Эротическое желание и нежность

 

Нежность отражает интеграцию либидинальных и агрессивных элементов Я- и объект-репрезентаций и переносимость амбивален­тности. Балинт (1948) первым подчеркнул важность нежности, которая, как он предполагал, закладывается на догенитальной ста­дии: “Потребность в постоянном, нескончаемом внимании и при­знательность вынуждают нас к регрессии или даже к постоянному пребыванию в архаичной инфантильной форме нежной любви”. С точки зрения интернализации отношений со значимыми другими, представляющей сложный мир интернализованных объектных от­ношений (и в конце концов определяющей структуру Эго, Супер-Эго и Ид), два основных потока влияют на способность развития зрелой сексуальной любви. Один — регрессивная тяга к слиянию с объектом любви, поиск по крайней мере мимолетного восстанов­ления желаемого симбиотического единства идеальных отношений с матерью. Другой — прогрессивная тенденция к консолидации различий, сначала между Я- и объект-репрезентациями, а позже — к интеграции “абсолютно хорошей” и “абсолютно плохой” репре­зентаций Я в единую Я-концепцию и соответствующую интеграцию “абсолютно плохих” репрезентаций значимых других с “абсолютно хорошими” в интегрированные концепции, что включает четкую дифференциацию их сексуальных ролей.

Поиск симбиотического слияния, как я упоминал ранее, уже подразумевает психодинамические процессы эротического жела­ния. Способность устанавливать интимные отношения с дифференцированным, интегрированным или “целостным” объектом явля­ется дополнительным аспектом способности к развитию зрелых отношений любви. Эта интеграция “частичных” интернализован­ных объектных отношений в “целостные” выкристаллизовывается к концу стадии сепарации-идивидуации и означает начало констан­тности объектов, зарождение эдиповой фазы. Это рубеж оконча­ния доэдиповых фаз развития и привнесение того, что Винникотт (1995, 1963) описывал как необходимое условие развития способ­ности к заботе. Подобное развитие включает слияние агрессии с любовью в ранних объектных отношениях, так сказать, повторяя интеграцию либидинальных и агрессивных стремлений, происхо­дящих в момент пика сексуального возбуждения и эротического желания. Чувство нежности — это выражение способности забо­титься об объекте любви. Нежность выражает любовь к другому и является сублимационным результатом формирования реакции как защиты от агрессии.

Природа доэдиповых влияний на способность к сексуальной любви являлась предметом важных психоаналитических исследова­ний. Бергманн (1971), вслед за схемой развития Малер (1968, et al. 1975), предположил, что способность к любви предполагает нор­мальное развитие симбиотического опыта и стадии сепарации-ин­дивидуации. Он отмечает естественный непрерывный переход от раннего нарциссического функционирования — установления иде­альных отношений с объектом любви — к позднему нарциссичес­кому удовлетворению в примитивных эдиповых отношениях. Как указывает Бергманн (1987), в отношениях любви присутствуют по­иск утерянного эдипова объекта и желание исправить эдипову травму в отношениях с новых объектом, а также стремление к слиянию, лежащее за этим эдиповым желанием, которое повторяет стремле­ние к симбиотическому слиянию. Бак (1973), подчеркивая связь между пребыванием в состоянии любви и скорбью, рассматривал состояние любви как эмоциональное состояние, основанное на отделении матери от ребенка и направленное на воссоединение, а также на воссоединение после более поздних расставаний и воспол­нение утрат значимых объектов.

Висдом (1970), исследуя некоторые ключевые открытия и дилем­мы психоналитического подхода к пониманию любви и секса, вы­сказал предположение, что теория Мелани Кляйн о депрессивной позиции объясняет основопологающие компоненты — хотя и не все — взрослой любви. Он предположил, что идеализация в люб­ви возникает из нейтрализации плохих аспектов объекта путем исправления, а не через сохранение идеализированного объекта пол­ностью хорошим и отделение его от плохого. В этой связи Висдом описывал различие между идеализацией “параноидо-шизоидной позиции” и “депрессивной позиции” (я полагаю, это объясняется различием между идеализацией объекта любви у пациентов с по­граничной личностной организацией и невротиков). Он перечис­лил аспекты влюбленности, которые связаны с развитием способ­ности печалиться и заботиться. По предположению Джосселин (1971), родители, лишающие своих детей возможности переживать печаль из-за утраты объектов любви, вносят свой вклад в атрофию их способности любить.

Мэй (1969) подчеркивал важность “заботы” как необходимого условия развития зрелой любви. Забота, говорил он, “есть состо­яние, компонентами которого являются признание другого таким же человеческим существом, как ты сам; идентификация своего Я с болью или радостью другого; чувства вины, жалости и осознание того, что все мы зависим от соблюдения общечеловеческих прин­ципов”. Он полагает, что “забота-участие” (concern) и “сострада­ние” (compassion) могут быть другими терминами для описания тех же характеристик. И действительно, его описание заботы-care (одно из значений — “ухаживать за кем-то”) очень близко к тому, что Винникотт (1963) описывал как заботу-concern (одно из значений — беспокойство и участие).

 

ИДЕНТИФИКАЦИЯ С ДРУГИМ

 

Балинт (1948) полагал, что, помимо генитального удовлетворе­ния, истинные отношения любви включают идеализацию, не­жность и особую форму идентификации. Называя такую иденти­фикацию “генитальной”, он считал, что внутри нее “интересы, желания, чувства, ощущения, недостатки партнера достигают — или предполагается, что достигают, — важности своих собствен­ных”. То есть он предполагает, что то, что мы называем гениталь­ной любовью, есть слияние генитального удовлетворения с доге­нитальной нежностью, а генитальная идентификация является выражением такого слияния.

Мысль Балинта явилась поворотом от доминирующей в то вре­мя идеи о “первенстве гениталий” per se как основе идеальных от­ношений любви, указав на важность доэдиповых элементов, оказывающих влияние на генитальную идентификацию и на важность интеграции догенитальной нежности с генитальным удовлетво­рением.

Более поздние психоаналитические теории, касающиеся “пер­венства гениталий”, определяемого как способность к коитусу и оргазму, не считают его эквивалентом сексуальной зрелости или даже представляющим относительно продвинутое психосексуальное развитие. Лихтенштейн (1970) исследовал этот вопрос и пришел к заключению, что “клинические наблюдения не подтверждают четкой корреляции между эмоциональной зрелостью (то есть спо­собностью к установлению стабильных объектных отношений) и способностью получать полное удовлетворение через генитальный оргазм (примат гениталий)”. Он предположил, что “сексуальность есть самый ранний и основной способ растущей человеческой лич­ности подтвердить реальность его существования”. Далее он добав­ляет, что “концепция о примате гениталий в классическом пони­мании более не может быть поддержана”.

Подчеркивая связь между способностью к нежности и заботе, Мэй (1969) отводит центральное место способности к “генитальной идентификации” (пользуясь терминами Балинта), то есть к полной идентификации без потери собственной идентичности в любовных отношениях. Кроме того, Мэй подчеркивает присутствие чувства грусти в отношениях любви (что является связующим звеном меж­ду его мыслями и теорией консолидации целостных объектных от­ношений и соответствующей активации заботы, чувства вины и исправления). Он также обращает внимание на важность гениталь­ного опыта как такового, благодаря которому происходит сдвиг в сознании, развивается новое объединение, согласие с природой.

Генитальная идентификация подразумевает согласование гетеро­сексуальной и гомосексуальной идентификаций, берущих начало в доэдиповых и эдиповых конфликтах. Детальный анализ эмоциональных состояний во время сексуального акта, особенно у пациентов, которые достигли стадии проработки различных уровней догениталь­ных и генитальных конфликтов, выражающихся и в их сексуальных отношениях, раскрывает многообразие, одновременность и/или смену гетеросексуальной и гомосексуальной, догенитальной и гени­тальной идентификации, реализуемой в этом контексте.

Одними из элементов таких эмоциональных реакций являются возбуждение и удовлетворение, получаемые от оргазма сексуального партнера. Это перекликается с удовлетворением других потребностей, таких как возможность доставлять оральное удовлетворение или подкрепление идентификации с эдиповой фигурой того же пола, что отражает гетеросексуальные компоненты. В то же вре­мя возбуждение, сопровождающее оргазм партнера, отражает бес­сознательную идентификацию с этим партнером и, при гетеросек­суальном контакте, сублимированное проявление гомосексуальных идентификаций из обоих источников — догенитальных и гениталь­ных. Сексуальные игры могут включать идентификацию с фанта­зийными или истинными желаниями объекта другого пола, так что пассивные и активные, мазохистические и садистические, вуайе­ристические и эксгибиционистские потребности находят выраже­ние в одновременном утверждении своей сексуальной идентично­сти и пробной идентификации с комплементарной идентичностью сексуального партнера.

Такая одновременная и интенсивная идентификация со своей собственной сексуальной ролью и комплементарной ролью объек­та во время оргазма есть проявление возможности войти в другого человека и стать с ним единым целым в психологическом и физи­ческом смысле, а также установить эмоциональную близость, свя­занную с активацией биологических корней человеческой привязан­ности. В противоположность примитивному слиянию Я-репрезен­тации с объект-репрезентацией во время симбиотической фазы раз­вития (Малер, 1968), слияние в оргазме зиждется на утверждении собственной индивидуальности и, в частности, зрелой сексуальной идентификации.

Таким образом, сексуальная идентификация с собственной ро­лью и дополнительной сексуальной ролью партнера подразумевает сублимированную интеграцию гетеросексуального и гомосексуаль­ного компонентов идентичности. Эта интегративная функция ко­итуса и оргазма также несет в себе полярные элементы любви и ненависти, поскольку способность к полному переживанию забо­ты о любимом человеке (подразумевающей подлинные, глубокие человеческие отношения) предполагает соединение любви и нена­висти — то есть толерантности к амбивалентности. Кажется, что такая амбивалентность, характерная для стабильных значимых че­ловеческих отношений, активируется в сексуальном акте, когда смешиваются сексуальное и агрессивное возбуждение.

Зрелые сексуальные отношения, я уверен, включают некоторые неожиданные сексуальные взаимодействия, когда партнер исполь­зуется как “чисто сексуальный объект”; сексуальное возбуждение может быть максимальным при выражении желания “использовать” и “быть используемым” сексуально другим человеком. Обоюдная эмпатия и имплицитное соглашение о таких сексуальных проявле­ниях — оборотная сторона эмпатии и соглашения в связи с силь­ным гневом, нападением и отвержением в отношениях. Уверен­ность, что все эти состояния могут контейнироваться во всеобъем­лющих любовных отношениях, которые также имеют периоды спо­койного взаимного изучения и разделения внутренней жизни парт­нера, придает значимость и глубину человеческим отношениям.