Споры о перестройке и причинах краха СССР. Историческая роль М. С. Горбачева

С именем М. С. Горбачева неразрывно связаны четыре события, имевшие всемирно-историческое значение: окончание «холодной войны», демократизация СССР и Восточной Европы, начало перехода к рынку и распад Советского Союза. Несмотря на громадность каждой из этих перемен, оценки их значения как минимум противоположны: никто не печалится о прекращении глобального противостояния и постоянного балансирования на грани ядерной смерти, но мало кто в России рад краху СССР, превратившему Киев и Таллин в столицы иностранных государств, а Пицунду и Сухуми — в театр военных действий. Однако существует ли между этими событиями неизбежная связь? Можно ли было сохранить Советский Союз, проводя курс на демократию? Сам М. С. Горбачев до сих пор уверен, что это было вполне возможно. Впрочем, в этом немалую роль играет его личный характер и та идеология, которой он был привержен.

Характер. В администрации президента США Р. Рейгана наиболее значительным специалистом по Советскому Союзу был Дж. Мэтлок, которого и направили послом в Москву. Мэтлок отмечал, что Горбачев «не мог вынести даже мысли о передаче своей власти кому бы то ни было».
Размышляя над судьбой человека с невероятной работоспособностью, превосходной памятью и оптимистическим темпераментом, американский посол приходит к выводу: «Личностные факторы брали в нем верх над политической калькуляцией: Горбачев не желал делиться огнями рампы с талантливым коллегой. Он чувствовал себя уютно только рядом с молчаливыми или серыми помощниками — и это одно из обстоятельств, объясняющих горбачевский подбор персонала вообще, как и его поражение в борьбе с Ельциным».

Ступенькой выше Мэтлока на Горбачева смотрел государственный секретарь Дж. Шульц. Известно его высказывание о Горбачеве, что тот напоминает ему боксера, который никогда не был в нокауте. Боксера, преисполненного амбиций и уверенного в себе до крайности. Оба дипломата отметили уязвимое место нового вождя — безмерное властолюбие.

Кто стоял вокруг Горбачева? Окружающие видели, что вначале у генерального секретаря вообще не было друзей, а затем они появились в лице его иностранных коллег.

Несколько советских официальных лиц говорили Мэтлоку, что Горбачев чувствует себя более комфортно с иностранцами, чем с собственными гражданами. «Он ближе к президенту Бушу, государственному секретарю Бейкеру, чем к кому бы то из нас. Вы можете говорить с ним более откровенно, чем можем мы. Здесь у него нет близких друзей».

Более всего поражала западных дипломатов горбачевская бесшабашность в оценке национального вопроса. Мэтлок пишет, что Горбачев «казался почти слепым в отношении реальных сил, стоявших за этнической и национальной агитацией... Либо он не знал, либо не хотел знать о проявлениях национальных чувств — русских и нерусских».

Главное обязательное свойство руководителя — знание маршрута, наличие цели, свет путеводной звезды. Относительно пути, который обозначил Горбачев, скепсис Запада был однозначен.
По мнению посла Мэтлока, «Горбачев не понимал того, что коммунистические режимы повсюду в Восточной Европе потеряли всякую надежду получить поддержку большинства — не только потому, что были коммунистическими, но потому, что были орудиями советского империализма... Горбачев был психологически не готов признать существующую враждебность в адрес коммунистических партий, он был поразительно невежествен в отношении подлинного состояния дел в Восточной Европе».
Идеология. Главный вопрос, неизбежно возникающий при оценке роли Горбачева в истории: была ли неизбежной перестройка? Очевидно, что нет. Об этом с присущим ему юмором высказался сам Горбачев, в день своего 75-летия ответивший на вопрос, кем бы он был сейчас, если бы не перестройка: «Генеральным секретарем ЦК КПСС. Здоровье еще есть, а прочности системы на мой век еще хватило бы». Действительно, советский режим был стопроцентно защищен от опасностей извне. Атомное оружие исключало возможность нападения на СССР, и никакое отставание в гонке вооружений ничего здесь принципиально не меняло. Но также он был застрахован и от революции снизу. Проникающий повсюду аппарат КГБ исключал возможность возникновения революционного подполья. Конечно, могли быть стихийные бунты, однако без революционной организации они не опасны. А без угрозы вторжения извне и революции снизу ни технологическое отставание от Запада, ни экономические трудности, связанные с неэффективностью экономики, сами по себе не могли привести к смене режима. Единственной возможностью перемен были действия сверху, со стороны самой власти. А раз никакой прямой угрозы для власти не было, это должны были быть действия, мотивированные высокой идеей.
Эта идейная мотивация к демократическому преобразованию советского строя могла проистекать только из самой советской идеологии. Естественной и единственной формой такой мотивации было стремление к очищению идеологии от позднейших наслоений, ее оживление обращением к Марксу и Ленину и их «новому прочтению» в демократическом и либеральном духе. Известный историк и публицист Д. Фурман называет такие идейные течения «коммунистической реформацией» и «марксистским протестантизмом».

Такие идеи в советском обществе второй половины 1950—1960-х гг., в период, начинающийся с XX съезда КПСС и заканчивающийся подавлением «пражской весны», были очень популярны. Вполне возможно, что если бы Хрущева сменил не Брежнев, а кто-то другой, могла бы произойти постепенная трансформация советского режима сначала в более демократический, а в конечном счете и просто в демократический. Именно это пытались осуществить чехословацкие реформаторы в 1968 г. Но данная возможность не реализовалась ни в СССР, где в тот момент не оказалось в руководстве человека, способного на это, ни в Чехословакии, где ей не дали осуществиться.

Только то, что Горбачев, когда говорил «больше социализма» и «как учил Ленин», искренне в это верил, могло дать ему силы начать перестройку. Такую силу вообще может дать только вера — в «творческие силы народа», в «потенциал социализма», в «новое мышление» и т. д. Появление реформатора типа Горбачева именно в его время было не лучшим вариантом развития. Гораздо лучшим был бы приход такого человека раньше, в 1960-е гг., когда вера в обновление советского строя и успешное реформирование унаследованной от Сталина системы была поистине массовой.

В эпоху Горбачева вопрос «Реформируем ли социализм советского образца?» уже относился к числу проклятых вопросов общественной мысли. Радикальные оппоненты советского строя решительно отвечали: «Нет! Система нереформируема, ее можно только сломать!» По мере нарастания экономических трудностей эта точка зрения становилась все более распространенной. Распад СССР выглядел как доказательство именно невозможности демократического обновления «реального социализма». Однако 15 лет спустя эта точка зрения во многом утратила свою убедительность.

Утверждать, что система была неспособна к обновлению и должна была быть разрушена, когда перед глазами всего мира примеры Китая и Вьетнама, по меньшей мере, наивно. Эти страны под руководством своих коммунистических партий совершили успешный переход от плановой экономики к рыночной и динамично развиваются. Сегодня в международном рейтинге экономической свободы коммунистический Китай занимает более высокое место, чем демократическая Россия.
У Горбачева не было такого примера, он вынужден был идти по целине. Разбирая события шести лет его правления и сопоставляя их с китайским опытом, многие исследователи (прежде всего американские) сделали вывод: политические реформы следовало проводить лишь после того, как экономические преобразования поднимут уровень жизни.

Зб. Бжезинский выразился категорично: ошибка Горбачева состояла в том, что он предоставил гражданам СССР политическую свободу прежде, чем совершился переход к рынку. Правда сказать, такой вывод в устах человека, на протяжении десятилетий обвинявшего СССР именно в попрании свободы, выглядит как издевательство. Однако главный изъян этого рассуждения состоит в отвлечении от советских реалий 1980-х гг. — М. С. Горбачев ускорил политические преобразования именно потому, что перестройка экономики буксовала, и причину этого реформаторы видели в сопротивлении номенклатуры.
Был ли неизбежен крах СССР в условиях демократизации? Представители демократического лагеря эпохи перестройки по сей день доказывают, что по самой своей конструкции Советский Союз мог существовать только при авторитарном режиме. СССР, по словам «яблочного» депутата Госдумы первых трех созывов С. Митрохина, был ледяной избушкой из сказки — он мог стоять только на морозе и обречен был растаять при лучах весеннего солнышка.

Возражая столь категоричным умозаключениям, историк С. Коэн составил своего рода каталог развилок, на каждой из которых история Советского Союза могла пойти иным путем.
Он сформулировал его в виде ряда вопросов: «Но что, если Горбачеву удалось бы провести рыночные реформы до или вообще без всякой демократизации — эдакая версия китайской модели, которая, как до сих пор полагают многие российские реформаторы, была бы наилучшим вариантом, — и если бы чернобыльская катастрофа 1986 г. и армянское землетрясение 1988 г. не опустошили союзный бюджет? Что, если бы уже позже, как союзный президент, неважно, избранный всенародно или нет, Горбачев применил силу — а он легко мог это сделать, — чтобы пресечь национально-сепаратистскую деятельность в одной-двух республиках? И что, если бы он после отставки Ельцина в 1987 г. отправил его в ссылку послом в далекой африканской стране? Или в 1990—1991 гг. перекрыл ему доступ к государственному телевидению, как в свое время поступил Ельцин по отношению к своему коммунистическому оппоненту на выборах 1996 г.? С другой стороны, покусился бы Ельцин на союзное правительство, если бы сам был избран Президентом СССР, а не Российской республики, что было вполне реально в 1990 г. и на что он рассчитывал после поражения августовского путча 1991 г.? А когда он вместе с двумя другими советскими лидерами в декабре 1991 г. тайком отменил Союз, что, если бы армия и другие советские силовые структуры, как и опасался Ельцин, выступили против них? Что до обреченной попытки путча в августе 1991 г., случился бы он, если бы Горбачев сместил со своих постов тех высокопоставленных партийных и государственных лидеров, которые уже отметились в попытке заговора против него несколькими месяцами раньше? И если бы США и страны «семерки» оказали существенную финансовую помощь реформам в СССР, как о том просил Горбачев в середине 1991 г., осмелился бы кто-нибудь в Советском Союзе выступить против него?»

Список таких вопросов может быть продолжен. Фатальной неизбежности распада СССР не было. Однако трагическое стечение обстоятельств (таких, как резкое падение нефтегазовых цен в момент начала реформ), политика разбуженных перестройкой деятелей (прежде всего российских) и собственные ошибки реформаторов привели к тому, что Советский Союз прекратил существование, а М. С. Горбачев утратил власть.
Распад СССР в зарубежной историографии часто трактуется в духе известного заявления Дж. Буша-старшего как победа США в «холодной войне». Однако такая трактовка упускает из виду, что вовсе не американцы начали перестройку. Выбор в пользу демократии и рыночной экономики был сделан советскими людьми, и сделан самостоятельно. Мы не проиграли «холодную войну».
Главным делом М. С. Горбачева была глубокая демократизация страны. Именно он отменил цензуру, ввел конкурентные выборы, сделал реальными существовавшие ранее лишь на бумаге права и свободы граждан. Не будет преувеличением сказать, что М. С. Горбачев дал советскому народу свободу. Цена оказалась велика.

Общественное мнение современной России о М. С. Горбачеве. Приведем данные опроса Фонда «Общественное мнение» (26 февраля 2004 г.; опрошено 1500 человек, статистическая погрешность не выше 3,6%)