Герменевтика этнического конфликта.

Важное значение для развития культуры межнациональных отношений имеет та часть этнокоммуникативных знаний (т. е. знаний о природе и особенностях межэтнических отношений и взаимодействий), которая касается этнических конфликтов. Употребление термина герменевтика здесь связано с особенностями современного понимания и изучения того важнейшего и многое определяющего в общественной жизни феномена, который мы именуем конфликт.

Понятие «герменевтика» (от греч. hermeneutikos — разъясняющий, истолковывающий) означает теорию и метод интерпретации человеческого действия и памятников прошлого, первоначальный смысл которых неясен вследствие их древности или неполной сохранности.[311] Что касается первого смысла, то именно интерпретация этнического конфликта – остается одной из самых трудных и научных, и политических проблем. Что касается второго из указанных смыслов, то здесь уместно вспомнить про роль исторического знания в этнических конфликтах, его интерпретации и мифологизации в соответствии с теми или иными этническими интересами, составляющими иногда декларируемую причину затяжных конфликтов, прежде всего территориальных. Этническая идентичность и этнический интерес в понимании конфликтов иногда становятся факторами, гораздо более сильными, чем потребность в научном объективированном знании.

С 80-90-х годов ХХ века, одновременно с нарастанием этнической мобилизации и этнической конфликтности во всем мире, нарастало и число исследований, посвященных этим социальным явлениям и происходило становление новой области науки – этноконфликтологии. К этому моменту конфликтология как прежде всего прикладная научная отрасль, обращенная к исследованию и урегулированию различных конфликтов (политических, экономических, трудовых и т.д.), уже вполне сложилась. Но проблема заключалась в том, что простой перенос выработанных знаний и методик из общей конфликтологии в этническую оказался в силу специфики последней невозможен. И связано это именно с тем, что здесь конфликтологические знания должны быть интегрированы с тем сложным комплексом знаний, который охватывает много научных областей и касается «этнического измерения» личности, социума и культуры. Это позволило В. А. Авксентьеву определить этническую конфликтологию как «кросс-дисциплинарную область обществоведения, предметом которой являются конфликтные отношения этнических групп и основанную на сочетании принципов и методов этнологического и конфликтологического анализа общественных процессов».[312]

Надо сказать, что отечественная этноконфликтология занимает далеко не последнее место в мировой науке, реализуя и отмеченную нами выше особую ориентацию на фундаментальный теоретико – методологический и комплексный подходы к многомерным и многоуровневым социальным явлениям. В отдельных регионах России сложились научные школы, разрабатывающие этноконфликтологическую проблематику.[313] С 1993 г. на постсоветском пространстве осуществляется международный проект (руководимый членом-корреспондентом РАН В. А. Тишковым) «Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов», аналогичная мониторинговая Сеть успешно функционирует в Приволжском федеральном округе.[314] Этноконфликтологическая сфера – та область исследовательской деятельности, результаты которой имеют самое непосредственное и остро актуальное значение для жизни общества и государства.

Не претендуя, разумеется, на охват всей полноты ее содержания рассмотрим более подробно некоторые проблемы этноконфликтологии, особенно значимые в контексте интересующей нас культуры межнационального общения, учитывая момент их модуляции с уровня взаимодействия этносов и этнических групп на уровень включающегося в это взаимодействие индивидуум.

При всем обилии определений конфликта (от лат. conflictus – столкновение) [315] все же можно в самом общем смысле обозначить его как некое несовпадение, столкновение интересов, взглядов, позиций, противоборство. Причем специфика понимания этнического конфликта сразу же проявляется в том, что если в общей теории конфликта он рассматривается как феномен, имеющий и созидательную, конструктивную функцию (как необходимое условие развития, движения), то в его этническом «варианте» - как фактор исключительно негативный, зло, которое необходимо предотвращать. Это, очевидно, также – некоторое упрощение. Аналогичная ситуация с толерантностью (к которой мы специально обратимся позже), которая на самом деле не может существовать без преодоления своей противоположности - интолерантности (здесь необходима интолерантность к интолерантоности).

Прежде всего, необходимо ответить на вопрос: что понимать под этническим конфликтом – конфликт его субъектов – этносов, этнических групп (который по содержанию своему может быть политическим, экономическим, правовым, возрастным и т. п.) или особую этническую сторону любого конфликта? И в чем в данном случае заключается эта особая сторона?

В научной литературе и практике по этому вопросу существует некоторая неопределенность. Разночтения здесь зависят, прежде всего от позиционирования в области решения основного вопроса этнологии, который мы во второй главе нашего учебного пособия обозначили как вопрос об укорененности этничности. Если встать на точку зрения т. н. «примордиализма», то этнический конфликт будет проходить на достаточно глубоком уровне, что делает его практически неразрешимым. Если же встать на позицию «конструктивизма/инструментализма», то окажется, что этнический конфликт это только «ширма», прикрытие для совсем другого рода конфликтов – материальных, властных и т.п. Признаем, что в данном случае есть и то, и другое: и глубинный уровень и уровень «камуфляжа».

Этот вопрос касается мотивов участия в конфликтах отдельных людей, идентифицирующих себя с этнической общностью. К первому уровню можно отнести ценности (или идентичности), ко второму – интересы. Анализ этнических конфликтов показывает, что если интересы можно согласовать, тем самым разрешая конфликт, то с ценностями, идентичностями все значительнее сложней. Этнический конфликт поэтому часто называют «конфликтом идентичностей», имея ввиду то, что он захватывает такие уровни личностной и коллективной «субстанции», на которых становится почти неразрешимым, может быть только «приглушен», «минимизирован». В качестве примера, можно привести многоуровневый конфликт идентичностей иммигрантов с противоположной и чуждой им по идентичности, по ценностным установкам средой, в которую они не могут органично вписаться, но с которой могут сосуществовать. Отметим, что большую роль здесь может играть несовместимость этноконфессиональная, которой мы касались в предыдущем разделе нашего учебного пособия.[316] В. А. Авксентьев, говоря о возможности несовместимости ценностных систем народов, пишет следующее: «Ценностные системы этносов могут различаться в весьма широком диапазоне от вполне совместимых до несовместимых, и, естественно, чем больше ценностная несовместимость этносов, тем более вероятен конфликт при усилении этнических контактов. Ценностные системы этносов будут тем более различными, чем более различными были природные и исторические условия на этапе этногенеза, а также стадиальные различия между этносами на момент их контакта. Так, наибольшие ценностные различия можно обнаружить у равнинных и горских народов, у народов, сформировавшихся как кочевые и как оседлые. В стадиальном аспекте существенные расхождения в ценностных системах, вплоть до несовместимости, будут, например, у народов, полностью прошедших этап нациестроительства, и народов, находящихся на стадии распада родоплеменного строя».[317] Впрочем, речь здесь идет о высоком уровне «конфликтогенности» (т. е. предрасположенности к конфликту) в ситуации несовпадения ценностей, но отнюдь не о неизбежности конфликта.

Центральной проблемой этноконфликтологии, с которой связан практический смысл ее существования, безусловно, является проблема «исхода конфликта». Анализ опыта 90-х годов ХХ в. показал, что широко употребляемое понятие «разрешение конфликта» мало отражает социокультурные реалии, так как предполагает такое изменение системы отношений этнических групп, в котором противоречие, лежащее в основе конфликта, перестает существовать. Но, учитывая, что большинство этнических конфликтов по мере нарастания все более приобретают черты ценностного противостояния, такой исход не столь вероятен. Для обозначения более вероятного исхода больше подходит другое понятие «урегулирование». Здесь не устраняется противоречие, не устраняется объект и предмет конфликта, но возможно достижение конструктивного взаимодействия сторон по изменению сложившейся системы отношений вокруг предмета противоречий. Исторически сложившееся противоречие конфликт ценностей, идентичностей) не устраняются, но могут быть преодолены разногласия по поводу конкретно-исторических проявлений конфликта. В результате этнический конфликт (конфликт между этническими группами) переходит в латентную (т. е. скрытую) фазу, которая может быть устойчивой и неустойчивой.[318]

В реальных этнических конфликтах, особенно на стадии его нарастания (эскалации) противники обычно ориентируются на победу, которая означает «искоренение конфликта». Это означает искоренение самой системы взаимодействия этнических групп и достигается либо путем устранения одной из противоборствующих групп, либо уничтожение объекта или предмета конфликта. На практике это выражается в таких действиях как физическое устранение (геноцид), территориальное устранение (депортация), этнокультурное устранение (этнокультурная ассимиляция). В проанализированном нами выше косовском конфликте военное вмешательство США и НАТО имели все признаки геноцида сербского населения, депортации (как мы отмечали в результате «гуманитарных бомбардировок» край покинуло около 200 тысяч сербов), но никак не могло спровоцировать этнокультурную ассимиляцию (наоборот, только укрепило этническую идентичность сербов).

Еще один важнейший урок 90-х годов состоит в том, произошла смена доминанты: вместо ранее практически безальтернативного инструмента урегулирования – переговоров, породившего в начале последнего десятилетия ХХ века волну конфликтологических тренингов, утвердился противоположный вариант – непероговорное окончание конфликтов. Американский конфликтолог Л. Крисберг рассматривает 6 основных вариантов (типов) такого завершения:

· урегулирование, которое навязывается извне (посредниками) с определенной долей согласия между противниками;

· одна из сторон вынуждает другую сторону капитулировать;

· фундаментальное изменение одной или обеих сторон конфликта, делающее продолжение конфликта бессмысленным;

· «скрытый торг», когда одна из сторон предпринимает конструктивные действия в ответ на конструктивные действия другой стороны, до тех пор, пока не произойдет урегулирование ситуации;

· когда одна из сторон, инициировавшая конфликт, отступает, встретив сильное сопротивление другой стороны, и прекращает преследование своей первоначальной цели, вследствие чего конфликт заканчивается;

· одна из сторон конфликта оказывается исключенной из системы социального взаимодействия, находящейся под контролем победителя (здесь Л. Крисберг имеет в виду геноцид, этноцид, этнические чистки и другие способы такого «исключения»).[319]

Особая сложность заключается в том, что далеко не всегда можно ясно зафиксировать начало конфликта и его конец. Здесь встречается также ситуация трансформации одного конфликта в другой.

Разумеется, конфликт проходит в своем развитии ряд стадий, исследование которых дает представление о его природе и возможных вариантах исхода. Так, например, выделяются 5 фаз конфликта: 1) латентная фаза, отмеченная возникновением конфликтной ситуации, этническим расколом в результате ее осмысления и попытками решить проблему неконфликтными способами, переговорами;2) открытая фаза, которая включает инциденты, эскалацию противоборства в форме насильственных столкновений; 3) фаза деэскалации конфликта, ведущая к его окончанию, часто с вмешательством третьей стороны; 5) фаза окончания конфликта, завершающаяся победой одной из сторон или их соглашением. [320]

Внимание к динамике конфликта, точное определение его объекта и предмета создает определенные условия для реализации такой формы деятельности, которую называют «управление конфликтом» (или «менеджмент конфликта»), и которая увеличивает шансы урегулирования. И все же, как отмечает В. А. Авксентьев «Переход конфликтов в устойчивую латентную фазу можно рассматривать как наиболее реальный и оптимальный выход из конфликтов ценностей (идентичностей)».[321]В таком латентном состоянии находятся такие конфликты как приднестровский, абхазо-грузинский, осетино-грузинский, армяно-азербайджанский (Нагорно-Карабахский) и многие другие. Но этот «латентный период» сегодня, в ситуации, возникшей в мире после не легитимного с точки зрения международного права разрешения косовского кризиса, трудно назвать устойчивым.[322]

Практически все современные исследователи этнических конфликтов сходятся в том, что любой конфликт имеет многофакторную и многоуровневую природу, не может быть сведен к какой – либо одной причине, как это бывает часто представлено в его мифологизированной общественной презентации и на уровне обыденного сознания. У каждого конфликта – свое собственное лицо, и любые классификации и типологии здесь имеют только относительный смысл. Но тем не менее без них невозможно приблизиться к пониманию этого феномена, обретающего иногда в массовом сознании ореол иррациональности.

Мы не можем в рамках нашего учебного пособия рассмотреть все уровни и типы конфликта и конфликтных ситуаций, и сделаем акцент на одном из самых презентативных и значимых для общества варианте, который именуется в современной литературе «этнонациональным». Это важно для нас еще и потому, что ранее мы особый акцент делали на этнорегиональной идентичности, настаивая на его особой роли в достижении гармонии этнической и гражданской идентичностей в российском обществе.

И. П. Чернобровкин определяет этнонациональный конфликт следующим образом: «понятие этнонационального конфликта обозначает столкновения этнических групп, в которое вовлечено государство. Конфликт инициирован одной из этногрупп общества, руководствующейся идеологий национализма и требующей своего политического признания в виде автономного правительства, государственной независимости или политического преобладания».[323]

Значительную роль в распространении этого конфликта сыграл этнонационализм, который стимулировался распространением западно-европейского образца национального государства, плохо сочетавшегося с реальной полиэтничностью общества. Сегодня это противоречие особенно ярко проявляет себя во Франции, периодически сотрясаемой бунтами иммигрантской, недостаточно, очевидно, интегрированной в единую систему ценностей французского гражданского общества, отрицающего проблемы этнических меньшинств. Хотя, в данном случае речь не идет о национально-государственном самоопределении.

Особый толчок для распространения этнонационализма на стадии модернизации общества дают мифы. При всем разнообразии моделей этнонационализма в основе его идеологии лежат в основном одни и те же мифологемы: мифы об этническом происхождении, этнической родине и этническом миссионизме, выполняющие связующую роль между прошлым, настоящим и будущем этнической группы.[324] Этнополитические мифы играют большую роль в развитии этномобилизации группы.

В соответствии с целями этнонациональные конфликта делятся на статусные и гегемонистские. Первые связаны с требованиями изменения политического положения этногруппы в обществе: либо создание политической автономии, либо создание независимого национального государства. По существу речь идет о сепартизме.[325] Именно так развивался косовский конфликт: от политической автономии края до отделения. Причем ограничение, вплоть до фактической ликвидации автономии, предпринятой правительством С. Милошевича с целью «удержать» ситуацию, привело к обратным результатам – сыграло на руку албанским сепартистам.[326]

Гегемонистский тип этнонационального конфликта порождается требованием политического преобладания этногруппы в отношении других этногрупп общества. Гегемония предполагает требования привилегий этой этногруппы экономической, политической, правовой, культурной сферах, с соответствующим ограничением доминирующего этнического большинства. «Сохранение доминирования одной этногруппы над другой, пишет И.П. Чернобровкин, - провоцирует затяжные конфликты. Статусные и гегемонистские конфликты происходят преимущественно между национальными меньшинствами и доминирующей этнонацией».[327] Некоторые исследователи предлашают различать в статусном конфликте 3 варианта: сецессию (от лат. «secessio, от secedo – ухожу» - собственно отделение с целью создания самостоятельного государства), ирредентизм (от итал. irredentismo, от irredento – «неосвобожденный, находящийся под чужим владычеством» - отделение части территории с целью присоединения ее к соседнему государства) и энозис (от греч. hénosis – «союз, объединение» - отделение с целью присоединения к государству, где проживает основной массив одноименного этноса, означающее этническое воссоединение).[328] Дальнейшее развитие и исход этнонациональных статусных конфликтов может пойти по любому из этих трех сценариев. Албанское Косово вполне может присоединиться к соседней Албании (здесь варианты ирредентизма и энозиса «совпадают»).[329].

Классификация этнонациональных конфликтов по мотивационным причинам позволяет выделить еще один тип конфликта – защитный. В защитном конфликте мотивационной причиной обращения к этническому насилию является дилемма физической безопасности этнической группы, представляющей меньшинство. Дилемма возникает всякий раз, когда правительство не контролирует правопорядок или даже инициирует этнические репрессии. Членов этногруппы в этом случае к самозащите побуждает физический страх.

Менее общие классификации конфликтов в зависимости от цели, уровня, динамики, оспариваемых внешних ценностей и других признаков этнонациональной конфронтации.

И. П. Чернобровкин приводит достаточно яркие примеры развития этнонациональных конфликтов, во многом определивших сложившуюся сегодня в мире ситуацию: «После «холодной войны» большинство насильственных статусных конфликтов наблюдалось в государствах - правопреемниках прежних федераций с коммунистическими режимами, СССР и Югославии. Конфликты были вызваны реакцией - на распад существовавших общественных систем. До «холодной войны» коллапс британской, французской, португальской и других колониальных империй вызвал этнонациональные конфликты в Африке, Азии, на Ближнем Востоке, большая часть которых продолжается до сегодняшнего дня. Многие новые правительства государств-правопреемников имели низкую легитимность. Территориальные и этнические границы новых государств не совпадали. Оба фактора определяли прямую конкуренцию этногрупп».[330]

Всего по данным Т. Гурра, во второй половине XX в. в этнонациональные конфликты были вовлечены более 80 народов мира, из них более 30 стали участниками этнических войн.[331]

Особого внимания с точки зрения формирования культуры межнационального общения, безусловно, заслуживает вопрос об использовании в этнических и этнонациональных конфликтах приема, который конфликтологи называют «манипуляцией историческим знанием». Раскрывая особенности применения этого приема на примере трагического по своим последствиям этнического в Боснии, Т. Галагер пишет: «Прошлое превратилось в современный политический ресурс путем возрождения прошлых заговоров или выдумывания новых, акцентуации зла, причиненного в прошлом, отстаивания исторических прав и формирования стереотипизированных образов соседних народов. Была популяризирована идея, что люди несут коллективную ответственность за зло, совершенное представителями их нации в прошлом. Электронные средства массовой информации оказались влиятельным инструментом в распространении ультра-националистами образа врага среди значительной части населения».[332]

В то же время знание региональной истории и этнографии позволяет вскрывать глубинные корни конфликтов, сложный контекст их возникновения, формирования и развития в совокупности объективных и субъективных причин. Северный Кавказ был и остается одним из наиболее конфликтогенных российским регионов.[333] Так, отмечая тот исторический факт, что этнические конфликты в этом регионе, через который в течение многих столетий проходили волны массовых миграций, были достаточно распространенным явлением, В. А. Авксентьев делает следующее интересное замечание: «Не случайно в культуре народов Кавказа столь большое место занимают традиции и обычаи миротворчества, побратимства, гостеприимства, представляющие собой по существу механизмы сосуществования народов в потенциально конфликтной среде».[334] Речь здесь идет по существу о формировании народной «культуры толерантности» как своеобразного компенсаторного механизма, имеющего смягчающий, а, возможно, и профилактический характер. Раскрывая глубинные макро-причины этнических конфликтов на Северном Кавказе, исследователь связывает их прежде всего с исключительно противоречивой этнической структурой региона, «сочетающей этносы совершенно различных культурно-хозяйственных типов (равнинные и горские, в недавнем прошлом кочевые и оседлые и др.). Многообразная природа этого участка планеты, разумеется, открывала возможности для создания природно-хозяйственной ниши для каждого из народов. Однако вследствие миграций этническая структура региона обладала таким динамизмом, что не позволяла народам долго удерживаться в пределах собственной ниши, возможно, за исключением этносов, живших высоко в горах».[335]

Отметим в связи с этим, что уходящая в глубь веков миграционная динамика этого региона делает довольно призрачными и некоторые историко - территориальные претензии, использовавшиеся иногда в локальных этнических конфликтах на Кавказе. В неоднократно цитируемой нами работе В. А. Авксентьева «Этническая конфликтология: в поисках научной парадигмы» дается глубокий и точный анализ основного механизма эскалации российско-чеченского конфликта, который автор считает не этническим, а вполне типичным этнополитическим конфликтом, которому сознательно придавался конфессиональный характер («христианско-исламского противостояния»). [336] Полит-технологический смысл здесь был очевиден. Во-первых, вполне традиционный мотив «отделения» не мог иметь такой резонанс ни в мире, ни на самом Северном Кавказе. Во-вторых, необходимо учитывать «тейповую» структуру чеченского общества, определенную разобщенность его по религиозным общинам и по политическим мотивам, сформировавшимся уже в 90-х годах. В-третьих, претензии чеченцев на лидерство в «национально-освободительном движении» не могло не быть настороженно встречено другими националистическими силами региона. Конфессиональный фактор здесь и должен был выполнить роль нового, консолидирующего «внеэтнического» и регионального импульса эскалации конфликта до уровня международного. Но традиционный ислам не давал возможности сформировать общерегиональную антироссийскую идентичность, организовать «антироссийский джихад». Поэтому, как отмечает В. А. Авксентьев, появление так называемого ваххабизма «было функциональным явлением в подобной ситуации».[337] Хотя большинство народов региона все же не восприняли эту «сконструированную» общерегиональную идентичность, что создало возможности для затухания конфликта (хотя сейчас сложно точно охарактеризовать его фазу).

Большую роль в развитии межэтнической коммуникации играет ее осуществление на уровне повседневного, обыденного межличностного и межгруппового общения. Следует отметить, что именно этот уровень, несмотря на всю его важность, до сих пор не стал предметом всестороннего комплексного научного исследования. Не имея возможности подробно на нем останавливаться, отметим ту его негативную, конфликтогенную сторону, которая имеет наиболее серьезные последствия для коммуникации и выражается понятием «ксенофобия». [338] Понятие «чужой» может считаться здесь ключевым. Как отмечает А. П. Садохин, это понятие на уровне обыденного сознания имеет следующие оттенки:

· нездешний, иностранный, находящийся за границами родной культуры;

· странный, необычный, контрастирующий с обычным и привычным окружением;

· незнакомый, неизвестный и недоступный для познания;

· сверхъестественный, всемогущий, перед которым человек бессилен;

· зловещий, несущий угрозу жизни.[339]

На наш взгляд, этот перечень может быть сведен к двум основнвым оппозициям, прекрасно отразившимся в русском языке: чужой как «другой» (т. е. незнакомый), и чужой как «чуждый» (т. е. враждебный). В иэтом смысле чрезвычайно характерны оттенки близких, но не совпадающих по смыслу понятий «чужой» и «чуждый». Если первое отражает нейтральную идентификацию, то второе – негативную. Ксенофобия как боязнь (эмоционально-чувственная реакция) может стать основанием для агрессивного неприятия и порождаться самыми разными причинами, связанными с возрастом человека, полом, поведенческими установками, жизненным опытом, образованностью. Но самое главное это – показатель уровня коммуникационной культуры. Бытовой национализм, отражающийся, например, в этнических анекдотах, часто базируется на «скрытом страхе» перед чужим и демонстрирует уровень самоидентификации. Т. е. чем он ниже, чем менее человек ощущает себя самодостаточным, чем ниже его самооценка, тем более он оказывается склонен к ксенофобии, способной подтолкнуть его к агрессивным действиям. В этом смысле, ярко внешне выраженные фенотипические отличия (отличия по совокупности признаков) представителя другой расы или другого этноса могут послужить поводом для всплеска агрессивной ксенофобии, которая может происходить даже под «флагом защиты» своей культуры, своего народа, своих ценностей, но на самом деле свидетельствует о недостаточной этнической самоидентификации.

Качеством, компонентом развитой культуры межнационального общения противоположным ксенофобии является толерантность, к характеристике которой мы и перейдем в следующем разделе нашего учебного пособия.

Вопросы и задания.

· Все термины конфликтологии имеют определенное историческое происхождение. Найдите, используя ресурсы ИНТЕРНЕТа, информацию, касающиеся происхождения терминов «сецессия», «ирредентизм», «энозис». Сравните исторический и сегодняшний смысл этих понятий.

· Ответьте на вопрос: какое значение для формирования развитой культуры межнационального общения личности имеет знание истории, этнографии, этноконфликтологии?

· Выберите какой-нибудь известный современный этнонациональный конфликт и попробуйте квалифицировать его в терминах приведенной в этом разделе учебного пособия типологии конфликтов.

· Ответьте на вопрос: почему многие исследователи этнических и этнонаццональных конфликтов понятию «разрешение конфликта» предпочитают понятие «урегулирование конфликта»?

· Приведите примеры известных вам случаев проявления бытового национализма. Проанализируете их с точки зрения этноконфликтологии.

· Приведите исторические примеры религиозной (конфессиональной) нетерпимости, перешедшей в конфликт.

· Проанализируйте смысловое соотношение понятий «этноцентризм», «национализм» и «ксенофобия».