Клинические и генетические аспекты

ЭРОТИЧЕСКОГО ЖЕЛАНИЯ

 

Каковы клинические характеристики эротического желания, проявляющиеся в процессе психоаналитического исследования? Прежде всего это поиск удовольствия, всегда направленный на другого человека — объект, в который проникаешь, вторгаешься, которым овладеваешь или который проникает, вторгается в тебя или овладевает тобой. Это стремление к близости и слиянию, подразумевающее, с одной стороны, насильственное преодоление барь­ера и, с другой — соединение в одно целое с выбранным объектом. Сознательные или бессознательные сексуальные фантазии выража­ются во вторжении, проникновении или овладении и включают в себя соединение выпуклых частей тела с естественными впадина­ми — пениса, сосков, языка, пальцев вторгающейся стороны, проникающих или вторгающихся во влагалище, рот, анус “прини­мающей” стороны. Получение эротического удовольствия от рит­мических движений этих частей тела снижается или исчезает, если сексуальный акт не служит более широким бессознательным фун­кциям слияния с объектом. Роли “принимающего” (“container”) и “отдающего” (“contained”) не следует смешивать с маскулинно­стью и фемининностью, активностью и пассивностью. Эротичес­кое желание включает фантазии активного поглощения и пассив­ного состояния, когда в тебя проникают, и в то же время активного проникновения и пассивного состояния, когда тебя поглощают. Я высказывал предположение о том, что психологическая бисексу­альность в смысле идентификации и с Я, и с объектом в специфи­ческом сексуальном взаимодействии является универсальной и для мужчин, и для женщин. Можно возразить, что бисексуальность — прежде всего функция идентификации с обоими участниками сек­суальных отношений или с тремя (“исключенная третья сторона”) в триадном сексуальном опыте (Либерман, 1956).

Второй характерной особенностью сексуального желания явля­ется идентификация с сексуальным возбуждением партнера и оргаз­мом, чтобы получить удовольствие от двух дополняющих друг дру­га переживаний слияния. Основным здесь является удовольствие от желания другого, любовь, выражающаяся в ответном чувстве дру­гого на твое сексуальное желание, и сопутствующее ему переживание слияния в упоении. При этом также возникает чувство при­надлежности к обоим полам, на время устраняющее непреодолимые барьеры между полами, а также ощущение некой завершенности и блаженства от обоих аспектов сексуального опыта — проникно­вения и внедрения, а также чувства, когда в тебя проникают и за­ключают в себя. В этой связи символическое смещение всех “проникающих” анатомических частей и всех “принимающих” или “проницаемых” углублений служит признаком сгущения эротизма всех “зон” и ожидаемой регрессии сексуального возбуждения в “зональную спутанность” (“zonal confusion”) (Мельтцер, 1973) с пос­ледующим слиянием в сексуальной активности и сексуальном кон­такте фантазий и ощущений всей поверхности тела обоих участни­ков. В такой идентификации с другим заключается удовлетворение желания слияния, гомосексуального желания и эдипова чувства соперничества. То есть при этом все другие отношения исчезают в уникальной и слитой в одно целое сексуальной паре. К тому же бессознательная идентификация с обоими полами устраняет необ­ходимость завидовать другому полу, и, оставаясь самим собой, индивид в то же время превращается в другого; при этом возникает ощущение перетекания в иное состояние, в котором достигается межличностное взаимопроникновение.

Третьей характерной чертой эротического желания является чув­ство выхода за пределы дозволенного, преодоления запрета, при­сутствующего во всех сексуальных контактах, запрета, происходя­щего из эдиповой структуры сексуальной жизни. Это чувство принимает многочисленные формы, и самым простым и универ­сальным из них является нарушение традиционных социальных огра­ничений, налагаемых обществом на открытую демонстрацию ин­тимных частей тела и чувство сексуального возбуждения. Стендал (1822) первым обратил внимание на то, что сам акт раздевания отвергает социальные взгляды на чувство стыда и дозволяет любов­никам прямо смотреть друг на друга, не испытывая стыда. Обла­чение в одежду после сексуального акта есть возвращение в прежнее обыденное состояние стыдливости. Конвенциональная мораль (Кер­нберг, 1987) имеет тенденцию к подавлению или регулированию таких аспектов сексуального общения, которые наиболее непосредственно связаны с инфантильными полиморфными сексуальными целями, и именно эти цели, являющиеся прототипами сексуаль­ных перверсий, наиболее прямо выражают сексуальное возбуждение, эротическую близость и выход за рамки социальных условно­стей.

Выход за рамки дозволенного включает нарушение эдиповых запретов, вызов эдипову сопернику (комплексу) и триумф над ним. Но это нарушение также распространяется на сам сексуальный объект и проявляется в соблазнительном поддразнивании и одно­временно удерживании на расстоянии. Эротическое желание вклю­чает в себя ощущение того, что объект предлагает себя и в то же время отказывает, и сексуальное проникновение или поглощение объекта является насильственным нарушением чужих границ. В этом смысле нарушение запретов также включает агрессию, направленную на объект; агрессию, возбуждающую в своем удовлетворе­нии, сплавленную со способностью ощущать удовольствие от боли и с проецированием этой способности на объект. Агрессия прино­сит удовольствие, поскольку она является элементом любовных отношений. Итак, агрессия поглощается любовью и гарантирует безопасность перед лицом неизбежной амбивалентности.

Экстатические и агрессивные черты попытки преодоления границ Я представляют собой сложный элемент эротического желания. Батайл (1957) предполагал, правда, в другом контексте, что наи­более яркие переживания попыток преодолеть границы происходят под “знаком” любви и под “знаком” агрессии. Он писал о том, что самые сильные переживания человек испытывает в минуты круше­ния границ между Я и другим. Это происходит в моменты глубочай­шей регрессии в экстатической любви и под воздействием чрезвы­чайно сильной боли. Интимность, возникающая между мучителем и тем, кого он мучает, и продолжительный эффект этого психичес­кого опыта для обоих участников возникает из самого примитивно­го, обычно диссоциированного или вытесняемого ощущения сли­яния “абсолютно плохих” отношений между Я и объектом, пред­ставляющих собой другую сторону отщепленного “абсолютно хоро­шего” объекта на симбиотической стадии развития.

Эротическое желание преобразует генитальное возбуждение и оргазм в чувство слияния с другим, что обеспечивает неизъясни­мое чувство осуществления желаний, преодоления ограничений Я. Это слияние также способствует возникновению во время оргазма чувства единения с биологическими аспектами своего опыта. Вместе с тем, у объекта, которому другой причиняет боль и который идентифицирует себя с агрессором, одновременно ощущая себя жерт­вой, возникает чувство единения в боли, усиливающее ощущение слияния в любви. Причинение боли другому и идентификация с его эротическим удовольствием от боли есть эротический садизм — противоположная сторона эротического мазохизма. Эротическое желание в этом смысле включает элемент подчинения, рабской покорности другому, так же как и чувство властелина судьбы дру­гого. Степень, до которой это агрессивное слияние будет удержи­ваться любовью, регулируется Супер-Эго, стоящим на страже люб­ви, содержащей агрессию. И в наслаждении, и в боли совершается поиск интенсивных эмоциональных переживаний, стирающих на время границы Я и наполняющих жизнь особым смыслом, — переживаний выхода за пределы, что связывает чувства сексуального и религиозного экстаза, опыт свободы от запретов и ограничений будничного существования.

Идеализация тела другого объекта и объектов, символически его представляющих, является существенным аспектом эротического желания. Люсье (1982) и Шассге-Смиржель (1985) указывали на центральную функцию идеализации применительно к фетишизму и перверсиям в целом. Такая идеализация является защитой, пред­ставляющей собой отрицание анальной регрессии в перверсии и кастрационной тревоги. Я согласен с ними в том, что касается важ­ности функции идеализации как механизма в патологии. Считаю также, что идеализация морфологического строения сексуального партнера, поверхности его или ее тела является чрезвычайно важ­ным моментом в нормальной интеграции в одно целое нежности и эротической борьбы и в гетеросексуальных, и в гомосексуальных любовных отношениях. Эротическая идеализация напоминает про­цесс нормальной идеализации в романтической любви, описанной Шассге-Смиржель (1985), а именно проекцию идеального Я на объект любви с одновременным повышением самооценки. В зре­лой сексуальной любви копирование идеального Я в виде идеали­зированного объекта любви создает ощущение гармонии с миром, актуализации системы ценностей и эстетических идеалов: этика и красота актуализируются в любовных отношениях.

Мельцер и Вильяме (1988) предположили наличие раннего “эти­ческого конфликта”, связанного с младенческим отношением к телу матери. Любовь младенца к матери, считают они, выражается че­рез идеализацию поверхности ее тела и через интроекцию любви матери, проявляющейся в идеализации ею тела ребенка, через идентификацию с ней в этой самоидеализации Я. Такая идеализа­ция переходит в самое раннее чувство эстетической ценности и красоты. С другой стороны, Мельцер и Вильяме видят отщеплен­ную агрессию к матери как направленную главным образом вовнутрь ее тела; путем проекции ребенок ощущает, что то, что находится внутри материнского тела, представляет для него опасность. Со­ответственно, желание и фантазии о насильственном вторжении в тело матери являются выражением агрессии, зависти к ее внешней красоте, а также к ее способности давать жизнь другому существу и любить. Идеализация поверхности тела матери служит защитой от опасной агрессии, таящейся под этой поверхностью. Вклад Шассге-Смиржель (1986) в рассмотрение архаических аспектов эдипова комплекса (фантазии о разрушении внутренности тела мате­ри, пениса отца и детей отца и превращении внутренностей мате­ри в бездонную пропасть) — заключается в важном прояснении природы примитивной агрессии и страхов как направленных на внутренние части тела матери.

Вышеуказанные авторы полагают, что идеализация мужчинами женского тела происходит из идеализации и возбуждения, которые вызывает поверхность материнского тела; по аналогии с этим, истоки бессознательных страхов, связанных с вагиной и внутреннос­тями матери, также берут начало в ранних взаимоотношениях ре­бенка с матерью.

Аналогично этому, у мужчин идеализация отдельных частей тела гомосексуального партнера может восходить к идеализации тела матери. Идеализация мужских частей тела первоначально в гораздо меньшей степени выражена у женщин, но эта способность раз­вивается в контексте приносящих удовлетворение сексуальных от­ношений с мужчиной, который бессознательно представляет эдипова отца, вновь подтверждая красоту и ценность тела женщи­ны, освобождая таким образом ее генитальную сексуальность от пре­жних инфантильных запретов. У обоих полов слияние нежных и эро­тических элементов объектных отношений придает большую глубину и сложность идеализации поверхности тела.

Тело партнера становится “географией” личностных смыслов; так что фантазийные ранние полиморфные перверсные отношения к родительским объектам сгущаются в восхищение отдельными час­тями тела партнера и желание агрессивного вторжения в них. Эро­тическое желание основано на удовольствии бессознательного про­игрывания полиморфных перверсных фантазий и действий, включая символическую активацию самых ранних объектных отношений младенца с матерью и маленького ребенка с обоими родителями. Все это находит свое выражение в перверсных компонентах сексу­альных отношений и игр — фелляции, куннилинге и анальном проникновении, а также в эксгибиционизме, вуайеризме и садис­тических сексуальных играх. Здесь связь между ранними отноше­ниями детей обоих полов с матерью и чувством удовольствия от взаимопроникновения поверхностей тела, выпуклостей и полос­тей — наиболее очевидна. Физические ухаживания матери активи­зируют в ребенке эротическое знание о поверхности его собствен­ного тела и, путем проекции, — эротическую осведомленность о поверхности тела матери. Любовь, получаемая в форме эротической стимуляции поверхности тела, стимулирует возникновение эротического желания как двигателя для проявлений любви и благодарности.

Женщина испытывает эротическое возбуждение от интимных частей тела любимого мужчины, и, что примечательно, когда лю­бовь проходит, ее интерес и идеализация тела партнера также прекращаются. Соответственно, нарциссические мужчины, у которых наблюдается быстрый спад интереса к ранее идеализированным ча­стям женского тела, способны поддерживать этот интерес, если — в результате психоаналитического лечения — у них будет скорректи­ровано бессознательное нарушение интернализованных объектных отношений (обычно связанных с сильной завистью к женщинам). Я полагаю, что у обоих полов, несмотря на разницу историй их сексу­ального развития, идеализация поверхности тела, являющейся клю­чевым аспектом возникновения эротического желания, является функцией примитивных интернализованных объектных отношений. И личный опыт любовных отношений человека символически впи­сывается в различные аспекты анатомии партнера.

Недостаточная активация или угасание эротизма поверхности тела при интенсивной агрессии и — параллельно — недостаток при­ятной стимуляции поверхности тела влияют на развитие процессов ранней идеализации как части эротической стимуляции и опреде­ляют первичные сексуальные запреты. Такие запреты можно про­иллюстрировать на примере пациентки, у которой сильная транс­ферентная любовь была связана с желанием быть убитой мной. Вторичное вытеснение сексуального возбуждения, связанного с поздним (более зрелым) функционированием Супер-Эго и поздни­ми эдиповыми запретами, гораздо менее сильно, и прогноз лече­ния в этом случае гораздо лучше.

Желание дразнить, чтобы тебя поддразнивали, является еще одним ключевым моментом эротического желания. Это желание не может быть полностью отделено от возбуждения, связанного со стремлением перешагнуть барьер, отделяющий дозволенное от зап­ретного, которое переживается как греховное и аморальное. Сек­суальный объект — аи found (бессознательно) всегда запретный эдипов объект, а сексуальный акт — символическое повторение и преодоление первичной сцены (коитуса родителей). Но здесь я особо хочу подчеркнуть, что “убегание” самого объекта — это “драз­нение”, соединяющее в себе обещание и избегание, обольщение и фрустрацию. Обнаженное тело может служить сексуальным стимулом, но частично прикрытое тело возбуждает намного больше. Это объясняет то, почему заключительная часть стриптиз-шоу — полная нагота — быстро завершается уходом со сцены.

Сексуальное “дразнение” обычно, хотя и необязательно, свя­зано с эксгибиционизмом и демонстрирует тесную связь между эксгибиционизмом и садизмом: желание возбуждать и фрустрировать значимого другого. Вуайеризм — наиболее простой ответ на эксгибиционистское “дразнение”; он проявляется в садистском проникновении в объект, который не дает себя. Как и другие пер­версии, эксгибиционизм — типичное сексуальное отклонение у мужчин; однако эксгибиционистское поведение гораздо чаще впле­тается в стиль поведения женщин. В психоаналитическую интер­претацию женского эксгибиционизма как защиты путем формиро­вания реакции на зависть к пенису должны быть внесены поправки; чтобы включить недавно понятый шаг, который предпринимает маленькая девочка, смещая свой выбор объекта с матери на отца. Эксгибиционизм может быть способом сексуального утверждения на расстоянии. Любовь отца, его восприятие маленькой дочери и принятие ее вагинальной генитальности подверждает ее феминининную идентичность и самоприятие (Росс, 1990).

Проявление женской сексуальности — и эксгибиционистское, и отвергающее, то есть дразнящее, — является мощным стимулом, вызывающим эротическое желание у мужчин. “Дразнение” муж­чины провоцирует у него агрессию, мотив для агрессивного втор­жения в женское тело; это источник аспекта вуайеризма в сексуаль­ных отношениях, заключающий в себе желание доминировать, разоблачать, бороться, преодолевать барьеры истинного и ложно­го стыда в любимой женщине. Преодоление стыда — не то же са­мое, что унижение; желание унизить обычно включает третью сто­рону, свидетеля унижения, и подразумевает большую степень агрессии, способной стать причиной разрыва отношений с данным сексуальным объектом.

Вуайеристическое побуждение подсматривать за парой во время сексуального акта — символическое выражение желания насиль­ственно прервать первичную сцену — является концентрацией же­лания проникнуть за завесу глубоко личного и тайного эдиповой пары и отомстить дразнящей матери. Вуайеризм — очень важный компонент сексуального возбуждения в том смысле, что любая сек­суальная интимность включает элемент личного и тайного и, как таковая, является идентификацией с эдиповой парой и потенциальным триумфом над ней. Многие пары способны получать удо­вольствие от секса только в уединенном месте, вдали от собствен­ного дома и от детей, что демонстрирует запрет этого аспекта сек­суальной близости.

Это подводит нас к еще одной стороне эротического желания — к колебанию между стремлением к тайне, интимности и неповто­римости в отношениях, с одной стороны, и желанием отказаться от сексуальной близости и внезапно оборвать контакт — с другой (из личной беседы с Андрэ Грином). Существует сложившееся мнение о том, что именно женщина хочет сохранить близость и “единственность” отношений, а мужчина желает поскорее вырвать­ся после сексуального удовлетворения. Клинические данные сви­детельствуют о противоположном: у многих мужчин стремление к близости разбивается о барьер ощущения, что эмоционально жена целиком принадлежит ребенку, а многие женщины жалуются на неспособность мужа поддерживать в них сексуальный интерес.

Хотя непрерывность в сексуальных отношениях у мужчин и жен­щин нарушается в разной форме, все же сам факт их существования и периодические охлаждения даже в стабильных и благополучных союзах являются важным дополнением к аспектам уединенности, интимности и стремлению к слиянию эротического желания и по­ведения. При отсутствии таких разрывов сексуальные отношения становятся частью обыденности, а это может привести к накопле­нию агрессии в переживании слияния, что является угрозой отно­шениям в целом. Японский фильм “Империя чувств” режиссера Нагиса Осима (1976) служит хорошей иллюстрацией постепенного нарастания необузданной агрессии во взаимоотношениях двух лю­бовников, чьи сексуальные страсти поглотили все и разорвали их контакт с внешним миром.

Эротическое желание и зрелая сексуальная любовь вбирают в себя и представляют собой все аспекты обычной амбивалентности в интимных объектных отношениях. Интенсивность чувств любящих, нежность, полиморфные перверсии, особенно садомазохистские — все эти аспекты сексуальных отношений являются отражением дан­ной амбивалентности и составляют основной стержень любовных отношений. Но в наиболее специфическом виде эта амбивалент­ность проявляется в том, что я называю простым и перевернутым треугольником сексуальных отношений (см. главу 6), — в бессоз­нательных и сознательных фантазиях, сопровождающих эротичес­кое желание и коитус. Желание быть уникальным, предпочитаемым, одержавшим победу, единственным и исключительным объектом любви сексуального партнера (что актуализирует победу над эдиповым соперником в каждом сексуальном акте) является составляющей частью другого желания — быть одновременно с дву­мя партнерами противоположного пола — как месть фрустрирую­щему, дразнящему, отказывающему эдипову родителю. В этой эдиповой динамике примитивные предвестники глубокой амбива­лентности по отношению к матери и элиминации отца привносят угрозу слияния в агрессии с разрушением объекта любви, пугаю­щую обратную сторону идиллического мира экстатического слия­ния с идеализированной примитивной матерью (А. Грин 1993).

Выше я ссылался на генетические корни этих компонентов эро­тического желания. Брауншвейг и Фейн (1971, 1975) высказыва­ют восхитительную мысль о характерных чертах эротического жела­ния в терминах развития отношения младенца и ребенка к матери. Мне хотелось бы коротко изложить суть их идей. Ранние отноше­ния ребенка любого пола с матерью определяют его последующую способность к сексуальному возбуждению и эротическому желанию. Помощь матери и ее выражение удовольствия от физической сти­муляции тела младенца мужского пола, наряду с эмоциональным выражением ее любви к нему, благоприятствует возникновению эротического желания у ребенка. Ребенок идентифицируется с матерью в этой стимуляции, а также когда он чувствует себя поки­нутым, если мать оставляет его и возвращается к отцу как сексу­альному партнеру. Дети осознают, что отношение матери меняет­ся в зависимости от того, присутствует отец или отсутствует (из личной беседы с Полиной Кернберг).

Брауншвейг и Фейн приписывают критическую роль психологи­ческому “уходу” матери от младенца. Именно в этот момент мла­денец одновременно идентифицирует себя с фрустрирующей и все еще стимулирующей матерью, с ее эротической стимуляцией и сексуальной парой, то есть отцом как объектом матери. Такая иден­тификация младенца с обоими родителями создает основу психи­ческой бисексуальности и закрепляет ситуацию “треугольника” в бессознательных фантазиях ребенка.

Осознание младенцем-мальчиком этой фрустрации и скрытой цензуры в отношении его эротического желания к матери смещает эротическую стимуляцию на мастурбационные фантазии и дей­ствия, включая желание заменить отца, а в примитивной символи­ческой фантазии — стать пенисом отца и объектом желания матери.

У маленькой девочки тонкое бессознательное неприятие мате­рью сексуального возбуждения, которое она свободно испытывала бы по отношению к мальчику, подавляет непосредственное знание о ее первоначальной вагинальной генитальности. И поэтому она постепенно начинает все меньше осознавать свои собственные ге­нитальные импульсы, в то же время прерывность в отношениях с матерью не столь непосредственно фрустрирует ее. Идентификация с эротизмом матери принимает более тонкие формы, поскольку мать терпимее относится к идентификации девочки с ней в других областях и даже поощряет это. У девочки есть не выраженное сло­вами понимание “нелегальной” природы ее генитальности, и углуб­ляющаяся идентификация с матерью также усиливает ее страстное стремление к отцу и идентификацию с обоими членами эдиповой пары.

Смена объекта маленькой девочки с матери на отца определяет ее способность к развитию глубоких объектных отношений с люби­мым и вызывающим восхищение, но все еще отдаленным отцом. Она тайно надеется наконец быть принятой им и стать снова сво­бодной в выражении своей генитальной сексуальности. Такое раз­витие благоприятствует способности девочки эмоционально вверять себя объектным отношениям. Таким образом, способность женщи­ны к подобному “вручению” в ее сексуальной жизни с самого на­чала больше, чем у мужчин.

Объяснением этому служит развитие в раннем детстве доверия, поворот от матери к отцу, его любовь к дочери и подтверждение ее женственности с расстояния, ее способность при необходимости переключать свои потребности на объект, физически менее доступ­ный, чем мать, а также — в той же смене объекта — ее уход от доэдиповых конфликтов и амбивалентность по отношению к мате­ри. Мужчины, у которых непрерывность отношений (от матери к более поздним женским объектам) означает потенциальное сохра­нение как доэдипова, так и эдипова конфликта с матерью, будут иметь больше сложностей с амбивалетностью по отношению к жен­щинам. У них медленнее, чем у женщин, развивается способность интегрировать свои генитальные потребности и потребности в не­жности. В противоположность этому, женщины имеют тенденцию к позднему развитию способности к полным генитальным отноше­ниям в контексте их ранней способности к глубоким любовным отношениям с мужчиной. Кратко можно сказать, что мужчины и женщины в противоположном порядке развивают свои способности к полному сексуальному удовольствию и глубоким объектным отношениям.

Теория Брауншвейга и Фейна, на мой взгляд, дает новый пси­хоаналитический подход к наблюдениям над ранней генитальной мастурбацией у обоих полов (Галенсон и Руаф, 1977) и к совпада­ющим клиническим наблюдениям в психоанализе женщин относи­тельно эротических аспектов реакции матерей на младенцев. При­ложение их теории для понимания эротического желания очевидно: отношения между эротическим желанием и стремлением к слиянию как выражение симбиотического стремления к матери (Бергманн 1971); поиск дразнящего объекта и качество мстительности в агрессивных элементах сексуального возбуждения; полиморфная первер­сность эротического желания как выражение его происхождения из ранних стадий развития; разное развитие отношения мужчин и жен­щин к генитальным и нежным аспектам эротизма; связь между сек­суализацией боли, желанием слиться в боли и агрессивными аспек­тами эротического желания; психическая бисексуальность; бессознательные конфликты с “исключенной третьей стороной”; и пре­рывность в сексуальных отношениях.

 

ЗРЕЛАЯ СЕКСУАЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ

 

Сейчас мы подошли к наиболее сложной стадии метаморфоз, происходящих в процессе развития: сексуальное возбуждение как базальный аффект, эротическое желание по отношению к другому человеку и кульминация — зрелая сексуальная любовь. Поэты и философы, конечно же, лучше описали необходимые составляю­щие и стороны зрелой любви, чем любые психоаналитические ис­следования. И все-таки желание лучше понять ограничения в дос­тижении способности к зрелым отношениям любови, я уверен, оправдывает попытку дополнить существующие исследования еще одним.

В сущности, зрелая сексуальная любовь является сложной эмо­циональной реакцией, включающей в себя (1) сексуальное возбуж­дение, переходящее в эротическое желание, по отношению к дру­гому человеку; (2) нежность, происходящую из объединения либидинальных и агрессивно нагруженных Я- и объект-репрезента­ций, с преобладанием любви над агрессией и толерантностью к нормальной амбивалентности, характеризующей все человеческие отношения; (3) идентификацию с другим, включающую и рецип­рокную (ответную) генитальную идентификацию, и глубокую эм­патию к половой идентичности партнера; (4) зрелую форму идеали­зации с обязательствами по отношению к партнеру и к отношениям; (5) элемент страсти во всех трех аспектах: сексуальных отношениях, объектных отношениях и роли Супер-Эго пары.