Ее муж — пробивающий свою дорогу молодой профессионал с неразрешенными проблемами отношения к власти, с тенденцией бросать вызов тем, кого воспринимал как доминирующие отцовс­кие фигуры и “прятаться под крылом” сильных, опекающих жен­щин. Он был сыном преуспевающего, вызывавшего восхищение, но эмоционально недоступного отца, с которым он, по своему бессознательному ощущению, не мог конкурировать. Его жена была дочерью доминантной, деспотичной, склонной к ипохонд­рии, глубоко неудовлетворенной женщины, обращавшейся с му­жем как с рабом и бесцеремонно вмешивавшейся в жизнь всех сво­их уже обзаведшихся собственными семьями детей; пациентка бессознательно воспроизводила подобное поведение в отношениях с собственным мужем.

Она критиковала его за “чрезмерную” преданность работе и не­достаточное внимание к ее нуждам; он реагировал на ее критику то мотивированным виной поведением, то длительными отлучками из дома, воспроизводящими недоступность его отца. Она бессозна­тельно воссоздавала атмосферу напряжения и хаоса, присущую ее родительскому дому, а он, бессознательно чувствуя себя потерпевшим поражение, поскольку не мог конкурировать с успешным от­цом, вел себя бессознательно покорным образом. Терапевтичес­кое вмешательство произошло как раз перед опасным срывом в их отношениях, который, по сути, должен был соответствовать ма­зохистическому подчинению женщины ее собственной интернали­зированной матери и символически подтверждать его эдипово по­ражение.

Идеологическая рационализация мазохистических выборов имеет важную функцию “увековечивания” садомазохистических отноше­ний. Моральное самоутверждение или даже чувство превосходства, обусловленное сохранением отношений с садистическим, но “сто­ящим ниже” партнером, например, супругом с алкогольной зави­симостью или принадлежащим к гонимому меньшинству, либо ра­ционализацией сохранения нестерпимых отношений “ради детей”, может быть вкладом в защитную систему. Эту ситуацию необходи­мо дифференцировать от ситуации объективных социальных или экономических ограничений, не позволяющих супругу, с которым плохо обращаются, ликвидировать непереносимые отношения.

Использование детей для оправдания сохранения выраженно мазохистических отношений — ситуация, аналогичная откладыва­нию беременности до тех пор, когда она становится невозможной уже по биологическим причинам. Эта последняя ситуация служит значимым центром, вокруг которого концентрируются многие ма­зохистические паттерны. Женщина, которой удавалось бессозна­тельно рационализировать отсрочку замужества и рождения ребен­ка до достижения почти пятидесяти лет, может впоследствии сформировать вторичную идеологическую систему, согласно кото­рой то, что она не может иметь ребенка, оправдывает ее “несчастность” на всю оставшуюся жизнь.

Формирование совместной системы ценностей, цементирующей союз партнеров и обеспечивающей им свободу от конвенциональ­ных культурных установок, может быть наполнено идеологически­ми схемами, рационализирующими мазохистическое развитие их отношений. И традиционный конвенциональный взгляд на зада­чи женщин как ограниченные “детьми, церковью и кухней”, и идеология освобождения женщин в равной мере могут быть постав­лены на службу мазохистическим тенденциям. Женщина может, например, отвергнуть стереотипы женственности и вместе с ними — уход за своей внешностью, или может с бессознательно поражен­ческой целью рационализировать враждебную провокативность по отношению к мужчинам. Реальный прошлый опыт пребывания в роли жертвы — например, физического насилия или инцеста — на поверхностном уровне нередко обусловливает ощущение неких своих прав, а на более глубоком — идентификацию с агрессором, интернализованным в Супер-Эго, в результате чего ситуация дурного обращения воссоздается снова и снова, и позиция жертвы стано­вится постоянной.

 

ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕНОСА

 

Среди множества способов раскрытия мазохистической патоло­гии в процессе аналитической терапии существуют распространен­ные варианты ее развертывания в переносе, описанные ниже. Ранняя идеализация аналитика может быть характерна для пациента, фокусирующегося на внешнем, плохом, преследующем объекте, с последующей неспособностью покинуть этот плохой объект или противостоять ему. Типичной является ситуация мужчины, вовле­ченного в отношения с женщиной, которую он описывает как хро­нически фрустрирующую, обесценивающую, провоцирующую, эксгибиционистичную, но которую он не в состоянии оставить, несмотря на очевидные бессознательные корни подобного положе­ния дел. Опыт показывает, что такой пациент рано или поздно начинает сетовать на неспособность аналитика помочь ему или при­нимается обвинять его в попытках разрушить потенциально хорошие отношения! Таким образом, идеализированный аналитик превра­щается в преследующий объект.

Интерпретация такого развития переноса может обнажить значи­тельную мазохистическую патологию, вскрывая бессознательную потребность пациента трансформировать потенциально полезные отношения в плохие по той причине, что для него нестерпимо быть объектом помощи. Это отражает бессознательное чувство вины и мазохистические истоки смещения ненависти от считающегося “аб­солютно плохим” объекта на “абсолютно хороший”. Часто на более глубинном уровне такой перенос позволяет исследовать мстительную агрессию по отношению к прошлому “абсолютно хорошему” объек­ту, в котором пациент нуждался, но который его фрустрировал. Другие черты этого переноса — бессознательная идентификация с агрессором, о которой свидетельствует защита пациентом прошлых объектных отношений, и тайная удовлетворенность чувством мо­рального превосходства, которое доставляет позиция страдающей жертвы.

Негативные терапевтические реакции, обусловленные бессозна­тельным чувством вины, типичны при терапии пациентов с тяжелым мазохизмом. Например, одна пациентка воспринимала меня как критичного, нетерпеливого и властного именно тогда, когда находилась под угрозой действия собственных пораженческих пат­тернов поведения, а я пытался интерпретировать ее соблазн разру­шить возникшие перед ней перспективные возможности, будучи озабочен саморазрушительными процессами, порождаемыми ею в собственной жизни. Та же самая пациентка воспринимала меня как теплого и понимающего человека, когда она ссылалась на свое са­моразрушительное поведение, а я воздерживался от интерпретаций. В конце концов я смог прояснить и интерпретировать ее бессознательные усилия создать такую ситуацию в переносе, когда бы она рассказывала мне об ужасных событиях в своей жизни, а я тепло и эмпатично ее слушал, не будучи в состоянии помочь, таким обра­зом вступая в скрытый сговор с ее саморазрушительностью. При попытке же помочь ей она бы незамедлительно восприняла меня как атакующего врага. В переносе она бессознательно пыталась транс­формировать меня в завистливый и садистический материнский интроект.

Некоторые мазохистические пациенты способны порождать в аналитике яркие фантазии спасения, “соблазняя” его на попытки помочь им только для того, чтобы продемонстрировать, насколь­ко неправильна или бесполезна эта помощь. Как уже упоминалось в главе 8, такие попытки соблазнения могут сексуализироваться и в контрперносе отражаться как фантазии спасения, имеющие мощ­ный эротический компонент.

Пациенты с мазохистической личностной организацией могут неявно отказываться предоставлять полную информацию о собствен­ном вкладе в свои трудности, защищая таким образом свое мазохистическое отреагирование. В этом случае аналитик также ока­зывается в позиции, когда он воспринимается пациентом как симпатизирующий ему, до тех пор, пока не пытается объективно оценить ситуацию, — тогда его тут же гневно обвиняют в переходе на сторону врага. Важно донести до пациента в интерпретации тот факт, что он бессознательно ставит аналитика в положение, когда тот обречен фрустрировать его нужды.

Некоторые мазохистические пациенты настаивают на том, что им становится хуже, что терапия вредит им, но в то же время они отказываются рассмотреть возможность того, что аналитик действительно не в состоянии помочь им, и разумно было бы обратиться за посторонней консультацией или подыскать другого терапевта. Некоторые из таких пациентов упорно твердят, что они согласны на “этого терапевта или никакого”, только на эту терапию или на самоубийство, ясно обнаруживая свою фиксацию на текущем терапевтическом опыте как вредной, хронически травматической ситуации — фиксацию на “абсолютно плохом” внутреннем объек­те, спроецированном на аналитика. В контрпереносе аналитик может чувствовать стремление прекратить терапию данного пациен­та; поэтому крайне важно, чтобы это контртрансферентное жела­ние вылилось в систематический анализ поведения пациента в пе­реносе, направленного на провоцирование аналитика.

При работе с пациентами с организованной мазохистической перверсией одной из ранних задач терапии является анализ защитных аспектов идеализации ими своего сексуального мазохизма. В бессознательном значении перверсии и ее отражения в переносе мы нередко обнаруживаем псевдоидеализацию как сексуального мазо­хизма, так и аналитика. Такая псевдоидеализиция на бессознатель­ном уровне отражает замещение генитального пениса анальным, фекальным пенисом, регрессию из эдипова мира объектных отно­шений в анальный и соответствующий “как бы” (as it) оттенок пе­реноса, обусловленный отрицанием эдиповых конфликтов, описан­ным Шассге-Смиржель (1948б; 1991). В данной ситуации особое внимание следует обратить на “как бы” аспекты ассоциативного материала и переноса — динамику, в особенности прослеживающу­юся у мужчин. У женщин за мазохистическими фантазиями изнаси­лования мужчинами-садистами мы часто обнаруживаем неосознава­емый образ вторгающейся, фаллической матери. Неудивительно, что женщины с мазохистической личностной организацией склон­ны поддаваться соблазну вступить в деструктивные сексуальные от­ношения с неэтичными терапевтами, что еще более осложняет их терапию у последующих терапевтов. Женщины с нарциссической личностной организацией могут стремиться к соблазнению терапевта как свидетельству окончательного триумфа над ним.

Чувство близости, даже слияния, при взаимодействии с объек­тивно опасным, садистическим объектом в контексте садомазохи­стического сценария как существенного аспекта сексуальных взаимодействий обычно указывает на тяжелую доэдипову травматизацию и фиксацию на необходимом, но травмирующем объекте. Паци­енты с подобной динамикой развивают сильный, относительно мало эротизированный садомазохистический перенос, в противо­положность пациентам со значительной эротизацией переноса, чьи садомазохистические фантазии отражают бессознательную реакти­вацию первичной сцены, соответствующей продвинутой эдиповой стадии. Фантазийная идентификация с обоими родителями в сек­суальном акте и мазохистическое искупление вины, связанной с эдиповым триумфом, может соединяться с нарциссической фан­тазией двуполости, когда нет нужды вступать в пугающие зависи­мые отношения с каким-либо объектом. Это весьма распространен­ная динамика у нарциссических пациентов.

В более ранней работе (1992) я сообщал о своем опыте психо­аналитической терапии некоторых пациентов с тяжелым садомазо­хистическим переносом, которые, казалось, отвергали любые по­пытки интерпретации в течение многих месяцев. Основной чертой их переноса были постоянные обвинения меня в якобы разочаро­вывающем, агрессивном, вторгающемся, холодном или обесцени­вающем поведении по отношению к ним, при отсутствии какой-либо возможности прояснить фантастический или преувеличенный характер этих претензий. Это является выражением тяжелой регрес­сии в переносе у непограничных или непсихотических в обычной ситуации пациентов. После кропотливого изучения каждого случая, который, в восприятии пациента, оправдывал подобные обвине­ния, я по-прежнему не в состоянии был что-либо доказать, преж­де всего потому, что с очевидностью невозможно было связать эти переживания с их предшественниками в прошлом. Тогда я решил конфронтировать пациентов со своим полным несогласием с их мнением о моем дурном обращении с ними. Одновременно я подчеркивал, что моим намерением было не убедить их в правильнос­ти моей позиции, а выявить несовместимость нашего восприятия реальности в определенных точках, чтобы сделать ее объектом ана­литического исследования. Такой подход позволил мне постепен­но обозначить то, что можно назвать истинной потерей чувства реальности в переносе, “психотическим ядром” переноса, и воз­вести эту несовместимость наших реальностей к ее генетическим предшественникам. Разумеется, такой путь требует от аналитика в критические моменты терапии тщательного отслеживания своей позиции в контрпереносе.

 

НАРЦИССИЗМ

 

Нарциссическая психопатология в парах имеет множество вари­аций. Одна пара сознательно стремится поддерживать в глазах окру­жающих нереалистичный образ своих отношений как картину пол­ного взаимного удовлетворения. Другая пара бессознательно зак­лючает молчаливый договор, в соответствии с которым один парт­нер безжалостно эксплуатирует другого. Психоаналитическое исследование показывает, что при союзе типичного нарциссическо­го партнера с мазохистическим их поведение не обязательно точно соответствует характеру патологии каждого. В целом можно ска­зать, что бессознательная идентификация партнера с собственны­ми диссоциированными и спроецированными аспектами в сочета­нии с взаимной индукцией комплементарных ролей путем проективной идентификации нередко приводит к такому распределению ролей в паре, которое производит ложное впечатление о психопа­тологии каждого партнера.

Например, бесцеремонная эгоцентрическая эксплуатация мужем жены может отражать его серьезную нарциссическую психопатоло­гию и стремление быть жертвой своей жены. Однако исследование сознательных и бессознательных взаимодействий пары может рас­крыть, что она бессознательно провоцирует его и проецирует на него собственное садистическое Супер-Эго. Глубина и верность своим обязательствам, характеризующие мужа в отношениях с другими, говорят в пользу скорее инфантилизма, чем нарциссической пато­логии. Таким образом, нам приходится иметь дело с двумя пробле­мами: нарциссической психопатологией у одного или обоих парт­неров и “взаимообменом” личностными аспектами, в результате которого в паре возникают патологические отношения, не соответ­ствующие индивидуальной патологии каждого из партнеров.