Культура и общественные процессы в первые послевоенные годы

Победа в войне с фашизмом укрепляла в обществе надежды на лучшую, счастливую жизнь. Великие жертвы и лишения военного времени открывали для тех, кто выстоял, преодолел и победил, путь в светлое будущее. Гордость за свою страну и вера в неисчерпаемые возможности человека определяли оптимистический настрой советского общества послевоенных лет. Война во многом изменила мироощущение людей, выпавшие на долю каждого испытания заставили задуматься о значимости общечеловеческих ценностей — дружбы, верности, любви. Появилась, как казалось, и возможность жить в согласии с бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции. Тем более что миллионы солдат-освободителей побывали в Европе и видели иную, далекую от создававшейся довоенной пропагандой жизнь людей Запада. В изменениях духовного климата виделись и предвестия перемен в политической и культурной жизни страны. В кругах интеллигенции крепли надежды на ослабление идеологического диктата над художественным и научным творчеством. Советское общество первых послевоенных лет было «обществом надежд».

В эти годы в классическом исполнительском искусстве работала плеяда великих музыкантов — В. В. Софроницкий, М. В. Юдина, Э. Г. Гилельс, Д. Ф. Ойстрах, Л. Б. Коган. Началась творческая биография С. Т. Рихтера, М. Л. Ростроповича (победители первого послевоенного конкурса музыкантов-исполнителей), в Большом театре были поставлены балеты С. С. Прокофьева, в Ленинграде работал великий дирижер Е. А. Мравинский, первый исполнитель пяти симфоний Д. Д. Шостаковича. В изобразительном искусстве и литературе происходило становление нового поколения художников. Размышляя о «духе времени» в эпилоге начатого в эти годы романа «Доктор Живаго», Б. Л. Пастернак писал, что, «хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».

Основания для оптимизма давало и начавшееся улучшение отношений между властями и Русской православной церковью. В годы войны авторитет церкви заметно вырос, выросло и число верующих (по данным переписи 1937 г., верующими было, несмотря на жестокие гонения на церковь, более половины населения). В 1943 г. было восстановлено патриаршество, в 1945 г. после кончины патриарха Сергия (Страгородского) на патриарший престол был избран митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), служивший в войну в блокадном Ленинграде. Уменьшилась атеистическая пропаганда, начали открываться новые храмы (в 1947 г. богослужения проводились в 14 тыс. храмов), восстанавливалась приходская жизнь, были открыты православные образовательные учреждения, действовало около ста монастырей. Возобновились богослужения в Троице-Сергиевой лавре, церкви возвратили некоторые святыни, в том числе мощи одного из самых значимых российских святых — преподобного Сергия Радонежского. Власть рассчитывала использовать авторитет церкви в политических целях, в борьбе за влияние в Европе и мире. В частности, предполагалось созвать в Москве Вселенский собор автокефальных православных церквей и подготовить задуманный еще весной 1945 г. созыв Всемирной конференции христианских церквей, которая могла бы противостоять влиянию Ватикана.
Но этим планам в условиях быстрого наступления «холодной войны» не суждено было воплотиться в жизнь. Страна вновь, как и в годы довоенных пятилеток, приступила к мобилизации внутренних ресурсов для восстановления разрушенного хозяйства и создания военного потенциала, способного противостоять США и их союзникам. Эта мобилизация в обстановке враждебного окружения требовала нового беспримерного напряжения сил. Для ее обеспечения был избран путь очередного ужесточения идеологического контроля государства над обществом. Чтобы добиться идеологического сплочения населения, необходимо было не допустить роста религиозного мироощущения людей. Эти установки не могли не сказаться на отношениях государства и церкви: уже в 1948—1949 гг. возобновились антирелигиозная пропаганда и гонения на священнослужителей, стала тормозиться регистрация приходов, в печати вновь стали нагнетаться антицерковные настроения.

«Передовым рубежом» идеологической борьбы вновь, как и в довоенные годы, стала сфера науки и культуры. Особое внимание уделялось литературе, кинематографу, музыке — тем областям художественного творчества, которые оказывали непосредственное влияние на формирование самосознания и духовного климата в обществе. Власть сочла нужным жестко указать деятелям культуры на их «место в рабочем строю» (по выражению В. В. Маяковского). Для этого был избран путь разгромных постановлений партии и правительства о положении дел в сфере литературы и искусства и «публичных дискуссий» о развитии научных исследований.

В августе 1946 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Мишенью критики стало творчество «несоветских писателей» А. А. Ахматовой и М. М. Зощенко. Выбор не случайно пал на ленинградских литераторов. Этот удар был косвенно направлен против руководителей городской парторганизации Ленинграда. Происходившее отражало развернувшуюся борьбу за власть и столкновение позиций вокруг приоритетов развития страны в высшем руководстве и стало прелюдией к «ленинградскому делу» (1949—1950). Постановление обличало «дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой Запада» — важнейшее направление идеологического «главного удара» на фронте «холодной войны».

Аналогичные по тональности обличения содержались в других подобных постановлениях: «О репертуаре драматических театров и средствах по его улучшению», «О кинофильме «Большая жизнь», «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» (1946—1948). Кинорежиссерам Л. Д. Лукову, С. И. Юткевичу, А. П. Довженко, В. И. Пудовкину были брошены обвинения в «безыдейности» и «аполитичности». Жесткая критика прозвучала в адрес С. М. Эйзенштейна за вторую серию фильма «Иван Грозный» (первая была удостоена Сталинской премии 1946 г.). Режиссерская концепция картины, построенная вокруг проблем одиночества власти и пагубности насилия, была расценена как «невежество в изображении исторических фактов».

В рамках компании борьбы с «чуждыми идейными влияниями» в 1948 г. был закрыт Музей нового западного искусства, а картины художников-импрессионистов из собраний московских коллекционеров начала XX в. С. И. Щукина и М. М. Морозова отправлены в запасники (позднее они были распределены между Пушкинским музеем в Москве и Эрмитажем). Вновь развернулась борьба с «формализмом». Наследие русского авангарда 1920-х гг. и творчество работавших вне жестких канонов социалистического реализма художников (А. А. Осмеркина, P. P. Фалька и др.) были преданы забвению. «Формалистические извращения» «выявили» в творчестве композиторов С. С. Прокофьева, Д. Д. Шостаковича, В. И. Мурадели, В. Я. Шебалина.

Художественное творчество вновь, как и в 1930-е гг., было поставлено властью в центр общественно-политической дискуссии. Насаждение идеологических догм в искусстве было призвано утвердить контроль над духовной сферой. В этой обстановке было организовано наступление на еврейские общественные и культурные организации. Как уже говорилось выше, в 1948 г. был убит народный артист СССР, руководитель Московского еврейского театра и известный общественный деятель С. М. Михоэлс и распущен созданный во время войны Еврейский антифашистский комитет.

Развернувшаяся кампания «борьбы с космополитизмом» сопровождалась безудержной пропагандой исторического приоритета СССР — России во всех областях науки, техники, художественной культуры. Утверждение идеи русского первенства (оно воплотилось в названии выходившего огромными тиражами сборника популярных очерков об истории русской науки «Рассказы о русском первенстве») и опоры на собственные силы на всех без исключения направлениях развития страны, включая искусство и науку, — лейтмотив культурной жизни первых послевоенных лет. Даже первый советский ядерный заряд получил в качестве секретного названия, утвержденного Сталиным, аббревиатуру РДС, что расшифровывалось как «Россия делает сама». Издававшиеся в те годы исторические романы, выходившие на экраны кинофильмы о выдающихся деятелях отечественной культуры были проникнуты идеей национального первенства.
Время для осмысления трагической правды войны еще не пришло, хотя в эти годы появляются первые произведения, смотревшие на события глазами участника, такие, как повесть В. П. Некрасова «В окопах Сталинграда», получившая в 1947 г. Сталинскую премию. Тема войны уступила место рассказам о героических буднях. Художественные произведения должны были формировать положительные идеалы и оптимистический настрой и быть «понятными» самой широкой аудитории. В результате появилось множество сходных по сюжетам произведений — о конфликте новаторов и консерваторов, о борьбе советских людей с производственными трудностями и их успешном преодолении. Упрощенная форма изложения подавалась в них как «правда жизни», и общее состояние литературного процесса отражало сформулированный властью идеологический запрос.

Идеализация советской действительности стала нормой художественного творчества. В то же время в возвращавшемся к мирной жизни обществе, жившем в обстановке скудного послевоенного быта, остро ощущалась потребность в радости и красоте.

Дочь Сталина С. Аллилуева так охарактеризовала этот период: «Людям хочется... эгоистического счастья, ярких красок, звуков, фейерверков, страстей... хочется, чтобы жизнь стала европейской наконец-то и для России... хочется повидать все страны мира, жадно, скорей, скорей! Хочется комфорта, изящной мебели и одежды вместо деревенских сундуков и зипунов....Разве осудишь все это, когда это все так естественно после стольких лет пуританства... замкнутости и отгороженности от всего мира?»
Огромной популярностью пользовались отражавшие этот настрой произведения, такие, как поставленный в жанре музыкальной комедии кинофильм «Кубанские казаки» (реж. И. А. Пырьев, 1949).
Комедия всегда была любимым жанром советского кино, правда, в ней неизменно и во весь голос, как в «Кубанских казаках» или в любимых довоенных картинах Г. В. Александрова («Волга-Волга», «Цирк»), звучал идеологический посыл о преимуществах советского строя. Созвучные общественным настроениям мажорные эпические мотивы отличали живопись и монументальную скульптуру. Распространенными сюжетами здесь были спорт, детство, трудовые будни и советские праздники. Витриной достижений страны стал комплекс Выставки достижений народного хозяйства (ВДНХ СССР), строительство которого возобновилось после войны.

Искусство создавало радостный и привлекательный миф-сказку о советском образе жизни, о светлом будущем, в него хотелось верить.

Для интерьеров строившихся общественных зданий заказывались многофигурные полотна, изображавшие руководителей партии в окружении «простых людей», художники работали над ними «бригадным методом». В основном искусство всех жанров, включая живопись и скульптуру, было ориентировано на «понятную» повествовательность и бытовую достоверность (Ф. П. Решетников. «Прибыл на каникулы», 1948 г., «Опять двойка», 1952 г.; А. И. Лактионов. «Письмо с фронта», 1947 г., «В новую квартиру», 1952 г., и др.).

Власть, по сути, «декретировала» работу в едином стиле — понятном по сюжетам и точном в воспроизведении деталей, парадном по форме и мажорном по звучанию. В архитектуру, скульптуру, прикладное искусство пришли приемы внешнего украшательства. Символами эпохи стали монументальные общественные сооружения, такие, как вестибюли московского метрополитена (станция «Комсомольская кольцевая», арх. А. В. Щусев и др., художник П. Д. Корин) и знаменитые высотные здания, постановление о строительстве которых Сталин подписал в 1947 г.

По свидетельству широко известного в то время в СССР турецкого поэта Назыма Хикмета, «в Москве создана совершенно новая архитектура, какой я не видел нигде в других городах мира. Она не гнетет людей, как во многих городах Америки: например, в Нью-Йорке из-за небоскребов улицы превратились в мрачные ущелья». Московские высотки действительно стали не только апогеем монументального строительства сталинской эпохи, но и «нашим ответом» на развернувшееся в городах США массовое высотное строительство.

Осуществление этих и многих других проектов должно было свидетельствовать о незыблемости социалистического строя и величии духа народа-победителя. На создание таких значимых для образа страны сооружений выделялись огромные средства.

Жесткое следование идеологическим установкам больно ударило по ряду направлений отечественной науки. Под огонь критики попали известные экономисты (Е. С. Варга), историки и философы, физики (Л. Д. Ландау, П. Л. Капица и др.), биологи-генетики. В науку были перенесены «классовые» оценки. В некоторых случаях (генетика, кибернетика, исследования мировой экономики) эти нападки привели к закрытию целых научных направлений или существенному ограничению исследований.
На долгие годы было практически прервано взаимодействие с мировым научным сообществом. В качестве непреложного критерия научной истины использовались суждения теоретиков марксистской мысли (или их упрощенная интерпретация). Как руководство к пересмотру тематики и приоритетов исследований рассматривались работы Сталина, подводившие своего рода итог организованным публичным дискуссиям в сфере общественных наук (языкознания, политэкономии).
Вместе с тем после войны быстро восстанавливалась сеть научных учреждений, объем вложений в науку увеличился по сравнению с довоенным периодом в 2,5 раза, вырос престиж научных профессий и оплата труда ученых.

Внедрение научных достижений в промышленность было важным ресурсом восстановления разрушенного войной хозяйства, но квалифицированных кадров катастрофически не хватало. В 1949/50 учебном году страна перешла к обязательному семилетнему образованию, подготовка рабочих кадров велась в системе «трудовых резервов» — ремесленных училищах и школах фабрично-заводского обучения.
Для молодежи, которая не сумела завершить в годы войны школьное образование и уже работала, открывались вечерние школы. Для подготовки учительских кадров были открыты краткосрочные курсы. Вернувшиеся с фронта молодые люди могли поступать в вузы на льготных условиях, эти льготы распространились в последующие годы и на тех, кто работал на производстве. При предприятиях открывались отделения вузов и техникумов для подготовки специалистов для собственного производства. В результате этих мер число студентов к 1960 г. возросло по сравнению с предвоенным периодом в 3 раза (до 2,4 млн человек), и наибольшей популярностью пользовались широко востребованные в экономике инженерно-технические профессии.