Правосудие начинается с потребностей

Правосудие, цель которого «заполнить и переполнить», дол­жно начинаться с выявления человеческих потребностей и по­пытки удовлетворить их. В случае преступления начинать сле­дует с потребностей жертв. Когда происходит преступление (не­зависимо от того, выявлен ли преступник), первыми вопроса­ми должны быть «кто пострадал?», «какой вред причинен че­ловеку?», «в чем он нуждается?». Такой подход, конечно, далек от подхода карательного правосудия, которое начинается с вопросов «кто виноват?», «как его следует наказать?» — и редко пе­реходит к другим вопросам.

Пострадавшие испытывают разные потребности, которые необходимо удовлетворить, если мы хотим, чтобы эти люди ощутили хотя бы частичную справедливость. В большинстве случаев они в первую очередь нуждаются в поддержке и чувстве безопасности.

Однако вскоре после этого обнаруживаются и другие потребности, о которых я отчасти упоминал во второй главе. Пострадавшим хочется, чтобы их выслушали. Им следует предоставить возможность рассказать о случившемся, выразить свои чувства возможно, даже не один раз. Им необходимо высказать свою правду. И они нуждаются в других, чтобы вместе плакать о случившемся и почувствовать сострадание.

Пострадавшие нуждаются в подтверждении того, что они не заслужили причиненное им зло, они хотят услышать это от дру­гих. Им также важно знать, что были приняты меры по исправ­лению этого зла и предотвращению его повторения. Они хо­тят убедиться в признании своих страданий и уважении к сво­им переживаниям.

Форма, в которую выливаются их правда, слезы и попытки отстоять себя, порой бывает резкой и гневной. Нам следует при­нять это и отнестись к этому с пониманием. Только после этого возможен следующий шаг. Морт Маккаллум-Патерсон обра­тил внимание на то, что плач о страдании жертв преступлений близок по характеру плачам о страдании, которые так часто встречаются в Ветхом Завете. Плач о страдании и требование возмездия — это «молитва-плач», предназначенная для ушей Господа, это обращенная к Богу просьба о сочувствии и жалости. Часто там звучит гнев и желание мести, но не призыв к ре­альному действию. Как сказал Патерсону отец одной жертвы убийства: «Может быть, из наших слов можно понять, что мы просим о высшей мере наказания. Это не так... но что еще мы можем сказать?» Патерсон отмечает:

«Что еще мы можем сказать? В этом все дело. Нет слов, которые выразили бы боль, страдание и ярость тех, кто пережил насильственную смерть близкого человека, нет слов сильнее, чем требование крови, зависимо от того, являются ли эти слова стремлением добиться приговора для убийцы, поступать все же следует иначе. Необходимо принять взвешенное решение. Плач сам по себе не содержит такого ре­шения, но... плач имеет свой язык. Он принимает форму проклятия. В действительности, это молитва о том, чтобы Господь проклял человека, отнявшего жизнь у своей жертвы».

Возмездие — одна из форм восстановления, но то же мож­но сказать и о возмещении ущерба. В небольшой, но ценной книге «Исцеление ран», Джон Лампен из Северной Ирландии отмечает, что возмещение ущерба представляет собой настоль­ко же естественную человеческую потребность в ответ на пре­ступление, как и возмездие.

Возмещение восстанавливает потери, но его подлинный смысл символичен: в возмещении ущерба видится признание преступником нанесенного им зла, а также готовность нести за него ответственность. Восстановление нарушенного права само по себе способствует достижению справедливости и скорее, чем наказание, приведет к исцелению.

Наказание часто оставляет после себя ненависть. Как опыт справедливости оно, возможно, и лучше, чем полное отсутствие всякой справедливости, но оно мало дает для примирения враж­дующих сторон. А вражда может препятствовать исцелению. Прощение, напротив, разрушая вражду, позволяет как постра­давшему, так и преступнику вновь обрести власть над собственной жизнью. В этом красота прощения. Однако достигнуть его также нелегко, как и примирения, — прощение не может быть принудительным. Для многих обязательным условием проще становится достижение справедливости. Для других прощение оказывается невозможным вовсе.

Как наказание, так и возмещение ущерба служат восстановлению нарушенного равновесия. При том, что и наказание, и возмещение ущерба в равной степени имеют символическое значение, возмещение ущерба является все же более ощутимым способом восстановить равновесие. К тому же наказание вос­станавливает равновесие путем принижения преступника до того уровня, на который был поставлен пострадавший. Задача наказания подавить преступника, препятствуя его стремлению к превосходству над пострадавшим и подтверждая значимость последнего. Возмещение ущерба, напротив, стремится вернуть пострадавшего к прежнему состоянию, признает за ним нрав­ственное достоинство, а также учитывает роль преступника и возможность раскаяния. Следовательно, нравственное досто­инство признается здесь и за преступником.

Большинство из нас думает, что пострадавшие придают большое значение наказанию. Однако недавние опросы пост­радавших свидетельствуют о другом. Пострадавшие часто не против приговоров, исключающих тюремное заключение, даже чаще, чем широкая общественность2.

Больше того, они нередко отмечают, что исправление пре­ступника для них небезразлично. В конце концов, помощь пре­ступнику — это один из путей решения проблемы безопаснос­ти и предотвращения дальнейших преступлений.

Пострадавшим также необходимо вернуть уверенность в себе. Правосудие не должно вершиться для них, но без них. Им необходимо почувствовать, что они нужны, они хотят, чтобы ним прислушивались в ходе процесса. Поскольку один из аспектов преступления заключается в том, что жертва лишается „тушения власти над собственной жизнью, одна из задач пра­восудия в том, чтобы вернуть жертве чувство уверенности. Это значит, по крайней мере, что пострадавшие сами должны оп­ределять, в чем состоят их нужды, и как они могут быть удов­летворены. Но кроме того, пострадавшим следует отвести оп­ределенную процессуальную роль.

Пострадавшим необходимо вновь обрести уверенность в себе, они нуждаются в возмещении ущерба, в восстановлении нарушенного права, в возвращении чувства контроля над своей судьбой, но более всего им нужно найти смысл происходящего. Вспомните о словах Игнатьева: справедливость устанавливает рамки для поиска смысла. Пострадавшие нуждаются в ответе на свои вопросы: что произошло, как это случилось и что было предпринято по этому поводу. Им нужно найти ответы на шесть вопросов, о которых я упоминал, во второй главе и которые со­ставляют основные шесть ступеней на пути к исцелению. На не­которые из этих вопросов в состоянии найти ответы только сами пострадавшие, хотя мы можем оказать помощь в их поиске. Дру­гие вопросы касаются конкретных фактов: кто совершил пре­ступление, почему, что это за люди, что предпринято по поводу преступления? Правосудие обязано, по крайней мере, предос­тавить им такую информацию.

Пострадавшие нуждаются в реабилитации. Под этим подразумевается обличение причиненного зла, плач, возможность сказать правду, преодоление отношения к их переживаниям к частной и незначащей стороне дела. Они ищут такой справедливости, которая включала бы возмещение ущерба, примирение и прощение. Им нужно почувствовать, что они снова управляют своей судьбой, участвуют в решении своего дела, что находятся в безопасности. Другой потребностью такого рода является возвращение чувства доверия к окружающему миру; оно подразумевает поддержку, «сострадание», безопасность, ответ­ственность со стороны преступника и предупреждение дальней­ших преступлений. Пострадавшие нуждаются также в осмыс­лении происходящего, что возможно лишь при наличии дос­товерной информации, честности по отношении к ним и отве­тах на их вопросы.

Итак, эти люди чувствуют себя жертвами насилия, а наси­лие порождает определенные потребности. Однако и вся об­щина чувствует себя жертвой этого насилия, у нее тоже возни­кают некоторые потребности. Так как нельзя не учитывать об­щественное значение преступления, процесс правосудия во многих случаях не может считаться только частным делом. Община так же нуждается в заверении о том, что случившееся было злом, что что-то предпринято по этому поводу и сделаны шаги по предотвращению новых преступлений. Здесь тоже важ­на информированность, которая способствует преодолению стереотипов и необоснованных страхов. И здесь велико значе­ние возмещения ущерба, символизирующего восстановление целостности. Вообще, символика играет существенную роль. Преступление подрывает чувство единства членов общины. Для общины восстановление предполагает осуществление некоей символической акции, которая содержала бы в себе элементы обличения преступления, восстановления чувства доверия и исправления причиненного зла.

Тем не менее, общественный аспект преступления, важ­ный сам по себе, не должен служить отправной точкой для его определения, да и кроме того, господствующие в обществе постулаты о преступлении отнюдь не бесспорны. Один из таких постулатов состоит в том, что можно добиться полного порядка и безопасности, по крайней мере, в рамках свободного общества.

На недавнем благотворительном банкете, устроенном в пользу нашего местного отделения VORP, мне пришлось сидеть за столом напротив состоятельного молодого человека. Прибли­жалась сильная гроза, и все наши соседи покинули нас, чтобы укрыться под крышей дома. Пока мы сидели, наблюдая за гро­зой, он спросил меня об организации, в чью пользу он только что внес пожертвование; это привело нас к разговору о правосу­дии. С большой искренностью он поведал мне о внутренней борь­бе, которая происходила в его в душе по поводу этого вопроса. С самого детства юноша был знаком с человеком, постоянно за­нимавшимся воровством, и был озабочен вопросом перевоспи­тания и благополучия друга. Но с другой стороны, он считал себя консерватором и придерживался мнения, что вор заслуживает сурового наказания. «Иногда мне кажется, что нам следует де­лать то же, что делают в Иране — отрубать руку, сурово наказы­вать. Тогда мы будем в безопасности», — сказал он. «Возможно. Но захотели бы вы жить в такой стране?» — ответил я.

Порядок и свобода — два противоположных полюса. Пол­ная свобода, по крайней мере, та, что позволяет делать все, что нам хочется без какого-либо формального или неформального ограничения, скорее всего, была бы небезопасной и хаотичной. С другой стороны, полный порядок, даже если бы и был возмо­жен, стоил бы нам этой свободы. К примеру, чтобы суровое на­казание могло остановить преступников, этому наказанию сле­довало бы быть скорым и верным. А какова цена за это? Нам пришлось бы смириться с возможными ошибками и предоста­вь Центральной администрации исключительную власть, которой она наверняка стала бы злоупотреблять. Большинство из нас не пожелало бы жить в таком мире. И мы находимся где-то на полпути между этими полюсами, стараясь найти равновесие между свободой и порядком и перевешивая то в одну, до в дру-

гую сторону. Находящиеся среди нас консерваторы тяготеют к полюсу порядка, либералы — к полюсу свободы.

Однако в традиционных постулатах о свободе и порядке есть и еще одна ошибка. Обычно мы воспринимаем порядок как законы и наказания, как формальные ограничения. Однако мы забываем о том, что на протяжении всей истории порядок под­держивался неформальными способами — системой верований давлением со стороны общества и обязанностями, установлен­ными им же, а также вознаграждением за послушание. Это мож­но сказать и о нашей повседневной жизни. Полагать, что поря­док держится на одних законах, значит заблуждаться насчет об­щества — насчет того, что делает его единым.

Суть в том, что, сохраняя те ценности, которыми мы осо­бенно дорожим, мы не можем жить в полной безопасности. Но вместе с тем, если мы не привлекаем к ответу людей, которые пытаются осуществлять свою волю за счет чужой свободы, под угрозой оказывается наша собственная свобода.