Сравнительно мягкая патология супер-эго

 

При более мягких формах патологии Супер-Эго, когда отноше­ния партнеров сохраняются, но сформированная общая структура Супер-Эго является слишком ограничивающей, пара становится более восприимчивой и к ограничительным требованиям и запре­там культурной среды, особенно в ее конвенциональных аспектах. Поскольку конвенциональность отражает культурно разделяемые пережитки латентного Супер-Эго, она представляет собой еще один механизм, посредством которого отказ зрелых функций Супер-Эго обусловливает регрессию к требованиям и запретам ограничивающего инфантильного Супер-Эго.

Следующий случай иллюстрирует проблему, порожденную тре­бованиями хорошо интегрированного, но чрезмерно сурового и ограничивающего Супер-Эго обоих партнеров, совместно разделя­емыми или бессознательно налагаемыми одним из партнеров на отношения пары.

Супружеская пара обратилась ко мне в связи с возрастающими межличностными и сексуальными затруднениями. Жене было не­много за тридцать. По мнению обоих супругов, она была старатель­ной, энергичной домашней хозяйкой, с любовью заботилась об их сыновьях, трех и пяти лет. Ему было около сорока. Как соглаша­лись оба, он был много работающим, ответственным человеком, за какие-то несколько лет продвинувшимся по служебной лестни­це и занимающим в данный момент ведущее положение в своей компании. Оба принадлежали к среде католиков среднего класса, жителей респектабельных пригородов, и были выходцами из семей­ных кланов латиноамериканского происхождения. Причиной обра­щения стала ее растущая неудовлетворенность вследствие того, что она переживала как отдаление мужа его эмоциональную недоступ­ность и пренебрежение ею, а он — как все более невыносимое брюз­жание и попреки жены, из-за которых ему все меньше хотелось находиться дома. Супруги приняли мой план раздельных диагнос­тических интервью для каждого, перемежаемых рядом совместных интервью. Моей задачей было оценить супружеский конфликт и принять решение о возможной терапии для одного или обоих парт­неров или для пары в целом.

Индивидуальная оценка жены обнаружила основания для диаг­ностирования выраженного личностного нарушения с доминиро­ванием истерических и мазохистических черт, при функционировании на невротическом уровне личностной организации. Как выяснилось, ее главной проблемой был сексуальный аспект их от­ношений. У жены было желание сексуальной близости, но слабая сексуальная возбудимость, возбуждение пропадало почти сразу после проникновения. У нее вызывало отвращение то, что она ощущала как чрезмерный сексуальный интерес мужа и его “грубость”. Возникало также впечатление, что она болезненно обиже­на своей неудачей в воссоздании тех теплых отношений, которые у нее были с идеализированным, сильным отцом. Женщина нена­видела себя за то, что начинает походить на свою покорную, ною­щую, провоцирующую чувство вины мать. Она описала характер­ное для ее родителей пуританское отношение к сексу. У нее обнаружились признаки мощного защитного вытеснения — в част­ности, блокировка всех воспоминаний раннего детства. Она горь­ко жаловалась на перемену в своем муже, чьи живость, общитель­ность, рыцарское поведение во время ухаживания сменились угрюмостью и замкнутостью.

Индивидуальные интервью с мужем указали на значительное личностное расстройство, однако с преобладанием обсессивно-компульсивных черт. Он обладал хорошо интегрированной Эго-идентичностью, способностью к глубоким объектным отношени­ям и проявлял симптомы умеренной стойкой невротической депрессии. Его отец был бизнесменом, и пациент в детстве вос­хищался его силой и мощью. Но в подростковом возрасте, по мере того как пациент стал осознавать неуверенность, скрывающуюся за авторитарным поведением отца, его восхищение сменилось возра­стающим разочарованием. Ранний детский сексуальный интерес пациента к старшим сестрам сурово осуждался обоими родителями, в особенности матерью, видимо, покорной женой, чей манипуля­тивный контроль над отцом был очевиден для пациента.

В юности он демонстративно стал иметь дело с женщинами более низкого социального статуса из различных культурных групп. Повзрослев, пережил несколько страстных романов. Но затем, к величайшей радости родителей и родственников, женился на мо­лоденькой девушке из их собственного культурного и религиозно­го круга. Несколько робкая и застенчивая манера поведения жены, общая среда, ее нежелание вступать с ним в сексуальные отноше­ния до брака — все его привлекало. Когда же они поженились, слабая сексуальная возбудимость жены, которую он поначалу спи­сывал на ее неопытность, стала вызывать у него все большее недо­вольство. В то же время он упрекал себя за то, что не может удов­летворить ее сексуально, чувствовал себя с ней все более неуверенно и в конце концов сократил свои сексуальные запросы к ней, так что к моменту обращения за консультацией сексуальные контакты у них происходили всего лишь раз или два в месяц.

Муж становился все более подавленным, чувствуя угрызения совести за то, что отдалялся от жены и детей, но в то же время испытывая облегчение, когда находился вне дома и уходил с голо­вой в работу. Он твердо заявлял, что любит свою жену, и если бы она была менее критична к нему и их сексуальные отношения были лучше, все остальные проблемы исчезли бы сами собой. Общность многих их интересов и устремлений представлялась ему важной. И он делал особый упор на то, что ему по-настоящему нравится, как она управляется с детьми, с домом и с повседневной жизнью.

В свою очередь, жена в индивидуальных интервью высказыва­ла аналогичные утверждения: она любит своего мужа, расстроена его отстраненностью и замкнутостью, но надеется, что отношения восстановятся и станут прежними. Единственная проблема — сексуальная. Секс для нее был обязанностью, которую она готова была исполнять; но для того, чтобы она могла отвечать мужу так, как он хочет, он должен быть с ней более мягким и терпеливым.

В совместных интервью, проводившихся мною параллельно с индивидуальными в течение нескольких недель, подтверждалась общность установок и устремлений супругов в отношении их культурной жизни и ценностей, а также близость их сознательных ожи­даний, касающихся ролей в браке. Возникало впечатление, что главная сложность действительно находится в сексуальной сфере. Я задавался вопросами: в какой мере депрессия мужа может быть вторичной по отношению к его бессознательному чувству вины по поводу того, что ему не удается быть таким сильным и успешным мужем, каким он должен быть в соответствии с их совместными ожиданиями, а также обусловлены ли ее сексуальные запреты бес­сознательным чувством вины в связи с неразрешенными эдиповы­ми желаниями — чувством вины, усугубленным неспособностью мужа помочь ей преодолеть эти запреты.

Я полагаю, что они оба на бессознательном уровне объектных отношений сражались с эдиповыми проблемами. Пациент бессоз­нательно воспринимал жену как повторение своей контролирующей и манипулятивной матери, осуждавшей его сексуальное поведение, в то время как он сам, помимо своей воли, проигрывал иденти­фикацию с отцом-неудачником (восприятие пациента в раннем подростковом возрасте). Она, бессознательно низводя его до роли сексуально неудовлетворяющего мужа, таким образом избегала сек­суальных отношений с сильным, эмоционально теплым и домини­рующим отцом — отношений, которые грозили вызвать эдипово чувство вины. И, против своей воли, она воспроизводила формы поведения фрустрированной, но провоцирующей вину и контро­лирующей матери. На сознательном уровне оба супруга пытались соответствовать своим совместным идеалам — теплой, дающей жены и сильного мужа-защитника. Они оба, по бессознательному скры­тому соглашению, избегали осознания агрессивных чувств, бессоз­нательно присутствующих в их отношениях.

Исследуя то, насколько они готовы осознать этот тайный дого­вор, я обнаружил, что оба супруга в высшей степени не склонны к дальнейшему обсуждению своих сексуальных трудностей. Жена чрезвычайно критично относилась к моим попыткам рассматривать интимные аспекты сексуальных отношений в манере, которую она определила как “вульгарную и механистичную”, а муж приходил к выводу, что, учитывая ее нежелание и его примирение с ситуацией, он не желает “искусственно разжигать” их сексуальные кон­фликты. Они столь умело и единодушно приуменьшали значимость своих сексуальных трудностей, что я должен был обратиться к сво­им записям их индивидуальных интервью, чтобы подтвердить соб­ственное воспоминание о том, что именно они сказали мне по поводу своих сексуальных проблем.

Следуя своему сознательному представлению об идеальных от­ношениях, супруги отстаивали то, что может быть названо совме­стным Супер-Эго, отводя при этом мне роль дьявола-искусителя. Оба выражали желание, чтобы я снабдил их необходимыми реко­мендациями и правилами обращения друг с другом, которые по­зволили бы им уменьшить напряжение и взаимные обвинения; та­ким образом они надеялись разрешить свои проблемы.

После взаимных интервью последовал ряд индивидуальных сес­сий с новым развитием событий. Муж дал мне ясно понять, что не верит в желание жены продолжать диагностические интервью; более того, она считает, что я предвзято отношусь к ней и скорее угрожаю, чем помогаю ее браку. В то же время, добавил муж, она согласна, чтобы он продолжал встречаться со мной и я попытался бы улучшить его поведение по отношению к ней. Он сказал: если я действительно считаю терапию необходимой для него, он готов проходить терапию один. Я поинтересовался, в чем он видит ос­нования для такой терапии. Он сказал, что его депрессия, безраз­личие к сексуальным отношениям, столь не похожее на его пове­дение до брака, а также беспомощность в обращении с женой — вполне достаточные основания, если только есть шанс решить эти проблемы.

Индивидуальные встречи с женой подтвердили ее подозритель­ность и недовольство совместными интервью. Ей казалось, что я как мужчина склонен принимать сторону ее мужа и что я преуве­личиваю важность сексуальных аспектов их отношений. Она сооб­щила, что если он нуждается в терапии, она не возражает, но сама она не намерена более продолжать совместные интервью.

В конце концов я решил рекомендовать каждому из них инди­видуальную терапию. Я примирился с их решением прекратить совместные интервью и в индивидуальном интервью предложил ей исследовать с помощью другого терапевта, имеют ли признаваемые ею сексуальные трудности глубинный источник в ней самой и мо­жет ли ей быть полезна дальнейшая терапия. Не вполне охотно, она все же начала проходить психоаналитическую терапию у женщины-терапевта, но через несколько месяцев прекратила работу, не видя в ней ни пользы, ни необходимости.

С ее мужем я продолжал работать в течение следующих шести лет. В курсе анализа были прояснены и проработаны природа его кон­фликтов с женой, основания выбора ее в качестве партнера, ди­намика его депрессии и сексуальные запреты. На начальных ста­диях он вновь и вновь заявлял, что в любом случае никогда не захочет разводиться с женой: его религиозные убеждения и воспи­тание не позволят ему пойти на такой шаг. Психоаналитическое исследование показало, что источником этих заявлений является его проецирование на меня своего мятежного юношеского поведения по отношению к обоим родителям и в особенности запреты отцом любых отношений с женщинами из другой культурной и религиоз­ной среды. Я и психоанализ в целом олицетворяли для него анти­религиозную идеологию, потенциальное одобрение свободного секса и аморальности, и он был настороже.

Позднее, приняв этот спроецированный аспект своей личнос­ти, он осознал также раздвоенную мораль своей юности — “мадон­на-проститутка” — и то, что он идентифицировал свою невесту с идеализированным образом католички латинского происхождения, ассоциировавшимся для него с матерью. Его сексуальный запрет был связан с возрождением глубокого чувства вины по поводу сексуального интереса к сестрам и с восприятием жены как идеальной, разочарованной и испытывающей отвращение матери. На более поздней стадии анализа в качестве фундаментальных тем выступи­ли бессознательная вина по поводу агрессии к матери, связанной с ранними фрустрациями, бессознательный гнев в результате пе­реживания пренебрежения с ее стороны, а также чувство вины в связи с серьезной, опасной для жизни болезнью матери, которую она перенесла в его раннем детстве и за которую он бессознатель­но ощущал себя ответственным. Далее, как источник запрета на связанные с конкуренцией устремления в работе, появился еще один элемент — бессознательное чувство вины из-за успеха в биз­несе. Он чувствовал, что неудачный брак — справедливая цена за этот успех, бессознательно репрезентирующий триумф над отцом.

Таким образом, его депрессия выражала собой множественные слои конфликтов, связанных с бессознательным чувством вины, которые постепенно всплывали на поверхность в течение первых двух лет терапии. На продвинутой стадии анализа эдипова мятежность нашла отражение в романе с совершенно не удовлетворявшей па­циента женщиной, и это пролило дальнейший свет на его глубо­кий страх перед соединением нежности и эротичности в отноше­ниях с одной и той же женщиной. На пятом году анализа развились отношения с другой женщиной. Эта женщина была эротически восприимчива к нему и, кроме того, удовлетворяла его в культур­ном, интеллектуальном и социальном смысле. На раннем этапе этих отношений он рассказал о них своей жене, дав таким образом вы­ход агрессии отмщения, направленной на фрустрирующую мать, но также бессознательно стремясь дать себе и своей жене еще один шанс улучшить отношения. Она отреагировала гневно и с негодо­ванием, выступив перед своей семьей как невинная жертва его агрессии. Тем самым она еще больше отравила их отношения и ус­корила их конец. Пациент развелся со своей женой и женился на “другой женщине” — этот шаг также знаменовал разрешение его сексуального блока. С этой переменой совпало и значительное смягчение его компульсивно-обсессивных личностных тенденций. К моменту завершения анализа его основные проблемы были разре­шены. Контрольное интервью по прошествии пяти лет подтверди­ло стабильность этого улучшения и благополучие в новом браке.

Мы наблюдаем здесь несколько аспектов патологии Супер-Эго: взаимно усиливающий эффект ригидных идеализации в сознатель­ных ожиданиях от брака и супружеских ролей, порожденных идентификацией партнеров с культурными ценностями и идеологией их социальной группы; их взаимно проецируемый и жестко соблюда­емый Эго-идеал, обеспечивающий стабильность отношений, одна­ко ценой принесения в жертву сексуальных потребностей. Бессоз­нательная взаимная проекция запретов на эдипову сексуальность, а также на интеграцию нежных и эротических чувств способствовали бессознательной активизации соответствующих эдиповых отно­шений; реальные отношения партнеров обнаруживали все большее подобие их прошлым отношениям с эдиповыми фигурами.

Чувство ответственности супругов и их обеспокоенность своими отношениями сыграли, с одной стороны, позитивную роль, при­ведя их к терапии; однако глубинные чувства вины и скрытый до­говор об идеализации в сознательных установках по поводу брака помешали им как паре сделать следующий шаг от этой обеспоко­енности к принятию шанса изменить текущее равновесие. Муж оказался более гибким, но сам факт его терапии создал дисбаланс в отношениях пары, постепенно приведший к распаду отношений.

 

ТЯЖЕЛАЯ ПАТОЛОГИЯ СУПЕР-ЭГО

 

Переходя от темы влияния нормального или умеренно патоло­гического Супер-Эго на любовную жизнь пары к вопросу о послед­ствиях тяжелой формы патологии Супер-Эго, мы начнем с утвер­ждения о том, что чем больше патология, тем более ограничена и сфера допустимого для партнеров. Тяжелая форма патологии Су­пер-Эго также выражается в жестких рационализаниях идентифи­кации с примитивным Супер-Эго у одного или обоих партнеров, в “коллекционировании несправедливостей”, предполагаемом пре­дательстве и идеях отмщения, во враждебной отчужденности.

Тяжелая психопатология функций Супер-Эго приводит к безраз­личной пренебрежительности и откровенной враждебности, выра­жающих примитивные уровни агрессии, которая начинает преоб­ладать и зачастую разрушает пару. Парадоксальным образом, на ранних стадиях активизации подобной тяжелой патологии Супер-Эго сексуальная жизнь пары может процветать благодаря отрицанию бессознательных эдиповых запретов или заглаживанию бессознатель­ного чувства вины страданиями партнеров. Видимо, свободное и приятное сексуальное взаимодействие может прикрывать деграда­цию эмоциональных отношений.

При тяжелой патологии Супер-Эго как идеализирующие, так и преследующие предвестники Супер-Эго противостоят интеграции Супер-Эго и стимулируют необузданное репроецирование ядра Супер-Эго на партнера, позволяющее одному или обоим партне­рам выносить проявления противоречивых паттернов характера. Один партнер обвиняет, критикует и унижает другого и, посредством проективной идентификации, бессознательно провоцирует подобное поведение у другого. Такие проекции могут выражаться в защитном эмоциональном дистанцировании от партнера, развивающемся в течение месяцев или лет. Иногда пара просто “консер­вируется” в такой дистанцированности, которая усиливается с те­чением времени и в конце концов приводит к разрушению или расстройству любовных отношений.

Иногда такая отдаленность партнеров позволяет сохранить бли­зость в некоторых сферах. Хроническое, но контролируемое отда­ление препятствует близости пары и, соответственно, исключает обычные стабилизирующие перерывы в этой близости. Вторичное развитие может включать реактивную рационализацию агрессивного поведения каждого партнера по отношению к другому. Длительные фрустрации, стимулируемые обоими партнерами, в свою очередь, служат для рационализации поведения, еще более усиливающего фрустрацию и дистанцирование, — например, вступление во внебрачную связь.

Однако наиболее распространенным проявлением проекции Супер-Эго является переживание одним партнером другого как без­жалостного преследователя, воплощение морального авторитета, черпающего садистское удовольствие в том, что заставляет другого чувствовать себя виноватым и подавленным. При этом другой вос­принимает первого как ненадежного, лживого, безответственного и вероломного, пытающегося “выйти сухим из воды”. Часто роли меняются. Благодаря взаимным проективным идентификациям партнеры могут быть высоко эффективными в подкреплении и даже провоцировании тех самых характеристик, которых они так боятся в другом. Устойчивые садомазохистические отношения без вмеша­тельства исключенных третьих сторон — это, вероятно, наиболее часто встречающееся проявление тяжелой патологии Супер-Эго. Первоначально это допускает удовлетворительные сексуальные отношения, но в конце концов садомазохистические взаимодей­ствия сказываются и на сексуальном функционировании пары.

Супружеская пара обратилась ко мне по поводу часто возника­ющих сильных ссор. Он демонстрировал смешанного рода лично­стное расстройство с инфантильными, навязчивыми и нарцисси­ческими чертами; она — преимущественно инфантильную личность с истерическими и параноидными чертами. Его чувство неуверен­ности в работе, неспособности соответствовать собственным ожи­даниям — быть таким же сильным, как его отец, — отражались в поведении с женой. Обычно внимательному, даже несколько под­чиняющемуся по отношению к жене, ему приходилось бороться со страхами сексуального приближения к ней. Отвержение ею сексу­альности, за исключением тех случаев, когда они находились в определенных узких границах, постепенно привело к сокращению их сексуальных контактов и сыграло значительную роль в его эпи­зодической импотенции с ней.

Страстный роман с коллегой по работе принес ему временное чувство сексуальной полноценности и удовлетворения, но с горь­ким привкусом сильного чувства вины по отношению к жене, ко­торую он стал бессознательно воспринимать как властную, стыдя­щую, провоцирующую вину садистическую мать. У его матери раболепие по отношению к мужу сменялось мощными вспышками гнева против него. Мой пациент теперь стал чередовать вызванную виной покорность и примирительные шаги с периодическими вне­запными детскими вспышками раздражения, когда он пронзительно кричал, бил посуду (так же, как и его мать) и неумело, заведомо неудачно пытался подражать отцу.

В подобных случаях жена чувствовала, что он плохо с ней об­ращается и проявляет насилие по отношению к ней, что было по­вторением ее переживаний с отцом. Пытаясь избежать поведения, которое пациентка видела в детстве у собственной покорной мате­ри и воспринимала как унизительное, она стала отчаянно протес­товать, привлекая в свидетели соседей, родственников и, главное, свою собственную мать.

В бессознательной попытке спровоцировать мужа на дальнейшее насилие, она принижала его сексуальную успешность, а также привлекла к попытке устыдить его своих детей-школьников и знакомых. В результате эскалации насилия он однажды ударил ее, и она мгновенно сообщила о его жестоком обращении местным вла­стям. Тогда им были рекомендованы диагностика и терапия супружеских отношений.

Этот случай иллюстрирует бессознательные идентификации и репроецирование родительских образов на брачного партнера; ин­троекты Супер-Эго с их “коллекционированием несправедливос­тей”, “праведным негодованием” мощно рационализировали пове­дение, служившее оправданием взаимного преследования и отреагирования бессознательного чувства вины, поскольку суще­ствовали аспекты взрослых супружеских отношений, которые оба находили невыносимыми. В процессе психоаналитической тера­пии выяснилось, что истоки сексуальных запретов жены находят­ся в ее бессознательных попытках воссоздать садомазохистические отношения с проявляющим насилие отцом. Терапия мужа вскры­ла его безуспешную борьбу с могучим и угрожающим отцовским образом под слоем амбивалентности по отношению к провоциру­ющей и отвергающей матери.